Глава 19 МЕЖДУНАРОДНЫЙ ИНЦИДЕНТ

Глава 19

МЕЖДУНАРОДНЫЙ ИНЦИДЕНТ

– Тараканы, – пробормотал стоящий рядом со мной матрос. В его голосе звучало удивление и отвращение.

Я переступил порог грязного камбуза и посмотрел в угол, к которому был прикован взгляд матроса. По заляпанному полу двигался черный ручеек.

Я впервые оказался «за кулисами» пассажирского судна, и, хотя не ожидал здесь стерильной чистоты роскошных круизных лайнеров, все же камбуз «Замзама» был хуже самых страшных ночных кошмаров.

– Тараканы, – скривившись, повторил матрос.

Они были везде. Особи длиной 5 сантиметров выползали со всех сторон, передвигаясь внушительными отрядами. Они словно стремились покинуть тонущее судно.

– Фу, – сказал другой матрос, случайно заглянувший в камбуз, – здесь воняет.

Двигаясь к трапу, ведущему на верхнюю палубу, я подумал: «Здесь, может быть, и воняет, но страшно подумать, какая поднимется вонь, когда союзники узнают про „Замзам“». «Вторая „Лузитания“» – так они назвали нашу жертву. «Новый акт варварства», – так они описали потопление.

В течение следующих недель история «Замзама» широко освещалась в западной прессе как очередной пример наплевательского отношения немцев к международным законам, – в нее было вовлечено 138 граждан тогда нейтральной Америки. Международный инцидент…

Мы атаковали «Замзам» 17 апреля, прячась под покровом ночи и темнотой западной части неба, в то время как его силуэт отчетливо вырисовывался на фоне первых рассветных лучей. Мы потопили его после терпеливого многочасового преследования, ознаменовав этой операцией временное возвращение в наши первые «охотничьи угодья» – Южную Атлантику. Эта история привлекла к нам всеобщее внимание, мы удостоились статей и писем в «Таймс» и «Лайф».

Один из «писателей» заявил:

– Они зашли слишком далеко, пора их достать.

Их – это значит нас. Выразив свой программный лозунг, этот «писатель», житель Браунвуда, штат Техас, добавил:

– Если эти стервятники хотят связаться с нами здесь, думаю, все техасцы готовы встретиться с ними на полпути.

Связаться! Действительная история потопления этого проклятого египетского судна была воистину фантастична и явилась результатом стечения обстоятельств. Судно, которое мы обстреляли с расстояния 3 мили, было вовсе не тем, что мы считали! «Замзам» стал жертвой совпадения, случайного стечения обстоятельств, чтобы в этом разобраться, следует вернуться в мирный 1937 год к дружественному визиту Рогге в Англию.

Это было королевское лето и королевские мероприятия. Рогге, представлявший Германию на регате шестиметровых яхт, проводимой во время торжеств по случаю коронации короля Георга VI, наслаждался жизнью – Англия принимала немецкие команды с большим гостеприимством. Как не похожа, думал он, была ситуация 1937 года на ту, что сложилась в англо-германских отношениях несколькими годами раньше. А увидев рекламный плакат, приветствующий яхтсменов Германии в Торбее, он выпросил его у торговца газетами в качестве сувенира. Это сослужит хорошую службу англофобам дома, подумал он. Юго-западное побережье Великобритании было окутано аурой подлинного товарищества, и немало стаканов вина было поднято за истинную дружбу между британскими и немецкими морскими офицерами. Именно в это время Рогге получил приглашение посетить колледж военно-морского флота в Дартмуте.

Рогге любил Дартмут. Профессионал в нем восхищался нерушимыми традициями, которые олицетворял этот город, художник и яхтсмен – любовался красотой пейзажей: обширным заливом, маленькими суденышками, покачивающимися на его голубой глади на фоне укутанных пышной зеленью холмов, серыми и бурыми скалами. Только одна вещь удивила его – среди военных кораблей на якорной стоянке находилось два торговых судна, причем явно не первой молодости – с четырьмя мачтами.

– У вас здесь двое чужаков, – сказал он. – Я считал, что сюда заходят только военные корабли.

