Война выиграна – кто победитель?

Война выиграна – кто победитель?

В начале апреля главнокомандующий великий князь пригласил Скобелева отправиться в составе его свиты с визитом к султану. Из бесед со многими дипломатами, спешившими познакомиться со Скобелевым, ему стало ясно, что за многочисленными недомолвками и льстивыми улыбками скрывается стремление представить дело таким образом, чтобы у «госпожи Европы» на период с 12 апреля 1877 года по сей день случился провал в памяти. Никакой, мол, войны не было, не было ни сражений, ни убитых, ни раненых, а раз ничего не было, то пусть все остается на своих местах.

Султан оказал русской делегации самый любезный прием. Но за этой любезностью явно просматривалось желание умалить значение победы России. Произошла просто небольшая ссора, которая теперь позади. Даже такой тугодум, как Николай Николаевич, понял, что готовится заговор. Нетрудно сообразить, что Турция, вконец ослабленная войной, в игре Англии, Австро-Венгрии, Германии становилась всего лишь незащищенной пешкой. Добиться за спиной России от поверженного исламского колосса подписания угодных этим державам соглашений не составляло особого труда.

Скобелев после возвращения из поездки был немало удивлен и обрадован. Царь утвердил его назначение на должность командира 4-го корпуса. Справедливость восторжествовала, правда с опозданием. Уже тогда многие не сомневались: будь Скобелев в самом начале войны на этой должности, возможно, русская армия избежала бы многих тягостных неудач.

Штаб корпуса находился в селении св. Георгия, а сам корпус располагался в окрестностях города, в лагерях. Первый день командования – смотр устройства лагерей. Война кончилась, а следовательно, должны кончиться и муки солдатские. Но где там! Без трудностей, создаваемых бездушным отношением к солдатам, видно, никак нельзя. Начальники дивизий, командиры полков, за исключением 16-й дивизии, по-прежнему были далеки от заботы о солдате и проводили большую часть времени в кутежах. Жизнь соединений шла самотеком. Каких-либо занятий с войсками не проводилось. Тиф, словно тысячерукий жнец, косил солдатские жизни. Не хватало врачей, госпиталей.

«Неугомонный генерал» скакал из лазарета в лазарет, поднимал на ноги весь медицинский персонал, драл три шкуры с начальников, не проявлявших заботу о солдате. В результате – «один скобелевский отряд не давал ничего госпиталям...»

Скобелев дал почувствовать, что и в мирной жизни для него мелочей не существует. Любители расписать пульку и составить партию в винт были необычайно огорчены, когда Скобелев отдал распоряжение: «Игры в карты прекратить!» Самого генерала никто за карточным столом не видывал. Суровую руку командира почувствовали и почитатели Бахуса. Радость окончания войны была безмерной. Победу обмывали истинно по-русски. Иные отцы-командиры по целым дням не выходили из палатки, а когда покидали застолье по малой нужде, то красоты природы и все окружающее казались в радужном калейдоскопе. На недоуменный вопрос одного из кутил: «Так чем же заняться?!» – Скобелев ответил как отрезал: «Боевой учебой!»

Подтянул-таки господ офицеров «белый генерал», заставил интересоваться нуждами солдат. Глядишь, и дисциплины в корпусе стало больше, да и больных заметно поубавилось. По всей округе партии, снаряженные Скобелевым, собирали продовольствие, белье. В Одессу был отправлен пароход за обмундированием, к казенным деньгам Скобелев присовокупил и свои.

...Послевоенное устройство Болгарии шло по строго намеченному плану. Войска продвигались в глубь страны, а в тылу проходило формирование местной болгарской администрации. Представительство русских в ней было минимальным, но они, как правило, занимали руководящие посты. Параллельно шло создание новых болгарских дружин – основы будущих вооруженных сил молодого государства. Шаг за шагом Болгария продвигалась по пути национальной самостоятельности.

Но если вопросы обновления жизни Придунайской Болгарии решались успешно, то внутреннее устройство забалканской территории рисовалось неясно.

