Испанский путь

Испанский путь

«…скоро я буду с тобой, если не португальским, то испанским путем, ибо течение дел ведет к тому».

Из письма Фернандо Магеллана к его другу Франсиско Серрао.

Вскоре португалец Фернандо Магеллан покинул навсегда родную страну и 20 октября 1517 года прибыл в Севилью.

Узнав об отъезде Магеллана в Испанию, король Маноэль пришел в ярость. Он проклинал тот день, когда позволил оскорбленному моряку живым покинуть дворец. Теперь этот бунтовщик был далеко, и на его выдачу испанскими властями было мало надежд, — за Магелланом не числилось никаких преступлений, на которые можно было бы сослаться. Оставался кинжал наемного убийцы — старое и испытанное средство. Но это требовало времени, а Маноэль хотел отомстить сейчас же. Он начал с того, что послал в Траз-уж-Монтиш приказ разрушить герб над главной дверью дома Магелланов в Саброжа.

Герб Магеллана. Рисунок, хранящийся в португальском архиве Торре дель Томбо.

Перед отъездом Магеллан публично объявил, что меняет подданство, потому что обижен королем и не может оставаться на родине.

На самом деле причина отъезда Магеллана в Испанию гораздо глубже, чем обида на короля Маноэля. Ведь и раньше Маноэль и его вельможи не жаловали Магеллана почестями и наградами, и раньше взводили на него всякую клевету. Он жил в бедности и нужде — ничего из захватываемых в битвах сокровищ ему не доставалось. И все же он честно и храбро, не жалея жизни, служил своему королю. Но теперь, когда он увидел крушение своих надежд, когда он понял, что в Португалии не только нельзя осуществить плавания к Молуккским островам западным путем, но самая мысль об этом осмеяна королем, — ему ничего другого не оставалось, как покинуть страну, ставшую ему злой мачехой.

Португальские летописцы того времени, а вслед за ними многие позднейшие историки всячески стараются заклеймить поступок Магеллана. Летописец Баррош говорит прямо, что «демон, который всегда тайно побуждает людей совершать зло, подстроил так, что Магеллан поссорился с королем».

Однако отъезд Магеллана из Португалии и переход его на испанскую службу не представляли в те времена ничего необычайного. Переезд из одной страны в другую, переход на службу к другому государю происходили тогда довольно часто.

Большинство знаменитых мореплавателей тех дней по нескольку раз меняли отечество. Так, генуэзец Колумб служил в Португалии и Испании и пытался наняться к английскому и французскому королям. Хуан-Диас де Солис так часто менял подданство, что теперь ученые не могут даже установить, кем он был — португальцем или испанцем. Генуэзец Джованни Кабот жил в Венеции, потом переселился в Англию. Его сын Себастиан служил Англии, Испании, опять Англии, снова Испании и, наконец, опять Англии. Флорентиец Америго Веспуччи служил Испании, потом Португалии.

Даже такой ревностный служака, как Васко да Гама, поссорившись с королем Маноэлем, угрожал ему, что покинет Португалию и переселится в Испанию. В ответ на эту угрозу король Маноэль написал адмиралу Индии ласковое письмо и поспешил удовлетворить все его требования.

Но это был исключительный случай. Завистливый и неблагодарный, король Маноэль никогда не умел ценить смелых людей. Он преследовал их мелочными придирками или, что еще хуже, отстранял от дел, заставляя годами томиться в бездействии. Многие, не желая сносить гнет, царивший в Португалии, бежали за границу. Баррош пишет, что вместе с Магелланом в Испанию уехало много кормчих и других моряков, так же, как и он, покинувших родину из-за короля Маноэля. Впоследствии эти люди послужили основным ядром экипажа кораблей Магеллана, отправлявшихся в первое кругосветное плавание.

Особенно многолюдная колония португальских изгнанников существовала тогда в Севилье — крупнейшем морском порту Испании. Севилье принадлежало тогда монопольное право торговли с вновь открытыми заморскими странами. Здесь находилась «Casa de contratatione de las Indies» — учреждение, ведавшее снаряжением экспедиций за океан.

Естественно, что португальские эмигранты, — а большинство из них было так или иначе связано с морем, — оседали главным образом в Севилье. Так, начальником севильского арсенала был принц крови дон Альваро Португальский. В Севилье жили крупные картографы — отец и сын Рейнель — и многие географы и моряки. Испанское правительство охотно принимало на службу этих смелых и опытных людей.

Несмотря на обширные завоевания Португалии в Индии и овладение восточными морскими путями, Испания значительно обгоняла Португалию в своем экономическом развитии.

