8. Рождение WikiLeaks

8. Рождение WikiLeaks

Долгожданный момент наступил: колеса закрутились, и наш WikiLeaks отправился в свое путешествие. Я видел изнутри множество организаций, как при дневном свете, когда заходил туда для разных встреч, так и по ночам, когда взламывал их системы и совершал долгие прогулки по их порталам. Но в 2006 году время познавательных экскурсий закончилось. Пришла пора всерьез взяться за государственные учреждения и правительственные институты, идти по следу их секретов и вытаскивать наружу все их темные дела. Я не считал себя политическим мыслителем со своей оригинальной системой взглядов, но я хорошо разбирался в современных технологиях и научился понимать, как устроены властные структуры. Именно с них я намеревался ободрать все шкуры, вплоть до костей, именно для них я готовил ванны с кислотой. Перед нами стоял выбор. Либо мы продолжаем благодушно жить: беспокоиться о своем ипотечном кредите, добиваться известности, благосостояния и даже настоящей любви. Либо мы способны заняться целым миром: исследовать его до нутра, говорить о нем без обиняков, ничего не скрывая, и проверять, насколько справедливы и праведны его деяния.

Когда вы надолго застреваете в какой-нибудь организации, то начинаете разбираться, благодаря чему она держится на плаву и защищает свои интересы: власть, покровительство, подхалимство, круговая порука и маркетинговые стратегии. Такова правда, на которой держится весь мир, и я давно уже понял, что большинство его институций пойдет на любые жертвы, но будут отрицать это до самого конца. Неважно, идет ли речь о правительстве Кении или банке Julius Baer, — все они работают лишь на себя, берут под защиту сообщества ловких людей, умеющих создавать для своих патронов прибыль и оказывать им нужную поддержку; тогда как обычные граждане брошены своими государствами на произвол судьбы. Что такое патронажные сети — мне пришлось узнать еще в подростковом возрасте, и я отлично разбираюсь в их мотивах и механизмах работы. Каждый человек или организация, выступающие против них, могут быть уничтожены любыми методами; на страже их интересов стоят и суды, и агентурные разведки, и пресса. Я был готов к этому. Для защиты источников я отточил технологии и методы криптографии до такой степени, что сам не знал, кто эти источники. Мы имели опыт активистской работы и были готовы разоблачать власть. У нас не было офисов, но были ноутбуки и паспорта. Наши серверы находились в разных странах. Мы знали, что должны стать самой надежной платформой для информаторов — безопаснее мир еще не видел. У нас была смекалка. У нас была философия. Игра началась. Я зарегистрировал WikiLeaks.org 4 октября 2006 года. Наверное, я уже тогда знал, что моя обычная жизнь, если о таковой вообще могла идти речь, больше никогда не будет прежней.

Хочу сказать о своих помощниках и людях, на которых я равнялся. Нью-йоркский архитектор Джон Янг основал еще в 1996 году сайт cryptome.org. Не все материалы Cryptome представляют собой утечки засекреченных документов, но Янг считает своей миссией публиковать факты, как правило, скрываемые правительствами и корпорациями. Янг и его команда на себе испытали нападки Microsoft, у них, как и у WikiLeaks, были проблемы с платежной системой PayPal. В битве за информацию Cryptome стоит на правильной позиции, но на сайте не разработаны механизмы защиты людей, передающих материалы, а я знал, что это необходимо. Янг двигался в верном направлении, но он не стал издателем последней инстанции[34] — той стратегии защиты источников, которую я досконально разработал и отладил для WikiLeaks и которая давала возможность, говоря судейским языком, «отрицать вину на основании незнания последствий». Проверка должна была происходить быстро, поскольку я хотел гарантировать полное прикрытие информаторов и великолепную архивацию данных. Я мотался по всему миру, чтобы бо?льшую часть организационной работы сделать самому с помощью нескольких старых друзей-шифропанков. Оказал мне поддержку и мой университетский приятель, математик Дэниел Мэтьюз — сторонник левацких взглядов и последователь Хомского[35]. Он помог собрать стартовый пакет документов для запуска WikiLeaks, а потом провел анализ первых материалов, которые к тому времени уже поступили к нам вследствие утечки информации.

