КАДРЫ

КАДРЫ

Что из себя представляли чекисты времен революции и Гражданской войны, сужу по отцу с матерью. В основном это были преданные народу, самоотверженные и глубоко бескорыстные люди. Век их оказался недолог. Многие погибли в борьбе с контрреволюцией, белой армией, махновцами, антоновцами, басмачами. Немало скончалось от чахотки, тифа, рака, параличей, которые они приобрели от непосильных перегрузок. А тот, кто остался жив и здоров с появлением культа И.В. Сталина, либо «перестроился» (и такие были), либо отходил от государственных дел, либо как член какой-нибудь «антисоветской, вредительской, террористической, диверсионной организации или агент английской, немецкой, польской, французской, американской, турецкой, японской разведок» навсегда исчезал.

На смену им шли бездумные исполнители. Ягода, Ежов, Берия, Меркулов — бывшие руководители госбезопасности — требовали от своих подчиненных беспрекословного исполнения, и кадровый состав НКВД — НКГБ в основном был подобран угодливый, готовый отличаться даже на кровавых делах. Говорили, что между отделами шло негласное соревнование: кто больше арестует, посадит или расстреляет.

В органах было более высокое материальное и финансовое обеспечение, а командовать и допрашивать, — это не пахать, сеять, строить, вот и втерлось сюда немало прихлебателей.

Таких сотрудников к своему приходу в Министерство госбезопасности не застал. Хотя некоторые еще и тогда сохранились на среднем и высшем уровнях.

Серьезное и, я бы сказал, более справедливое и толковое пополнение пришло в органы после войны. Эти люди, фронтовики, сохранившие верность и преданность настоящим общечеловеческим идеалам, пытались как-то повлиять на установившийся в стране и МГБ режим. Но, к сожалению, это были действия одиночек, которые решительно подавлялись государственной верхушкой. Поэтому никакой революции «снизу» не произошло. Пытался что-то преобразовать бывший второй секретарь Ленинградского обкома ВКП(б), фронтовик-блокадник Кузнецов. Сталин взял его на работу в ЦК ВКП(б) и назначил куратором правоохранительных органов страны. Хватило его на несколько месяцев, а затем он был расстрелян вместе с ленинградскими «врагами народа».

Обстановка в госбезопасности не изменилось даже во времена «хрущевской оттепели». Наоборот! Партийная элита решила покрепче привязать к себе этот грозный орган. На руководящие посты, теперь уже КГБ, назначались видные партийные и комсомольские деятели: Шелепин, Семичастный, Андропов, Чебриков, Крючков. За ними тянулись десятки партийных и комсомольских работников рангом пониже на должности заместителей или начальников управлений: Пирожков, Агеев, Гоцеридзе, Цинев, Волков, Алидин, Карпещенко, Светличный, Тупченко, Лаптев… Они создавали угодный партийной верхушке режим и, в конце концов, добились того, что в положении об органах госбезопасности говорилось: «КГБ — это инструмент КПСС».

Во времена Брежнева вместо подбора кадров по деловым качествам возобладали родственные связи или по принципу личной преданности. Видимо так было надежней! А то, не дай бог, вновь возникнет антипартийная группа, как в 1957 году, или неуправляемые лидеры, типа Горбачева, Ельцина.

В правоохранительные органы были направлены личные друзья Брежнева. В КГБ — Цвигун и Цинев, в МВД — Щелоков и зять — Чурбанов. Кстати, во внешней торговле хозяйствовал вовсю сын, Юрий Брежнев, в черной металлургии — брат Яков и т. д.

И так везде! В органах КГБ, особенно во внешней разведке, собралось сынков отцов именитых видимо-невидимо! Появились клановость и своеобразное соперничество между ними. Что же делали в это время руководители и сотрудники КГБ — чистые профессионалы?

