Григорий Иванович Петровский

Григорий Иванович

Петровский

Родился 22 января (4 февраля) 1878 года в селе Печенеги Харьковской губернии в семье ремесленника. С двенадцатилетнего возраста начал трудиться, рабочий-металлист. Участвует в работе социал-демократического кружка в Екатеринославе, в 1900 году первый раз подвергается аресту. Принимает самое активное участие в первой русской революции, становится секретарем Совета рабочих депутатов Екатеринослава, руководит стачечной борьбой революционного пролетариата. В годы реакции ведет партийную работу в Мариуполе. В 1912 году избран депутатом в IV Государственную думу от рабочей курии Екатеринославской губернии…

Во второй половине сентября 1913 года Ленин собрал членов ЦК РСДРП для обсуждения неотложных дел. Совещание состоялось в местечке Поронин, неподалеку от Кракова, где в ту пору жил Владимир Ильич. На совещание были приглашены депутаты-большевики.

На совещании обсуждались доклады представителей местных партийных комитетов и работа социал-демократической фракции в думе. Были обсуждены такие актуальные вопросы, как национальный, о партийном съезде и партийной печати, о стачечном движении и работе большевиков в легальных обществах.

Выступая, депутаты рассказывали о трудном положении во фракции и о том, что стачечная борьба в Петербурге и других промышленных центрах страны нарастает. По их примерным подсчетам в прошедшие месяцы 1913 года в забастовках участвовало не менее миллиона человек. Товарищи, прибывшие из разных мест России, также подтверждали усиление революционных настроений среди пролетариев. И хотя по-прежнему полицейская слежка, доносы и аресты наносят большой урон партии, теперь положение уже изменилось: на место десятка упрятанных в тюрьмы большевиков приходит добрая сотня рабочих, в основном молодежь, вместо одной разгромленной подпольной типографии возникают две новые. Это были отрадные вести, они подтверждали, что подспудно в России идет сильнейшее революционное брожение, зреет политическое сознание пролетариата, близится срок новой решительной схватки народа с тиранами.

На нескольких заседаниях обсуждались дела в думской фракции. По этому вопросу выступили Ленин и другие члены ЦК. Совещание еще раз подтвердило линию партии, состоящую в том, что главной задачей рабочих депутатов остается всемерное использование думы как открытой трибуны для революционной агитации, а вовсе не для того, чтобы участвовать в бесполезной заседательской суетне, поскольку царская дума никогда не поддержит и не примет законов, которые облегчали бы жизнь рабочего класса.

О положении в думской социал-демократической фракции на Поронинском совещании было принято отдельное решение.

«Совещание находит, — записано в этом решении, — что единство с.-д. фракции в области думской работы возможно и необходимо.

Однако совещание констатирует, что поведение 7 депутатов (то есть меньшевиков. — Прим. авторов) серьезно угрожает единству фракции.

7 депутатов, пользуясь случайным большинством одного голоса, нарушают элементарные права 6 рабочих депутатов, представляющих громадное большинство рабочих России…

6 депутатов представляют громадное большинство рабочих России и действуют в полном согласии с политической линией его организованного авангарда.

Совещание поэтому находит, что только при полном равноправии двух частей фракции и только при отказе 7 депутатов от политики подавления будет возможно сохранить единство социал-демократической фракции в области думской работы.

Несмотря на непримиримые разногласия в области работы не только думской, совещание требует единства фракции на указанных выше началах равноправия двух ее частей.

Совещание приглашает сознательных рабочих высказать свое мнение по этому важному вопросу и способствовать всеми силами сохранению единства фракции на единственно возможной основе равноправия 6 рабочих депутатов».

На Поронинском совещании было также решено предъявить меньшевистской части фракции требование выставлять ораторов в думу поровну от меньшевиков и большевиков, произвести перевыборы в бюджетную комиссию и Международное социалистическое бюро, назначить другого секретаря фракции. А если меньшевистская семерка не пойдет на эти условия, тогда идти на полное размежевание, раскол фракции и обратиться к рабочим России с открытым объяснительным письмом по этому принципиальному партийному вопросу.

Таким образом, депутаты-большевики получили четко разработанную программу действий. Теперь оставалось выяснить, как поведут себя и чем ответят меньшевистские депутаты после предъявления им этих требований.

В перерывах между заседаниями депутаты-большевики часто беседовали с Владимиром Ильичем. Его заразительная энергия, глубина и гибкость мысли, огромные знания, деловитость и вместе с тем почти детское простодушие, дружелюбие, искристый, от души, смех, когда он был в своем кругу, — все это притягивало к нему, хотелось подольше быть рядом с ним, смотреть на него, слушать его быструю, с легкой картавинкой, веселую, гневную, горькую или тихую, задумчивую в часы дружеской беседы речь.

Григорий Иванович Петровский оставил небольшую запись о днях, проведенных в Поронине.

«…Как-то вечером мы сидели на веранде, — вспоминает Петровский. — Во дворе за верандой Владимир Ильич поправлял велосипед. Потом он вдруг подскочил, уцепился за перила, подтянулся на руках и перескочил через перила на веранду. Мы помимо воли засмеялись. Владимир Ильич сказал, что скоро закроется почта и он может опоздать отправить сегодня материал совещания товарищам в Париж, Лондон, Берлин, Женеву и другие места, а товарищи с нетерпением ожидают наши резолюции. В России происходит революционный подъем, во время революции мешкать нельзя.