...Столица Турции жила сложной жизнью. Русские войска, стоявшие в десятке километров от Стамбула, могли круто ее изменить. С холмов, на которых располагались позиции, хорошо просматривались золоченые месяцы минаретов мечети Айя-София, лес мачт в бухте Золотой Рог, серебристая гладь Босфора, на которой, лениво попыхивая трубами, стояли английские военные суда, прикрывая вход в город.

«Найдись какие-нибудь пять с лишним часов времени у Скобелева, этих пугал и следа не было бы», – отмечал В. В. Яшеров. Но даже такого мизерного отрезка времени Скобелеву не дали, как не дали его войскам возможности пройти церемониальным маршем по улицам Стамбула. И все же Скобелев в город попал. Странно было видеть генерала в штатской одежде, но приказ требовалось выполнять – русским офицерам запрещалось посещать столицу Турции в военной форме. Он поселился в английской гостинице, и вскоре его комната превратилась в дискуссионный клуб. Кто в ней только не перебывал! И турецкие военачальники и сановники, и заправилы греческой диаспоры, и английские дипломаты. Интерес к Скобелеву был огромен. Генерал был изысканно вежлив и предупредителен, умел поддержать светскую болтовню, дипломатично обходил острые вопросы. Скобелев отчетливо сознавал, что русские политики оказались в крайне запутанной ситуации. Лондонский кабинет консерваторов не скрывал антирусских взглядов и пытался навязать их другим государствам. Скобелев предрек падение этому кабинету (что в скором времени и произошло). Правительство Порты металось между двух огней и пыталось сохранить хорошую мину при плохой игре. Удавалось это, конечно, с трудом. Но и русские дипломаты оказались не на высоте. Скобелев сожалел, что присутствие в Адрианополе действующей армии и возможность в любой момент занять столицу Турции слишком мало принимаются в расчет русской дипломатией.

Это отношение Скобелева было очевидным даже для солдат, которые говорили: «Он, как кот округ мышеловки, у этого самого Константинополя ходит. То лапкой его пощупает, то так потрется».

Тотлебен, назначенный главнокомандующим русской армией, боялся одного. «Проснусь, – говорил он, – и узнаю, что Скобелев залез в Константинополь вместе со своим отрядом».

Это, как говорится, то, что могло бы случиться. А вот что произошло на самом деле.

Уходили в прошлое события русско-турецкой войны. Вот уже несколько месяцев как замолчали пушки. Военные обсуждали правильность или неправильность принятых решений. Им проще: они сделали свое дело. Но до подведения политических итогов было еще очень далеко. Усилиями дипломатов Англии, Австро-Венгрии, Германии и Турции плелась антирусская паутина заговоров, направленных на перечеркивание Сан-Стефанского мира. Английская печать считала Сан-Стефано «насмешкой над европейскими правилами и интересами». «Сан-Стефано отдает Малую Азию абсолютно на милость России», – негодовал посол Англии в Константинополе Лайярд. Австрийские газеты назвали этот договор «неслыханным по своей чрезмерности». В таких условиях русское правительство дало вынужденное согласие на участие в созванном по инициативе Бисмарка Берлинском конгрессе. Называвший себя «честным маклером», канцлер немало преуспел в своей деятельности по ведению переговоров таким образом, чтобы они свели на нет все завоевания России в выигранной войне и закончились бы частичным разделом Турции.

В течение месяца канцлер А. М. Горчаков в одиночестве, в буквальном смысле слова, сражался за столом переговоров, но без успеха. По подписанному 1 июля 1878 года трактату Россия, кровью тысяч воинов завоевавшая победу, на сей раз потерпела хотя и бескровное, но серьезное дипломатическое поражение.

В. В. Яшеров вспоминал об этих днях: «Жаль, что не было из этой горницы (где располагался штаб Скобелева. – Б. К.) связи с залой, где заседал Берлинский конгресс, и Россия не знала, о чем прямо судил и рядил ее герой, работа мысли которого едва ли была не ценнее его храбрости».

Решением Берлинского конгресса срок пребывания русских войск на территории Болгарии ограничивался девятью месяцами.