Тех, кто критически оценивал обстановку и имел свое собственное мнение, под различными предлогами, подчас надуманными, увольняли с работы. Именно так были убраны из КГБ Евгений Петрович и Олег Михайлович, возглавлявшие контрразведку нашей страны в особо критическое время, когда США активно задействовали принятую на вооружение военно-политическую стратегию «отбрасывания коммунизма».

Другая часть сотрудников, видя все эти перекосы, как только могла потихоньку противилась им.

В этой связи мне вспоминается особый случай, о котором уже упоминал несколько лет назад в «Литературной газете» писатель Ваксберг. В мае 1981 года в Сочи было намечено совещание органов МВД СССР о работе на курортах и в местах отдыха трудящихся.

От КГБ на совещание был делегирован я. Перед выездом со мной встретился заместитель Генерального прокурора СССР Виктор Васильевич Найденов. Состоялся примерно следующий разговор:

— Вадим Николаевич! Я надеюсь на вас как фронтовика. Поможете ли вы мне в трудную минуту?

— Виктор Васильевич! Много раз убеждался в вашей непримиримости к недостаткам и готов сделать все, чтобы оказать вам содействие!

— Меня обязали, как и вас, выступить на совещании в Сочи. Но вот какая оказия. На моем столе лежат три ордера на арест сочинских руководителей, в том числе и их милицейского начальника. Через своих московских покровителей они наверняка знают об этом. Боюсь, что во время совещания могут организовать против меня провокацию и тогда будет очень трудно санкционировать их аресты. Надежда на вас! Поддержите…

И я, конечно, помог. Нарушив инструкции, слежку из Сочинского КГБ направил за Найденовым с задачей его охраны и предупреждения каких-либо провокаций.

Агентурные и доверительные возможности местных органов КГБ я использовал для получения дополнительной информации. Все шло нормально, совещание двигалось к концу. Но… настораживало одно обстоятельство. По окончании совещания решили устроить банкет, на который подготовили подозрительный список приглашенных. Помимо Найденова там оказались то ли каратисты, то ли боксеры и самбисты, которые никакого отношения к совещанию не имели. Зато сотрудников КГБ, в том числе и выступавшего на совещании московского представителя, на банкет не приглашали. Создавалась довольно-таки пикантная ситуация. Предлога для отказа у Найденова не было. Вечер оставался свободным, самолет улетал только на следующий день, и Найденов оказывался один на один со своими недоброжелателями.

Все-таки предлог был найден. Срочно позвонив в Гагру, где начальником КГБ был мой хороший знакомый Александр Хуцишвили, я попросил его направить в Сочи шифрограмму о необходимости прокурорской и чекистской проверки подготовки Абхазской АССР к празднованию своего шестидесятилетия, которое должно было состояться в ближайшее время. Превысив свои полномочия и показав местным властям шифровку, я «насильно» увез Виктора Васильевича с банкета в Гагру, а из нее мы благополучно прибыли в Москву.

Кстати, с санкции Найденова аресты сочинских преступников состоялись! Зато вскоре, без каких либо оснований, просто личным письменным распоряжением Брежнева, Найденов был снят с должности. Таковы были в то время справедливость и законность! К большому сожалению, нашлось немало сотрудников КГБ, которые подобно «чекистам» тридцатых годов, впитали в себя черты угодливости, чинопочитания и бездумного исполнения указаний сверху. Среди нас встречались и такие руководители: до 1953-го — готов в бой за Сталина, с 1956 года — ярый хрущевец, с 1959-го — сторонник Шелепина, с 1964 года — активный брежневский последователь. Метаморфозы продолжались бы и далее, если бы подобных не вывели в отставку по возрасту.

В системе ОГПУ — НКВД — МГБ — КГБ почти с первых лет советской власти, существовало несколько управлений, выполняющих конкретные задачи в различных отраслях деятельности государства. Иностранный отдел, а затем — 1-е Главное управление вели разведку в капиталистических странах и государствах, граничащих с СССР.