Нам, депутатам, стало неудобно за свой смех.

В дни напряженной работы совещания в Поронине Ленин находил возможность организовать для нас и отдых. Мы ходили в небольшое курортное местечко — Закопане. Там Владимир Ильич играл в шахматы, шутил, спорил. Но и во время отдыха он всегда помнил об основном — о революционной работе. Он расспрашивал нас, какой очередной вкладной лист дать в «Правде», как лучше организовать работу редакции…»

Владимир Ильич поручил Петровскому после возвращения в Петербург побывать у Алексея Максимовича Горького и попросить его стать ближе к «Правде», привлечь к сотрудничеству в газете прогрессивных писателей и помогать ей материально. Петровский был очень горд этим поручением Ленина и, приехав в столицу, посетил знаменитого пролетарского писателя, который с февраля 1913 года жил в финском селении Мустомяки, неподалеку от Петербурга.

Это была дружеская, задушевная встреча. Разговор шел непринужденно. Горький, недавно вернувшийся в Россию из-за границы, с любопытством выспрашивал Петровского о делах рабочих депутатов, а Петровскому было важно узнать, как Горький относится к революционному движению в России.

Петровский долго рассказывал Горькому о своей депутатской работе, о росте политического сознания пролетариата. Горький расспрашивал о новостях в партии, о трудностях нелегальной работы, о «Правде», о положении на фабриках и заводах. Петровский едва успевал отвечать на его многочисленные вопросы.

Потом они договорились, чем и как нужно помочь «Правде» и что берет на себя лично Горький. К сожалению, Алексей Максимович не сумел ничем помочь «Правде», вернее, не успел, так как 8 июля 1914 года правительство отдало распоряжение о закрытии ее. Большевики потеряли свою единственную массовую легальную газету.

Осенняя, третья, сессия думы началась 15 октября 1913 года.

На другой же день, выполняя решение Поронинского совещания, большевики на заседании социал-демократической фракции предъявили семерым депутатам-меньшевикам ультимативное требование о восстановлении подлинного равноправия во фракции. Большевики заявили, что если их условия будут отклонены, то они выходят из фракции. Одновременно в «Правде» в номере от 18 октября они напечатали письмо с призывом к рабочим поддержать требования шестерки. В ответ на это письмо в газету начали поступать резолюции рабочих собраний, в которых осуждались действия меньшевиков и выражалось согласие с позицией большевистских депутатов.

Однако меньшевики держались прежней линии. Никакого ответа на требование большевиков семерка не давала и по-прежнему продолжала выступать в думе от имени всей социал-демократической фракции с соглашательскими, путаными речами. А большевики, ожидая ответа, перестали вовсе участвовать в заседаниях фракции.

Наконец 25 октября меньшевистская семерка высказала свое мнение — требования депутатов-большевиков и тем самым Поронинского совещания были ею отклонены. Таким образом, раскол фракции практически совершился. Теперь уже нужно было идти до конца. 26 октября «Правда» опубликовала обращение большевистской шестерки ко всем рабочим с разъяснением всего, что произошло, и извещением о том, что теперь большевики организуют в думе самостоятельную фракцию.

Это был один из ответственных моментов в истории РСДРП. До сего времени вопрос о возможном расколе социал-демократической фракции обсуждался только в партийных организациях, а сейчас волею обстоятельств он выносился на суд рабочих масс; от их решения зависело, по какому пути пойдет дальнейшая революционная борьба в России.

Ленин и большевики верили, что пролетариат сумеет правильно разобраться в существе дела. Это подтвердилось потоком писем и резолюций в «Правду», в которых рабочие мощно подняли свой голос за линию большевиков. Видя, что с каждым днем их позиции слабеют, меньшевики обратились за поддержкой в бюро II Интернационала — представителем от Российской социал-демократической партии там был Плеханов, на поддержку которого рассчитывали меньшевики. Но Плеханов не только отказался ехать в Лондон, где заседало Международное социалистическое бюро II Интернационала, но и послал туда письмо, в котором всю вину за раскол фракции возлагал на меньшевиков, в том же письме Плеханов извещал, что в связи с этим партийным конфликтом он выходит из состава бюро II Интернационала как представитель РСДРП. Меньшевики и тут потерпели провал.

Первое заседание самостоятельной большевистской фракции состоялось 27 октября. И хотя регистрация и бюрократическое оформление этой новой фракции натолкнулись на сопротивление не только председателя и президиума думы, но и меньшевистской семерки, в конце концов после различных оттяжек дума была вынуждена признать и зарегистрировать шестерых большевистских депутатов как самостоятельную полноправную фракцию.

Об этом депутаты послали телеграмму Владимиру Ильичу, который, собрав членов ЦК партии, поздравил их с образованием в царской думе самостоятельной революционной фракции РСДРП.

Как ни трудно было большевикам вести работу в думе, но после создания своей фракции у них словно прибавилось сил, появилась двойная энергия. Это новое самочувствие сразу сказалось на всей деятельности большевистской фракции. Только за полтора месяца осенней сессии 1913 года большевики внесли на рассмотрение думы тринадцать запросов. За это время прошло двадцать четыре думских заседания, на которых большевистские депутаты выступали семнадцать раз. Кроме того, они разработали и предложили на обсуждение свой законопроект «О восьмичасовом рабочем дне», который был, кстати сказать, напечатан в «Правде» и стал предметом широкого обсуждения среди рабочих по всей России. Это было выдающееся мероприятие, проделанное в ту пору большевистской фракцией. Оно оказало сильное революционизирующее воздействие на массы, и, хотя рабочие понимали, что реакционная дума ни за что не примет этот законопроект, они готовы были бороться за него всеми доступными средствами, вплоть до стачек и демонстраций.

