5

5

Органы безопасности еще в Валенсии предупреждали нас, что не исключена возможность попыток нашего отравления, поэтому нам категорически запрещалось регулярно питаться в ресторанах. Пришлось организовать собственную кухню. Особенно сложным оказался подбор надежного повара. Комитет коммунистической партии Малаги направил к нам старую (с годичным, что по тогдашним испанским понятиям считалось большим, стажем) коммунистку по имени Тринида (по-испански – Святая Троица). Среднего роста, худощавая, лет сорока, с выбитыми во время какой-то стычки передними зубами, Тринида до назначения на столь ответственный пост была на фронте пулеметчицей и очень неохотно сменила, повинуясь лишь партийной дисциплине, свой «аметреадор» (испанский пулемет) на кухонный нож и половник.

Особой поварской фантазией она не обладала, и меню наше не могло сравниться с валенсийским «Метрополем». Основной причиной наших столкновений было то, что она категорически отказалась исключить из нашего рациона «ассейте» (нерафинированное оливковое масло со специфическим, неприятным для неиспанцев, запахом), заявив, что лучше отдаст свой партийный билет, чем будет кормить таких замечательных людей, как мы, блюдами, заправленными всякой дрянью, вроде сливочного масла или свиного сала. Пришлось примириться с такой тиранией, зато мы знали, что все, что делается для нас, делается от души и с радостью, так как Тринида видела, что советские люди обращаются с ней не как с кухонной принадлежностью, а как с настоящим товарищем. Правда, в первое время ее несколько шокировало то, что за одним столом с такими выдающимися, как мы, людьми сидят и работавшие с нами шоферы, но и к этому она быстро привыкла и перестала с тоской вспоминать свой «аметреадор».

Продукты питания мы частично получали в интендантстве, а частично покупали на рынке, поэтому нас нисколько не удивляло появлявшееся каждое утро на нашем столе парное козье молоко. Однажды, после завтрака, Киселев отвел меня в сторону и спросил: а уверен ли я полностью в Триниде? В ответ на мое удивление он заявил, что подозревает Триниду не больше и не меньше как в шпионаже. Это подозрение он обосновывал тем, что несколько раз замечал, что рано утром около ворот нашего особняка останавливается пастух со стадом коз. К этому пастуху тут же выходит Тринида, передает ему какие-то свертки, куда-то уходит с ним и через некоторое время возвращается, а пастух со стадом двигается дальше.

Зная, что Киселев ничего выдумывать не станет, я решил эти факты проверить лично: один раз не приняв порцию своего «снотворного» и проснувшись раньше обычного, я лично убедился, что все, что он говорил, чистая правда. Над Тринидой нависла большая опасность: в нашей миссии находилась обширная информация по военным и партийным делам Малагского сектора, и всякая утечка такого рода материалов грозила серьезными осложнениями. И все-таки я не решился сразу же, имея такие веские улики против Триниды, передать дело органам безопасности, а решил посоветоваться с нашим топографом Энрике Сегарро, которому я полностью доверял.

Конечно, делать это надо было с опаской, ибо узнай Киселев, что я посвятил в такую серьезную тайну испанца Энрике, мне бы не сдобровать. Когда я все же рассказал Энрике суть дела, он долго хохотал, а потом спросил: «Свежее молочко-то ты по утрам пьешь? А ведь его у нас на базаре не продают!». Оказалось, что козьим молоком в городе на базарах не торгуют, а желающие могут у хозяина стада арендовать козу, и тогда каждое утро он подгоняет к дому арендатора своих коз, арендатор сам доит свою козу и тут же учиняет расчет. Тринида же, чтобы сэкономить наши деньги, за козу не платила, а отдавала пастуху кухонные очистки и остатки от наших трапез. Таким образом она была сразу же «реабилитирована», и ее счастье, во-первых, что это происходило не у нас во время культа личности, а в Испании, и, во-вторых, что ее «делом» занялся объективный «следователь»: он, то есть я, не старался во что бы то ни стало «пришить» ей статьи ПШ или ШД («подозрение в шпионаже» или «шпионская деятельность»), по которым у нас в те времена щедро раздавали, не считаясь с полным отсутствием улик, сроки до 10 лет и даже расстрел.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.