Контрразведка имела наиболее широкое поле деятельности. Так называемое 2-е Главное управление занималось вскрытием, предупреждением и пресечением разведывательно-шпионской деятельности вражеских разведок, их резидентур, закамуфлированных под штаты иностранных посольств, торговых и иных представительств, аккредитованных лиц из числа иностранцев и наемных шпионов — советских граждан, вставших на путь предательства.

3-е Управление обеспечивало выполнение сходных задач во всех военных частях и соединениях Советской армии. Еще со времен Гражданской войны это управление было известно как «военная контрразведка». Это название сохранилось до сих пор.

В системе госбезопасности Советского Союза, помимо других подразделений существовали также 4-е и 6-е Управления. Они имели официальные названия: Транспортное и Экономическое управления. Задачи этих подразделений меняли в зависимости от политической, экономической и военной обстановки в стране.

Если на заре советской власти, в эпоху индустриализации страны, эти управления выявляли отдельные факты вредительства в промышленности или диверсий на транспорте, то позднее они оказали, я бы сказал, весьма существенную помощь в государственном масштабе. Во время Великой Отечественной войны, с осени 1941 года и до конца войны, они установили строжайший, скрытый контроль за количеством и качеством выпускаемой в стране военной продукции. Каждую ночь в Москву, в Государственный Комитет Обороны направлялась сводка о том, сколько продукции конкретный завод или фабрика выпустили за сутки, по каким адресам и в каких объемах она отгружена, сколько неиспользованных ресурсов осталось и т. д. Этот абсолютный контроль был точен на все 100 %! Тотальный учет позволял очень рационально использовать создаваемую продукцию. То же самое происходило и в сельском хозяйстве, особенно с хлебными, хлопковыми и другими ресурсами.

Жесткий порядок на производстве и силовой контроль за прохождением грузов позволил тогда же Транспортному управлению обеспечить бесперебойную доставку к фронтам (вплоть до самой передовой) военной техники и боеприпасов, продовольствия. В тыл транспортировались раненые, техника для ремонта, войска на переформирование.

Безусловно, в таких условиях никто не представлял «липовых» сводок, а если подобное все же случалось и выявлялось, никто не завидовал этим лицам.

На предприятиях, принадлежащих государству, неплохо было бы организовать подобный контроль сейчас, когда во многом спад производства обусловлен тем, что ресурсы исчезают неизвестно куда.

Во времена правления Хрущева, когда Председателем КГБ был Шелепин, экономическое и транспортное управления были упразднены, а их функции переданы во 2-е Главное управление, где были созданы соответствующие отделы. Однако при Брежневе эти управления вновь воссоздали. Снова из отделов возникли очень развитые управления, в составе которых появились десятки отделов, охватывающих все отрасли экономики и транспорта. Теперь негласному контролю подлежала деятельность всех министерств и ведомств страны. Помимо объектов военно-промышленного комплекса под контролем оказались почти все ведомственные научно-исследовательские институты, конструкторские бюро, АН СССР, внешняя торговля, энергетика, авиация, железные дороги, морской флот, связь и прочее. Фактически на все объекты промышленности и транспорта были посланы кадровые сотрудники КГБ. Подчас новые назначения вызывали у них удивление: «Каковы их новые задачи?» Подобные суждения я слышал от уважаемого мной сотрудника КГБ, бывшего прославленного партизана, Героя Советского Союза, генерала М.С. Прудникова, когда его назначили одним из руководителей Министерства мясной и молочной промышленности СССР. В этих условиях многие искали себе привычную, традиционную работу, брались за несвойственные для них оперативные дела, создавая соперничество.

Соперничество между подразделениями КГБ, желание угодить мнению партийного босса подчас вели к нежелательным результатам.