Что же касается Англии и Австро-Венгрии, то эти две державы потом, пролитым за столом переговоров главами своих делегаций Б. Биконсфилдом и Д. Андраши (в Берлине стояло жаркое лето), «завоевали»: первая – остров Кипр, вторая – Боснию и Герцеговину. И только условия Сан-Стефанского мирного договора о признании независимости Сербии, Черногории и Румынии не претерпели в Берлине изменений.

Берлинский конгресс поставил точку в русско-турецкой войне. Но, как показали дальнейшие события, точка получилась расплывчатой. Восточный вопрос еще долго продолжал оставаться в центре внимания европейских народов.

Русско-турецкая война закончилась убедительной победой России. Война была выиграна благодаря беспримерному героизму русских воинов и сражавшихся с ними в едином строю болгарских ополченцев, румынских, сербских и черногорских солдат. Около двухсот тысяч русских солдат отдали свои жизни за свободу Болгарии.

Война с наглядной очевидностью продемонстрировала, на кого могли положиться славянские народы в своем стремлении к независимости. То, что происходило в Болгарии, россиянам могло присниться лишь в сказочном сне. Набирали силу органы самоуправления, всенародно избранный парламент устанавливал незыблемые законы, глава государства был ограничен в принятии единоличных решений. А самым веским аргументом демократического устройства стала конституция51.

Одним из главных вопросов, вставшим перед болгарским народом после войны, был вопрос организации армии, которая сумела бы защитить завоеванную в трудной борьбе независимость. Молодому государству Россия оказала бескорыстную помощь, и в этом деле Скобелев сыграл свою роль.

Как всегда, генерал не мог сидеть без дела. «Казалось, он собирается быть турецким министром, – писал Вас. И. Немирович-Данченко, – до того точны и обстоятельны были его сведения».

О министерском портфеле Скобелев тогда еще не задумывался, а вот выполнять миссию, сходную с высоким административным постом, пришлось.

По договору в северной Болгарии официально вводилась всеобщая воинская повинность и создавалось земское войско в составе двадцати семи пехотных дружин, четырех сотен кавалерии, шести полевых батарей, одной роты осадной артиллерии, двух саперных рот. В нем изъявили желание остаться служить добровольно триста сорок четыре русских офицера и две тысячи семьсот солдат.

В Восточной Румелии (южной Болгарии), остававшейся турецкой провинцией, запрещалось иметь регулярное войско. Таким образом, южные болгары оказывались как бы отрезанными от своих северных соотечественников. Однако освобожденный народ уже успел вдохнуть полной грудью воздух свободы.

Любой шаг русского правительства по оказанию вооруженной помощи южной Болгарии могли расценить как вмешательство во внутренние дела Турции и потому приходилось полагаться на частную инициативу русских военачальников. «Вы там совсем растерялись в Петербурге, – писал Скобелев Немировичу-Данченко, – до того запутались, что и разобраться не можете, а мы тут не теряем времени и замазываем бреши, пробитые Берлинским конгрессом. Если мы и оставляем Болгарию расчлененной, то зато оставляем в болгарах такое глубокое сознание своего родства... что все эти господа скоро почувствуют, сколь их усилия были недостаточны. А вдобавок к тому оставим мы... еще тысяч тридцать хорошо обученных войск. Эти к оружию привычны и научат при случае остальных».

Турки оставили после себя незавидное наследство и перед всем миром пытались доказать, что болгарский народ глуп и ленив, оправдывая тем самым применение плетки и батогов на протяжении пяти веков. Но турки ушли, а болгарам попросту было не по силам в одночасье воспрянуть духом.

«От забитости и бесправия – к самостоятельности и самозащите» – такой девиз выдвинул Скобелев и предложил идею создания военизированных гимнастических обществ. Назвать их военными поселениями, по аналогии с некогда существовавшими в России, Скобелев не решился. К тому же для него не являлось секретом, что за его деятельностью пристально наблюдают как из Стамбула, так и из Лондона. Поимка шпионов и доносчиков стала делом обычным. Приходилось выкручиваться и облачать свои мысли в завуалированную форму. А вот в кругу близких Скобелев был более чем откровенен. Он не раз говорил: «Мой символ краток: любовь к Отечеству, наука и славянство. На этих китах мы построим такую политическую силу, что нам не будут страшны ни враги, ни друзья! И нечего думать о брюхе, ради этих великих целей принесем все жертвы».

