РЫБАЛКА

РЫБАЛКА

Когда мы начали играть на чердаке, это была просто самодеятельность. Мы тусили в своей компании и бренчали для собственного удовольствия. А когда стали более профессионально заниматься, нашли репетиционную базу. Таганрог-то небольшой город, и в принципе все музыканты друг друга знали. А мы еще тогда мало кого знали, но нам посоветовали: типа там есть барабаны и репетируют группы разные. Мы туда обратились. Это была база «Радуга» в районе, который называется Свобода. Там еще комбайновый завод рядом.

База — слишком громко сказано. На самом деле это был какой-то детский центр, клуб. И все это дело называлось «Радуга». Там была комната, где играли разные ВИА. Стояли живые барабаны, «Амати» какие-нибудь. Даже синтезатор был. Еще электрогитара, колонки. Все как у взрослых. И мы там начали репетировать. Тогда это было, скорее, увлечение, мы не думали, конечно, что будем какой-то там супергруппой. Даже не мечтали, чтобы нас все-все знали. Мы просто хотели играть и чтобы у нас были какие-то свои слушатели.

Амазонки? Да нет, они не в курсах были, потому что их это не интересовало. Там была жизнь абсолютно другая. Отдельная от всего. Так что и скрывать-то не имело смысла, они никогда не интересовались, а я им никогда не рассказывал. Мне же было совершенно по барабану, кем были их парни. Это были достаточно невинные отношения. Поцелуи, массаж — просто по-дружески. Бухануть вместе, на гитаре для них побренчать. Пикники какие-то за городом.

А моя компания была другая. Костяк такой: Иван со своей девушкой Наташей — они всегда были вместе, в конце концов и поженились. Я и еще два-три чувака: Вовчик — белобрысый наш живчик. Баран, он же Рома Стадников. Барана мы любили за то, что у него была машина. Точнее, у его папы. Папа был автослесарем, и полгорода к нему ездило ремонтировать машины, в основном иномарки. Хороший был мастер. А Баран ему помогал, поэтому папа время от времени давал ему свою «копейку». Если, допустим, нам надо было куда-то съездить, на пруд. Мы говорили: «Баран, давай!» А он такой: «Ну-у-у… я не знаю». И деньги у него все время были. Мы его все время на деньги разводили, на бухло. Никогда, конечно, не возвращали. Но он добрый очень был. Плюс еще вот эта Оля, клавишница, которая раньше всех ушла из коллектива. Кроме этих людей, в компанию постоянно вливались или покидали ее разные люди.

И все происходило так. У меня периодически появлялась какая-то девушка, я ее приводил к ним, они все сдруживались. Позднее я с ней ссорился, расставался, а она все равно оставалась в компании сама по себе. Я очень злился: «Что ты ходишь к моим друзьям?» — «А это теперь не только твои, но и мои друзья!» Некоторые девушки оставались, потом приходили уже с другими парнями. Я знакомился с ними, ни у кого претензий не было. Вот так вокруг нашей компании появлялись ребята и девушки, бывшие, не бывшие. Но мы, честно говоря, не многих пускали. Особенно ребят — третьи руки уже получалось. Ладно, девушка еще… тем более девушки в компании с девушками дружат. Мальчиков в компании они не делили. Мы этой компанией всегда обсуждали девок, которых я приводил. Ну, как обсуждали… «Да она у тебя больная какая-то!» — «Я знаю». — «Ну, она выдала, конечно!» — «Ну, да…» — «Слушай, а эта у тебя клеевая». — «Да, точно клеевая!»

После училища свободное время я проводил с Иваном. У него я дневал и ночевал. Мы каждый вечер в беседке у него собирались. Терли, в карты играли, музыку слушали. Семечки, анекдоты разные свежие, они ведь не отличаются в мире. Во всех городах одинаковые. Я и сейчас-то не помню новых, они тоже как семечки — смеешься и забываешь.

Как-то 8 Марта мы переоделись с друзьями в женщин. Компания подобралась большая: я, Иван с Наташей, Вовчик, еще какая-то девушка. И мы все вместе отмечали праздник у меня дома на ПМК. Решили, уж если веселиться, так веселиться. Короче, мы с Иваном переоделись в женское. Нас девочки нарядили, накрасили густо, нашли какой-то парик.