В 1985 году Экономическим управлением КГБ был арестован агент американской разведки Толкачев. Не описывая степень его вины перед Родиной, приведу лишь примерные выдержки из письма, направленного американской разведкой Толкачеву через тайник:

«…За вашу информацию мы ежедневно переводим на ваш счет тысячу долларов. Таким образом ваш счет в банке перевалил за миллион долларов. Несмотря на это, мы направляем вам сто тысяч рублей. Расходуйте их разумно, чтобы не бросилось в глаза окружающим. Храни вас Бог!

Ваши друзья».

Толкачев передавал американцам наши частоты — параметры, на которых основывалась и действовала ракетная боевая техника СССР. Так вот, первый сигнал на Толкачева поступил за семь лет до его ареста! Со всей ответственностью заявляю, что в то время в контрразведке имелся отдел, способный вскрыть действующего шпиона за пять-шесть месяцев. Но, сохраняя честь своего мундира, коллеги позволили шпиону работать несколько лет.

С чувством глубокой боли я думаю, что мы — сотрудники госбезопасности — должны взять на себя часть вины за Чернобыльскую трагедию. Безопасность ядерной промышленности всегда была исключительной прерогативой органов КГБ, и любые, даже ничтожные отклонения от специальных правил или техники безопасности строящихся, действующих или законсервированных атомных объектов должны были становиться известными нашим органам для принятия незамедлительных мер.

Ходили упорные слухи, что наши коллеги «постеснялись» поправить первого секретаря компартии Украины Щербицкого, который в ущерб технике безопасности якобы торопил строителей с пуском Чернобыльской АЭС к открытию XXVIII съезда КПСС.

Если все же были другие причины, то еще хуже! Мы обязаны были знать и видеть все недостатки и опасности в ядерной промышленности! Во всяком случае работать ничуть не хуже, чем сотрудники в области внешнеэкономических связей, где контрразведывательная деятельность всегда успешна, а иногда и прибыльна. А ведь там и здесь трудятся сотрудники одного коллектива.

Меня могут обвинить за однобокую критику Экономического управления КГБ, как будто на других участках оперативной деятельности у нас шло все хорошо. К сожалению, даже на главном направлении борьбы со шпионажем бывали серьезные просчеты.

В конце пятидесятых — начале шестидесятых мы проводили оперативные игры с противником.

Сущность такой игры заключалась в том, что органам КГБ удавалось негласно выявленного агента иностранной разведки заставить работать под нашу диктовку. Либо нам удавалось подставить разведчикам противника нашего человека, который «по идейным и деловым качествам» представлял для противника интерес, и он привлекал его для сбора интересующей информации, что, безусловно, проходило под нашим контролем. С помощью таких игр мы выявляли конкретные интересы противника, методы и приемы негласной связи, резидентуру, действующую под прикрытием дипломатического иммунитета, элементы и особенности конспирации и многое другое.

Чем больше накапливалось информации, тем быстрее и успешнее шла борьба со шпионажем. Именно в то время контрразведке удалось выявить немало агентов противника. Тогда и произошло «головокружение от успехов», которое привело к целому ряду грубых проколов.

Например, решили захватить с поличным в момент получения от шпиона секретных документов кадрового разведчика ЦРУ, атташе посольства США в Москве Ланжелли и получить от него согласие на сотрудничество с нами. В то время Ланжелли «работал» в Москве с крупным американским шпионом, офицером Главного разведывательного управления Советской армии неким Поповым. Нам удалось Попова выявить, арестовать и, пока шло следствие, вести игру с ЦРУ. Мы полагали, что провал такого важного для американцев информатора заставит Ланжелли задуматься о своем будущем и он сможет согласиться с нашим предложением.

Подготовка к часу «икс» велась несколько месяцев. За это время противник обменялся с Поповым несколькими письмами с тайнописью, провел тайниковую операцию и моментальный обмен материалами в вестибюле ресторана «Центральный» на улице Горького. Все это было скрытно задокументировано и даже снято на кинопленку.

И вот час «икс» наступил!