Конечно, никаких громких побед, а тем более лавров нынешнее поле деятельности Скобелеву не сулило. Да и были ли они столь необходимы «белому генералу»? Кропотливый, нелегкий труд Скобелев обратил не только на пользу болгар, но и убедил бесчисленное множество людей, что это – и кровное русское дело. В подготовку болгар к самозащите Скобелев вложил, без преувеличения можно сказать, всю свою душу.

Был создан «Устав гимнастического дружества», цель которого определялась так: «Развитие и усовершенствование физических и нравственных сил человека и подготовка учителей гимнастики и стрельбы для дружеств и школ». Суть положений Устава показалась абсолютно безопасной официальному Стамбулу (к слову сказать, в тот период Турция не в состоянии была двинуть к Балканам ни одного табора). Ободранные и голодные остатки некогда многочисленных армий бродили по долине, нападая на жилища и грабя мирных жителей. Румелийское войско, которым предводительствовал ненавистный болгарам Виталис, ставленник Турции, не в состоянии было обеспечить в крае порядок.

А вот как отзывался о гимнастических обществах, словно по электрической цепочке создававшихся в селах одно за другим, Скобелев: «Несомненная настоящая сила страны – гимнастические дружества, от сближения с которыми правительства и будет зависеть установление порядка». Как истинный патриот Скобелев сознавал в себе способность и мощь вдохновить целый народ – и вдохновил его. Он предполагал, что в результате этой деятельности появится восемьдесят тысяч вооруженных людей.

По донесению турецкого агента, «в один прекрасный день» все население южной Болгарии обзавелось ружьями с патронами. Поговаривали, что они куплены у русского правительства. Дипломаты, наезжавшие в болгарские села, пытались доказать, что ружья эти не заслужили хорошей репутации. На это они получали ответ: «Но ведь русские с ними дошли до Константинополя».

Осталось неизвестным, по каким признакам судил агент о дне, когда болгарские села, деревни стали на глазах превращаться в укрепленные лагеря, где денно и нощно несли стражу караулы, где шла напряженная боевая учеба, в которой никому не делалось послабления. Тем не менее этот час «X» стал реальностью. И заслуга здесь «белого генерала» несомненна.

Русским офицерам, занимавшимся подготовкой дружин, Скобелев объяснял, что необходимо соединить жителей селений в отдельные сотни для успешного обучения и что главное внимание при этом должно обращаться на правила строя и прицельную стрельбу.

Слова Скобелева: «Если нужно, отдайте жен, детей, именье, но берегите ружья», – стали всеобщим девизом. Селяне содержали оружие в идеальном порядке, которому могли позавидовать отдельные кадровые части. Случаи, когда кто-нибудь отказывался от занятий, длившихся по два часа утром и вечером, были редки. Даже привилегированное купечество, страшась чувствительных наказаний, установленных начальниками из болгар, не грешило пропусками занятий.

Один раз в неделю дружина сводилась воедино для совместных учений. Особенно были усердны болгары в окопных учениях. Раскрывшаяся в них природная сметка превратила селения в неприступные крепости.

В дни, когда шли занятия, села пустели, их покидали даже женщины, шедшие любоваться рыцарством мужчин. Осталось описание одного из учений: «Он (Скобелев. – Б. К.) сажал своих солдат за валы в траншеи и редуты и по нескольку дней производил с болгарами маневры, приучал их брать такие укрепления, потом он сажал туда болгар и, командуя ими, приказывал русским солдатам нападать, а сам с болгарами отбивался от них».

30 августа 1878 года Скобелев был произведен в генерал-адъютанты. Радостное известие было омрачено случаем, который впоследствии привел к событиям загадочным и трагическим.