Григорий Иванович Петровский выступал во время третьей, осенней, сессии думы несколько раз.

Большевистская фракция вновь внесла на этой сессии запрос в думу по поводу провокационной деятельности агентов охранного отделения и ареста депутатов социал-демократической фракции II Государственной думы. Правые же депутаты предложили отложить рассмотрение этого запроса. Однако это противоречило параграфу думского наказа. Петровский воспользовался формальным нарушением правыми депутатами наказа и потребовал дать ему слово для защиты запроса фракции. Слово ему было дано.

Петровский выступил, но почти на каждой фразе его прерывал председатель. В конце концов он все-таки лишил Петровского слова. Такое отношение к речам большевистских депутатов вообще было характерно для черносотенной IV думы.

Как происходил грубейший зажим депутатов большевистской фракции, можно представить себе хотя бы по выступлению Петровского в защиту этого запроса. Вот стенографическая запись этой речи, сделанная в стенах думы на заседании 25 октября 1913 года.

— Весь пролетариат, посылая нас сюда, — сказал, взойдя на трибуну, Петровский, — приказал нам протестовать против провокации, жертвой которой стали наши товарищи, депутаты II думы. И теперь, когда мы выступаем с разоблачением этой гнусной провокации, вы хотите этот вопрос затушевать. Вы участвовали в похоронах очень многих и больших интересов народа, и вы хотите и тех представителей, которые защищали эти народные интересы, похоронить.

Председатель: Член Государственной думы Петровский, я прошу вас говорить о нарушении наказа.

Петровский: Но вам, господа, не удастся это. Пролетариат создает великое движение, и за те жестокости, за то, что вы делаете для погребения наших депутатов, вам придется всем, господа, расплачиваться. Если бы вы выслушали эти слова, которые господин председатель не разрешил для вашего слуха, где нет буквально никаких преступных выражений, если бы вашего слуха коснулись эти выражения, вы, вероятно, не так бы протестовали. (Шум.)

Председатель: Прошу не шуметь, не слышно оратора. Член Государственной думы Петровский, прошу вас не читать.

Петровский: Я только хочу прочитать то, что запретил…

Председатель: Член Государственной думы Петровский, прошу вас не читать, а говорить о нарушении наказа.

Петровский: Так вот, господа, помните, что движение 1905 года завоевало то положение…

Председатель: Член Государственной думы Петровский, это не касается наказа.

Петровский:…через которое вы сидите на этих скамьях…

Председатель: Член Государственной думы Петровский, лишаю вас слова! (Шум, рукоплескания справа.)

Дальше говорить Петровскому не дали. Его вообще часто лишали слова за чересчур резкие для ушей буржуазных депутатов речи. Его исключали не раз из думы на много дней и заседаний и даже выводили из зала силой, в сопровождении полицейских. Но это не пугало Петровского, он продолжал громить врагов рабочего класса с их же парламентской трибуны.

В эту же сессию думы, 1 ноября, Петровский выступил по запросу большевистской фракции о частых катастрофах на железных дорогах. Одной из главных причин Петровский назвал плохую подготовку специалистов-рабочих и низкую оплату их труда. Он очень резко говорил в адрес министра путей сообщения Рухлова, назвав его убийцей многих людей, погибших при катастрофах. За это Петровский был исключен из думы на пять заседаний.

22 ноября он произнес речь об урезывании прав депутатов думы. За препирательство с председателем, который все время перебивал Петровского, он был опять лишен слова, едва успев начать говорить. Но в тот же день он снова вышел на трибуну, протестуя от имени своей фракции и некоторых других депутатов против передачи запроса о преследовании рабочих профсоюзов в комиссию, где его наверняка бы положили под сукно до неизвестных времен.

7 декабря, уже незадолго до зимних каникул, Петровский вновь взошел на думскую трибуну и бросил в лицо фабрикантам и правительству гневные слова: он клеймил незаконные аресты и высылки властями представителей рабочих, избранных в больничные кассы и другие организации пролетариата. В этой речи Петровский, как обычно не стесняясь, прямо заявлял о необходимости обновить прогнивший строй России.

Выступал Григорий Иванович и по другим вопросам на этой сессии думы. Время же, свободное от заседания и составления речей, Петровский, как всегда, отдавал переписке с рабочими, с руководителями местных партийных организаций, сотрудничеству в газете «Правда».

После зимних каникул началась четвертая думская сессия.

Новый, 1914 год готовил для России и всей Европы большие и тяжелые испытания. Правительства капиталистических государств подбрасывали в политический котел Европы все больше и больше горючего, и пары шовинизма и национальной вражды вот-вот готовы были вырваться.

Вместе с тем пресс эксплуатации, который все сильнее и сильнее давил на плечи пролетариата, выжимал из рабочего люда ненависть к своим хозяевам и правительству. Гнев бурлил в массах. С марта 1914 года началась полоса политических стачек. Первые забастовочные гудки услышал Петербург, за ним — Москва, а потом стали останавливаться фабрики, заводы и рудники в Баку, Донбассе, на Урале. Рабочие были недовольны действиями властей: особенно преследованием и закрытием ряда профсоюзных организаций, гонениями на рабочую печать, замораживанием в думских комиссиях важных для жизни пролетариата запросов, которые вносились рабочими депутатами, а также политикой царского правительства, ведущей Россию к военному конфликту.