Директор колледжа мельком взглянул на пароходы, беззаботно пожал плечами и ответил:

– Здесь их можно видеть очень часто. Они, можно сказать, местные. Это пароходы компании «Биби». Мы их нередко фрахтуем. Перевозка войск и все такое, понимаете?

– Конечно, – ответил Рогге и больше не вспоминал об этом до роковой ночи 16 апреля 1941 года.

– Догоняем в сумерках, атакуем на рассвете! – приказал Рогге, когда ему доложили о появлении на горизонте четырехмачтового парохода.

«Догоняем в сумерках, атакуем на рассвете». Старый рецепт, проверенная временем микстура. Этот метод мы неоднократно применяли в Индийском океане, где теперь для нас стало слишком жарко. Но на этот раз было и некоторое отклонение. Никаких предупреждений! Наши снаряды должны сразу попасть в цель, без задержки, которая дала бы противнику преимущество. Быстрый огонь до капитуляции или уничтожения врага.

– Они еще не знают, – сказал Каш, услышав, что противник без огней и флага следует своим курсом – Они ничего не знают о том, какой неприятный сюрприз их ожидает утром.

Мы так долго убегали, преследуемые по пятам англичанами в водах, где сами же раздули нешуточный пожар, что были рады возможности снова стать охотниками. Тем более что перед нами была достойная жертва – лайнер компании «Биби», либо используемый в качестве вспомогательного крейсера, либо перевозящий войска.

Только Рогге, человек, отдававший приказы, не выглядел довольным. Он вспоминал события четырехлетней давности, мирные воды Дартмута, где он впервые увидел такое судно и узнал, как оно используется. «Мы их нередко фрахтуем. Перевозка войск и все такое…»

Первый залп – недолет, второй – перелет, третий разнес в щепки судовую радиорубку, четвертый – и в разных местах на палубе вспыхнул пожар.

И ни единого выстрела в ответ. Непонятно.

Мы продолжали обстрел. Через восемь минут на борту судна противника замигала сигнальная лампа. Нас просили прекратить огонь.

– Прекратить огонь!

Дело было сделано, и мы с легким сердцем направились к подбитому судну. Приблизившись, мы увидели мечущихся по палубе полуодетых людей, среди которых было много женщин и детей. Каждую минуту толпа пассажиров становилась все больше…

Лайнер компании «Биби»? Перевозка войск? Какого черта!

На палубе «Замзама» царила паника. От борта одна за другой отходили шлюпки, но в них были в основном матросы, а не пассажиры.

Боже милостивый! Что же это? И тут я остолбенел, услышав над водами звуки божественного гимна. В одной из лодок кто-то с большим чувством играл на корнете «Ближе к Тебе, Господи».

– Так, – пробормотал кто-то за моей спиной, – я никогда не видел такую толпу на борту британского военного корабля.

Его сарказм был столь же приятен, как соль, высыпанная на открытую рану.

– Дайте мне пистолет, я пристрелю мерзавца! – проревел Рогге, изо всех сил стукнув кулаком по переборке.

«Мерзавец» – худощавый матрос-араб – совершенно спокойно карабкался на нашу палубу. Канат, который мы ему бросили, чтобы привязать переполненную шлюпку, он воспринял как приглашение спасти лично его ценную шкуру и полез вверх, предоставив сорока несчастным болтаться в шлюпке около корпуса «Атлантиса». «Мерзавец» осторожно добрался до поручней, перевалился через них на палубу и с сияющей улыбкой стал благодарить шокированных матросов. Рогге схватился за кобуру. К счастью, ее у него не было.

– Уберите ублюдка с глаз долой, – рыкнул он, – иначе я отправляю его за борт!

Араба, так и не понявшего, что он сделал не так, поспешно и не вполне вежливо отволокли в сторону.

Мы бросили другой конец.

И только тогда увидели флаг. Он уныло повис на развороченной корме «Замзама» – его подняли уже после начала обстрела. Это был флаг Египта.

Мы не могли знать, что лайнер компании «Биби» сменил хозяина только за несколько месяцев до начала войны. Британия продала его Египту, и теперь вместо ожидаемых войск он вез триста двадцать пассажиров, в основном женщин и детей.

