Часть 2 Рецензии (серьезные и не вполне)
Часть 2
Рецензии (серьезные и не вполне)
«Ночь нежна» при полной «Луне»
(Рецензия на спектакль Театра Луны)
Смотрю я, признаться, мало. Имею в виду спектакли. По нескольким причинам. Во-первых, меня чаще всего приглашают друзья и знакомые посмотреть что-то с их участием, и это уже опасно. Тебе увиденное может совсем не понравиться или же (ну так бывает!..) может оказаться зрелищем не твоим, не близким тебе, а значит, не сможет тебя ни тронуть, ни тем более взволновать. Но нужно ведь что-то сказать пригласившим. И ты мямлишь, находишь какие-то обтекаемые формы, чтобы не огорчить, не обидеть, а скрыть все равно ничего не можешь, и твой товарищ это видит, и ты видишь, что он видит, – словом, ужас! Кроме обоюдного чувства досады и неловкости не возникает ничего. И даже можно таким образом испортить отношения с близкими и приятными тебе людьми.
Во-вторых, если у тебя много работы, но вдруг появляется свободный вечер, то хочется его провести тихо, в кругу семьи, даже (стыдно сказать) – у телевизора, с семечками. Поэтому, когда мои знакомые спрашивали меня: «Как! Вы и этого не видели? И этого?! Ну, знаете…» – мне становилось неловко, и я придумал для себя этакое клише, стандартную форму ответа. Я всегда отвечал вопросом на вопрос: «А вы когда-нибудь видели сталевара, который ходит отдыхать к родному мартену?»
И, наконец, третья причина – это иногда, в редких случаях, возникающая белая зависть: «Ах! Ну почему я не там, не с ними, не в этом чудесном действии, не в этом спектакле?!» Вот с этого и начнем.
Анатолий Ромашин пригласил меня в Театр Луны на спектакль «Ночь нежна». Театр этот создал Сергей Проханов и руководит им до сих пор. «Ночь нежна» – магический, завораживающий роман Скотта Фитцджеральда. Если ты впечатлительный, ранимый, склонный к романтизму, но тщательно скрывающий это юноша (а таких очень много, невзирая на господствующие в стране рыночные отношения), – то этот роман ошеломит тебя и ты долго будешь его помнить. Я тоже был таким юношей, плохо помнил содержание, но хорошо запомнил впечатление, и поэтому шел в первую очередь на название.
Кроме того, мне было любопытно, как это Сергей Проханов, которого я всю жизнь знал как человека веселого и несколько легкомысленного – да и вся страна воспринимала его не иначе как «усатого няня», – ухитрился написать инсценировку и, более того, поставить на своей сцене такую вещь, как «Ночь нежна». Усатый нянь и Скотт Фитцджеральд как-то не сопрягались. Забегая вперед, скажу, что пришлось еще раз вспомнить великого учителя, А.С.Пушкина, давным-давно намекнувшего нам, что «ум высокий можно скрыть безумной шалости под легким покрывалом»…
И наконец, из тех, кого я знал, там играли, кроме Ромашина, еще и Дмитрий Певцов, Юрий Чернов и Сергей Виноградов, с которым мы не так давно работали вместе в картине Мотыля «Несут меня кони». Все это, вместе сложенное, сулило либо жестокое разочарование, либо – жестокое наслаждение (отчего не быть «жестокому наслаждению», если бывают «жестокие романсы»?..).
Когда мы с женой и сыном уселись в середине первого ряда (а это уже было нарушением театральной этики: коллеги не должны сидеть близко, но – так посадили) и сын попытался вытянуть ноги, жена сделала ему замечание: «Убери ноги со сцены». И действительно, театр был настолько миниатюрен, зал настолько мал, а сцена настолько крохотная, что если сын на двадцать сантиметров вытягивал ногу, она оказывалась уже на сцене. Но все это, как оказалось, работало на спектакль. Зрителей должно было быть несколько десятков – столько вмещает зал, и они невольно оказывались втянутыми в процесс, и артисты обязаны были как бы и не играть, потому что любая игра, любой показ переживания, а не само переживание, становились бы очевидными в трех метрах от твоих глаз.