В результате объединения страны после изгнания мавров в Испании создался значительный внутренний рынок; приморские города Испании вели крупную заморскую торговлю. Экономическая жизнь страны не была тогда так стеснена всевозможными ограничениями и непомерными обложениями, как это имело место в Португалии. Это чувствовалось даже в самой организации заморских плаваний. В Португалии король почти монополизировал их, и мы знаем лишь о немногих попытках заморских плаваний, организованных португальскими купцами. В Испании начала XVI века купцы играли большую роль в организации дальних морских экспедиций: они на свой страх и риск снаряжали немало кораблей и совершали открытия. В те времена в Испанию съезжались не только португальские моряки. Там искали счастья и итальянцы, и немцы, и французы, и греки, и англичане, и негры, и арабы. Именно поэтому Магеллан мог рассчитывать, что его идея, осмеянная на родине, найдет признание в этой стране. Вполне естественно, что, покинув Лиссабон, Магеллан отправился в один из крупнейших портов того времени — испанский город Севилью.

В Севилье португальские изгнанники приняли Магеллана, как родного. Особенно близко он подружился с семьей Барбоса. Старый Диего Барбоса плавал в Индию еще в 1501 году. Но позднее, по возвращении Диего Барбоса из Индии, Маноэль жестоко обидел его, и тот уехал со всей семьей в Испанию. Испанский король принял опытного воина на службу и назначил его начальником севильского Алькасара — мощного замка, возвышавшегося над шумным портовым городом.

Молчаливый старик очень полюбил Магеллана. Фернандо всегда прислушивался к советам старого воина, но больше всего он подружился с его сыном — Дуарте. Младший Барбоса много лет странствовал по Востоку и побывал в таких местах, где до него не ступала нога европейца. Это был веселый моряк с открытым загорелым лицом. Как многие моряки, он был прекрасным рассказчиком, но любил вставлять в разговор одному ему известные восточные словечки и громко хохотал, видя недоумение слушателей.

Старый Диего давно уговаривал сына записать все, что тот видел на Востоке, и молодой португалец по утрам сидел в своей комнате, исписывая один за другим желтоватые листы толстой, переплетенной в кожу тетради.

Но не только дружба со старым Диего и его веселым сыном влекла Магеллана в их гостеприимный дом. Он полюбил дочь Диего Барбоса — Беатрису.

Девушка могла часами слушать рассказы отца, Дуарте и их гостей о дальних странах, о кровавых битвах, о внезапных штормах, которые погубили немало смелых моряков, о шумных, живущих своеобразной, незнакомой жизнью городах Востока, о пальмах, бананах и гвоздичных деревьях, о дивных птицах, похожих на бабочек, и о бабочках, похожих на птиц. В начале 1518 года Магеллан женился на Беатрисе Барбоса.

Изредка появлялся в доме начальника Алькасара другой португальский изгнанник — Рюи Фалейро, с которым Магеллан сблизился еще в Португалии. Старый Диего недолюбливал его. Он говорил, что, когда Фалейро появляется в доме, будто сумасшедший вихрь носится по комнатам, все вещи сходят со своих мест и мирная беседа тотчас же превращается в ожесточенный спор. И в самом деле, сумасбродный, вспыльчивый, легко переходящий от смеха к глубокой тоске и от отчаяния к бурному веселью, Рюи Фалейро не мог нравиться сдержанному Диего Барбоса. Диего высмеивал его страсть к астрологии — «науке о предсказании человеческой судьбы по звездам».

Рюи Фалейро был страстным астрологом. Когда его знакомили с кем-нибудь, он первым делом выпытывал у нового знакомого день и час его рождения и потом, не обращая внимания на насмешки, торжественно дарил ему его гороскоп — искусно разукрашенное причудливыми рисунками и непонятными знаками «предсказание судьбы». Свой собственный гороскоп Фалейро переделывал много раз. Ему казалось, что он делает свою «науку» все более совершенной.

Космограф. Гравюра на дереве (XVI в.).

Но Магеллан знал, что смешной и взбалмошный Фалейро — один из лучших знатоков картографии и астрономии, и старался сохранить с ним дружеские отношения, понимая, что в предстоящем плавании Фалейро может быть ему очень полезен.

Одной из важнейших проблем, занимавших умы мореходов, астрономов и географов того времени, был вопрос об определении долготы. Широту умели определять издавна по высоте небесных светил. А определить долготу было несравненно труднее, приходилось прибегать к всевозможным ухищрениям.

Часто долготу пытались определить «по потерянной широте». Делалось это так: корабль шел не прямо на юг, а на юго-запад. Угол, на который корабль отклонялся от южного направления, был известен. Когда кормчий решал, что корабль должен был отойти от места, где в последний раз определили широту, на определенное расстояние, скажем, на десять лиг, он вновь определял широту. Оказывалось, что корабль прошел на юг не десять лиг, а меньше. Теперь оставалось решить простую задачу: по углу и двум сторонам треугольника определить третью. Результат давал возможность судить, на сколько градусов на запад отклонилось судно от южного пути.