В воде вокруг «Замзама» плавали люди – мужчины и женщины, отчаянно боровшиеся за жизнь. Среди них мы заметили женщину, прижимавшую к себе ребенка. Египетская команда так торопилась отойти от судна, что женщина была вынуждена прыгнуть и упала в воду между шлюпкой и тонущим судном. Но даже после этого моряки не посчитали своим долгом подобрать ее с ребенком и продолжали с энтузиазмом грести прочь. Только через несколько минут ее подобрал санитар-американец на плоту.

Спасательные шлюпки по большей части были наполовину пусты – результат паники среди команды. Пассажирам, не получившим помощи, пришлось помогать друг другу.

Хорошо проявили себя американцы – двадцать молодых добровольцев, направлявшихся во французский полевой госпиталь де Голля. Они спасали женщин и детей, вытаскивая их из воды на дрейфующие плоты, пока не была организована спасательная операция. Один из священников устроил отвратительный спектакль. Позаботившись о спасении своей шкуры, он принялся громко вещать, видимо решив таким образом позаботиться о поднятии морального духа общества:

– Это вам Господне наказание за грехи ваши!

Но остальные священнослужители (на борту «Замзама» оказалось много миссионеров) всячески старались успокоить рыдающих женщин и детей, пребывающих в состоянии тяжелого шока.

На палубе «Замзама» меня встретил пожилой британский капитан. Он был угрюм и холоден.

– Почему, черт побери, вы не просигналили раньше? – спросил я. – Чего ждали? Зачем довели до такого?

– Потому что, – горько усмехнулся офицер, – ваш третий выстрел уничтожил нашу сигнальную лампу.

В руке он все еще держал факел, с помощью которого сумел все-таки остановить обстрел. Смит был одним из очень немногих уравновешенных и хладнокровных людей на судне, вторым был молодой египетский курсант, который во время обстрела не покинул капитана. Он сохранял непоколебимое спокойствие и впоследствии, когда остальные его соотечественники осаждали нас петициями с требованием освободить их, как представителей нейтральной страны. И на мостике судна, и в плену он был рядом со своим капитаном.

До встречи со Смитом я и не подозревал, какую «рыбку» мы выловили. Но, сопровождая меня при осмотре судна, он дал некоторые пояснения, посвятив меня в существо проблем, с которыми нам предстояло столкнуться.

На «Замзаме» находилось более сотни священнослужителей двадцати разных вероисповеданий. Также на нем было семьдесят шесть женщин, из них пять беременных. Из тридцати пяти детей на борту некоторые были немногим старше грудничков. Среди пассажиров также была американская санитарная команда, несколько пожилых британцев, жены офицеров, несколько в высшей степени фотогеничных греческих медсестер и одна француженка.

У Смита, насколько я понял, не было особых хлопот с пассажирами. До появления «Атлантиса» они разделились на три враждующие группы: американские миссионеры, желавшие, чтобы бар был постоянно закрыт, американские санитары, требовавшие, чтобы бар был постоянно открыт, и британцы, которые не возражали, чтобы он закрывался в 10.30 вечера.

Многие пассажиры появились на борту «Атлантиса» в ночных сорочках и не успели ничего захватить с собой. Поэтому Рогге отправил меня и Фелера, вручив нам вместо ключа топор, доставить с «Замзама» всю одежду, которую сможем. Я сказал об этом Смиту. Тот криво усмехнулся.

– Какое совпадение, – сказал он, – я как раз планировал костюмированную вечеринку для пассажиров. Ничего официального – просто хотел их немного развеселить. Ирония судьбы, не правда ли?

– Осторожно, посторонитесь! – и через поручни «Атлантиса» перелетела кипа женского нижнего белья.

Рулевой Кросс волком смотрел вверх из ожидавшего катера и хмурился, когда ему на голову сыпалось что-то кружевное и шелковое, но тем не менее он старался поймать легкие лоскутки.

– Аккуратнее! – завопил он. – Надо уважать чужую собственность. – При этом он ловко подхватил какую-то розовую тряпочку, которую ветер вознамерился швырнуть в воду.