На том этапе передо мной стояла задача собрать вокруг WikiLeaks нужных людей. Поскольку в первую очередь следовало наметить будущие источники данных и получить к ним доступ, то я сразу попытался организовать консультативный совет. Он должен был придать нам авторитет и помочь наладить контакты на будущее, но в действительности совет никогда не собирался и никаких консультаций нам не давал. Я сам сумел установить связи с важными и уважаемыми мною людьми вроде Дэниела Эллсберга; он согласился участвовать в проекте и во всех отношениях всегда оставался верен нам. Включился в процесс и британский математик Бен Лори; его отец, Питер Лори, в 1960е годы написал очень интересную книгу о подземных ядерных бункерах и правительственных учреждениях в Британии — Beneath the City Streets («Под городскими улицами»). Возможно, в нашей деятельности Бен находил отголоски работы своего отца. Я пытался наладить контакты и с китайскими активистами. Поскольку над проектом работали преимущественно граждане Западной Европы и мы подпадали под юрисдикцию этих стран, то я пытался сделать так, чтобы WikiLeaks не воспринималась как антизападная организация — собственно, она таковой и не является, а лишь выступает в защиту информации. В конечном счете я знал, что наше внимание так или иначе будет обращено на Америку. Хотя для начала самой очевидной темой для нас стала коррупция в африканских странах. По сути, нашей философией изначально была война против ублюдков; звучит грубо, но зато честно.

Во время подготовительной стадии я выделял собственные деньги на регистрацию доменных имен и прочие расходы. Остальные участники вкладывали свое время и труд. С самого начала мы знали, что у нас будут юридические проблемы, поэтому я стремился зарегистрироваться в Сан-Франциско — в случае неприятностей местное движение за гражданские права смогло бы обеспечить нам серьезную огневую поддержку. После этого оставалось лишь написать письма всем, кого мы только могли вспомнить, и дождаться ответов.

Первая утечка информации была опубликована 28 декабря 2006 года — этот документ пришел к нам, кажется, из Союза исламских судов Сомали, хотя мы тогда сразу объяснили, что его происхождение загадочно, поскольку поступил он по китайским каналам и мы не могли быть уверены в его подлинности. За несколько лет, хотя в Сомали продолжались вооруженные столкновения, приведшие к расколу страны, Союз сумел восстановить из этого хаоса какое-то подобие порядка. Среди ужаса каждодневного насилия и систематических грабежей со стороны местных полевых командиров население Могадишо почувствовало себя относительно защищенным. Наш документ, как мы предполагали, был письмом полевого командира, провокационной инструкцией, в которой упоминалась «Исламская республика Сомали» — формулировка, редко используемая Союзом. «Как вы все знаете, — писал командир, — так называемое „Переходное правительство“, сформированное в Сомали, объявило охоту на наших религиозных лидеров, в том числе мусульман. Они убедили международную общественность, что сомалийские религиозные лидеры — это местная „Аль-Каида“». В перехваченной электронной переписке, переданной нам вместе с этим документом, подразумевалось, что сомалийские министры, в том числе министр нефти, планируют встречу с китайскими чиновниками. Как нам казалось, этот документ раскрывал нечто важное, что людям следовало знать, об отношении сомалийских властей к Китаю и об отношении Китая к Африке.