И нам захотелось, чтобы кто-то это увидел. Мы все ржем, нам прикольно, а поделиться не с кем. И мы решили выйти в таком виде из подъезда на улицу. Но я сразу одумался и решил — лучше этого не делать, потому что могут не понять и просто дать в лоб. Когда мы спустились уже к третьему этажу, я говорю: «Не, ребята, пошли назад!» Ау меня ж каблуки… красавец! Мы поднимаемся по лестнице обратно на пятый этаж, домой. И тут как раз выходит мой сосед покурить. 8 Марта, он подпитый. «Ой, девочки, а вы к кому такие красивые идете?» А я: «Да мы к Роме идем, знаете такого?» — «Ой, какие девчонки! Повезло пацану!» В общем, он так и не понял, что я и есть его сосед Рома. Мы заспешили в квартиру, там кто-то оставался из наших. Мы постучались — типа четыре девушки. Он уже начал ухаживать за нами, так что мы быстренько позвонили в дверь, забежали. Долго ржали. Вот так сосед в меня влюбился слегонца…

Мы старой закалки были, поэтому наркоманов среди нас не было. Портвейн-то лучше! С водкой. Традиция такая… Наркотики мы не употребляли. У нас везде росла конопля: что у Ивана рядом с домом, что у меня в конце двора рядом с туалетом. Такими кустами. Но она была нам неинтересна. Мы как южные жители знали, что такое «дичка», что такое «культура». Типа это дичка. Даже по цвету некоторые пацаны определяли: это дикарь, не прет. Но мы ее не пробовали практически. Так, пару раз нарвали, насушили. Но не пошло. Решили больше ее не трогать. Сейчас на том месте гаражи поставили, но она все равно по краям растет. Неистребима! Даже возле первого отделения милиции в городе на газоне росла конопля. Самогон был популярным напитком, а как же! Потому что водка продавалась не всегда и не везде. Или практически не продавалась в то время. Было вино. Вино мы тоже постоянно пили. А самогон можно было купить в любое время дня и ночи у бабулек, которые гнали и торговали.

Помню, отмечали шестнадцатилетие Ивана, и мы забухались, напились наливкой, я три дня не мог выползти из его дома. И его мама держала нас с порога за шкирку: в одной руке он, в другой — я. За шкварники. И мы блевали дуэтом. Потом я упал, говорю: «Рома, я пойду домой!» Его мама говорит: «Куда ты пойдешь, ты видел себя в зеркало?!» А я рвался, когда они меня вдвоем держали: «Нет! Мне срочно надо домой! Меня ждет мама!» Ромина мама говорит: «Твоя мама тебя в таком виде не узнает!»… Очень хорошо я это запомнил, как она нас держит за шкирман, и мы такие вместе «Бэ-эээээээ…» — два блюющих подростка.

С этим много историй связано… Как-то у Вовчика белобрысого старший брат уехал куда-то с женой. И мы завалились к нему. Иван где-то нашел чемодан денег — советских рублей. Разные купюры: рубль, трояк, пятерка, червонец, четвертной. Целый чемодан денег, которые кто-то не успел поменять в свое время, и эти деньги уже не ходили. И представь: мы всю ночь сидели за круглым столом и играли в преферанс на эти деньги. Мы разделили сначала между собой, а потом на них играли. Сидели, курили. И еще у Вовкиного брата были настойки, наливки всеразличней-шие: на вишне, на малине, на дыне, на разных фруктах. Короче, в водку или спирт забрасывают фрукты, и в десятилитровых баллонах все это дело настаивается. Мы сначала пили свое, потом оно закончилось. Где самогона взять, мы не знали, а ехать к известным точкам далече, да и не хотелось. И мы решили найти что-нибудь дома: мы облазили все шкафы, весь погреб, ничего не нашли. «Нет!» — Вовчик говорит. «Точно где-то есть!» А там, в доме, был такой проход к ванной. Ванная была типа бассейна, вырыта и выложена плиткой. Там стоять можно было. В ванную вела дверь из коридора, мимо которой мы все время ходили. А рядом с дверью — такая кишка, где все эти баллоны с наливками и стояли! И кто-то кричит: «Нашел! Они под носом стояли!» И мы давай оттуда сливать понемножку.

В общем, мы всю ночь пили. Баран принес пневматический пистолет, из которого шариком стрелять можно. Мы ставили пустые бутылки и по ним стреляли под утро… Мы очень много выпили этой наливки, и Вова все время кричал: «Приедет брат, он меня убьет!» Мы же все выпили практически. А мы такие: «А давай туда воды подольем, он ничего и не заметит сразу!» — «Давай!»

