Глава восьмая Поездка в Петербург — Монетный Двор — Регистрация документов, изъятых в сейфах — Петропавловская крепость — Музеи

Глава восьмая

Поездка в Петербург — Монетный Двор — Регистрация документов, изъятых в сейфах — Петропавловская крепость — Музеи

2-го июня 1923 года я, по служебному поручению, выехал в Петербург. Поезд из Москвы в Петербург был превосходный и имел в своем составе международный спальный вагон. По приезде в Петербург я отправился в Европейскую гостиницу, которая производила совершенно европейское впечатление. После нескольких лет, в течение которых она была закрыта, она опять была наспех отделана; стол и прислуга были безупречны.

Монетный Двор

В Петербурге я прежде всего поставил себе задачей осмотреть Монетный Двор, находящийся внутри Петропавловской крепости. Впечатление, которое производил Монетный Двор, было благоприятно. Здание и все оборудование Монетного Двора, конечно, были в состоянии, требующем общего ремонта, но средства, имевшиеся для этой цели у Монетного Двора, были чрезвычайно малы, так что приходилось ограничиваться лишь самыми необходимыми исправлениями.

Монетный Двор возобновил свою деятельность лишь в конце 1921 года при весьма неблагоприятных условиях, после того как он в течение нескольких лет был совершенно закрыт. Монетный Двор находился под управлением инженера Г., бывшего долголетнего ответственного служащего Монетного Двора.

Коренной состав рабочих состоял главным образом из бывших рабочих Монетного Двора. Многие рабочие оставили Петербург в голодные годы 1918-21, но после открытия Монетного Двора охотно возвратились к обычному своему труду. Работа на Монетном Дворе велась как рабочими, так и служащими ревностно и добросовестно, и я вынес впечатление, что налицо имеется энергичная рука, которая управляет предприятием с решительностью и со знанием дела.

Монетный Двор в то время главным образом занимался тем, что переплавлял поступающее из Москвы и накоплявшееся в Петербурге серебро и превращал таковое в слитки чистого серебра. Кроме церковного серебра переправлялось также и прочее конфискованное серебро (предметы обычного употребления, столовое серебро, серебряная утварь, столовые сервизы, ковши, блюда, вазы и т. д.). Серебро, предназначенное к переплавке, было нагромождено в нескольких камерах вблизи плавильного помещения. В самой большой камере серебро было нагромождено до потолка. Я взял несколько предметов на пробу и убедился в том, что ни один из этих предметов не имел художественной или музейной ценности. Правда, там имелись кое-какие предметы и второй половины 18-го века, в особенности среди церковного серебра, но при данных обстоятельствах было невозможно спасти предмет от переплавки лишь по той причине, что он относится к 18-му веку. Все же мне хотелось избежать всякой возможности того, чтобы при переплавке погиб какой бы то ни было предмет, ценный с художественной, исторической или музейной точек зрения. Поэтому я, по соглашению с музейным управлением в Петербурге, распорядился о том, чтобы представители главмузея были уполномочены осматривать серебро, предназначенное к переплавке, в соответственных камерах Монетного Двора, при чем им предоставлялось право изъятия из переплавки любых предметов по их выбору, в общей сложности, однако, не свыше 3 процентов общего веса предполагаемого к переплавке серебра. Отобранные вещи должны были быть, по изъятии их из общей массы серебра, передаваемы Монетному Двору для дальнейшего подробного осмотра.

С мыслью, что при этой переплавке могли погибнуть некоторые не очень ценные церковные предметы, относящиеся к 18-му веку, приходится примириться. Что при этом одновременно погибло громадное количество серебряных предметов второй половины 19-го века, это факт, о котором, однако, можно говорить без особого сожаления. Являлось неизбежным, что в некоторых случаях переплавлялись и серебряныя отливки середины 19-го века (охотничьи сцены, изображения всадников и животных), имевшие большой вес (порою до 10 пуд.) и изготовленные ремесленным образом, без должного художественного вкуса. Все обычные подарки на память или по случаю свадьбы, все сувениры и разные предметы, излюбленные в офицерских собраниях, фигуры всадников; кубки, чаши и т. д., все подарки поднесенные русскими общинами императорам Александру II, Александру III и Николаю II к восшествию на престол, все эти предметы второй половины 19-го века свидетельствовали чаще всего о невероятном отсутствии вкуса. То, что такие вещи переплавлялись, с художественной точки зрения вряд-ли представляет собою потерю.