Ситуация в Сомали в то время не имела должного освещения на Западе, и, прочитав два небольших документа, любой человек мог представить, насколько там все сложно. Союз действительно пытался что-то изменить: когда он установил контроль над столицей, то в Могадишо впервые за одиннадцать лет стали убирать мусор. Однако, что бы ни делал Союз исламских судов, Америка, не задумываясь, противостояла ему, опираясь на своего крупнейшего союзника в регионе — Эфиопию; при любой попытке политизации ислама в Восточной Африке США тут же вспоминали о взрывах американского посольства в Найроби в 1998 году. Сразу после того, как мы подготовили эти документы, Эфиопия при поддержке США вторглась в Сомали. Мы продолжали следить за ситуацией, предлагать свой анализ, комментарии и, когда это было возможно, другие информационные утечки. Даже если документ и оказался бы фальшивкой, подготовленной китайскими властями, он все же позволял поставить важные вопросы и показывал, как публикация секретных документов углубляет наше понимание сложных политических ситуаций. Для молодого сайта вроде WikiLeaks это был неплохой первый шаг.

Мы настолько привыкли к благочестию западных СМИ — пока промолчу о цензуре, процветающей в огромном количестве стран Востока, — что забываем о массе государств, где люди изголодались по свободной прессе и по обличению нарушений. Довольно скоро нам стали присылать материалы из самых разных уголков мира; не все надежные, не все полезные, но все же многие были с нами на одной волне. Естественно, поскольку мы были сайтом для информаторов, с самого начала некоторым не терпелось найти компромат на нас самих. С тех пор ничего не изменилось. Мне приходилось парировать это примерно так: «Логично. Будем питаться своим же собачьим кормом, попробуем его на вкус». В нашей группе были преданные делу идеалисты — люди, пытавшиеся сделать что-то реальное. Мы постоянно находились под прицелом критиков, но умудрялись сохранять сильную, этически выверенную позицию, и трудно было вообразить, какую грязь им удастся на нас откопать. Полагаю, я все-таки недооценил изощренность людей, решивших нас ненавидеть, и недостаточно подготовился к клевете в свой адрес и поношениям всей нашей организации. Какие-то сумасшедшие даже сочли, что мы работаем на ЦРУ.

Мы знали, что надо торопиться. Я пытался привлечь к работе друзей, но дружба, по моему опыту, обеспечивает лишь девять часов бесплатного труда. А работы было невероятное количество. Долгие годы я детально продумывал основные идеи, но программированием и оргвопросами надо было заниматься быстро и эффективно. Я ездил в Кению, Танзанию, Каир, параллельно работая над сайтом. Именно тогда я стал обходиться тем немногим, что помещалось в маленьком рюкзаке. Должен сказать, что никогда не стремился к накоплению. Одежды у меня было немного, ел я все, чем угощали. Деньги, какие у меня появлялись, я практически мгновенно тратил или раздавал. Меня раздражало, что многие блестящие компьютерщики моего поколения стали миллионерами, и не потому, что я сам хотел разбогатеть, а потому, что из-за этого я не мог воспользоваться их помощью. В те годы странствий по миру, когда начиналась работа WikiLeaks, я окончательно убедился, что мои потребности ограничиваются самым малым.

У меня были две сумки: в одной лежали носки и белье, в другой, большой, — ноутбуки и кабели.

Я отправился за помощью в Лондон и Париж. Я часто находил волонтеров на небольшие работы, но кто-то быстро выдыхался, что было понятно; кто-то начинал требовать денег; кто-то хотел славы. Весной 2007 года, когда Николя Саркози баллотировался в президенты, я застрял в Париже на два месяца и все время просидел в комнате за работой. Я был совершенно подавлен и просто стонал от объема документов, которые могли обеспечить неслыханный успех нашему сайту. Я единственный занимался всем этим, и в те парижские ночи, когда с улицы постоянно доносился чей-то смех, трудно было уговаривать себя, что в конце концов WikiLeaks может принести какую-то пользу. У меня была девушка, которая заходила ко мне в гости; она приносила еду, а я сидел за компьютером. Она говорила по-русски и иногда помогала мне с моими делами, но вообще я тогда жил одиноко. То было время одержимости: я просто не мог оторваться от компьютера.