Потом полезли в этот бассейн. А Иван очень любит баню. Там температура была высокая — аж пар шел от воды. Мы вдвоем залезли. Помню, на стене висел градусник большой. Иван говорит: «А давай его засунем в воду!» А в воде — 80 градусов! Я кричу: «Черт! Да мы щас тут сваримся!» А мы так все по чуть-чуть температуру прибавляли, прибавляли — потихонечку же не заметно. Вылезли мы, снова сели в преферанс играть, на бабло пачками. Очень кайфовая вечеринка была!

Таких было много в то время. Мы выезжали на море с шашлыками, с самогоном. Пели песни под гитару. Наташа любила, кода песни поют. Причем песни, которые она сама знает. Ну, допустим, «Так вперед за цыганской звездой кочевой…». И вот мы каждый вечер, когда у нас туса, как выпьем, поем одни и те же песни.

С закусью было все просто: все есть, все растет. Черешня, персики. Идешь по улице в частном секторе мимо домиков, а прямо на улице растут вишня, яблони, груши. Виноград лезет прямо из-за забора и свисает гроздьями. В каждом доме есть железные ворота, по которым сползает этот виноград. Идешь по улице, рвешь, ешь. Ты мог пройти улицам по трем, и у тебя в руках мог оказаться здоровенный пакет с фруктами. Даже останавливаться не надо. Абрикосы еще. Грецкие орехи, когда осень. Все есть — подножный корм.

А с неподножным были проблемы. У меня из параллельной группы в училище была девушка, танцовщица. Она танцевала какие-то бальные танцы… фифа, короче. Как-то была очередная самодеятельность в училище, мы вместе все там выступали, а потом пошли на пляж: Черный, Иван с Наташей, эта девушка сумасшедшая. Она забежала домой, взяла бутылку самогона литровую. А тогда появились все эти «сникерсы», «баунти». Мы купили на закусь батончик «натс». И на пляжу этот литр самогона под один «натс» уничтожали. У нас осталось порядком самогона, мы закопали его в песок, потому что больше не могли уже пить, типа обязательно сюда вернемся еще раз. А у нас барабанщик появился, очень хороший парень — Игорь из Тбилиси. И он чего-то замечтался, выпивает и такой в раздумьях откусывает пол этого «натса», что-то рассказывая. И мы такие смотрим на него: «Игорь, что ты делаешь?! Мы там чуть ли не по пол-орешка оттуда достаем, а ты?!» — «Ой, извините, я задумался…»

Вообще, на море ходили нечасто. А море — это отстой. Лохи ходят на море. Ночью еще ладно, где-нибудь вдалеке от пляжа, с костерком, а так море — только для приезжих. Оно для местного жителя, живущего на море, ничто. Это всем известный факт. Потому как к хорошему привыкают, к тому, что у тебя всегда под боком. Поэтому море для меня было таким местом, где можно было разве что развести костерочик, неподалеку от пляжа, и вечером бухануть и, может быть, изредка покупаться. За все лето, может, раз-два побывать на море. А что романтика? Романтика есть всегда. Понимаешь, когда романтика всегда, романтики нет. Ты к этому привыкаешь. К красоте. И ее не замечаешь. Романтика была абсолютно в другом: бухнуть, уехать куда-нибудь, познакомиться с какой-нибудь девушкой, поцеловаться. Что-нибудь устроить. Найти денег. А еще замутить какой-нибудь концерт.

Или в Мариуполе, когда я к Лехе приезжал, мы ставили палатку у него во дворе, в саду. И в этой палатке пили. Нам было кайфово: костер разжигали, сосиски жарили. Его мама все время говорила: «Зайдите домой. Холодно!» А нам было классно.

За романтикой мы ездили. Куда? В Танаис, например. Между Ростовом и Таганрогом есть такое древнее поселение. Там сейчас деревня, а вообще-то там древние скифы жили. Чуть ли не амазонки. Реально. Там все время проводились раскопки. Туда немцы приезжали, итальянцы. Вся тусня. Летом всегда собираются барды, художники-хуежники. Все отрепье, которое не хочет работать, а хочет тусить. Ну, тогда это было круто. Мы ездили, знакомились с людьми, пили медовуху, дешевое вино. И были счастливы.

Или выезжали компанией с палатками на пруд. Море — не кайфово. Вот на рыбалку — это да. На нее не хватало времени. Постоянно был занят какими-то делами. И для полного кайфа с удочкой не хватало времени. Как обычно: то деньги надо было зарабатывать, то учеба. Музыка. А рыбалка была очень редким событием. Идешь на выходных к морю на рыбзавод. С доночкой. Донка-то что такое, знаешь? Донка — это такой груз большой, леска и на ней крючка два-три. Ты раскручиваешь ее, забрасываешь. Без поплавка, без удилища. Она натянута, сидишь, смотришь, она дергается — клюет, и ты вытаскиваешь. Можно было наловить бычков. Бычки — это рыба такая. Наловишь десятка четыре-пять, пожаришь и кушаешь.