Из шпаги с надписью «За храбрость», которой был награжден Скобелев, оказались вынуты пять самых крупных бриллиантов. Генерал вспылил. Он мог простить все, даже трусость, но подлость и воровство расценивались им как самые нижайшие человеческие качества. К ним он был непримирим. Штаб генерала отличался честностью. Но и в такой дружной семье не обошлось без урода. Вором оказался его ординарец Николай Узатис. Пожалев молодого поручика и надеясь на его исправление, Скобелев в тот же день отчислил его в полк. Мог ли предположить тогда Скобелев, что через несколько лет от руки Узатиса падет на болгарской земле его мать Ольга Николаевна? И вновь деньги станут едва ли не главным поводом для убийства.

...Истек срок пребывания русских войск на территории Болгарии, установленный Берлинским договором. Русское командование приступило к подготовке эвакуации армии. Было и радостно, и тревожно. Впереди – встреча с Родиной. Покидать же Болгарию, которая за полтора года стала близкой и понятной русскому сердцу, народ, с которым пройдены сотни кровавых верст войны, было тягостно. Основную массу войск было решено перевезти морем, но для этого требовалось согласие Турции на пропуск русских судов в Босфор. Однако и здесь в дело вмешались англичане, предпринявшие нажим на султана, с тем чтобы не допустить входа хотя и малочисленной русской эскадры в пролив. «Я боюсь равно России и Англии, – говорил султан Абдул-Гамид великому князю Николаю Николаевичу, – воевать более не в силах». Э. И. Тотлебен, назначенный главнокомандующим русской армией вместо великого князя, ознакомившись с обстановкой, убедился в ее сложности и отдал распоряжение о начале вывода войск с территории Болгарии. Дело это оказалось достаточно трудным: только морские перевозки заняли почти год. На родной земле торжественно встречали войска, возвратившиеся с Балкан.

На них – цветы и папиросы

Летят из окон всех домов.

Да, дело трудное их – свято!

Смотри: у каждого солдата

На штык надет букет цветов!

У батальонных командиров —

Цветы на седлах, чепраках,

В петлицах выцветших мундиров,

На конских челках и в руках...

(А. Блок)

Вместе со всеми русскими войсками возвратился в Россию и корпус, которым командовал Скобелев. Дивизии его расположились в нескольких белорусских городах, а штаб – в Минске. Скобелев не собирался жить на проценты от своей славы и поэтому с первых послевоенных дней приступил к обобщению опыта войны и совершенствованию выучки войск.

Признанием заслуг Скобелева стало его избрание почетным гражданином города.

В Минске Скобелев отдал приказ, немало шокировавший родственников и вызвавший злоязычную реакцию в верхах. Все свое жалованье корпусного командира он повелел «отчислить в особую запасную сумму, которая будет расходоваться нуждающимся чинам корпуса... чтобы просящим пособие никогда отказа не было». Он легко расставался с деньгами, если они облегчали чью-то участь. Вот пример. Увидев плачущего солдата, теребившего в руках лист бумаги, спросил:

– Что ревешь?.. Срам!.. Солдат вытянулся во фрунт.

– Ну, чего ты? Что случилось такое? Солдат мнется.

– Говори, не бойся.

Это было письмо из дому... Нужда в семье, корова пала, недоимки одолели, неурожай, голод...

– Так бы и говорил, а не плакал. Ты грамотный?

– Точно так-с...

– Вот тебе пятьдесят рублей, пошли сегодня же домой. Да квитанцию принести ко мне...

Со всех концов России шли к Скобелеву просьбы о помощи, и ни одна из них не оставалась без внимания. Но не проходило дня, чтобы его тревожная память не возвращалась к войне, к Сан-Стефано и, конечно, к Берлинскому конгрессу. Скобелев разделял мнение русской общественности, которая без труда распознала сущность политики Германии – вырвать Балканы из зоны влияния России. Скобелев с пристальным вниманием следил, как щупальца немецкого спрута все более и более проникают туда, где еще недавно блестел штык русского солдата. Возмущению «белого генерала» не было предела.

Примечателен по этому поводу разговор между Ольгой Николаевной и ординарцем Скобелева Дукмасовым.

Дукмасов: А правда ли, Ольга Николаевна, что Михаил Дмитриевич еще ребенком терпеть не мог немцев?