Иногда я представлял себе, что слышу на улице чириканье какой-нибудь тропической птицы с Магнитного острова. Или на секунду мне могло привидеться, что по столу и по полу бегают сахарные муравьи. Шли дни и недели, и стало необычно тепло, а я все бился над системой публикации материалов на WikiLeaks. Хотя я уже накопил изрядный запас документов, мы тут же начали собирать новые материалы, и многие из них нам высылали с условием, что я их непременно опубликую. Поэтому я расставлял приоритеты по новым документам, параллельно занимаясь окончательной настройкой системы: я разбирался, как люди могут писать друг другу электронные письма или, допустим, как кенийцы могут вступать в защищенную переписку. Иногда мне казалось, будто я создал филиал ЦРУ, а не WikiLeaks. Как и любое новое предприятие, сайт должен был расти органически; при этом мы не были нормальной компанией, имеющей финансирование и бизнес-модель, мы не были способны жить за счет рекламы или вливаний венчурного капитала. Я постоянно искал волонтеров и устраивал онлайн-совещания. Раз или два случались совсем смешные вещи (хотя тогда мне было не до смеха): я оказывался на этих совещаниях один. Все это граничило с шизофренией, когда я садился, подключался к Интернету, принимал на себя роль и председателя, и секретаря заседания, поднимал один вопрос за другим из повестки дня и призывал голосовать. Безумие. Но я чувствовал, что надо продолжать, что проект вполне реален, но без моих усилий шансов у него нет. Руководствуясь тем же духом самоподдержки, я иногда решал, что определенная часть работы — скажем, написание важного пресс-релиза — требует ношения подобающей одежды, соответствующей серьезности момента. Представьте: сижу я небритый в душной, тесной парижской квартире и печатаю, зато на мне подходящий для случая пиджак. Да, знаю, знаю.

Дэниел Мэтьюз оставался в нашем совете столько, сколько мог, однако в отсутствие какого-либо поощрения он тоже начал выдыхаться. Дэниел переехал в Стэнфорд, заканчивал там диссертацию и преподавал. И это было объяснимо, хотя мы и получали массу позитивных отзывов от наших сторонников. Репутация WikiLeaks в народных глазах росла за счет тяжелой работы добровольцев, и они наверняка спрашивали себя (и до сих пор спрашивают), что же будет в итоге. Тогда у меня не было ответа. Я лишь твердо намеревался продолжать и надеялся, что другие тоже найдут глубокие источники мотивации в самой работе. Несколько раз приходилось совсем трудно. Помню, как в 2007 году на нас упал просто бесчеловечный объем работы и мы все находились в жутком напряжении. Я съездил в Африку и вернулся в Париж с новыми контактами, но вдруг почувствовал себя нехорошо. Вскоре у меня сильно поднялась температура и начался жар. Как вы, наверное, поняли, я из числа умников — это один из тех пороков, которые зачастую можно превратить в добродетели. Конечно, за свою жизнь я прочел несколько учебников по медицине и поэтому очень скептически относился к врачам. Жар был ужасный, но я уверил себя, что за несколько дней температура пройдет сама по себе. Десять дней я потел и страдал, но лучше мне не стало.

Это оказалась малярия. Если вы попадете во французскую больницу, то, наверное, поймете, почему в этой стране возникали революции и почему потребность в них сохранится навеки. Даже короткое посещение этого заведения объясняет, почему Флобер так ненавидел буржуазию и почему радикалы 1960х хотели сжечь дотла Сорбонну. И ничем особенно хорошим для меня это не кончилось. Медсестра, которой меня препоручили, устроила настоящую дедовщину. Она попыталась вколоть мне в руку парацетамол. Я сказал, что у меня ничего не болит и укол мне не нужен. Она ответила, что его колют всем пациентам, каково бы ни было их состояние. Я сказал категорическое «нет». Она попробовала воткнуть в меня иголку ночью. Я взбрыкнул, она предприняла еще одну попытку. Я вырвал у нее шприц и сказал, что, если она будет продолжать в том же духе, я уйду из больницы. Знаю, знаю, что вы сейчас скажете: да что же ты за человек такой, что даже с медсестрой воюешь? Но говорю вам, эти сестры просто фашисты. В оправдание скажу: я валялся с высокой температурой, так что голова не совсем соображала. А старик, лежавший со мной в одной палате, подбадривал меня, утверждая, что медсестры все время третируют больных. Ему понравилось мое сопротивление. Они не могли справиться с моим отказом принимать парацетамол. А раз я от него отказался, то потом, когда у меня начались уже желудочные колики, они не стали звать врача. Вся система устроена так, чтобы люди, имеющие иное представление о том, как надо себя вести, были наказаны.