Ланжелли, получив от Попова секретные материалы, был с ними задержан и доставлен в отдельное помещение для вербовочной беседы. Склоняя его к сотрудничеству, мы приняли решение показать ему кинофильм, из которого явствовало, что именно Ланжелли своими неумелыми действиями проваливает такого ценного американского агента.

Молча, без единого слова, Ланжелли просмотрел фильм, после чего вытащил из кармана карточку дипломата и спросил: «Как человек, пользующийся правом экстерриториальности, я могу удалиться?!» И молча удалился.

Наши сложности наступили позднее, видимо, после того, как в ЦРУ США проанализировали все факты. Попробуем представить, к каким выводам пришел противник, тем более что его последующие действия подтвердили наши догадки.

Просмотр кинофильма дал противнику возможность понять, что все было тщательно подготовлено заранее, учтены даже мелкие детали. Следовательно, к моменту киносъемки скрытой камерой оперативная игра была в полном разгаре.

Кинофильм фиксировал встречу с Поповым, состоявшуюся в начале июня, а задержание Ланжелли прошло в двадцатых числах октября. Разница примерно в четыре месяца. За это время американцы отправили Попову три письма с тайнописью. Обычно такие письма маскировались под внутрисоюзную переписку советских граждан. Поэтому видимый текст, по сути камуфляж, исполнялся специально подготовленными в разведке лицами. Значит, русская контрразведка почерки этих лиц должна поставить на контроль! А писались ли этими почерками письма для других, помимо Попова, шпионов? Оказалось — еще нескольким агентам. Почему в таком случае они не арестованы и продолжают активное сотрудничество с разведкой США?!

Противник проанализировал всю информацию, полученную от Попова, за период ведения нами оперативной игры. Конечно, сравнил ее с другой, добытой из разных источников. И здесь я должен сказать правду, был у нас промах, когда по дикой случайности информация от Попова почти слово в слово была отправлена по другой игре с американцами, проводившейся из Подмосковья.

У нас сразу же «задымилось» несколько оперативных игр. Противник перестал им доверять и начал усиленную проверку. В то же время ему стало ясно, что Москва наиболее подготовлена к перехвату его шпионских линий связи, и он бросился устанавливать степень нашей готовности на периферии.

Началось с того, что прибывшая в СССР итальянская туристка Клоринда опустила в Одессе и где-то на Кавказе сразу полтора десятка писем, исполненных почерками НТС, для конспиративной связи. В Киев прибыл американец Грей Уитмор, который, грубо нарушая конспирацию, в один и тот же почтовый ящик опустил сразу три письма с тайнописью, предназначенных для американских агентов, не прошедших в привязке с делом Ланжелли — Попова.

Встал вопрос, что делать? Пропустить это безнаказанно — значит своими руками направить противника на связь со своей агентурой с периферии, где степень нашей готовности к вскрытию шпионских линий связи была тогда слабее.

Ну а если задержать Грея? Тем самым дадим понять американцам, что на периферии мы значительно сильнее, и таким образом вернем его к деятельности в Москве.

Чтобы принять последнее решение, надо было честно признать провал нескольких оперативных игр с американской разведкой. Лучший лекарь — это время! Так решили и у нас. Со временем что-то устареет, отпадет, что-то можно будет списать на предателей, и все в конечном итоге перемелется!

Кстати, говоря о кадрах КГБ, хотелось бы порассуждать и о такой категории лиц, как предатели.

Предательство в органах было на протяжении всего существования ВЧК — ОГПУ — НКГБ — МГБ — КГБ. Были явные предательства, были и скрытые, мелкие, но все они оставляли в наших душах горький осадок.