Ольга Николаевна: Да, это правда. Немцев он действительно не любил...

Антинемецкие настроения Скобелева не мог не учитывать Александр II. В его правление немцы занимали видные места в государственном аппарате и особенно в армии. И потому совсем неожиданными для Александра II оказались сведения о подготовке Германией войны на два фронта, одним из которых была, без сомнения, Россия. Так родственные узы царствующего дома уже в то время стал точить червь разногласий. Зная о настоятельных требованиях Скобелева изучать противника не тогда, когда загремят пушки и польется кровь, а сейчас, царь предложил ему поездку в Германию, чтобы ознакомиться с состоянием ее вооруженных сил.

Но Скобелев, прежде чем отправиться в Берлин, зашел в книжный магазин М. О. Вольфа и унес с собой большую стопку книг. Его интересовали взгляды на войну и военное искусство немецких военных теоретиков Мольтке и Шлиффена. То, что первый из них проповедовал теорию вечности войн и относил очередное столкновение между государствами к «божественному явлению», для Скобелева секрета не составляло. Известны ему были и такие «открытия» Мольтке: «Перед тактической победой смолкают требования стратегии и она вновь приспосабливается к вновь создавшемуся положению вещей». Но все это не шло ни в какое сравнение с выводом, что «элементы, угрожающие миру, заключены в самих народах...» Вот реальная основа для развязывания любой войны, а уж какой ей бытьг Скобелев нашел у Шлиффена. В его творениях часто встречались слова: «молниеносная победа», «сокрушительный удар»...

Труды военных теоретиков были первыми ласточками в милитаризации Германии. Ежегодные осенние маневры на практике утверждали принципы ведения молниеносной войны. Скобелеву удалось попасть на эту демонстрацию бряцания оружием. Он воочию убедился, насколько быстро немцы внедрили приемы боевых действий, зародившихся на Балканах. Агрессивная направленность приготовлений не вызывала сомнений. Об этом Скобелев поведал французской издательнице Ж. Адам: «...Я был очарован и испуган не столько военной силой Пруссии... сколько настойчивостью и систематичностью, с которой там готовятся к вероятной войне с нами...»

С первых шагов на немецкой земле Скобелев ощутил не только неприязнь к себе, но и пренебрежительное отношение к России. Без сомнения, кайзеру Вильгельму было известно мнение Скобелева о послевоенном разделе Балкан. Без особой щепетильности кайзер сказал ему: «Вы проэкзаменовали меня до моих внутренностей. Вы видели два корпуса, но скажите Его Величеству, что все пятнадцать сумеют в случае надобности исполнить свой долг так же хорошо, как и эти два». Еще более фамильярно держался со Скобелевым принц Фридрих Карл: «Любезный друг, делайте что хотите, Австрия должна занять Салоники».

Скобелев с быстротой корреспондента изложил на бумаге все увиденное. Получился внушительный по объему отчет о состоянии военной промышленности Германии, об образцах вооружения, которые испытывались на полигонах и маневрах, о немецких военачальниках, до мозга костей преданных кайзеру, об уставах, в которых зафиксированы новейшие достижения в стратегии и тактике. Вывод, сделанный Скобелевым, был таков: быть России битой, если срочно не принять радикальных мер. Завершая отчет, Скобелев предлагал: дать возможность оружейным умельцам потрудиться на ниве изобретательства совершенно новой винтовки и оснастить ею всю армию, создать артиллерийское вооружение и боеприпасы в соответствии с боевыми задачами, сформировать крупные кавалерийские части. Отчет лег на стол великого князя Николая Николаевича, опекавшего военное министерство. А вот дошли ли у него руки до творения Скобелева, осталось под вопросом. Тщетно добивался «белый генерал» услышать что-либо из сиятельных уст. Они безмолвствовали, а вскоре о предложениях Скобелева и вовсе запамятовали.

И все-таки без Скобелева официальный Петербург обойтись на мог. Никто не знал Среднюю Азию лучше него и никто иной не мог разрубить гордиев узел неудач русских войск, прочно завязанный на берегах Каспия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.