Не стану утверждать, что мы очень старались как следует упаковать вещи. Моряки хватали все, висевшее на веревках и вешалках, вытаскивали содержимое ящиков и бросали его в катер.

Старая посудина уже дала сильный крен, и мы боялись, что она в любой момент затонет. Поэтому ни Фелер, ни я не обрадовались полученному заданию и перемещались по судну с максимально возможной быстротой. Внизу в машинном отделении вода с оглушительным ревом врывалась в пробоину, била по переборкам с силой тяжелого молота, клокотала и бурлила вокруг машин. Судно скрежетало и скрипело, крен с каждой минутой становился больше. А потом произошла странная вещь: когда вода достигла уровня 3,5 метра, ее вес распределился так, что судно стало практически на ровный киль. Это дало нам возможность провести на нем еще четыре или пять часов и, уже не обращая внимания на тараканов, опустошить его кладовые. Мы доставили на «Атлантис» фруктовый сок и лобстеров, мороженых гусей и уток. И естественно, мы не забыли о содержимом бара.

Конечно, мы поймали не ту дичь, но раз уж поймали, следовало взять с собой все, что можно.

По пути в Европу на борту блокадопрорывателя «Дрезден» американцы начали протестовать против условий своего содержания. Они особенно подчеркивали тот факт, что покинули «Соединенные Штаты на борту невооруженного судна под флагом невоюющего государства». А нам египетские офицеры передали многословную петицию, в которой утверждали, «что Египет до сегодняшнего дня является невоюющим суверенным государством. По международным законам „Замзам“ является нейтральным невооруженным судном».

Почему же, если уж «Замзам» был захвачен по ошибке, мы его потопили? Какое право мы имели решать его судьбу? С какой целью мы уничтожили пассажирское судно? Для нас ответ был вполне ясен. Египет был воюющим государством, поскольку не сумел вести себя как невоюющее. На его территории находились базы, и он предоставил свою территорию для войск стран, находящихся в состоянии войны с Германией. А сделано это было с охотой или нет, вопрос другой и особого значения не имеет. Это «нейтральное» судно подчинялось текущим приказам адмиралтейства, не выполнило условие о том, что нейтральные суда должны быть освещены ночью, да еще и везло контрабанду. Мы установили, что «Замзам» вез далеко не одних только миссионеров, американских санитаров и медсестер. На борту у него имелось 10 000 баррелей нефти и 100 американских грузовиков. Груз шел в Кейптаун и, судя по маркировке, был предназначен для использования страной, находящейся в состоянии войны с Германией.

Иными словами, приз был вполне достойный, хотя Рогге быстро понял, какие сложности явятся следствием нашей акции. Они представлялись труднопреодолимыми. Египетское судно – это одно, а американские пассажиры – совсем другое, особенно в то время, когда администрация Соединенных Штатов пользуется любой возможностью, чтобы обратить подобные ситуации на пользу своей политике поддержки Великобритании.

Незадолго до встречи с «Замзамом» мы получали продовольствие с «Дрездена», и теперь Рогге назначил еще одно рандеву, чтобы завершить процесс. 18-го мы передали туда пассажиров «Замзама».

Но все это было после, а пока все «пленные» были с нами, и мне предстояло встретиться с ними лицом к лицу.

Следует отметить, что у некоторых из них были весьма своеобразные представления о нас. Я слышал, как один из них предсказывал, что мы их доставили на борт только для того, чтобы убить и тем самым уничтожить свидетелей.

Я понимал, конечно, что мы не должным образом представились. Вряд ли побудка, сыгранная 5,9-дюймовыми орудиями является наилучшим способом начала дня.

Ко мне подошли две американские девушки. Их лица выражали крайнюю степень беспокойства.

– Как хорошо, что вы говорите по-английски, – сказала одна, – покажите, пожалуйста, где здесь есть апельсины.

Апельсины! Они были от нас так же далеки, как и солнечная Испания. Где есть апельсины? Уж точно не на «Атлантисе».

– Что же нам делать? – расстроились американки. Они были в полном недоумении, явно не понимая, как можно существовать без апельсинов.