В одном случае многие честные сотрудники КГБ обвинили даже самого босса, «калифа на час» Бакатина, который за короткое время пребывания у власти наделал столько нелепостей, что поведение слона в посудной лавке по сравнению с его поступками, покажется образцовым. Судите сами. Бакатин принес и передал послу США Страусу документацию о закладках подслушивающих устройств в новом посольском здании и даже образец такой закладки. Жест широкий, демократичный! Но если бы бывший секретарь обкома КПСС Бакатин хотя бы слегка пошевелил мозгами, он бы этого не сделал.

Американцы строили это здание своими силами. Строительные материалы ввозили из-за рубежа. И для того, чтобы заложить в них подслушивающие устройства, нужно было там, за границей, найти помощников, вмонтировать эти устройства в строительные материалы. Сколько людей, преданных России, помогали нам это сделать, а Бакатин одним широким жестом раскрыл американцам наши возможности, а может быть, и наших заграничных помощников. Но это не предательство! Это демократия нового, бестолкового типа, чего американцы себе никогда не позволят!

Как правило, после свершения предательства, особенно после побега сотрудника разведки или контрразведки за границу, начиналась первым делом чистка кадров. Одних неугодных или непослушных изгоняли, других понижали или загоняли на периферию.

Затем все изъяны и промахи в работе старались списать на перебежчиков. Это было удобно. Причем, если кто-либо из сотрудников оказывался в стане врага, ярлык предателя на него клеили верхние. Сомнению в низах коллектива это обстоятельство не подвергалось. В качестве запоздавшей реплики: неплохие возможности мы сами создавали для противника!

В свое время, возглавляя по линии КГБ розыск особо опасных государственных преступников, я занимался и делами на предателей из КГБ. Разбираясь с ними, изучая изложенные в делах материалы, факты, показания, результаты экспертиз, я как-то по-разному относился к этим людям.

Некоторые случаи гнусного предательства не вызывали у меня никакого сомнения. Например, предательство Гордиевского, продавшего Родину за тридцать сребреников. Когда ему стало грозить разоблачение, он нелегально бежал с помощью английской разведки из СССР за границу.

То же самое и с сотрудником шифровальной службы КГБ майором Шеймовым. Разница состояла лишь в том, что Шеймов, продаваясь врагу, завысил перед американской разведкой свои возможности по раскрытию советских шифров. Противник, клюнув на эту перспективу, использовал все свои, а возможно и союзников, возможности для нелегального вывоза Шеймова, его жены и пятилетней дочери за кордон.

Позднее у меня стали закрадываться сомнения в отношении добровольности ухода к противнику отдельных сотрудников КГБ, особенно тех, которые в дальнейшем в течение длительного времени никаких антисоветских выступлений не делали. Первое время можно было сомневаться в отношении предательств офицера КГБ Кузичкина, сотрудника разведки Генштаба армии Резуна, но после того, как они выступили с печатными пасквилями об СССР, сомнения лично у меня в их предательстве исчезли.

И все же среди сотрудников КГБ, оказавшихся в стане противника, есть и такие, которые ни разу публично не выступили и ничего пасквильного не написали в течение тридцати лет.

Расскажу о случае с полковником Виталием Сергеевичем Юрченко.

В середине восьмидесятых годов в КГБ из нашей итальянской резидентуры пришла шифровка о побеге Юрченко к американцам. От встречи с советскими представителями Юрченко якобы отказался по политическим мотивам. Несмотря на то, что я находился уже на пенсии, мне тут же сообщили об этом, зная, что мы были близко знакомы.

Сообщение о его побеге меня просто ошеломило! С Виталием Сергеевичем я неоднократно «ходил в разведку», проводил оперативные мероприятия, образно говоря, на кончике ножа, вплоть до нелегального перехода границы.

Несмотря на привешенный к нему ярлык предателя, я продолжал сомневаться. Не мог этот русский патриот за понюшку табаку продать Родину!

И вот снова сенсация! Юрченко, обманув охрану, сбежал от американцев и в сопровождении советских посольских работников прибыл в СССР. Вот о чем рассказал мне Виталий Сергеевич позднее.