Напряженная политическая обстановка в стране вызвала острейшую борьбу в стенах IV Государственной думы. Страсти еще более разгорелись, когда большевистская фракция внесла новый запрос об ускорении ответа правительства на прежний свой, первый, запрос о расследовании дела о Ленском расстреле и наказании виновных, который дума пыталась всячески замять, хотя уже минул второй год со дня этой кровавой расправы.

Петербургский комитет большевистской партии выпустил прокламацию с призывом к пролетариям поддержать запрос о ленской трагедии массовой демонстрацией. На улицы Питера вышло с красными флагами более шестидесяти тысяч рабочих. Эта демонстрация дополнилась новой вспышкой забастовок, вызванных массовыми отравлениями рабочих в Петербурге и Риге. В этой связи большевистская фракция внесла в думу специальный, безотлагательный запрос правительству. Между тем отравления на заводах продолжались, и депутаты-большевики вынуждены были внести на другой же день вслед за первым второй запрос в думу.

Рабочие Петербурга снова вышли на улицы. Произошли стычки с полицией; жандармы кое-где открыли стрельбу по толпе, рабочие отвечали градом булыжников. Полиция схватила и отправила в тюрьмы много демонстрантов.

Почувствовав угрожающую силу этих волнений, фабриканты сговорились и пустили в ход свое сильнейшее средство — локаут. Правительство тоже постаралось помочь им, закрыв профсоюз металлистов — один из руководящих центров стачечного движения в Петербурге. Однако эти меры только обострили положение, поскольку за ворота заводов были выброшены десятки тысяч рабочих столицы. В некоторых буржуазных кругах страх перед этой обреченной на голод человеческой массой вызвал требования найти какой-то выход из кризиса. В результате Петербургская городская дума поспешила ассигновать сто тысяч рублей на бесплатные столовые для безработных. Но, конечно, столовые эти были сразу же закрыты, как только волнения поутихли и испуг перед яростью толпы прошел.

В эти дни депутаты-большевики совместно с редакцией «Правды» и Питерской партийной организацией провели, как это случалось и во время прежних локаутов, сбор пожертвований в пользу семей безработных рабочих.

А в Таврическом дворце продолжались меж тем бурные прения и схватки ораторов. Левых депутатов обрывали на полуслове или вовсе лишали права выступать. На скамьях левых партий поднимался шум. Депутаты обеих социал-демократических фракций — большевики и меньшевики — требовали слова для протеста. Правые же члены думы неистовствовали. Один из черносотенцев и лидеров крайне правых, Пуришкевич, призывал с трибуны судить и повесить рабочих депутатов.

Спустя несколько дней заводчики прекратили локаут, рассчитав всех беспокойных и неугодных. Пролетарии столицы в этой схватке потерпели поражение.

Реакционные силы наседали со всех сторон. Ободренные подавлением стачек, правые депутаты в думе повели открытую атаку на левое, революционное крыло. Первое крупное столкновение двух враждебных лагерей произошло после того, как правительство потребовало привлечь к ответственности депутата социал-демократа, меньшевика Чхеидзе за то, что в одном из своих выступлений он говорил о преимуществах республиканского государственного строя перед монархическим. Вокруг этого разгорелась острая дискуссия. Даже буржуазно-либеральные партии — кадеты и прогрессисты — заявили протест против привлечения Чхеидзе к суду, видя в этом акте правительства покушение на конституционные права депутатов думы, которые они, эти партии, считали самым большим, священным достижением в борьбе за буржуазные свободы. И кадеты и прогрессисты грозились в том случае, если Чхеидзе будет привлечен к суду, голосовать против государственного бюджета. Прогрессисты даже внесли на рассмотрение проект закона о неприкосновенности депутатов за их речи с думской трибуны. Однако после «разъяснений» и внушений со стороны правительства (через председателя думы Родзянко) прогрессисты стали пересматривать свой проект и затягивать его обсуждение.

Понимая, что дело начинает оборачиваться фарсом, члены обеих социал-демократических фракций, большевики и меньшевики, предложили приостановить работу думы и не возобновлять заседаний до тех пор, пока не будет обсужден и принят законопроект о неприкосновенности депутатов. Либералы отказались голосовать за прекращение работы думы, но поддержали требования о принятии проекта о неприкосновенности. При общем голосовании реакционное большинство думы провалило предложения и либералов и социал-демократов.

Тогда большевики и меньшевики, а также присоединившаяся в этом к ним фракция трудовиков приняли решение сорвать методом обструкции обсуждение государственного бюджета. Они вторично потребовали принять закон о неприкосновенности до обсуждения бюджета. При диких криках и гвалте на скамьях правых депутатов, это предложение было опять провалено. На трибуну тотчас же взобрался докладчик бюджетной комиссии Ржевский. Депутаты трех фракций — большевики, меньшевики и трудовики — встали и демонстративно докинули зал заседания. Посоветовавшись, как действовать дальше, они вернулись в зал, когда на трибуне появился новый председатель совета министров, Горемыкин.

Едва он начал свою речь, левые депутаты устроили обструкцию. С их скамей поднялся шум, стук, крики: «Свободу слова депутатам!» Несмотря на усилия председателя думы Родзянко, ему не удалось установить тишину, оратору говорить не дали. Родзянко вынужден был извиниться перед Горемыкиным. С тем новый председатель совета министров и покинул трибуну.