Этого я не знал. Как выяснилось, американские девушки обладали неутолимой жаждой апельсинов, но я не мог им помочь утолить ее. Если не считать добычу с «Тирраны», мы сами не пробовали этих сочных фруктов вот уже целый год.

Я шагал по палубе, заполненной пассажирами и их личными вещами. Многим из этих людей пришлось пройти через немыслимые испытания во время обстрела лайнера. Одна мама надела на своего мальчонку лет шести спасательный жилет и тащила его за собой в воде. Мальчик, как мне показалось, не пострадал, наоборот, воспринял все происшедшее как грандиозное приключение, но его мать, как и многие другие пассажиры, была в шоке.

Глава американской санитарной команды был одним из трех тяжелораненых. Он лежал внизу – в корабельном лазарете. Осколок снаряда разворотил бедро этого симпатичного жителя Нью-Йорка, но его товарищам пришлось силой заставить египтян взять его в свою шлюпку.

Тут же находились и другие выдающиеся личности, к счастью не получившие ранений. Это господин Дж. В. Мерфи, тогда один из издателей «Форчун», и доктор Д. Э. Граффхантер – главный топограф Индии.

– Что вы задумали? – спросил я.

Между двумя вооруженными матросами стоял несколько растерянный и встревоженный пассажир.

– Он фотографировал, – сказал один из матросов и в качестве доказательства протянул мне камеру.

– Как вас зовут? – поинтересовался я.

– Шерман. Дэвид Шерман.

– Кто вы? – Он мог быть миссионером, санитаром или еще кем-нибудь. Пассажир слабо улыбнулся.

– Я фотограф. Снимаю для «Лайф».

Ну конечно же Дэвид Шерман. Фоторепортер «Лайф»! Будучи не слишком умелым, но старательным любителем, я был восхищен возможностью увидеть за работой талантливого профессионала. К очевидному неудовольствию матросов, камера была торжественно возвращена Шерману, и мы оба стали снимать финальные сцены потопления нашей ошибочной жертвы.

«Замзам» ушел под воду быстро. Мне показалось, что судно было радо отправиться на вечный покой.

В точку рандеву с «Дрезденом» мы шли под аккомпанемент гимнов, распеваемых миссионерами, и нашей собственной «Атлантической специальной» – старой немецкой народной песни, пришедшей к нам с парусного учебного судна, которым раньше командовал Рогге. Когда мы пели, наши пассажиры хранили молчание и, казалось, не слишком понимали, о чем речь.

Один из них с любопытством спросил:

– Не могли бы вы сказать, что означают слова этой песни и на мелодию какого из нацистских маршей она написана?

И я торжественно повторил бессмысленные рифмы:

Добрый вечер. Доброй ночи. Предлагающий розы.

Покрытый гвоздиками.

Завтра утром, если Господь пожелает,

Ты проснешься.

Любопытный пассажир очень внимательно выслушал меня и нетерпеливо переспросил:

– Да, я слышу, но что здесь имеется в виду?

– Если честно, – ответил я, – понятия не имею.

Только намного позже, после длительных размышлений, мне показалось, что я понял смысл, который удивительно точно соответствовал нашим обстоятельствам. Никто из нас этого раньше не замечал.

Рогге, понимая, какое влияние будет иметь инцидент с «Замзамом» на формирование американского общественного мнения, повторил свое обещание, что пассажиры будут или переданы по пути на нейтральное судно, или высажены на берег в нейтральном порту. Он уже предвидел реакцию прессы на нашу последнюю победу.

Но нам не пришлось сдержать обещание. Через три или четыре дня после того, как мы расстались с «Дрезденом», было получено кодированное сообщение от «вышестоящего командования», в соответствии с которым, в нарушение всех прежних инструкций, «Дрездену» было предписано следовать в оккупированную Францию. Рогге был очень зол из-за этой неожиданной перемены в политике, предчувствуя, что его обещание и его точка зрения, записанная мной в корабельный журнал, станут причиной сурового взыскания для нас обоих.

