1917-й
1917-й
В первых числах января 1917 года Румынский фронт стабилизировался. 18 января поступил приказ командующего армией о передислокации дивизии Маннергейма в район города Кишинева, где в период зимнего затишья на фронте сосредоточивалась большая часть русской конницы. Богатая фуражом Бессарабия представляла кавалерии возможность привести себя в порядок после изнурительных боев.
21 января полки Маннергейма быстрым маршем двинулись к Кишиневу и по прибытии разместились около города. Генерал, зная о позорном поведении некоторых войсковых частей, отводимых в резерв, ввел для своих полков очень строгий режим, не забывая о полноценном культурном отдыхе. Только в полках Густава проходили под звуки оркестра совместные обеды солдат и офицеров. В воскресные дни на них присутствовали Маннергейм и командиры бригад.
В Кишиневе дивизия получила небольшое пополнение, среди офицеров которого были артиллеристы Андрей Жданов и Петр Лещенко, будущий известный эстрадный певец.
18 февраля генералу Маннергейму был разрешен краткосрочный отпуск. 20 февраля он выехал в Петроград, сделав двухдневную остановку в Могилеве в надежде встретиться с Николаем II. Царя в Ставке не оказалось, была только встреча с друзьями. Приехав в Петроград, Маннергейм не мешкая отправился в Царское Село, где сразу как генерал свиты Его Императорского Величества получил аудиенцию у царя. Безрадостной была встреча с императрицей, которая лучше генерала знала о положении дел на Румынском фронте.
Недолго пробыв в столице, Маннергейм уехал в Финляндию, решив на обратном пути недельку-две пожить в Петрограде.
Пока Густав Карлович отдыхал в Хельсинки, в России произошло много событий. 27 февраля 1917 года открылась сессия Государственной думы, а через четыре дня, в ответ на резкое повышение цен, началась серия забастовок. Народ устал от войны. Нарастала нехватка продовольствия. 3 и 4 марта генерал стал невольным свидетелем трагических событий в столице Великого княжества Финляндского — кровавого мятежа моряков русских военных кораблей.
В пятницу 10 марта 1917 года барон вернулся в Петроград. Выйдя на площадь у Финляндского вокзала, он не узнал любимого города. Площадь и прилегающие к ней Симбирская и Новгородская улицы были покрыты сугробами грязного снега и кучами мусора. Трамваи не ходили. Подъезжая к гостинице «Европейская», Маннергейм увидел, что Невский проспект запружен толпами народа. Свой воскресный вечер генерал завершил в гостях у балерины Тамары Карсавиной. В понедельник в столице наступила анархия. Солдаты начали убивать офицеров. Совет рабочих и солдатских депутатов, разместившись на Финляндском вокзале, сделался хозяином положения. Вождей в городе не было — царила стихия с лозунгом «Да здравствует свобода!».
По совету администрации гостиницы Маннергейм не выходил на улицу, но, встав у окна, он привлек внимание солдат, которые тащили из филармонии стулья. Прибежавший в номер к генералу дежурный по этажу попросил его немедленно через черный ход покинуть гостиницу. Барон быстро направился на Екатерининский канал в контору своего друга Эммануила Нобеля. Побывав в особняке Нобеля на Сампсониевской набережной, 15, Густав недолго прожил в квартире своего знакомого отставного корнета Селина на Новгородской улице, 12, а затем вернулся в гостиницу, которая оперативно создала систему защиты своих постояльцев. Вечером Густав с друзьями посетил ресторан «Привал комедиантов» на Марсовом поле — место озорства и рекламы.
14 марта генерал вместе с адъютантом отправился в Москву, где стал свидетелем начала революционных событий. Здесь Маннергейм узнал об отречении Николая II и отказе великого князя Михаила Александровича от престола. Не радовало и газетное сообщение о капитуляции Временного правительства перед большевистскими Советами.
Пожар революции разрастался. И уже на обратном пути из отпуска в действующую армию Маннергейм стал свидетелем революционных событий в Киеве. После этого тревожные мысли не оставляли генерала вплоть до прибытия в Кишинев, хотя для него самого все складывалось как нельзя лучше.
20 марта 1917 года командующий 11-й армией направил в Ставку представление о присвоении Маннергейму очередного воинского звания — генерал-лейтенант. 25 апреля звание было присвоено.