Двое красивых мужчин с обнаженными торсами, плавно и величаво выплывшие в начале спектакля, несколько напрягли меня. Ибо это были Певцов из Ленкома и Виноградов, свободный художник, который играет или ставит спектакли, где ему вздумается. Напрягли потому, что имя Певцова уже не раз муссировалось в прессе в сочетании с гордыми и банальными титулами «супермена» и «секс-символа» новой России (эти журналистские ярлыки, я думаю, озадачивают и самих артистов, но, кажется, Певцов достаточно умен, чтобы относиться к ним не без юмора). Ну а Виноградов, как известно, долгое время ассоциировался в первую очередь с Мадам из знаменитого спектакля Виктюка «Служанки». Они красиво вышли и картинно встали, и я с некоторым испугом (так как придерживаюсь традиционной сексуальной ориентации) подумал, что сейчас между ними начнется специфическая сцена. Но нет, оказалось, что это не более чем иронический реверанс режиссера и артистов в сторону «Мадам Баттерфляй». Они эту смешную цепочку, наверное, и сами не прослеживают: Мадам – «Баттерфляй» – стиль плавания – пляж, на котором все начинается. А-а-а! Они сейчас на пляже, поэтому в таком виде! Они только что из воды, плавали баттерфляем, устали, вышли на берег и тихо, не форсируя звук, начали – и пошло?, и покатило совсем про другое!
Изломанные, «психиатрические» отношения персонажей безупречно игрались артистами как великая тайна любви, жизни и смерти. Когда жизнь и смерть настолько рядом и граница между ними настолько непрочна и размыта, что ты начинаешь за них тревожиться: как бы не случилось с ними чего-то страшного, к чему, тем не менее, тебя все время готовят. Представьте себе трагическую красоту испанской корриды в соединении с анатомическим цинизмом операционного стола – черное, красное и стерильно белое – и вы поймете, о чем я говорю. Пластические ноктюрны, поставленные Виноградовым, полные драматизма и сдержанного достоинства, гипнотизировали зал, над которым сгущались любовный зной и предчувствие беды и разлуки. Каждый играл тайну, все время хотелось разгадать, что за боль у этого человека, что он скрывает, о чем все-таки думает, в то время как говорит что-то совсем неважное для него.
Я где-то читал, как Лукино Висконти учил играть одну кинозвезду: «Ты должна играть так: глаза говорят одно, а губы – другое». Вот так тут и было. Причем очень кинематографично, крупным планом (оттого что все близко) и, главное, на полутонах, ничего определенного, ничего не разжевывалось и не доигрывалось (не дай бог не поймем!), а оставлялось на додумывание и допереживание. То есть, режиссер и артисты нам, зрителям, доверяли, они верили в то, что мы не идиоты и все, что надо, «догоним» сами.
Я люблю Анатолия Ромашина за то, что он рисует свои роли не акварелью, а пастелью и всегда чего-то не договаривает, мне нравится Юрий Чернов, когда он дальше от цирка и ближе к театру; да что там, все в этом оркестре играли слаженно и сильно. Но (да простят меня друзья и коллеги!) здесь все-таки было три музыканта, на которых акцентировалось основное внимание. Первая скрипка – Николь, она же – Блейк, флейта – Дик Драйвер, он же – Виноградов, и барабаны – Томми, Певцов. Эти трое тащили на себе всю партитуру Проханова, автора этой музыки и дирижера.
Я мог бы еще на пяти листах описывать, как они играли, останавливаться на каком-то моменте и разбирать его, но – незачем. Скажу лишь одно: я, как профессионал, который обычно знает, как и какими средствами делается что-то на сцене, – тут временами не понимал, да и не хотел понимать, а хотел, чтобы они меня и дальше несли по этой реке любви и сопереживания – дальше, дальше…
И (тот самый редкий в моей жизни случай) я – завидовал, что нахожусь не там, не с ними, что я в трех метрах от них, но на другой стороне, на стороне зрителей.
Театр Луны, господа, – это таинственный театр. Теперь думаю, что он так назван не случайно. Ведь недаром Луне приписывают загадочное влияние на самочувствие и настроение людей. И фаза этой «Луны» под названием «Ночь нежна» безусловно является полнолунием. Выходите, господа, из дому, полюбуйтесь на полную луну и ощутите смутную тоску по тому, что жизнь коротка, любовь хрупка, а счастье – эфемерно. Потом вглядитесь повнимательнее, и вы увидите: отблеск – Жизни, тень – Любви и призрак – Счастья. И долго потом будете, подобно герою Певцова, напевать про себя странную старую песенку «Оркестр “Бинго-бинго” играл нам танго, танго…»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.