Я лишен гена, позволяющего человеку помогать самому себе. И этот недостаток причинял мне страдания практически всю жизнь. Но тут не в чем оправдываться: я был и всегда буду озабочен не облегчением себе жизни, а скорее войнами, идущими по всему миру. Вскоре стало ясно, что WikiLeaks сыграет ключевую роль в освещении истинных обстоятельств этих войн: осенью и зимой 2007 года мы получили ряд документов от источников из самых недр армии США. В ноябре мы опубликовали невероятную базу данных, куда было включено все военное оборудование, зарегистрированное армией США для использования в Ираке, — около 150 тысяч записей. Я проанализировал весь материал и увидел, что он соответствует спискам боевого состава и дислокации войск: там была вся пирамидообразная система планирования с детальной информацией по каждому подразделению, включая его название и имущество, записанное на него, — не расходные материалы вроде пуль, но товары вроде персидских ковров и компьютеров. Я взял этот список и написал программу для его анализа, изучив сайт службы армейских поставок и цены, взятые с него, можно было не только оценить общий объем затрат — они были колоссальны, — но и выделить подразделения, которые финансировались лучше других. Около половины всех закупок оборудования были связаны с импровизированными взрывными устройствами повстанцев (IED), которые также называют дорожными минами. Основная часть денег была потрачена на весьма изощренные устройства для подавления радиосигналов. В общей сложности на борьбу с дорожными минами: детекторы сигнала, глушилки, роботы-саперы, дополнительная броня и прочее — было потрачено около 13 миллиардов долларов. Даже с поправкой на инфляцию это больше, чем потратили на Манхэттенский проект, и, мне кажется, мир вправе об этом знать.

Благодаря этим документам мы заложили фундамент для массы новых и более глубоких историй, рассказывающих, что на самом деле происходит в Ираке и Афганистане. Журналисты обычно принимали очень многое на веру; никто не спрашивал, куда уходят деньги или как работает система командования.

К нам потекли новые материалы, практически затопившие нас, и это указывало на большие перемены. Мы собирались взломать мир и дать ему расцвести новым цветом. Правда, постепенно приходило понимание, с чем нам придется бороться. Одной из главных, самых живучих проблем была апатия журналистов. Ты открываешь им возможности невиданных расследований, прокладываешь новые маршруты к справедливости, а они лишь пожимают плечами и говорят, что у них нет времени на проработку нашего материала. Это разочаровывало. Теперь я понимаю, что этот важный фактор — часть видения мира, представленного нам медиа. Журналисты не просто сообщают факты: их предположения и их апатия также влияют на картину, которую мы получаем в итоге. Мы в WikiLeaks с самого начала считали себя тоже журналистами. Только мы были лучше.

В эпоху Интернета, когда так много людей получают доступ к знаниям через поисковые системы, наши материалы должны были проходить через нужные фильтры. На наш сайт стали заходить даже военные, чтобы посмотреть, какие запчасти могут понадобиться для их транспорта. Большей насмешки над жизнью я не знаю: какой-нибудь подрядчик НАТО появлялся в нашем чате и просил помочь ему найти колесо для бронетранспортера. А вот СМИ молчали. Видимо, тогда мы еще не были авторитетным источником и не могли предложить эксклюзив — а на эту штуку завязана вся мотивация медийной вселенной. Что еще хуже, наши материалы были сложными. Но наша система меняла базовые правила журналистики. При работе с могущественными институтами, например британской армией, четвертая власть привыкла следить за людьми в униформе и ждать брифингов: журналист занимал почтительную позицию по отношению к органу власти, чья деятельность даже не была урегулирована. Между тем мы забываем, что под униформой есть живая кожа, и именно это мы хотели раскрыть — обнаженную истину, скрывающуюся под маской власти.