Вернувшись в Кишинев, барон узнал, что в Бессарабии все спокойно и главная забота большевиков — развалить фронт — не нашла здесь благодатной почвы. Вот почему большевистские газеты, думал Густав, называют Бессарабию «главным очагом контрреволюции, главным театром новой Вандеи». Маннергейм был очень удивлен, что половина унтер-офицеров и солдат его полков, имеющих возраст старше 40 лет и прошедших всю войну, отказались уйти в запас. Здесь была большая заслуга генерал-лейтенанта, который к 1917 году смог сохранить 23 % состава кадровых, стойких солдат и офицеров. Он умело влиял на решения солдатских комитетов полков, выступающих за продолжение военных действий.
Вскоре в дивизию Маннергейма прибыли комиссары Временного правительства, которые потребовали принять присягу новому строю.
Маннергейму повезло: два дня до намеченной присяги его дивизию вновь перебросили на Румынский фронт, где она заняла позиции в районе Фуедуль-Молдави, с перспективой участвовать в июльском наступлении. Опять началась окопная жизнь. В конце мая генерал-лейтенант Маннергейм был назначен командиром 6-го кавалерийского корпуса. Это соединение было сформировано 10 ноября 1915 года и имело в своем составе 5-ю и 15-ю кавалерийские и 4-ю Донскую казачью дивизии.
4 июня 1917 года в селении Сирет, где в резерве стояли дивизии корпуса, состоялась встреча Маннергейма со старшими офицерами, которые пропели здравицу в честь 50-летия своего нового командира. Так в день своего юбилея генерал-лейтенант барон Маннергейм близко познакомился с командным составом своего корпуса. 18 июня части 11-й армии Юго-Западного фронта начали успешное наступление, но оно быстро выдохлось. 23 июня начала наступление 8-я армия. Прорвав австрийскую оборону, русские войска глубоко проникли в расположение врага, но сюда вскоре были переброшены немецкие дивизии, что вынудило русское командование остановить наступление и на этом участке фронта. По инициативе генерала Брусилова на добровольных началах в армиях начали создаваться ударные части, получившие наименование «частей смерти». Дивизии Маннергейма добровольно принимали это имя. Но спасти ситуацию такие меры уже не могли. Завершив перегруппировку, австро-германские части нанесли сокрушительный удар 11-й армии Юго-Западного фронта, буквально сметая с лица земли русские дивизии. Керенский, обескураженный провалом июньского наступления, несмотря на возражения Брусилова, назначает на пост командующего Юго-Западным фронтом генерала Лавра Корнилова, который ввел в армии военные суды и казнь, что подняло его авторитет, и он становится народным героем, от которого ждут спасения России. Солдаты, почувствовав жесткую волю командующего, несколько присмирели, заняв выжидательную позицию.
И все же развал фронта исподволь продолжался. Многое в сложившейся обстановке казалось барону дикостью, например, предложение генерала Клембовского, который рекомендовал поставить во главе Юго-Западного фронта триумвират из командующего, комиссара и солдата.
Генерал-лейтенант Маннергейм, прямой и честный человек, все больше и больше понимал, что Временное правительство, не задумываясь, требует от старых, закаленных в боях офицерских кадров непосильного для них разрыва с прошлым. Он совершенно не понимал роль комиссаров Временного правительства. Что, например, мог усовершенствовать в его корпусе комиссар Михаил Иванов, студент-недоучка, не державший в руках винтовку? Как потом выяснилось, он умел только «совершенствовать» кляузы на своего командира.
Вслед за этим наступает неожиданное событие: начальник штаба Юго-Западного фронта расформировывает корпус, оставляя у Маннергейма одну кавалерийскую дивизию, резко понижая его в должности. На обоснованную телеграмму генерал-лейтенанта начальник штаба Юго-Западного фронта Духонин ответил одной фразой: «Генерал Маннергейм, выполняйте приказ». Нарушая все служебные инстанции, барон посылает телеграмму своему другу Верховному Главнокомандующему генералу Брусилову, который в своем последнем приказе (18 июля Керенский освобождает его от должности) восстанавливает штаты 6-го кавалерийского корпуса, включив в него 12-ю кавалерийскую дивизию.
«Трюк Духонина» с автоматическим понижением в должности генерал-лейтенанта Маннергейма с позором провалился.
20 июля 1917 года в городе Дарабани Маннергейм слезами радости встретил свою родную 12-ю дивизию, которая, забыв устав, долго кричала «ура!». Сделав генерал-майора Жукова своим первым заместителем, Маннергейм сразу превратил дивизию в основу корпуса, который восстановил свою штатную численность — 133 генерала и офицера и 3743 солдата.
