ВЕЛИКИЙ, ИЛИ ТИХИЙ

ВЕЛИКИЙ, ИЛИ ТИХИЙ

В субботу 8 января вышли в Тихий океан. Ветер крепкий, северо-западный. Пасмурно. Кривая барометра ползла кверху, но вскоре стала падать, а ветер перешел на западный, потом к югу, набирая постепенно силу. К пяти часам утра 9 января восточный ветер достиг штормовой силы, зыбь быстро возрастала.

Молим морского бога прекратить свои забавы. Судно качает и с борта на борт и с носа на корму. Вода в трюмах прибывает. Заклинило руль. Новое испытание, ниспосланное нам, мы совсем не заслужили. Остановили машину. Через полчаса механики устранили неисправности, и мы снова легли на прежний курс. Ветровая волна усилилась. Мы приближались к центру циклона.

Когда наше отнюдь не маленькое судно поднималось на волнах, часть днища оголялась и словно повисала в воздухе. В стремительном своем падении, коснувшись воды, судно испытывало удары, потрясавшие его до основания. Когда оголялся винт, машина освобождалась от связывающих ее сил, и грохот дизеля врывался в рев разбушевавшейся стихии.

Временами корабль зарывался в белую кипящую пену. Сотни тонн воды обрушивались на палубу, и неопытному человеку могло показаться, что судно никогда больше не всплывет на поверхность. Но вот кос судна опять возникал среди волн, стремительно поднимался вверх, и вода с шумом сбегала в океан через штормовые шпигаты. Вахтенный штурман записал в судовой журнал: “Жестокий шторм, 11 баллов. Зыбь до 9 баллов”. В такую погоду мало кому удается заснуть после тяжелой вахты. Спать приходится по-особому, упираясь ногами в стенки каюты.

Чтобы предохранить корпус корабля, изменили курс к югу. Хотя и адски качает, однако удары прекратились. А ветер все крепчает. К шестнадцати часам 9 января он достиг ураганной силы. Теперь речь шла о том, чтобы сохранить корабль от гибели.

Старпом Петр Николаевич проверил запасы воды и продовольствия в спасательных шлюпках. Добавили мясных консервов и галет. Петр Николаевич и боцман Павел Пономарев, помогавший старпому, прекрасно понимали, что спустить шлюпки в ревущее и грохочущее море вряд ли удастся. А я, расположившись между телеграфом и стенкой рулевой рубки, размышлял о надвигающейся катастрофе.

Корпус не выдержит… Насосы не справятся с откачкой воды. Погибнет судно, люди. Кто же виноват? Конечно, капитан. По тем временам он ни с кем не делил вины. Недоглядел, не предусмотрел, не распорядился… - все он, капитан. “Но, черт возьми, разве не предупреждал я начальника пароходства о недоброкачественном ремонте, не просил лесного груза до порта назначения?” - доказывал я кому-то невидимому. И тут же с досадой себе: “Ну и кусай теперь себе локти и утешайся тем, что ты все это предвидел и не мог ничего изменить”.

Заглядывая вперед, оговорюсь, что через полтора десятка лет приказом министра ответственность капитана за аварию разделили между всеми лицами, участвующими в подготовке судна в рейс.

Но вернусь к тем штормовым временам. Петр Николаевич с трудом открыл дверь, прижатую ветром, и вошел в рубку. В это время судно стремительно повалилось на борт, он, не удержавшись, поехал по мокрому настилу и очутился у меня в объятиях.

- Запасы в шлюпках, на местах, - сказал он, отдышавшись,- и аикерки с водой.

- Лево руля судно не слушает, лево не идет! - испуганно крикнул рулевой. - Смотрите, я положил руль лево!

Действительно, аксиометр показывал всего пять градусов, и судно катилось вправо… Мы встретились со старшим помощником взглядами.

По-прежнему дул ветер от востоко-северо-востока ураганной силы. Огромные серо-зеленые волны поднимались и справа и слева, и по носу и по корме. Барометр продолжал падать.

Что делать? На этот вопрос должен дать ответ капитан, и дать немедленно.

Громко и тревожно зазвонил звонок машинного телефона. Старпом взял трубку.

- Насосы не берут воду. Уровень воды в носовых трюмах поднимается.