Каковы бы ни были мнения относительно военного аспекта проблемы и риска использования судна снабжения, такого как «Дрезден», для доставки пленных в нейтральный порт, я до сих пор уверен, что было бы намного лучше, если бы мы выполнили свое первоначальное обещание. И даже риск потерять «Дрезден» из-за интернирования или блокады мог бы считаться оправданным. Даже не принимая во внимание гуманитарную составляющую проблемы, выполнение обещания диктовалось практической целесообразностью. Нарушив слово, мы навлекли на себя всеобщее презрение. Поэтому мы с особенным нетерпением ожидали информации о судьбе «Дрездена» и с облегчением узнали о его благополучном прибытии на территорию оккупированной Франции.

Рогге говорил:

– Подводники редко дают себе труд разобраться, какой груз перевозит вражеское судно, а мина, та вообще слепа.

Путешествие домой оказалось довольно неприятным для пассажиров «Замзама». Оно продолжалось пять недель, на протяжении которых они жили впроголодь, в антисанитарных условиях, и подчинялись дисциплинарным правилам, бывшим вынужденно суровыми, потому что мы смогли выделить только полдюжины матросов для укрепления команды «Дрездена», и они должны были контролировать многократно превосходящих их по численности пленных.

Перед уходом «Дрездена» я дал Шерману записку с адресованной военно-морским властям просьбой – как раз на случай, если они изменят свою позицию относительно нейтрального порта назначения, – позволить ему сохранить фотографии, которые он в моем присутствии сделал на рейдере. Они были совершенно безобидны. У военно-морских властей сложилось другое мнение, и фотографии были конфискованы.

Зато другие фотографии, о существовании которых я не подозревал, опасные изображения «Атлантиса», снятые им во время обстрела, Шерман сумел провезти в Америку. Одна из них и помогла капитану «Девоншира» идентифицировать нас при роковой для нас встрече.

Когда «Дрезден» скрылся из вида, все с облегчением вздохнули. «Замзам» оказался для нас явным перебором. Напряжение, связанное с надобностью обеспечить всем необходимым такое количество женщин и детей, да к тому же «нейтралов», было слишком уж сильным.

Пигорс одобрительно заметил:

– «Атлантис» никогда не был таким опрятным, да и таким спокойным тоже. Строго установленный порядок, – добавил он, – начинаешь ценить только тогда, когда приходится некоторое время обходиться без него. Не говоря уже о вечной головной боли – кормежке тридцати пяти малышей…

Но эпопея с «Замзамом» еще не окончилась. Облегченно вздыхая при виде удаляющегося «Дрездена», мы не могли не почувствовать острый и очень неприятный запах.

– Эта жуткая вонь, – заметил я, – становится все сильнее. Все начиналось с легкого запашка, но теперь он превратился в сущий кошмар. Создается впечатление, что вонь идет от вентиляторов. Что, черт возьми, это может быть?

– Не удивлюсь, – мрачно предсказал Фелер, – что скоро мы все умрем.

Вонь превратилась в самую насущную проблему. Она постоянно усиливалась и быстро стала невыносимой. Уже четверо суток «детективы» обследовали корабль. Сначала мы решили, что в вентиляционных шахтах каким-то образом появились дохлые крысы. Мы уже однажды обнаружили труп грызуна в мешке с почтой. Сдохшая крыса поздно поняла, что номера «Эсквайра» совершенно недостаточно для поддержания в ней жизненных сил. Мы начали искать, обследовали все, что могли, но результата не было. А вонь продолжала усиливаться.

Я уже не помню, кто установил истинную причину распространившейся по всем помещениям корабля вони. Но в конце концов след привел к мешку, доставленному нами с «Замзама», в котором содержались карты, флаги, компасы и так далее, он был оставлен на прогулочной палубе, чтобы позже его разобрать.

Кто-то запихнул туда три или четыре десятка мороженых тушек гусей из рефрижераторов «Замзама». Трупы почти сорока гусей в разных стадиях разложения лежали у заборных отверстий наших вентиляторов.

Фу!

Вскоре эпизод с «Замзамом» стал просто не слишком приятным воспоминанием о нервном напряжении и страхах, которые нам довелось пережить лунной ночью в Южной Атлантике.

Настала наша очередь узнать, какие ощущения испытывает дичь, находящаяся под ружьем охотника.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.