21 июля штаб корпуса разместился в городе Дарабани, а дивизии стали на позициях. 29 июля немцы начали теснить полки 12-й кавалерийской дивизии. С 30 июля по 4 августа фронт стабилизировался. 14 августа во всех взводах корпуса по приказу Маннергейма, несмотря на протесты комиссара Иванова, был обнародован приказ Верховного главнокомандующего генерала Корнилова № 2910, который гласил: «Свобода, своеобразно понятая темными массами, трактовалась как возможность и право ничего не делать. Праздность вместе с другими недугами подточила организм армии и довела ее почти до полного развала. Надо наверстать потерянное и приступить к самым усиленным занятиям…»
20 августа Маннергейм получил предписание передать позиции своего корпуса армейцам, отойти к югу от города Сучавы и ждать дальнейших приказаний. В своем последнем приказе, подписанном в русской армии (№ 126 от 29. 08. 1917 г.), генерал-лейтенант барон Маннергейм сообщил: «Противник остается пассивным, продолжая детально укреплять свои позиции. Командующий армией приказал мне оставить вверенные мне части к югу от Сучавы. Я с оперативным отделением штаба разместился в городе Сучаве».
2 сентября Маннергейм в сводке штаба армии прочитал, что генерал Корнилов отстранен от должности Верховного главнокомандующего, арестован и отправлен в тюрьму города Быхова. Вскоре в корпус пришел приказ № 2936 от 3 сентября 1917 года нового, штатского Верховного Александра Керенского. Последствия выступления Корнилова были тяжелыми, Россия снова, как в марте 1917 года, была брошена в пучину хаоса и измены.
Оценивая сложившуюся ситуацию, генерал-лейтенант Густав Карлович Маннергейм, умный человек, умеющий просчитывать комбинации на много ходов вперед, говорил, что теперь уже «офицеры полностью растеряют остатки своего еще уцелевшего авторитета». К таким словам Временное правительство не стремилось прислушиваться. Оно без сожаления расставалось с боевыми кадровыми офицерами, готовя России грядущую катастрофу.
5 сентября 1917 года барон, желая укротить молодую лошадь, неудачно с нее упал. Оказалось поврежденным колено левой ноги, которое после травмы в 1898 году постоянно давало о себе знать. Получив медицинское заключение врачей, Маннергейм написал рапорт на имя начальника Ставки генерала Духонина с просьбой, ввиду болезни, зачислить его в резерв. Ответ из Ставки пришел очень быстро, как будто от Маннергейма ждали, когда он уйдет из армии. Передав дела корпуса генералу Алексееву, Густав получил документы для лечения в Одессе. Маннергейм просил офицеров не устраивать ему шумных проводов. Однако чувствами управлять невозможно. Офицеры и солдаты устроили своему командиру проводы, которых не имел ни один генерал русской армии. Последний бокал шампанского был выпит на перроне вокзала. Эскадроны полков долго сопровождали медленно двигающийся поезд.
Офицер-порученец генерала Маннергейма поручик Сергей Витт писал 23 августа 1921 года из Болгарии своему командиру: «Когда вы уехали из Сучавы, командиром корпуса стал маленький грязный казак с двумя личными адъютантами. Он ежедневно ездил пьянствовать с казаками в свою сотню. Генерал Приходкин говорил мне, что после вашего отъезда в дивизии корпуса прислали много людей, которые ничего не хотят делать…»
В Одессе, поселившись в своей любимой гостинице «Лондонская» и начав курс лечения, генерал ожидал окончательного решения своей судьбы. 20 сентября пришла телеграмма № Д/34611, подписанная генералом Духониным о том, что барон зачислен в резерв «из-за наших с вами расхождений взглядов на свободу и демократию…» Начало «расхождения» взглядов Маннергейма и Духонина началось после неприятного разговора о боях на Стоходе, где русская гвардия понесла большие потери.
2 декабря 1917 года барон Маннергейм принимает решение через Петроград отправиться в Гельсингфорс. В поездке его сопровождали вольноопределяющийся Мартин Франк и денщик Игнатий Карпачев.
Маннергейм писал: «Мне предоставили целый вагон… Список его пассажиров дополнили мой адъютант и денщик… Все трудности длительной дороги легли на моего денщика. Он заводил показную дружбу с „товарищами“, чтобы на станциях получать кипяток. Обменял наш вагон, получивший повреждение, на другой у солдат, устроивших в нем казарму… Вскоре (через девять дней) мы добрались до Петрограда, где пробыли около недели».