Судно сделалось игрушкой волн и ветра. Плавучесть его будет ухудшаться с каждым часом.

- Пойдемте посоветуемся, что делать, - обратился я к стармеху.

Судовые часы показывали без трех минут час ночи.

В каюте мне запомнились бархатные зеленые занавески на окнах, ложившиеся при качке почти горизонтально, и пенные потоки воды, катавшиеся с борта на борт. Что-то скрипело и постукивало внутри теплохода, словно он охал и просил помощи.

- Виктор Иванович, - без всякого вступления спросил я, - вы можете починить руль?

- Ничего не могу сделать… Даже не могу понять, в чем дело. Дьявольщина какая-то!

Стармех был бледен. На щеке темнело большое пятно машинного масла.

- Вы даже не надеетесь отремонтировать руль? Даже не указываете срока?!

- Какой срок? Если бы я знал, что ремонтировать! Руль где-то заклинило, но где?

- Что же вы предлагаете?

- Вызвать спасательный буксир и возвращаться обратно в Акутан. Необходим водолазный осмотр.

- Как думаете вы, Петр Николаевич?

- Я присоединяюсь к стармеху.

Теперь мне надо сосредоточиться и подумать как следует. Конечно, оставаться в таком беспомощном положении без надежды на исправление руля глупо. Болтаться поплавком на вздыбленном Тихом океане! Надо вызывать спасательный буксир немедленно… “Но все ли ты продумал, капитан?” - задал я вопрос себе. И вдруг пришла мысль; а если мы повернем на обратный курс, на запад, ветер нам будет в правый борт. Значит, руль придется откладывать вправо, а вправо он работает. Да, правильно. Так и сделаю. Чем ближе мы подойдем к Акутану, тем дешевле обойдется государству буксировка. Я снял трубку телефона. Посмотрел на часы: 1 час 20 минут.

- Мостик слушает.

- Полный ход. Курс двести семьдесят. Руль право, разворачивайтесь, я сейчас иду.

Перед моими глазами прошли все товарищи по теплоходу - матросы, мотористы, механики, штурманы. Буфетчица Варвара Андреевна, мальчишки - палубные ученики. Все они верят, что капитан знает, что делает. Почетное звание Героя Советского Союза еще больше заставляет верить. Некоторые из них сейчас спят, другие стоят на вахте на палубе и у машины.

Несмотря на утомительную качку, все механизмы действуют четко и непрерывно. Но почему руль работает лишь в одну сторону?..

Когда судно развернулось курсом на остров Акутан, условия, как я и предполагал, изменились. Судно слушалось.

51 был на ногах почти двое суток и теперь, когда напряжение спало, присел на дерматиновый диванчик в штурманской и мгновенно уснул.

В шесть утра меня разбудил старпом. Я сразу вскочил.

- Руль перестал заклиниваться,- сказал он, радостно улыбаясь.

- А что с ним было?

- Неизвестно. Может быть, повернуть? - посоветовал старпом. - Ветер немного утих, и волна стала меньше.

Действительно, волна заметно уменьшилась. Подумав, я приказал ложиться на прежний курс. Спустившись в каюту, взял лежавшую на столе телеграмму с вызовом спасательного буксира и спрятал ее в ящик стола. Сейчас она, написанная по-английски, лежит перед моими глазами. Сколько было переживаний и раздумий, пока я решил написать эту телеграмму, так и не переданную.

Отлегло от сердца. Идем вперед. Чувствую движение всем своим существом. То, что было недавно, вспоминается как дурной сон.

Однако ветер не утихает. Наоборот, снова стал набирать силу. Правда, ветер юго-западный, дует в корму с правого борта, значит, попутный. Стремительная качка не прекращается ни на один миг. Каждую минуту судно переваливается с борта на борт восемнадцать - двадцать раз.

Около часа ночи я с книгой в руках лежал на койке. Задремал. В головах горел ночничок, освещая слабым светом каюту. Проснулся от легкого щекотания. Сначала не мог понять, в чем дело. Но потом увидел огромную крысу, сидевшую в ногах на деревянном ограждении койки. Она осторожно скусывала кожу на моей пятке. Я шевельнулся. Мерзкое животное мгновенно исчезло. Необыкновенный случай. Мне не приходилось даже слышать о подобном нахальстве. Крысы на судах не редкость, удивляться вроде нечему. Но обычно они живут где-то внизу, в скрытых от человеческого глаза местах… Питаются крысы съедобными грузами в трюмах и запасами провизии экипажа.