Правые дружно проголосовали за предложение Родзянко исключить на пятнадцать заседаний всех участвовавших в обструкции социал-демократов и трудовиков. Было исключено двадцать пять депутатов. Но перед тем как покинуть зал, исключенные депутаты один за другим всходили на трибуну и резко говорили о политике насилия и произвола, царящей не только в стране, но и в государственном парламенте (по думскому наказу каждый исключенный имел право взять слово для объяснения).

После этого депутаты левых партий — большевики, меньшевики и трудовики — покинули Таврический дворец.

На бурный натиск черносотенцев в думе рабочие Питера и Москвы ответили массовой забастовкой. В ней участвовало более ста тысяч человек. Фабриканты тотчас же применили свой «испытанный» локаут, а реакционная пресса начала изрыгать бешеные проклятия по адресу рабочей печати и рабочих депутатов, называя их сеятелями смуты в России.

Газета «Союза русского народа» «Русское знамя» провокационно предлагала понизить рабочим заработную плату, так как-де «с голодухи не забастуешь, мятежами заниматься впору лишь сытым». Газета призывала взять пролетариев «в ежовые рукавицы», покончить с представительством рабочих в Государственной думе, в страховых органах и т. д. Предлагая лишить рабочих всех политических прав, эта реакционнейшая из газет заявила, что лишь в этом случае «возможно установить порядок и минует необходимость в целых полках полицейской кавалерии, ныне гарцующей для охранения порядка от рабочих по улицам столицы при каждой выходке социал-демократов в Государственной думе».

В такое напряженное для рабочего класса время меньшевики вновь показали свое истинное лицо колеблющейся, соглашательской партии. В своей газете «Луч» они повели разговоры о необходимости совместных действий с либералами. По этому поводу «Правда» писала 29 апреля 1914 года: «Не успели еще либералы вымыть руки, поддерживающие гг. Родзянко — Пуришкевича в расправе с депутатами социал-демократами и трудовиками, как получили от ликвидаторов предложение о совместных действиях…»

Исключенные депутаты трех левых фракций решили выступить после возвращения в думу с общей декларацией. Они заранее подготовили текст и раздали его нескольким ораторам, с тем чтобы, если прервут и лишат слова одного оратора, чтение мог бы продолжить другой.

Декларация трех фракций была оглашена в думе 7 мая 1914 года.

Первый выделенный от фракции оратор начал чтение при сравнительно мирно настроенном зале.

— В Государственной думе двадцать второго апреля произошло событие, — читал он, — приковавшее к себе внимание страны: насильственно, с помощью военной силы, были удалены из заседания Государственной думы рабочие и крестьянские депутаты социал-демократы, трудовики за их протест против попыток правительства уничтожить свободное слово в Государственной думе… Октябрьское революционное движение 1905 года сломило и, казалось, сделало невозможным существование в России… (Голос справа: «Вон!» Шум.)

Однако поражение революционного движения в декабре 1905 года дало возможность темным силам прошлого перейти в наступление… (Шум.)

…Попирая в надежде на безнаказанность кровные интересы народных масс, правительство, являясь орудием крепостнической реакции, решило теперь разделаться окончательно с плодами освободительного движения… (Справа шум и голоса: «Вон!»)

…Уже с первого дня существования народного представительства власть не могла с ним помириться. Первая и вторая Государственные думы, в значительной степени отразившие чаяния народных масс, провозгласившие устами крестьянских депутатов требование земли и воли всему народу, были разогнаны… Убедившись за время пятилетнего существования третьей думы в неспособности правительственных классов вести борьбу даже за свои собственные права и достоинство… (Справа шум и голоса: «Вон! Что за безобразие?!»)

Свободное думское слово осталось единственной, последней силой, которой демократия еще могла пользоваться в думе, и власть решила, что настало наконец время нанести окончательный удар и уничтожить последнюю тень народного представительства. За мысли, высказанные с трибуны думы, она привлекла депутата Чхеидзе. Удар был направлен против всей Государственной думы, нарушая ясный смысл закона… (Шум справа.)

…и все-таки большинство думы не нашло в себе решимости ответить на удар ударом… Услужливая готовность и поспешность, с которыми дума применила к нам меру…

В этом месте председатель думы грубо прервал оратора, лишив его слова. На смену ему вышел Петровский и продолжал чтение декларации трех фракций.

— Мы, социал-демократы и трудовики, исполняли то, что считали своим долгом, — читал Петровский, — мы крикнули стране: «Последние остатки завоеваний 1905 года в опасности!» Мы крикнули стране, что без демократии и против демократии не может быть действительной борьбы с преступными попытками…

Председатель: Член Государственной думы Петровский, покорнейше прошу вас держаться в пределах рассматриваемого вами вопроса.

Петровский: Рабочий класс в ответ на ленские залпы…

Председатель: Член Государственной думы Петровский, я вас лишаю слова. (Рукоплескания справа.)

Вот так, в штыки, встретила дума декларацию двадцати пяти левых депутатов, подвергшихся исключению на пятнадцать заседаний. Наглое поведение черносотенцев в думе вызывало волнения рабочих масс по всей России. Невиданные до того размеры приняли первомайские демонстрации 1914 года. Не только в Петербурге, Москве, Донбассе, но и в других, считавшихся более «спокойными» промышленных районах страны переполненные улицы бурлили народом. Настороженные губернские власти усилили полицейский надзор, подняли на ноги полицейские, жандармские и даже воинские части.