Несомненно сделано было все, чтобы предотвратить переплавку художественно ценных и интересных с музейной точки зрения предметов, и можно утверждать с уверенностью, что таковые не погибли.

Кроме церковного и частного серебра, Монетный Двор переплавлял также и старинные, русские и иностранные монеты, посылаемые ему из Гохрана. И в этом смысле озаботились о том, чтобы не подверглись переплавке редкие или драгоценные монеты. В Гохране работали два нумизмата, имевшие задачей осматривать отдельные ящики с серебряными монетами и выискивать драгоценные монеты.

Монетный Двор чеканил тогда, летом 1923 года, серебряные монеты в 1 рубль и 50 копеек, которые ни с технической, ни с художественной точки зрения не стояли на высоте. На лицевой стороне монеты имелась советская звезда и означение стоимости монеты, на оборотной стороне девиз «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» и герб Р. С. Ф. С. Р. (серп и молот).

Для того чтобы провести в жизнь новую золотую валюту — червонец — рационально и с успехом, нужно было подготовиться к тому, чтобы ввести в обращение громадное количество серебряной монеты. Малое количество серебряной монеты, согласно данным опыта, привело бы лишь к тому, что монеты навсегда исчезли бы из обращения. Монетный Двор в Петербурге работал хотя и с чрезвычайной напряженностью, но не был в состоянии поставить необходимого количества серебряной монеты. Пришлось напрячь всю энергию для того, чтобы повысить производство, пришлось даже сдать изготовление части потребной монеты иностранному монетному двору.

С другой стороны я стремился, с введением новой валюты, прекратить чеканку незначительной серебряной монеты, изготовлявшейся до сих пор, и создать в скорейшем времени новую монету, стоящую как в техническом, так и в художественном отношениях на более высоком уровне.

Мои переговоры с правлением и с техниками Монетного Двора имели поэтому в виду обследовать все средства и возможности для повышения производства, а также выяснить с технической стороны вопрос о чеканке новой монеты. Для выработки художественного проекта новых монет я считал наилучшим решением объявление конкурса.

Работа в Монетном Дворе требовала, конечно, строгого контроля занятых на нем рабочих. И здесь рабочие подвергались ежедневно, при оставлении Монетного Двора, самому тщательному телесному осмотру. Я хочу упомянуть тут о факте, который кажется совершенно невероятным. Бросилось в глаза, что один молодой рабочей на Монетном Дворе стал чувствовать себя со дня на день хуже, потерял здоровый цвет лица и стал с каждым днем сереть в лице. Это совпало с ежедневным исчезновением серебряной монеты. Подозрение пало на этого рабочего. Он был арестован и обыскан, причем было установлено, что в момент ареста у него было скрыто в прямой кишке 52 серебряных полтинника. Он начал с нескольких монет, постепенно тренировался и в конце концов добился того, что ему удавалось похищать ежедневно около 50 монет, т. е. около 25 рублей.

Регистрация документов, изъятых из сейфов

Кроме Монетного Двора, я осмотрел в Петербурге Пробирную Палату, местное Управление Сберегательных Касс, Государственную Типографию для изготовления государственных бумаг и денежных знаков (т. н. Гознак), а также особый отдел для регистрации и исследования документов, изъятых из сейфов.

Приведу здесь лишь несколько данных об этом особом отделе. Сейфы банков в Москве и Петербурге были закрыты 14 декабря 1917 года, при чем, согласно соответственному декрету, все предметы из платины и золота, весь драгоценный металл в слитках, все драгоценные камни или жемчуг, вся иностранная валюта и т. д., найденная в сейфах, конфисковались в пользу государства.