8 этом рейсе мы везли несъедобный груз. А вся наша провизия хранилась в судовом холодильнике. Забраться туда они не могли. Видимо, оголодали и осмелели. В Америке придется уничтожать их отравляющим газом.

…Ночью радист Лукьянчиков неожиданно вручил телеграмму: “SOS. Широта 53 - 12, долгота 160 - 45. Окажите помощь, судно погружается в воду. Пароход “Тымлат” КМОР. Москаленко”. И сразу же еще одну телеграмму: радистка “Тымлата” прощалась со своей дочкой.

Телеграммы потрясли меня. Марк Сергеевич Москаленко вышел на своем “Тымлате” через две недели после моего отплытия.

Только в Портленде мы узнали, что произошло в те дни у берегов Камчатки. 7 января “Тымлат” прошел Первый Курильский пролив. В Тихом океане на крупной волне от северо-востока судно стало испытывать сильные удары, появилась течь, а груз увеличивал стремительность качки. 9 января качка продолжалась. Трюм быстро заполнялся водой, и судно получило большой дифферент на нос. Около полуночи 11 января 1944 года шторм достиг силы урагана. В четыре часа утра волной сорвало брезент и лючины с лазового люка. Сорвало брезент и вскрыло люк номер один. Это привело к полному затоплению трюма.

На аварийный сигнал откликнулись пароходы “Киев” (капитан Г. Макаров) и “Выборг” (капитан Б. Гришин). Кстати сказать, оба - мои однокашники. Приступили к спасательным работам. Делались попытки буксировать “Тымлат”, но буксиры лопались. Якорные клюзы тонущего парохода были почти в воде, ступица винта оголилась. С подветренного борта спустили спасательный плот, на него сошли девять человек. Плот быстро отнесло от парохода. В это время капитан Москаленко дал SOS.

…Тихий океан продолжал бушевать. Временами ощущаем сильные удары волны. Вода из отливных отверстий вытекает ржавая, коричневая, с примесью руды. Ход не уменьшаем.

Удивляюсь я крепости нашего теплохода. Ленинградские судостроители построили лесовоз на славу. Если бы все испытания - авария и этот тяжелый переход - пришлись на долю американского судна типа “либерти”, оно давно бы разломилось. А мы вот идем и поломанные и потрепанные, а все же движемся вперед.

11 января в полночь мне удалось определить свое место по луне. Оказалось - левее курса на тридцать восемь миль и на двадцать четыре мили позади. Конечно, луна слишком легкомысленный объект для астрономических определений. За малейший просчет можно поплатиться серьезной ошибкой. Но когда нет ни звезд, ни солнца, а место весьма предположительно, то и луна - астрономическое светило.

В шесть часов утра Петр Николаевич взял секстаном несколько звезд. Горизонт оказался хороший. По трем звездам место получилось отличное. Три линии пересекались почти в одной точке. Расхождение с лунным определением - пять-шесть миль. Тоже неплохо.

Жизнь на судне невеселая. Однако если радио приносило вести о победах над фашистами, все ходили с поднятыми го-лозами и радостно делились друг с другом услышанным.

13 января и море и ветер поутихли, однако качка продолжается. Ветер дует то с севера, то с юга, то с востока. Начались туманы, видимость совсем плохая, всего сто - двести метров. Даем сигналы.

14 января большая неприятность: вышел из строя гироскопический компас, перешли на магнитный - древнейший мореходный прибор, по которому плавали еще наши далекие предки. Хорошо, что неполадки гирокомпаса удалось устранить.

15 января утром видимость опять ухудшилась до двухсот метров. Последнее астрономическое определение - в четыре часа утра. Еще одна неприятность: оказывается, у нас нет характеристик входных радиомаяков. Радиомаяки здесь сильные, и даже с помощью нашего устарелого пеленгатора мы могли бы за сутки до подхода “ухватиться” за берег и рассчитать свое место, хотя бы и не совсем точно. Увы, надежды даже на приблизительное определение при входе в залив рухнули. Радист и штурманы пробуют пеленговать, пытаясь нащупать нужные нам входные радиомаяки, однако безрезультатно. Видимость по-прежнему из рук вон плохая. Идем самым малым ходом.