Черносотенцы в думе требовали от правительства бдительности и строгих мер. Известный своей ненавистью к революции депутат Пуришкевич, выступая 2 мая с думской трибуны, призывал своих единомышленников не предаваться благодушию и беспечности.

— Мы наблюдаем, — говорил он, — удивительную картину, мы переживаем дни, напоминающие нам дни 1904 года, и если мы не слепы, то увидим, проведя аналогию, если не полное тождество, то, во всяком случае, очень много общего между тем, что творится сейчас и что творилось в 1904 году.

Так оценивал события матерый враг пролетариата.

Исключенные левые депутаты не присутствовали при начале обсуждения государственного бюджета России. Когда их допустили к заседаниям, основная часть бюджета была уже утверждена. Но они все-таки успели принять участие в обсуждении некоторых отдельных смет. Как и прежде, свои выступления депутаты-большевики использовали для беспощадной критики самодержавных порядков.

Григорий Иванович Петровский выступал по разным сметам четыре раза.

Он держал речь в прениях но смете министерства народного просвещения, но был прерван и лишен слова за то, что позволял себе резко осудить те надругательства и унижения, которым подвергают учителей по всей России. Выступил Петровский и с большой аргументированной речью по смете горного департамента. Резко критиковал он также политику правительства в крестьянском вопросе в связи с обсуждением сметы министерства земледелия. Эта смета отражала столыпинскую аграрную идею — поддержку кулака, — которую царизм продолжал проводить в жизнь и после убийства вдохновителя этой политика Столыпина.

Речи Петровского и других большевиков-депутатов по бюджету представляли ценный агитационный материал, который партийные организации использовали в работе с массами.

В эту зимнюю сессию Петровский выступал также я по другим наболевшим вопросам. Он высмеял министра внутренних дел, который на запрос о злоупотреблениях при выборах в IV думу ответил, что-де никакого систематического нарушения правил о выборах не было, а произошли только отдельные «промахи администрации» в губерниях. Но даже на скамьях буржуазных депутатов такое объяснение министра вызвало смех.

Защищал Петровский и спешность запроса своей франции в связи с наложением на большевика А. Е. Бадаева полицейского штрафа.

Кратко дело обстояло так. 9 сентября 1913 года петербургские рабочие хоронили своих товарищей, погибших при взрыве на минном заводе. Депутат от питерских пролетариев А. Е. Бадаев, конечно, принял участие в похоронах. Бадаев обратился с речью к рабочим, но в этот момент налетела конная жандармерия и смяла ряды процессии. Полицейский пристав хотел было арестовать Бадаева, но, узнав, что он член Государственной думы, не решился. Бадаев резко протестовал против незаконного налета полиции. Тогда на него был составлен протокол, где его обвиняли «во вмешательстве в действия полиции», за что петербургский градоначальник Драчевский наложил на Бадаева штраф в двести рублей. Бадаев, возмущенный, отказался платить. Тогда штраф был заменен шестидневным заключением в тюрьме; градоначальник собирался арестовать Бадаева сразу после окончания зимней сессии думы. Это наглое попрание закона о неприкосновенности депутатов думы и послужило причиной запроса большевистской фракции, от имени которой говорил Петровский. Он прямо заявил, что если власти арестуют Бадаева, то все заводы Петербурга и не только Петербурга приостановят работу — пролетариат сумеет оказать поддержку своему депутату.

Надо сказать, что полиция так и не решилась подвергнуть Бадаева аресту.

Выступал Петровский и по поводу учреждения правительством исправительных домов. Внося в думу этот законопроект, министерство юстиции утверждало, что оно преследует лишь одну государственную цель — борьбу с бродяжничеством, тунеядством и нищетой. В исправительные «трудовые» дома правительство намеревалось засадить всех безработных. На деле это было еще одним орудием против забастовок. Петровский в своей речи обнажил подлинный смысл этой затеи правительства, показав, что исправительные дома не что иное, как тюрьмы для голодающих пролетариев и безземельных крестьян.

Полна страсти и гнева была речь Петровского об истязаниях политических заключенных в ряде каторжных тюрем, где люди подвергались избиениям, пыткам, где даже больных заковывали в кандалы.

Большевик Петровский не стеснялся в выборе выражений и сек врага по лицу наотмашь словами, которые тот заслуживал.

Именно за такие вот острые, как лезвие бритвы, слова его удалили с трибуны 12 мая 1914 года, когда он выступил в защиту свободы депутатского слова.

В эту сессию он еще несколько раз выходил на трибуну, глаз на глаз с ненавидящим его залом, и громил, громил и громил лощеных, сытых, вполне довольных жизнью господ, которые сидели на горбу народа и считали себя сливками российского общества.

Большевистским депутатам приходилось вести в думе ежедневную тяжелую борьбу, рассчитывая только на свои силы. А сил этих было всего шесть человек, если считать и Малиновского. Но именно этот человек, именно он-то и нанес неожиданный, подлинный удар по фракции, усугубив и без того натянутые отношения между большевиками и меньшевиками.

Это случилось в мае 1914 года. Малиновский вдруг неожиданно ушел из думы и большевистской фракции по никому не понятным в ту пору причинам. Поступок Малиновского оставался загадкой вплоть до февральской революции 1917 года. Только когда были вскрыты архивы департамента полиции, стала понятна истинная причина: Малиновский, оказывается, был на службе у охранного отделения; он считался особо засекреченным агентом; его провокаторская деятельность шпиона и осведомителя стоила жизни или каторги многим лучшим партийцам-большевикам.