Но на самом деле все это было не так-то просто. Само определение широты можно было производить только лишь в ясную погоду; скорость движения судна определяли самым примитивным способом — по движению щепки, брошенной с носа корабля. Вполне положиться нельзя было и на компас. Магнитное склонение, только недавно открытое Колумбом, еще не было достаточно изучено. Все это делало определение долготы при помощи «потерянной широты» весьма приблизительным.

Существовало много и других способов, но большой точностью ни один из них не отличался. Естественно, что с того времени, как корабли стали уходить в океан, вопрос об определении долготы приобрел особое значение. Астроном и астролог Рюи Фалейро считался большим знатоком различных способов определения долготы. Современники утверждали даже, что он, занимаясь черной магией, заставляет какого-то демона служить себе и у него узнает «тайны долготы».

Астролог очень заинтересовался проектом моряка еще в Португалии. Понемногу он увлекся замыслом Магеллана и принял близкое участие в разработке проекта. Фалейро тоже был обижен королем Маноэлем и решил переехать в Испанию. Магеллан покинул родину раньше Фалейро. Они решили, что будут вести переговоры в Испании совместно.

Когда Магеллан очутился в Севилье, Диего Барбоса познакомил его с одним из трех руководителей «Casa de contratatione de las Indies» — фактором Хуаном де Аранда. Магеллан решил немедленно завязать сношения с этим влиятельным представителем учреждения, занимавшегося организацией заморских экспедиций, составлением карт, производством и улучшением мореходных инструментов. Начались переговоры.

Он изложил чиновнику «Casa» свой проект. Вкратце этот проект Магеллана и Фалейро состоял в следующем: исходя из господствовавших тогда представлений о величине земного шара, Магеллан и Фалейро полагали, что окружность нашей планеты по экватору равна двумстам одной тысяче стадий, или тридцати семи тысячам километров. На самом деле экваториальная окружность земли больше: она равна сорока тысячам километров, или двумстам шестнадцати тысячам стадий. Но во времена Магеллана цифра двести одна тысяча стадий считалась общепризнанной. Ее принимали крупнейшие кормчие того времени, и эта цифра обычно бралась в основу всех расчетов при заключении договоров между Испанией и Португалией. Лишь Христофор Колумб в 1492 году и Фернандо Колумб в 1524 году утверждали, что окружность земли по экватору равна ста шестидесяти трем тысячам стадий.

Далее Магеллан и Фалейро, в соответствии с господствовавшими тогда воззрениями, считали, что Азия тянется гораздо дальше на восток, чем это представляется теперь. Географы того времени чертили обычно берега Восточной Азии на месте Гавайских островов. Поэтому на их картах Тихий океан оказывался почти вдвое меньше, чем на самом деле, а Молуккские острова и другие архипелаги Юго-Восточной Азии гораздо ближе к Южной Америке, чем в действительности.

У Магеллана и Фалейро было на руках еще одно доказательство, подкреплявшее их позиции, — письма Франсиско Серрао, в которых он вдвое преувеличивал расстояние от Малакки до Молуккских островов.

Исходя из всего этого, Магеллан и Фалейро утверждали, что Молукки лежат под 136–138° восточной долготы, то есть к западу от разграничительной линии, и входят в испанскую половину земного шара. На самом деле разграничительная линия проходила в Восточной Азии и Тихом океане по 134° восточной долготы, а Молукки лежат под 127–129° восточной долготы, то есть в той половине земного шара, которая по Тордесильясскому соглашению была отдана Португалии.

Ошибка Магеллана и Фалейро может показаться очень грубой. Но следует иметь в виду, что их подсчеты были гораздо ближе к истине, чем, например, расчеты испанских географов того времени, которые обычно проводили разграничительную линию или через Малакку (99.5° восточной долготы) или через устье Ганга (86° восточной долготы).

Магеллан предлагал испанскому правительству добраться до Молуккских островов западным путем по проливу, проходящему в Южной Америке, то есть завершить работу Колумба, Веспуччи и де Солиса.

Магеллан брал на себя грандиозную задачу: в те времена западноевропейские моряки и ученые ничего не знали о громадном протяжении нашей планеты на запад, от устья Ла-Платы вплоть до Молуккских островов.

Хуан де Аранда прекрасно понимал, что предложение Магеллана и Фалейро сулит Испании неисчислимые выгоды. В самом деле, если экспедиция, которую они замышляют, сможет добраться западным путем до Молуккских островов, если удастся захватить острова пряностей, а потом доказать, что они находятся в испанской половине земного шара, — Испания станет монопольным поставщиком гвоздики и мускатного ореха, а португальский путь вокруг мыса Доброй Надежды захиреет точно так же, как после открытия португальцами морского пути в Индию начал хиреть египетско-венецианский торговый путь.