Уже сутки я не ухожу с мостика. Мое черное кожаное пальто набухло влагой и основательно тяжелит плечи. Может быть, вернее повернуть обратно и дождаться улучшения видимости? Из головы не выходит недавняя авария парохода “Узбекистан”. В прошлом году он шел из Портленда в Сиэтл. У входа в пролив Хуан-де-Фука (на канадском берегу) пароход погиб на камнях.

Итак, мы медленно продвигаемся вперед при плохой видимости, останавливаясь каждый час, измеряя глубины лотом Томсона. Идем, что называется, на ощупь… Вдруг справа из тумана нам навстречу вышло большое груженое судно. Американец. Он шел параллельным курсом - это укрепило мою уверенность.

Мы разошлись всего в сотне метров.

Не замечаю, как сменяются вахты, не замечаю, что не завтракал и не обедал. Буфетчица приносила горячий кофе на мостик, я пил, обжигаясь и не отводя глаз от моря.

- Константин Сергеевич, вроде бы обратно повернуть время, - деликатно посоветовал старпом, - берег совсем близко, вон водоросли плывут, трава какая-то…

- Еще немного, Петр Николаевич, - отозвался я.- Должен открыться берег.

Положение действительно тяжелое. Наступает темнота. Если бы не встречное судно на параллельном курсе, я, наверное, не выдержал бы и повернул в море. На мостике тихо. Несколько человек молча прислушиваются и приглядываются. Здесь и вахта и подвахта. Даже радист, обладающий острым слухом, пытается услышать туманный сигнал маяка. Слышно, как шлепают по воде лопасти полуоголенного винта, шумит разрезаемая форштевнем вода.

И вдруг меня ударило будто сильным током - слева увидел проблеск маячного огня. Он открылся на высоком берегу.

- Маяк, пеленг, быстро!

Старпом бросился к пеленгатору. Он тоже увидел огонь.

- Двести восемьдесят четыре! - сразу же раздался его голос.

Мгновение понадобилось, чтобы проложить пеленг на кар-

те. Все правильно, мы входим в пролив Хуан-де-Фука. Открывается еще один маяк, теперь на правом берегу. Место хорошее, вошли в пролив удачно. Еще десять минут - и теплоход очутился будто в другом мире: справа и слева горят десятки огней, над головой ясное небо, видны звезды. Ни тумана, ни облаков. И без пеленгов понятно, что мы находимся в безопасности.

Вскоре отдали якорь в Порт-Анджелесе, там, где предписывала лоция. Оставив на мостике старшего помощника, я спустился в каюту, без сил свалился в кресло и долго сидел, не замечая, как с намокшего пальто на ковер стекали ручейки.

Только что все силы были напряжены до предела. Я не замечал времени. Не будь этого творческого подъема, нельзя было бы продержаться такое длительное время на ногах без сна и отдыха.

Приходилось удивляться, с каким спокойствием мои товарищи по плаванию выполняли свои обязанности. Наши палубные ученики, впервые попавшие в морскую передрягу, выдержали экзамен отлично. Стояли, без всяких скидок, на вахте, выполняли любую работу под руководством боцмана Пономарева. А машинная команда! Ни одной поломки, ни одной остановки двигателя по ее вине.

Вскоре на борт прибыл санитарный врач. Через тридцать минут все формальности были закончены, и мы снялись с рейда Порт-Анджелеса и отправились в порт Такома для выгрузки остатков руды. Всю ночь шли под проводкой лоцмана. В десять утра наш теплоход стоял у причала; прибыли таможенники и портовые власти. Все прошло гладко, без всяких осложнений. Весь экипаж получил специальные карточки, которые будут официальными документами при пребывании на американском берегу. Началась выгрузка руды.

Наш теплоход должен был следовать после выгрузки в порт Портленд на реке Колумбия. Бар Колумбии опасен, фарватер на реке узкий и извилистый. Естественно, мы не могли идти в плавание с неисправным рулем.