Быть свидетелями — вот наша миссия. Компьютерные технологии действительно позволяют быть настороже, и в нашем понимании они соединялись с обостренным интересом современного человека к повышению чувства собственного достоинства. В то время я написал пост, объясняющий наши мотивации и задачи.

Всякий раз, когда мы видим несправедливость и ничего не предпринимаем, мы учимся вести себя пассивно в ее присутствии и вследствие этого теряем возможность защитить себя и своих любимых. В современной экономике невозможно изолировать себя от несправедливости… Если мы живем лишь один раз, то пусть эта жизнь станет смелым приключением, в котором задействованы все наши способности. Сколько я ни пытаюсь, я не могу скрыться от голосов страдающих людей. Возможно, в старости я буду испытывать наслаждение от того, что бесцельно слоняюсь по лаборатории и веду летними вечерами легкомысленные беседы со студентами; тогда я буду принимать страдание безмятежно. Но не сейчас. Люди в расцвете сил, имеющие убеждения, обязаны действовать в соответствии с ними.

Реальность — это аспект собственности. Она подлежит захвату. Поэтому журналистские расследования — это благородное искусство, позволяющее выхватить реальность из рук влиятельных людей. К моменту, когда WikiLeaks заработал в полную силу и начал попадать на первые страницы газет, об этом или уже забыли, или это просто не приходило в голову новому поколению журналистов и читателей. Мы считали своей задачей возрождение искусства наблюдения. При всей нашей скромности, я думаю, мы стали первым народным разведывательным учреждением. И те бурные дни, всего четыре года назад, были для нас совершенно другой эпохой. Нас наполняло чувство, что мы переступим границы и предрассудки, в том числе свои, и с каждым месяцем будем работать все лучше и лучше. Нам еще многому предстояло научиться. Но принципы достойной журналистики, поставленной на службу эффективному правлению, по-прежнему в силе и не изменились с тех пор.

В то время мы сосредоточились на африканских историях, однако о них я хочу рассказать в следующей главе. За день до публикации иракского перечня оборудования мы попали в яблочко: вывесили инструкцию из Гуантанамо[36]. Это невероятный документ нашей эпохи. Возможно, даже сотни лет спустя его будут читать люди, желающие вникнуть в идеологические сражения начала века. И не только идеологические, но и ментальные. Этот документ имел невысокий уровень доступа, и власти явно не ожидали, что его прочтет кто-то за пределами тюрьмы. Не правда ли, в этом состоит одна из проблем с секретными документами? Их часто пишут люди, неколебимо убежденные в чем-либо, страдающие фетишистской ненавистью к чему-то и упорным желанием насадить какие-то свои убеждения среди коллег. Документы из Гуантанамо описывают, как туда привозят задержанных, как их нужно содержать и что должно случиться с ними потом. Написаны инструкции так, будто их диктовал утром вождь гуннов Аттила, а вечером — граф Дракула. Это безжалостные до жестокости, бесчеловечные и параноидальные документы, их содержание настолько драматично, что не укладывается в сознание нормального человека. Даже самый сонный налогоплательщик, читая их, может задуматься: какая такая крайняя немощь охватила его страну, что за судьбоносная нужда вынудила его государство построить эту безумную тюрьму и написать эти инструкции? А ведь финансируется это все на деньги того самого налогоплательщика.