Мы любили ходить на рыбалку, но не часто у нас получалось. Однажды пошли. Иван, Леша Черный, я — Рома Белый, решили пойти на утренний клев. Я приготовил удочки, рюкзак с едой. Мы решили собраться с вечера, пойти к бабушке Леши Черного, которая жила у старого вокзала, переночевать и утром от нее уже на электричке поехать на рыбалку. Я собрался, говорю: «Мама, я поехал!» Пятое-десятое. А мама говорит: «Меня тоже сегодня не будет, так что бери обязательно ключи». — «Хорошо», — говорю, а сам думаю: «Вот жалко-то! Квартира пустая, а я на рыбалку». Но я очень люблю рыбалку, поэтому не сильно расстроился. Я прихожу к Ивану: «Ну че, давай до Черного, а от него к бабушке». Мы собрались, еды какой-то набрали, шашлык: маринованное уже мясо, я сам приготовил все. И вот мы с большими рюкзаками с едой, с выпивкой пошли. С собой удочки, донки, червяки, приманки — все, что надо. Вещи какие-то старые, чтоб не жалко пачкать. А уже достаточно поздно, часов одиннадцать-двенадцать ночи. Приходим на старый вокзал, где живет его бабушка. А у бабушки, надо сказать, был волшебный подвальчик. Погреб. Там у нее стояло два ящика старой водки, еще в «Чебурашках». На этикетках было написано «Русская водка». И пробки не завинчивающиеся были, а из алюминия с таким козыречком. Как-то она называется смешно, вроде «кепка». Старая водка, чуть ли не 80-го года, брежневская. Мы частенько оттуда тягали эту водку. Бабушка лазала туда за соленьями, а эти ящики стояли в углу — стратегический запас. Она-то не пила эту водку. И накануне мы были у нее, то ли помогали, то ли что, залезли в погреб и натырили этой водки. Леша стучится типа: «Ба, это мы!» — «Какие еще мы?! Ночь на дворе, идите, откуда пришли!» Он ее не предупредил, что мы придем. А может, обиделась, что водку из погреба утащили. Короче, мы стоим и понимаем, что бабушка нас не пустит. Реально не пустит. Ночевать негде.

На дворе ночь. Иван говорит: «Я домой не пойду! Что за глупость! Мы собрались, отпросились, а тут такой облом — прийти домой, лечь спать, и ничего не будет!» Ну и что делать? Стояли, что-то думали, что с этим делать, куда идти. И я говорю: «У меня свободная квартира. Пойдемте, поспим, а утром поедем на рыбалку». И мы такие радостные от старого вокзала пытаемся добраться до меня. Денег нет, троллейбусы не ходят, трамваи тоже. И мы идем пешком на край света, на ПМК. Идти достаточно долго, часа полтора-два, наверное. Мы идем по дороге, по улице Дзержинского. Такие радостные, нам прикольно. Мы в походе, в походе ко мне домой. Сейчас сядем, выпьем. По пути еще прикладываемся чуть-чуть. Так чтобы для настроения — тонус не терять. Останавливаемся периодически возле колонок, пьем воду — запиваем водку. И вдруг кто-то из нас говорит: «Смотрите, троллейбус!» Мы видим какие-то огни. Номер, естественно, неизвестно какой, но мы-то знаем, что идти он может только в мою сторону.

Мы выбегаем на дорогу, орем: «Остановите, пожалуйста!!!» Он подъезжает ближе, и мы видим большой ЗИЛ с кузовом. А на табличке, которая нам светила из темноты, написано: «милиция». Это оказалась большая милицейская машина, на которой в кутузку отвозят. Милиция, прикинь! Мы — в кусты. Все разбежались в разные стороны. Я никого не могу найти, блин. Машина спокойно себе проехала. Мы кое-как собрались. Смеялись очень долго. С горем пополам дошли до моей квартиры. Проголодались жутко, решили поесть. Пожарили шашлык на сковородке.

Черный начал какое-то блюдо готовить. Он, короче, все, что у нас было: сыр, какие-то остатки чего-то, колбасу, овощи — все это покидал на вторую сковородку и засыпал сыром, какими-то соусами залил, майонезами. И назвал это блюдо «Асимме-труха». Мы достали все, что у нас было, нам же надо было закусывать — молодым организмам. Мы выпили, просидели до утра. Я помню прекрасно, у меня был магнитофон — кассетник «Весна». Черный тогда очень любил группу «Чайф». У него была кассета с песней «Внеплановый концерт на кухне». И вот мы эту песню на кухне, пьяные все, распевали до утра…

Рассвело. И мне все-таки приспичило пойти на рыбалку. «Все, встаем и идем на рыбалку!» — «Да ты на нас посмотри, чувак! Какая рыбалка?!»