Владельцы сейфов должны были явиться в определенные, опубликованные в газетах, дни в соответственные банки со своими ключами и открывать сейфы для осмотра содержимого таковых. Найденные в сейфах ценные объекты немедленно вынимались и конфисковывались, между тем как остальные вещи (акции, документы, письма и т. д.) оставались в данных сейфах. Русские денежные знаки (царские деньги, «думские» и «керенки») также вынимались из сейфов, но не выдавались владельцам сейфов на руки, а лишь записывались в кредит его счета в банке.

Только частные бумаги, письма и такие документы, которые не имели никакой имущественной ценности, должны были быть выдаваемы владельцам. Большинство владельцев сейфов, находившиеся к означенному времени в Москве или Петербурге, действительно явились в банки, сейфы были вскрыты в их присутствии, ценные предметы удалены, но частные бумаги не были выданы владельцам немедленно после вскрытия сейфов, так как при чрезмерности работы подробный осмотр таковых был в то время невозможен. Много владельцев сейфов спаслось бегством; многие пали во время войны, многие были арестованы, короче говоря, имелось большое количество сейфов, оставшихся не вскрытыми вследствие непоявления их владельцев. После некоторого срока и эти сейфы были насильственно вскрыты.

Частные бумаги и документы, найденные в петербургских сейфах, подвергались осмотру и обследованию Особого Отдела с начала 1923 года. При конфискации сейфов было упущено вынимать частные документы одновременно с ценными предметами и соответственно их регистрировать.

Бумаги эти только по истечении долгого времени были вынуты из сейфов в отсутствие владельцев и без всякого разбора упакованы все вместе в большие ящики. При этом насильственно вскрывались не только те сейфы, владельцы которых не явились на первоначальный вызов, но и те сейфы, кои раз уже были вскрыты и из коих ценные предметы уже были вынуты. Так как среди вынутых бумаг находились не только аннулированные русские акции, потерявшие всякую ценность, но и иностранные акции и государственные займы, полностью сохранившие ценность, то в начале 1923 года решено было приступить к подробному осмотру и обследованию таковых.

Все бумаги должны были быть разделены на три группы: во-первых, документы имущественного характера, например, купчие на дома или другие недвижимости, закладные, акции, государственные займы и т. д.; во-вторых, документы академического характера, научные, литературные или музыкальные манускрипты, автографы и т. д. и в третьих — бумаги чисто личного характера, письма, акты, заметки, фотографии, дипломы, удостоверения, свидетельства, метрические свидетельства, брачные свидетельства, свидетельства о смерти и т. д. Эти документы чисто личного характера должны были быть выдаваемы владельцам, поскольку еще таковые находились в советской России, совершенно свободно, между тем как имущественные документы должны были остаться в пользу государства.

Что касается манускриптов, то должно было иметь место особое обследование. Если рукописи представляли собой музейную или другую значительную ценность, то они оставлялись в пользу государства, в противном-же случае они могли быть выданы владельцам.

9-го июня 1923 года я ознакомился с работою этого Особого Отдела в Петербурге. Она производилась несколькими служащими, стоявшими перед довольно затруднительной задачей. С одной стороны, служащие должны были регистрировать документы по их владельцам, а с другой стороны, они должны были одновременно вносить их в одну из трех вышеназванных групп.

Помимо того, что из многих документов абсолютно нельзя было усмотреть, кому они принадлежат или откуда они происходят (эти документы, конечно, поневоле опять должны были возвратиться в те же самые болыше ящики), очень многие документы были составлены не только на русском, но и на иностранных языках. Так, например, один из служащих, очень добросовестный человек, желавший выполнить свой долг наилучшим образом, показал мне итальянский документ и итальянскую переписку, из которой было видно, что владелец этого сейфа вызвал итальянского офицера, по мотивам ревности, на дуэль. Он спросил меня, в какую группу он должен внести этот документ. Я ответил ему:

— Конечно, в третью группу, в группу частных бумаг. Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Да видите ли, мы понимаем, пожалуй еще, по-английски, по французски, по немецки и по польски, но что касается итальянского языка, греческого, армянского, еврейского и массы других языков, на коих иногда оказываются составленными бумаги, согласитесь, что мы не можем их регистровать нашими средствами. Мы такие документы просто должны откладывать пока в сторону.