Все мои опасения я высказал капитану, известному полярнику Александру Павловичу Бочеку. Он был здесь “старшим на рейде”.

Я просил водолазный осмотр перед переходом в Портленд. Александр Павлович сразу согласился. Вместе с инженером Мартисовым, работавшим в Сиэтле в числе советских представителей, и Николаем Врызгиным, помощником Бочека, мы вернулись в Такому. Инженер Мартисов тут же направился в рулевую. Включили электрический привод руля. Мартисов положил руль на борт вправо, потом влево. Руль работал.

- Я гарантирую благополучный переход в Портленд, - сказал Мартисов. - Ваше беспокойствр необоснованно, капитан.

Я вспылил - слишком свежи были воспоминания о переходе.

- Я повторяю: покуда не буду знать причину заклинивания руля, из Такомы не уйду. Я и так достаточно рисковал.

- Водолазы дорого стоят.

- Теплоход и люди стоят дороже.

В конце концов я добился осмотра руля и всей подводной части. Брызгин отвез меня на своей машине в Такому. На теплоходе мы поужинали и разговорились.

Оказалось, что Николай Брызгин плавал старпомом на танкере “Майкоп” (капитаном был Анатолий Васильевич Левченко), потопленном японскими бомбардировщиками у берегов острова Минданао в конце декабря 1941 года.

- Одна из бомб попала в штурманскую рубку и радиорубку. Радист Женя Дианов был убит в своем кресле у телеграфного ключа. Меня ранило. Осколками ранило еще пять человек из команды.

- Как вы попали в Минданао? Ведь это Филиппины?

- Возвращались во Владивосток из порта Сурабай на Яве, и нас застала война. Японцы объявили войну Америке, Англии и Голландии.

- Но ведь с нами Япония не воевала.

- Мы тоже так думали: ведь у нас на корме был поднят флаг Советского Союза и на палубе мы нарисовали флаги, чтобы летчики видели. Однако ничего не помогло. Бомбили, и не один раз.

Сколько было таких случаев на Дальнем Востоке!

- Самое страшное, - сказал Николай Брызгин,- безнаказанность: ведь у нас никакого оружия. Анатолий Васильевич, наш капитан, делал все, что мог: уклонялся от бомб, беспрерывно маневрировал. Меня до сих пор трясет от злости, когда я вспоминаю японских летчиков, хладнокровно уничтожавших безоружных людей…

- Танкер погиб?

- Двадцать шестого декабря сорок первого года наш “Майкоп” разломился посередине и ушел под воду. На спасательной шлюпке экипаж добрался до берега. Я был ранен и в эти дни находился в госпитале.

- Как отнеслись к вам, потерпевшим кораблекрушение, местные власти? Ведь там были и американские войска?

- Грешить не буду, власти приняли нас радушно. Однако никто не мог отправить нас на родину - шла война. Но когда пришли завоеватели-японцы в мае сорок второго года, начались издевательства. Дело доходило до рукоприкладства. Даже капитану пришлось почувствовать отношение самураев. Однажды солдат ударил его и пытался пригнуть голову: ему показалось, что он недостаточно почтителен перед офицером - лейтенантом. Кормили отвратительно, в пище часто попадалось битое стекло.

- Надо было сообщить нашим людям.

- Пытались, хотели отправить телеграмму в Токио, советскому послу, но японцы запретили. Они устроили поголовный допрос всей команде. Все пытались выудить хоть от кого-нибудь признание, что “Майкоп” потопили американцы. Устанавливали правила поведения и предупреждали, что за малейшее нарушение будут “бить морду”. Наши моряки вели себя достойно. Приказы капитана выполнялись беспрекословно, никто не подписал извращенных показаний на допросах, несмотря на всякие ухищрения японцев.

Поздно вечером я проводил Брызгина в Сиэтл. Когда вернулся, решил обойти теплоход. Мне показалось, что я нахожусь в заколдованном царстве. Все мои товарищи, кроме вахтенных, крепко спали. За много дней спали раздетые, под простынями. Из каждой каюты доносился богатырский храп.

Как надо устать моряку, чтобы он не сошел на берег в иностранном порту!..