Малиновский перебрался за кордон, и его следы потерялись. Как потом выяснилось, он возвратился в Россию, когда началась война, был мобилизован на фронт, попал в плен к немцам. Он приехал в Россию уже после Октябрьской революции. В ноябре 1918 года провокатор Малиновский был расстрелян в Москве по приговору революционного трибунала.

Но в 1914 году депутаты-большевики не могли допустить и мысли о возможности столь чудовищного предательства.

Этим осложнением в большевистской фракции тотчас же воспользовались меньшевики. Они подняли вокруг истории с Малиновским демагогическую шумиху.

Петровский склонен был тогда объяснить поступок Малиновского особенностями его характера — нервозностью, неуравновешенностью, вспыльчивостью. Других видимых причин покинуть фракцию не было.

Так или иначе, но шум и сплетни вокруг имени Малиновского долго не утихали и доставили большевикам немало дополнительных хлопот.

Ленин посоветовал Петровскому не терять боевого духа и продолжать работу фракции так, как это делалось до сих пор, — смело, открыто разоблачать антинародную сущность царизма и ее верного прислужника — буржуазную думу. Петровский вернулся в столицу от Ленина ободренный, готовый к новым схваткам со всякими черносотенцами и правыми, к отпору меньшевикам.

Зимняя сессия думы была на исходе. Впереди опять, предстояли поездки по губерниям, встречи с рабочими. Готовясь заранее к этим встречам, Григорий Иванович написал и опубликовал в газете статью под названием «Накануне свиданий с товарищами-избирателями». Это весьма примечательная статья, в ней он подвел итоги практической работы большевистской фракции во время зимней сессии. Григорий Иванович резко осудил Малиновского. В заключение Петровский просил рабочих-избирателей подготовиться к встрече с депутатами, подготовить для них специальные материалы по целому ряду вопросов — о росте массового сознания рабочих за год, о положении рабочих, условиях их труда, взаимоотношении кооперативных, просветительных и других обществ с социал-демократическими ячейками.

После ухода Малиновского председателем большевистской фракции в думе по предложению Ленина был избран Петровский.

Наступило время летних думских каникул, и все депутаты-большевики разъехались на места, с тем чтобы на рабочих собраниях рассказать о деятельности ЦК партии и большевистской фракции за период четвертой, зимней сессии думы.

Григорий Иванович Петровский, вернувшись в Петербург после свидания с Лениным в Поронине, тоже отправился в длительную поездку. Он намеревался побывать в Москве и Туле, а затем проехать в южные губернии, в свой родной Екатеринослав.

Политическая обстановка в это время в России была чрезвычайно накалена. Рабочее движение разрасталось. Усилия царского правительства и капиталистов репрессиями и локаутами сдержать, остановить это грозное наступление возмущенных масс не приносили желательных результатов; они лишь способствовали тому, что забастовки начали перерастать в революционные демонстрации, которые могли прогреметь стихийным взрывом вооруженного восстания, как это было в 1905 году.

В начале лета сильные стачки произошли на Ижорском военном заводе в Петербурге и среди текстильщиков Московской губернии. Небывалая забастовка охватила рабочих-нефтяников Баку. Дело дошло до того, что напуганное правительство бросило против стачечников крупные армейские и казачьи части. Тогда бакинцы превратили город буквально в военный лагерь, перекрыв улицы баррикадами. Завязалась жестокая схватка. Но сила была на стороне властей, и вскоре баррикады пали.

Последовавшие затем свирепые расправы с бакинскими рабочими вызвали сильное возмущение по всей России. Пролетариат протянул своим бакинским братьям руку помощи. Первыми откликнулись, как это бывало и раньше, рабочие Питера. На Путиловском заводе состоялся митинг, где обсуждались меры помощи бакинцам. Подошедшие в это время полицейские части дали по толпе два винтовочных залпа. Несколько человек были убиты и ранены.

Это новое зверство всколыхнуло весь пролетариат столицы. На улицы вышли тысяча демонстрантов. Заводские дворы кипели митингами. В Петербурге прекратили работу около ста пятидесяти тысяч человек.

В «Правду» сыпались резолюции митингов с возмущением и протестом против злодеяний властей. Газета помещала их на первых полосах под крупными заголовками. Номера «Правды» конфисковывались, за каждым большевистским газетчиком на улицах гонялись шпики и городовые и силой отбирали пачки газет.

Пресса черносотенного направления подняла дружный вой, призывая к расправе с рабочими, их организациями и печатью.

Такой оборот событий всполошил царских министров. Однако вновь пустить в ход оружие они не решились. Возможно, такая сдержанность объяснялась пребыванием в эти дни в столице президента Франции Пуанкаре. Надо же было показать главе «демократической» республики снисходительность его императорского величества к «шалостям» простодушного дитяти — российского народа.

Вскоре забастовки пошли на убыль. При попустительстве трудовиков и меньшевиков реакционные, буржуазные и буржуазно-либеральные партии организовали воинственные патриотические демонстрации. Они всосали в свой водоворот и много политически незрелых рабочих.