В руководстве рассказывается, как подделывать записи, чтобы скрыть заключенных от Красного Креста. Указывается, что в первый месяц после прибытия всех заключенных следует помещать в условия максимального надзора, чтобы ослабить их сопротивление перед допросами. «Двухнедельный период, следующий за первым этапом, продолжает процесс изоляции задержанного и укрепляет его зависимость от следователя». Документы демонстрируют, насколько агрессивно настроены силы быстрого реагирования (QRF) — подразделение, находящееся в условиях постоянной боевой готовности на случай «беспорядков в центре для задержанных». Как эти заключенные вообще могли устроить хоть какие-то беспорядки, учитывая условия их содержания, загадка, однако «солдаты QRF должны пользоваться средствами подавления беспорядков, включающими: кевларовые головные шлемы, щитки для защиты от неогнестрельных ранений, щиты и дубинки». Из инструкции видно, как ужас, распространявшийся в высших эшелонах власти, порождает жестокость на уровне исполнителей. С заключенными не обращались как с нормальными оппонентами или нормальными людьми. С ними надлежало обращаться как с голливудскими суперзлодеями, само существование которых представляло чрезвычайную, не имеющую равных угрозу нашей безопасности. Их следовало содержать как демонов и выпускать на них патрули с собаками. Одного задержанного заставили носить на голове женское белье. Психологические пытки в этой тюрьме были повсеместны. И инструкция давала понять, что дезориентация и унижение рассматривались как обычная практика. Это картина поразительной незащищенности, многое говорящая нам об Америке под руководством Буша: страна была готова отложить в сторону все свои конституционные приличия, обрушившись на фантомную угрозу. Методы и приемы Гуантанамо, как потом сообщала Washington Post, задавали тон всему, что происходило в Абу-Грейб[37]. Жестокость и ненависть живут внутри людей, однако когда я говорю «несправедливость», я имею в виду политическую и социальную систему. Методы пыток, применявшиеся в Абу-Грейб, не были изобретены несколькими простыми американцами, работниками тюрьмы, которых впоследствии выставили козлами отпущения. Они были частью системы, и моральная ответственность должна начинаться с самого верха.

Мы опубликовали эту инструкцию без помпы и без особых предисловий. Она и не нуждалась ни в чем подобном: с первого взгляда было ясно, насколько это взрывоопасный материал. Примерно неделю ничего не происходило, а затем мы получили письмо от Южного командования вооруженных сил США, ответственного за Гуантанамо, с просьбой удалить публикацию. Это была хорошая новость: просьба подтверждала подлинность документов. Мы проигнорировали ее. Затем за историю ухватился журнал Wired, а вслед за ним New York Times и Washington Post. Примерно этого я и ждал: пузырь начал раздуваться в блогах, затем в нишевой прессе, а затем и в массовой. Поначалу моя персона не попала в эпицентр шумихи. Я упоминался как «редактор отдела расследований», и тогда еще не было привычки, ныне ставшей заразной, приписывать любой фрагмент данных, появившийся на WikiLeaks, лично мне. Я все-таки понимал, что моя биография и история суда надо мной едва ли помогут нашему делу, и стремился держаться в тени столько, сколько было возможно. Но правила шоу-бизнеса и, конечно, проделки предателей сыграли свою роль: мне определили роль страшилища, вроде киношного злодея бондианы.

В прессе появлялись все новые публикации. Подполковник Эдвард Буш III, представитель Гуантанамо по связям с общественностью, решив отреагировать на просочившуюся информацию, заявил, что больше ничего подобного не происходит, а инструкция была составлена под руководством предыдущего начальника тюрьмы Джеффри Миллера. Тогда мы опубликовали инструкцию 2004 года, чтобы люди могли сравнить два документа. И оказалось, что второй из них гораздо хуже, если такое вообще было возможно. В документе рассказывалось, как в тюрьме проводятся ритуальные показательные суды, как заключенные должны были отворачиваться, когда тюрьму посещали с визитом высокие гости. Вот такие дела. Кстати, а куда отправили Миллера после Гуантанамо? В Абу-Грейб.

Мы хотели, чтобы люди смогли в точности понять, что делается у нас под самым носом, и почувствовать, какая сильная вонь идет оттуда. Мы могли описать, как в действительности происходила передача задержанных, мы распечатали планировку самолета, доставлявшего их на остров. Для заключенных предусматривались защитные очки, шлемы и капюшоны, их требовалось приковывать к полу. Почему власти США решили, что эти люди обладают силой супергероев? Что за безумные фантазии?