Акция была спланирована американцами заранее. Мазнув чем-то по лицу, они моментально лишили Юрченко сознания. В таком виде и вывезли его в США. Там, пытались его запугать, сломить и заставить публично заявить о добровольном переходе к американцам. Виталия напичкали психотропными препаратами, под воздействием которых он в забытьи что-то рассказывал своим мучителям и, видимо, сообщил нечто полезное для противника. В конце концов ему было заявлено, что другого выхода нет: либо он с ними, либо его не будет. И Виталий изменил тактику.

На встрече с крупным работником ЦРУ он сделал вид, что заинтересовался миллионной суммой гонорара. Стал выходить в город с целью покупки вещей, постепенно усыпил бдительность сопровождающих. Хорошо зная Вашингтон, он сумел в одном из магазинов позвонить по служебному телефону в посольство. Ему удалось выскочить незаметно из магазина и прибежать в здание посольства, где его у входа уже ждали наши дипломаты, а слежка агентов ФБР или ЦРУ еще не успела перекрыть подходы. Юрченко повезло! Он знал в Вашингтоне в силу специфики предыдущей деятельности даже проходные дворы.

Ну а что могло случиться с теми сотрудниками, кто, не зная улиц Вашингтона, оказался бы там в положении Юрченко? И здесь я подошел к вопросу, который до сих пор волнует меня. Это предательство или так называемое предательство сотрудника контрразведки Юрия Носенко!

Так же, как и Юрченко, Носенко, выехав в командировку в Швейцарию, вдруг пропал и очутился в США.

Ярлык изменника Юрию Носенко был присвоен сразу. Бывшие комсомольские вожди, стоявшие тогда во главе КГБ, затеяли страшную кадровую чехарду. Чуть ли не сотня сотрудников разведки и контрразведки, знакомых с Носенко, немедленно были отозваны из резидентур, многие, с которыми Носенко просто общался в СССР, уволены со службы, некоторые даже без пенсии. Начальник контрразведки страны снят с должности и отправлен на работу в Пензу, затем выведен на пенсию. В конце того, 1964 года по комитету прополз слушок, что он просто являлся неудобной фигурой в заговоре по снятию с поста Н.С. Хрущева и предлог был найден.

Вообще получилась какая-то своеобразная «культурная революция», проведенная в масштабах КГБ СССР доморощенными хунвейбинами. Но вот оказия! Время шло, а последствий этого предательства не было. Правда, кое-кто из руководства заявлял, что Носенко продал американцам нашу электронную подслушивающую систему в посольстве США в Москве. Нас тогда удивило, что и американская пресса подтвердила этот факт. Зачем? Зачем им накалять обстановку в отношении Носенко, если он добровольно перешел на их сторону?

Нам же, работающим по спецслужбам США, было хорошо известно, что опертехнику в посольстве США обнаружила группа американских специалистов, проведшая в здании посольства кардинальную проверку, и этот эпизод произошел за месяц до выезда Носенко в злополучную командировку.

Наконец, к нам в розыскной отдел поступили абсолютно надежные материалы, из которых устанавливалось, что Носенко после «побега» в США несколько лет просидел в одиночной камере карцерного типа. Глаза ему ослепляли постоянно направленным на него прожектором, применяли к нему различные препараты! И за что такие наказания понес перебежчик?!

Думаю, что даже фашисты гуманней относились к людям, перешедшим к ним из другого лагеря! А нет ли тут аналогии с делом Юрченко?! Юрий Носенко, может, и был избалованным судьбой человеком. Отец его — бывший заместитель Председателя Совета Министров СССР. Поэтому все ему было дозволено и доступно. Бежать было незачем.

Так думаю я — бывший детдомовец! В любом случае нужно более глубоко разбираться с судьбами людей. А работникам Управления кадров (любых, пожалуй, ведомств) не следует относиться к людям по принципу из «Горя от ума»: что скажет княгиня Марья Алексеевна?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.