Но я все-таки вытащил их из дома. «Ладно, никуда не поедем, пойдемте к ближнему морю, сядем там где-нибудь!» А ближнее море — это северный район, там металлургический завод и море. Еще есть лодочная станция в Андреевской бухте. И там, у этой лодочной станции, мужики что-то ловят. Тарана какого-нибудь. И мы опять же пешком поперлись с удочками через весь город. Червяков потеряли. У нас в рюкзаке остается колбаса копченая и хлеб. Мы приходим, садимся. Пьяные-пьяные. Разматываем удочки. Червей нет. Я говорю: «А давайте на колбасу попробуем!» Я режу колбасу. Закидываем — не берет. Понимаем, что без червяков рыбалки не будет. Мы идем к мужикам. У нас осталось немного водки. Предлагаем бартер: «Мужики, давайте мы вам водки и колбасу, а вы нам червей?» Они, конечно, согласились, дали нам червей. Но у нас все равно ничего не получилось, рыба не клевала. Я, помню, бросил удочку, в лом было тащить ее обратно. Мы опять вернулись ко мне и легли спать. Вот так вот мы съездили на утренний клев.

А! Еще один раз я на рыбалку сходил. Я ведь очень люблю рыбалку. Меня трясет, когда я подхожу к воде… Я рано утром решил пойти на рыбалку. Взял с собой донки, резинку. Резинка — это груз, резинка и леска с крючками. Как действует эта хрень, да? Ты берешь за груз, накалываешь на крючки червяков. И просто зашвыриваешь подальше. Все. Груз падает, крючки все уходят в воду. И когда рыба клюет, ты просто тянешь за леску, резинка растягивается, ты вытаскиваешь рыбу, снимаешь с крючка, потом отпускаешь, и резинка снова оттягивает в воду всю эту конструкцию. Не надо все время забрасывать: просто вытащил, снял и отпустил. Короче, очень удобная вещь.

И я рано утром забегаю к Ивану (он по пути на море живет). Говорю: «Иван! Пойдем на рыбалку!» — «Чувак, какая рыбалка? Я сплю!» — «Ну и сиди дома, а я побежал!» И я прибегаю на рыбзавод, на стенку так называемую. Бетонные плиты в воде, уходящие вглубь. Они как бы очерчивают акваторию рыбзавода. Я прибегаю, а там сидят такие утренние сонные мужики. Посмотрели на парня, который так бодренько забежал. Мне же не терпится скорее забросить. Что я и делаю: быстро все разматываю, насаживаю червяков на эту конструкцию, размахиваюсь и забрасываю. И эта штука летит и… улетает в море. Я забыл все соединить. У меня все улетело: в руках остался кусок резинки.

Я стою и вижу: все, кабздец! Я постоял, пнул со злости банку с червями и пошел домой. Понимаешь, какая картина? Сидят мужики, а тут чувак радостный прибежал на море, зашвырнул удочку в воду, пнул банку и ушел. Они так посмотрели на меня: ну, нормально парень порыбачил!

Я захожу опять к Ивану, говорю: «Долбаная рыбалка! Дай мне какую-нибудь удочку!» Он такой сонный: «Что такое?» — «Да я свою, блин, выкинул!» Он мне потом рассказал: прибегает Рома такой радостный — пошли на рыбалку, убегает, прибегает через десять минут — дай удочку, я свою похерил. Рыбак, бля!

Вообще, в городе рыбалка была достаточно популярная вещь. Можно было сидеть на набережной возле яхт-клуба с удочкой и ловить бычка. Люди ходят по набережной, а ты сидишь и ловишь рыбу. Потом собрал удочку, пошел домой, накормил кошку. Смотря что наловишь. Маленькую рыбешку, которую тяжело потрошить, можно и кошке скормить. Не могу похвастаться каким-то сказочным уловом. Есть такая рыба речная — сазан. Сазана как-то поймал на донку килограмма на полтора. Мы специально ездили на реку Миус, что впадает в Азовское море, и там ловили рыбу. На обычную удочку поплавочную я поймал рыбу под названием чехонь. Сколько сантиметров? Тридцать с копейками. Она такая вытянутая, тощая, но жирная. Когда ее солишь, прямо жир течет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.