WikiLeaks набирал обороты. Публикация о Гуантанамо и сопутствующие ей публикации в СМИ принесли нам еще больше конфиденциальных материалов. Отчет армии США о битве за Фаллуджу[38] был засекречен на двадцать пять лет. Но мы вывесили его, как только получили — в декабре 2007 года. Четверо американцев, работавших на частную охранную фирму Blackwater, были похищены 31 марта 2004 года иракскими повстанцами; американцев избили, подожгли, а потом подвесили их тела на мосту. Реакцией на это преступление стала атака американских войск, и отчет ясно показывал, что спланирована она была плохо, без понимания политической обстановки и подготовительной работы со СМИ. Рост жертв среди гражданского населения вызвал претензии к США со стороны Временного управляющего совета Ирака, и 9 апреля было объявлено одностороннее прекращение огня. Однако «прекращение огня» — это не вполне корректный термин: документы WikiLeaks показали, что военные действия не прекратились. Вся операция была спланирована скорее с целью порадовать СМИ, чем для чего-либо еще.

Наш документ отчетливо говорил, что нападение было организовано по указанию Дональда Рамсфелда, возмущенного тем, что Фаллуджа стала «символом сопротивления». На этой территории проживало много гражданских лиц, но американские военные это проигнорировали. Мой знакомый журналист из «Аль-Джазиры» Ахмед Мансур находился в городе во время последней фазы нападения, и он вместе со своим коллегой пытался рассказать правду о сражении и методах ведения боя. Согласно опубликованному нами отчету, «приблизительно 150 ударов с воздуха уничтожили 75 зданий, в том числе две мечети», и операция «расшевелила осиное гнездо в провинции Аль-Анбар». В рамках соглашения о прекращении огня США потребовали, чтобы журналисты «Аль-Джазиры» были удалены из города. В опубликованном нами отчете говорилось: «„Аль-Джазира“ утверждает, что в ходе наступательной операции погибло около 600 мирных иракских граждан. Фотографии мертвых детей постоянно демонстрируются на телеканалах всего мира». Авторы отчета сетовали на то, что в зоне конфликта не были размещены западные журналисты, способные осветить взгляды «военных властей».

В ноябре США вновь атаковали Фаллуджу. Позднее эта операция стала известна как самое кровавое сражение той войны. Американцы применяли в ходе кампании фосфорные бомбы, и хотя это решение, наверное, не было незаконным, оно было по меньшей мере спорным. Применение фосфорных бомб Саддамом Хусейном против своего народа в 1991 году было признано военным преступлением и стало одним из оправданий для вторжения союзников в 2003 году. В промежутке между первой и второй битвой за Фаллуджу в мировой прессе разразился скандал по поводу тюрьмы Абу-Грейб; как сформулировал автор отчета, игнорируя ответственность американцев за этот скандал, «повстанцам повезло».

Работа не прекращалась. Я отправил добытый документ о Фаллудже трем тысячам подписчиков и стал ждать, когда прорвет плотину. Ничего. Вообще никакой реакции. Ситуация одна из самых озадачивающих, в каких мы когда-либо оказывались. Журналисты писали о Фаллудже три года подряд, им ни разу не попадался документ из самых недр американской армии, вроде нашего, и все же они не ухватились за него. Должен сказать, меня не просто озадачили действия коллег-журналистов, — мне было стыдно за них. Наши СМИ продемонстрировали просто умопомрачительную ограниченность. Остается только разводить руками: неужели вся западная журналистика в массе своей состоит из подобных дрочил — право, другого слова и не подберешь.

В конечном счете я воспринял это как урок, который очень помог мне во время подготовки к публикации архивов афганской войны. Каковы объективные показатели эффективности в современной журналистике? Продажи, посещения, число подписок и эксклюзивность. И мне следовало научиться их использовать, чтобы продвигать наши материалы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.