Водолазы обнаружили, что три бронзовых болта подшипника оторвались и концы их выходят между пером и рамой рудерпоста. Каждый из них при сотрясении мог вывести из строя руль. В этом и была причина заклинивания. Хорошо, что я проявил упорство, добиваясь осмотра руля.

Руду выгрузили тщательно, до последней лопаты.

Прибыли портовые власти оформить отход. Мы идем в Сиэтл для пополнения топливом. По готовности тронулись к выходу в море. В десять часов вечера 20 января лоцмана снял подошедший катер, и мы легли курсом на плавмаяк Колумбия. Шли без малого сутки. Погода прекрасная, плавание, как мы говорили, “курортное”.

…Плавучий маяк хорошо виден. К нам приближается лоцманский бот, белый, с развевающимся звездным флагом. Наш теплоход ложится в дрейф, и по штормтрапу поднимается худощавый жизнерадостный человек в форме морского офицера. Это лоцман.

Первые слова после обычных официальных вопросов:

- Вы слышали, капитан, что ваша армия добилась новых побед на фронте и немцам снова здорово всыпали?

Лоцман протягивает мне пачку свежих газет и журналов- такова традиция - и, отправившись в рулевую рубку, неожиданно командует по-русски:

- Полный ход, право на борт!

Наш теплоход далеко не первое судно, которое проводит этот лоцман, и он успел хорошо усвоить некоторые командные слова на русском языке.

Судно вошло в устье большой американской реки. Когда оно проходило бар, лоцман сказал мне, указывая на низкие берега с бесчисленными отмелями:

- Здесь нашли себе гибель в разное время семьдесят судов, их занесло песками. Недавно погиб и советский пароход “Вацлав Боровский”.

Об этой аварии я был наслышан еще во Владивостоке. Ее разбирали в Моринспекции совместно с капитанами стоявших в порту судов. Помню, что авария казалась мне очень странной. Большой пароход “Вацлав Боровский” выходил с грузом из реки в море. Б порту Астория приняли на борт морского лоцмана, который и повел пароход к выходу. Американец уверил капитана, что погода благоприятствует выходу в море. Когда судно прошло десятый буй и все опасности остались позади, лоцман решил повернуть обратно и сделал это самовольно, без согласования с капитаном. “Лучше возвратиться на рейд порта Астория, - сказал он. - Погода!” Полагаясь на опыт лоцмана, капитан не протестовал. Да и поздно было возражать, судно ложилось на обратный курс. Получилось, что “Вацлав Боровский” свернул с безопасного пути в узкость. Ночью на приливном течении ветром и зябью судно выкинуло на отмель, и через несколько часов пароход разломился на три части.

Был ли добросовестным человеком этот американец? Меня авария “Вацлава Воровского” насторожила, и я постарался как следует изучить предстоящий путь.

Все чаще встречались рыбацкие лодки - парусные и моторные, выкрашенные в разные цвета. С лодок нас приветствовали люди, махая шапками.

Лоцман предупредил:

- Сейчас подойдем к карантинной станции. На борт должен подняться доктор. Старику пошел седьмой десяток. Спустите, пожалуйста, парадный трап - доктору чертовски трудно взбираться по штормтрапу.

Седой бодрый старичок - карантинный врач - быстро закончил оформление необходимых документов, радушно попрощался с нами и покинул борт.

Еще несколько часов пути по извилистой большой реке с живописными берегами. На карте я увидел: один из притоков назван Русским. И здесь побывали русские в давние времена.

После крутого поворота сразу открывается порт. Минуем знаменитые верфи, где в рекордно короткий срок строят огромные океанские суда. На берегу разбросаны громадные цистерны компании “Стандарт ойл”. Бросаются в глаза яркие американские рекламы. У причалов множество судов. И среди них немало с флагом Советского Союза. На фок-мачтах этих судов по международному обычаю поднят в знак дружбы американский флаг. Люди на берегу и на пароходах, мимо которых мы проходим, оживленно приветствуют советский теплоход, благополучно пришедший в порт. Эти приветствия не случайны. Соединенные Штаты - морская держава. Значение торгового флота там огромно. Американцы знают трудности морской службы и с уважением относятся к морякам.

Наш теплоход швартуется. И вот мы снова ощущаем под ногами твердую землю, на этот раз штата Орегон.