Но Аранда пока еще не очень доверял своим новым знакомцам. Как человек осторожный, он использовал знакомых бургосских купцов, торговавших в Лиссабоне и хорошо знавших капитанов дальнего плавания, чтобы получить более подробные сведения о португальских изгнанниках. Лишь получив от них благоприятные характеристики Магеллана и Фалейро, Хуан де Аранда начал действовать. Он написал письмо канцлеру Старой Кастилии, престарелому кардиналу Хименес де Сиснеросу. В письме этом он горячо рекомендовал канцлеру проект португальцев.

20 января 1518 года Магеллан и Фалейро отправились по совету Аранды в Вальядолид — местопребывание канцлера Старой Кастилии.

По дорогам Испании шалили в то время многочисленные разбойничьи шайки. Поэтому Магеллан и Фалейро присоединились к свите знатной дамы доньи Беатрисы де Пачеко, герцогини Аркос. Кавалькада тронулась в путь на рассвете. Португальцы привыкли к зеленым холмам и цветущим долинам своей родины. А здесь, как только путники покинули морское побережье, началось суровое и унылое нагорье. Кругом высились скалы и утесы, нигде не видно было деревца. Тропинка вилась по выжженной и угрюмой стране. Кое-где виднелись башни и стены, оставшиеся от мавританских войн. Изредка путники встречали стадо овец, охраняемое конными пастухами. Время от времени издалека слышались бубенцы, раздавалась протяжная песня, и из-за поворота появлялся караван вьючных мулов. Но караван исчезал в облаке пыли, и опять наступала тишина. Магеллану эта безмолвная и бесплодная страна напоминала выжженные холмы и горы Марокко.

Обычно португальцы ехали впереди и вполголоса обсуждали детали проекта. Когда путники поднялись на перевал Сиерра-де-Гвадаррама, сзади послышался топот коня. Покрытый пылью гонец догнал кавалькаду. Он привез письмо Хуана де Аранды. Фактор писал, что от канцлера получен ответ. Обоих португальцев призывали ко двору. Аранда их также уведомлял, что он догонит их в городе Мединадель-Кампо, чтобы вместе ехать в Вальядолид.

В Медина-дель-Кампо португальцы и Хуан де Аранда встретились на постоялом дворе. Почти всю ночь они проговорили о проекте. Дальше поехали вместе. Но во время ночлега в Пуэрто-дель-Дуэро вспыхнула ссора. Ночью, после ужина, Магеллан, Фалейро и Аранда собрались в комнате португальцев. Внезапно среди разговора Хуан де Аранда потребовал, чтобы португальцы пообещали уступить ему пятую долю во всех предстоящих доходах. Хитрый фактор считал, что моряк и астролог находятся полностью в его руках, и диктовал им условия, как хозяин.

Магеллан молча смотрел на толстого и благодушного чиновника. Алчность и коварство Аранды возмущали его. Заманить их сюда, в этот безвестный городишко, и здесь, зная, что у португальцев нет ни денег, ни связей при дворе, что они в безвыходном положении, вдали от севильских друзей, ставить им кабальные условия!

Гнев душил его. Но он сдержал себя. Надо было предвидеть, что такие шакалы попадутся на его пути! Да и что значит пятая часть с будущих доходов, и будут ли они, эти доходы, вообще? Сейчас решается судьба проекта — если Аранда перестанет оказывать им поддержку, что станут они делать со своим проектом в чужой стране? Магеллан решил принять условия Аранды.

Но помещал Фалейро. Он метался по комнате, опрокидывая скамейки. Боясь кричать, чтобы не выдать тайны проекта, он говорил хриплым, срывающимся шепотом, что не даст ни гроша Аранде, что лучше отказаться от проекта, чем позволить себя так подло ограбить.

Магеллан решил помирить спорщиков. Он предложил дать фактору вместо одной пятой — одну десятую. Но это привело лишь к новому взрыву ярости. Теперь астролог обрушился на Магеллана. Он утверждал, что моряк и фактор сговорились за его спиной, и грозил местью им обоим.

Видя, что дело может кончиться полным разрывом, Магеллан встал и заявил, что разговор лучше отложить до более удобного времени. Аранда ушел к себе, а утром, не дождавшись португальцев, уехал один. Встретившись в Симанкасе, они, наконец, договорились, что за содействие при дворе португальцы передают Аранде восьмую долю всех грядущих доходов и прав.

Через три дня путешественники прибыли в Вальядолид. Сначала Аранда поселился вместе с португальцами на одном постоялом дворе, но на другой день Магеллан, опасаясь новых споров, предпочел поселиться отдельно. 25 февраля 1518 года соглашение с Арандой было подписано, причем на этом документе моряк впервые подписался по-испански — Фернандо Магеллан[42].