Все же Особый Отдел сделал довольно много: бумаги владельцев сейфов некоторых петербургских банков были уже классифицированы по своим владельцам, между тем как большинство документов, правда, еще лежало неразобранными в ящиках и корзинах. Это во всяком случае было сизифовым трудом на многие годы.

Петропавловская крепость

Монетный Двор, как уже упомянуто, находился в Петропавловской крепости, и я воспользовался случаем осмотреть крепость. Отдельные бастионы этой крепости в течение уже двух веков — с самого начала постройки крепости в начале 18-го века — служили в качестве темниц, как страшное, закрытое для воздуха и солнца, место заключения политических пленников. Я осматривал Трубецкой бастион, в котором было заключено в течение последних десятилетий множество борцов за свободу и который ныне стоял пустым, после того как советское правительство в первые годы своего существования также заключало туда своих политических противников.

Согласно старой традиции, ровно в 12 часов дня, пушечный выстрел с Петропавловской крепости извещал население Петербурга о наступлении полудня. Я поднялся на крепостную стену к тому месту, где стояла эта пушка, и оттуда насладился в первый раз тою чудной картиной, которая открывалась на широкую Неву с крепостных валов, расположенной на острове, Петропавловской крепости. Это было 5 июня 1923 года, в ясный и прохладный летний день. Панорама, открывавшаяся моим глазам, представляла собой один из самых прекрасных городских видов, существующих в мире. Как раз напротив длиннейшая набережная с рядом дворцов, направо вдали античное здание биржи с тонкими линиями Дворцового моста, слева Троицкий мост, а перед глазами широкая синяя лента Невы. Я помню хорошо, что на громадном доступном глазам водном пространстве имелась только одна единственная лодка. Кроме нее на воде не было ничего. Это внушительно свидетельствовало о тогдашнем положении Петербурга.

Сам Петербург, основанный в 1703 году, один из самых красивых городов в Европе, производил впечатление спящего гиганта. В противовес чрезвычайно оживленной и кишащей людьми Москве, Петербург был мертвым городом. Я имел в моем распоряжении автомобиль и изъездил город по всем направлениям. Я поехал в Крестовский парк и на Стрелку, далеко выдающуюся в Финский залив. Всюду тихое раздумье и сон. Чудные парки прекрасно сохранены, но несколько одичали, и в этом одичании может быть было еще больше привлекательности, чем прежде.

Я выехал также в Детское Село (прежде Царское Село) в русский Версаль — и осмотрел прекрасный Екатерининский дворец и парк. Дворец был в прекрасном состоянии и находился под тщательной охраной, все было нетронуто и дышало еще изысканным вкусом 18-го века. Оттуда я пешком через парк пошел в Павловск. Парк также был нетронут, но город был в худшем состоянии, чем прежде.

Музеи

Во время моего пребывания в Петербурге я воспользовался случаем осмотреть Эрмитаж под руководством его директора С. Н. Тройницкого. Работа, совершенная в Эрмитаже в течение пяти кратких лет после революции, была поистине изумительна. Несмотря на скудные средства, находившиеся в распоряжении Эрмитажа, дирекция Эрмитажа не только провела в некоторых частях самого Эрмитажа новую перегруппировку выставленных предметов искусства с новых точек зрения, но кроме того превратила прилежащий к Эрмитажу Зимний Дворец некоторым образом в музей. Торжественные залы и исторические помещения Зимнего Дворца продолжали существовать, как таковые, но в то же время многие другие комнаты, граничащие с Эрмитажем и соединенные с ним путем закрытой галереи, нашли применение в качестве новых зал для выставки картин. Эти новые залы, в коих кроме картин была помещена и изысканная мебель соответственного времени, представляли собой привлекательную картину.

Я подверг особенно внимательному осмотру недоступное еще тогда для публики выдающееся собрание драгоценных золотых табакерок 18-го века, украшенных часто бриллиантами.

Я осматривал также и «Русский Музей» (бывший музей Александра III) и там также должен был констатировать надлежащее понимание и чрезвычайную добросовестность работы.