Депутаты-большевики в это время находились в губерниях, среди своих избирателей-рабочих. На этот раз главной целью их поездок было не столько информирование местных подпольных организаций о работе фракции в минувшую думскую сессию, сколько помощь им в подготовке к очередному съезду партии, о чем было решено на Поронинском совещании в сентябре 1913 года. Большую работу нужно было провести и по подготовке к участию в Международном социалистическом конгрессе, который намечалось собрать в Вене в августе 1914 года. Съезд РСДРП приурочивался к этому же времени. Важно было добиться, чтобы на конгресс послать как можно больше большевиков. Об этом настойчиво напоминал Ленин в своих письмах в «Правду» и Петровскому как председателю думской фракции. На конгресс, подчеркивал Ленин, должен быть представлен подлинный рабочий, а представительство от тех партийных организаций, которые по конспиративным или другим причинам не смогут послать своих делегатов, должна взять на себя думская фракция большевиков. Ленин в письмах просил, чтобы на конгресс обязательно поехали все депутаты-большевики, поскольку, будучи сами рабочими, они осуществляют в думе подлинное представительство российского пролетариата. Ленин даже советовал в случае чрезмерной перегрузки депутатов-большевиков отказаться от какой-то части работы в думе, лишь бы обеспечить активное участие местных партийных организаций в выборах делегатов на партийный съезд и на социалистический конгресс.

Из-за сложной обстановки в стране и сильнейших репрессий против руководителей большевистской партии Русское бюро ЦК фактически лишено было связей с местными организациями и с заграницей. Поэтому вся тяжесть поддержания связей с ЦК, с Лениным и руководства партийной работой в России падала на думскую большевистскую пятерку и газету «Правда» (до ее запрещения).

В июле 1914 года Петровский опять ездил к Ленину в Поронин. Как раз в это время бюро II Интернационала созвало в Брюсселе совещание, где обсуждался вопрос об объединении разных фракций и групп русской социал-демократии. В этом совещании, кроме лидеров II Интернационала — Вандервельде, Каутского и других, участвовали представители от меньшевиков, литовских и польских социал-демократов, еврейского «Бунда», а в качестве представителей ЦК РСДРП(большевиков) — М. Ф. Владимирский, И. Ф. Попов и Инесса Арманд (руководитель делегации).

От этой делегации Ленин получил письмо, в котором товарищи писали, что в Брюсселе ходят провокационные слухи, якобы Ленин находится в Брюсселе и руководит делегацией, сидя в кафе, но на совещании бюро II Интернационала появиться не хочет — будто бы боится ответственности за разобщение социал-демократических групп в России.

От души посмеявшись над этой чепухой, Ленин сказал Петровскому:

— Давайте пошлем отсюда, из Поронина, телеграмму Вандервельде за моей и вашей подписями. Таким образом, все сплетни о моем пребывании в Брюсселе лопнут, как мыльные пузыри!

Так и было сделано, что весьма потешило большевистскую делегацию и смутило тех участников Брюссельского совещания, которые распространяли эти нелепые слухи.

Почти одновременно с письмом из Брюсселя в Поронин пришла телеграмма из Петербурга о том, что в столице начались мощные забастовки, стычки с полицией, а в Баку — баррикадные бои рабочих с солдатами. По совету Ленина Петровский срочно выехал в Петербург. А затем оттуда уже отправился в Москву, Тулу, Харьков и Екатеринослав.

Весть о начале войны застала Григория Ивановича на подпольном собрании партийных активистов в Екатеринославе, где он делал доклад. Из Петербурга ему сообщили телеграммой, что созывается экстренное заседание Государственной думы. Надо было спешить назад, в Питер.

Собрание успело все же до отъезда Петровского обсудить вопрос об отношении екатеринославских большевиков к начавшейся империалистической войне. В принятой общим голосованием резолюции высказывалось отрицательное отношение к войне и большевистским депутатам думы предлагалось выступить против военных кредитов правительству. Вместо шовинистического лозунга об «обороне отечества», который не сходил со страниц правых газет, собрание призвало бороться всеми силами против войны.

К началу войны подготовительная работа по созыву партийного съезда и участию в Международном социалистическом конгрессе, которую Ленин и ЦК партии поручили Петровскому и другим депутатам-большевикам, была во многом завершена. Было выбрано уже более половины делегатов на предстоящий съезд, составлены наказы им, стали поступать по условным адресам мандаты делегатов; были подготовлены все подпольные явки, паспорта, собраны средства на расходы по съезду и т. д. Не было сомнений, что съезд откроется в намеченный срок и что участие большевиков в Международном социалистическом конгрессе будет обеспечено.

Но все изменила война. Установившийся в стране жестокий режим, беспощадные репрессии не дали возможности созвать партийный съезд. Международный конгресс тоже в условиях войны собраться не мог.

Последовавшие за объявлением войны события нанесли революционному движению тяжелый удар.

Реакция поспешила в полной мере воспользоваться таким сильным оружием, как режим чрезвычайного военного положения. Злобным духом шовинизма был пропитан, казалось, даже сам воздух в России. При полной поддержке Государственной думы (кроме большевистской фракции) правительство бросилось прежде всего душить партийные кадры, рабочие организации, всю рабочую печать.

К счастью, Петровский успел своевременно скрыть все документы, относящиеся к созыву съезда-партии, и они не попали в руки царской охранки. Как только была объявлена война, М. С. Ольминский и А. Е. Бадаев по его поручению тайно перевезли партийные документы в Финляндию, передав их на хранение надежным финским социал-демократам. Редакция газеты «Правда» была разгромлена 8 июля, и все ее сотрудники арестованы.