Приехав 11 декабря в столицу России, Маннергейм остановился в гостинице «Европейская» и через три дня отправился на Екатерингофский проспект, 39, где в паспортной экспедиции статс-секретариата Великого княжества Финляндского получил контрамарку № 2999. Она удостоверяла, что он гражданин Финляндии, но паспорт ему не выдали, так как Маннергейм был генералом русской армии, еще не уволенным в отставку.
Посетив своего старого друга, начальника одного из отделов Генерального штаба России полковника Бориса Владимировича Литвинова, Густав у него на квартире (Большая Конюшенная улица, 2) пишет рапорт об отставке и просит Литвинова передать его в секретариат начальника (управляющего) Генштаба. Прочитав рапорт, Литвинов попросил Густава изменить дату рапорта на 1 января 1918 года, считая, что к этому времени в Генштабе кончится большевистский беспредел.
Теперь генералу надо было думать, как уехать в Финляндию. Разрешение на выезд из России давали большевики, но Маннергейм не хотел иметь с ними дело и решил пойти на риск. Он с Игнатием и двумя дорожными сумками отправляется на Финляндский вокзал. При проходе на перрон патрульные солдаты-ингерманландцы потребовали от Густава документы. Он, с ужасным произношением говоря по-фински, показал им командировку, полученную в Одессе. Это убедило солдат, и они пропустили Маннергейма и Карпачева на перрон. Поездов долго не было, и, когда приходили составы, люди штурмом брали вагоны. Оставшиеся ждали «у моря погоды». Карпачев с помощью носильщика, который оказался его земляком из села Творищино, на запасных путях организовал посадку в пустой вагон из сформированного состава для Финляндии.
Около часа ночи поезд двинулся в путь, недолго постоял на станции Белоостров и, пробежав по небольшому мосту через реку Сестра, вырвался на территорию Финляндии. Вахмистр Игнатий Кондратович Карпачев на пять лет покинул свою родину.
18 декабря 1917 года, приехав в Гельсингфорс, генерал Маннергейм с денщиком остановились у старшей сестры Густава Софьи, где провели рождественские праздники. Игнатий сходил на службу в Успенский собор.
26 декабря Густав Маннергейм, оформив нужные документы, теперь как иностранец поехал в Петроград, чтобы лично узнать, как тут развиваются события. Остановившись в гостинице «Европейская», которая стала особым западным миром того времени в большевистском Петрограде, Густав отправился к своему кавалергардскому другу Евгению Гернгроссу на Моховую улицу, 17, где неожиданно встретился с графиней Елизаветой Шуваловой, которая жила здесь после того, как красногвардейцы буквально выбросили ее из особняка на Фонтанке. Гернгросс, живя в Германии в 20-х годах, писал в своих неопубликованных воспоминаниях: «Шувалова подробно информировала своего „друга сердца“ о положении в красном Петрограде и людях, которые готовы были свергнуть большевиков, о провалах и арестах, не забыв тех, кто спрятался „в норах как мыши“». Графиня устроила встречу Густава с главой французской военной миссии в Петрограде генералом Нисселем, но разговор о продаже оружия не имел никаких реальных последствий. В субботу 29 декабря 1917 года, накануне своего отъезда на родину, генерал Маннергейм навестил Литвинова и попросил его передать в пенсионный отдел Генштаба свой послужной список, который он привез из Одессы. Литвинов выполнил просьбу друга.
Несколько позже полковник Литвинов по своим личным каналам передал Маннергейму в Финляндию, что 21 февраля 1918 года тот уволен в отставку с тремя пенсиями: из казны 3761 рубль, из эмеритальных касс: одесской — 859 рублей и финской — 739 рублей в год. На две первые пенсии «белофинского генерала и охранника кровавого Николая» наложил запрет, согласовав это с Лениным, 8 апреля 1918 года нарком по военным делам Л. Д. Троцкий (Бронштейн).
Финскую часть пенсии генерал от кавалерии Густав Маннергейм начал получать в Гельсингфорсе с июня 1918 года.
В серый туманный воскресный день 30 декабря 1917 года генерал-лейтенант свиты Его Величества, георгиевский кавалер барон Густав Карлович Маннергейм, больше русский, чем считают его финны, попрощался с любимым Санкт-Петербургом (генерал не признавал названий: Петроград и Ленинград) и навсегда покинул Россию после 30-летней службы в ее армии.
Революция оборвала его военную карьеру, лишила заслуженной ратными трудами пенсии и почетного положения в русском высшем обществе. Он стал врагом большевизма, но не русских людей.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.