Глава третья. «Свой посох я доверил богу.»

Глава третья. «Свой посох я доверил богу.»

Индийский излом

Через несколько дней встреч и бесед мы почувствовали усталость Светланы Иосифовны. Это было не физическое, а, скорее, эмоциональное утомление. Очевидно, что нелегко ей давалось это неожиданное погружение в прошлое, которое, конечно же, не исчерпывалось беседами перед нашей камерой, но продолжалось, когда она оставалась одна. Одно дело предаваться воспоминаниям, которые возникают спонтанно. Человек так устроен, что в этом случае память преподносит нам только приятное. И совсем другое дело, когда ты сам решил прилюдно рассказать всю правду о своей жизни. Это трудная и утомительная работа души.

Время до отъезда у нас еще было, и мы решили на один день устроить перерыв.

Светлана сказала, что останется дома, чтобы почитать документы, копии которых мы привезли, нам же захотелось просто побродить по Лондону. Побывали на центральной торговой улице Оксфорд-стрит, покатались на двухэтажном экскурсионном автобусе, прошлись по Трафальгар-сквер, сходили даже на экскурсию в Букингемский дворец, куда королевская семья периодически пускает посетителей для пополнения казны. Между прочим, королевская резиденция показалась нам довольно скромной по сравнению с кремлевскими и питерскими дворцами.

Не потряс воображение и памятник Уинстону Черчиллю в Вестминстере: мешковатая сутулая фигура, надменное лицо, неизменная трость. Вспомнилось его описание встречи со Сталиным. Видимо, мы тоже уже «зациклились» на теме нашей командировки. Так вот Черчилль вспоминал, что он встречался со всеми верховными особами мира и никогда не испытывал никакого трепета. Не волновался и перед встречей со Сталиным. Но когда генералиссимус вошел в комнату, Черчилль вскочил и почувствовал, как у него задрожали руки.

Вечером в гостинице нас ждала неожиданность. Портье вручил знакомый пакет с копиями документов из дела «О невозвращении Светланы Аллилуевой» и письмо от самой Светланы.

«23 ноября 1993 года.

Дорогие Адочка и Миша!

Возвращаю документы. Моим детям Осе + Кате хорошо бы знать (да и всем остальным тоже), как на меня все МГБ-КГБ вызверились в 1967 году. Поливали грязью всякой - и черной, и желтой. Однако те, кто меня по правде любил, так и остались друзьями. Ничего «не помогло». Не знаю, получается ли у нас, что задумали. Надеюсь, кое-что удается.

Ваша Светлана».

Естественно, что при встрече следующим утром разговор пошел обо всем, что было связано с Индией и ее «бегством». Но прежде прочтите и вы те самые документы.

«Шифротелеграмма. Вне очереди.

Особая. ЦК КПСС. МИД СССР.

7 марта 1967 года обнаружено исчезновение Светланы Аллилуевой. Через возможности резидента КГБ установлено, что предположительно она вылетела из Дели в ночь с 6 на 7 марта. Вместе с ней - установленный американский разведчик, второй секретарь посольства США Рейли.

Пока можно предположить два варианта: или Аллилуева добровольно ушла к американцам, или была похищена ими».

«Секретно. ЦК КПСС.

Сов. послам, представителям СССР.

Для вашей ориентировки сообщаем, что невозвращению Светланы Аллилуевой, дочери Сталина, в Москве не придают значения. Вам следует проявлять безразличное отношение к этому случаю и не обсуждать это с иностранцами».

Из интервью Светланы Аллилуевой:

«Я ведь поехала в Индию не для того, чтобы бежать. Я поехала, чтобы выполнить свой долг - отвезти прах дорогого друга. Через месяц я должна была вернуться. Но наш посол в Дели Бенедиктов получил указание, в чем я уверена, как можно быстрее отправить меня обратно. Человек ведь ничего не планирует, не знает, как судьба повернется. Не успела я приехать, как мне сразу этот месяц отменили. Дали неделю срока. Весь гнев, какой только мог собраться за всю мою жизнь против чекистов, против слежки, против нажима этого унизительного, как будто я неразумная девочка, все это во мне там взыграло и пришло в состояние кипения. Ну дайте вы мне месяц, чтобы я съездила в деревню к его родственникам. Это 600 миль от Дели. Оставьте вы меня в покое! Я хочу побыть там, посидеть с его родственниками, поговорить с близкими ему людьми. Перед отъездом в деревню я объявила послу, что намерена задержаться там на месяц. Ни минуты покоя. На близких Сингха тоже давили. Скорее туда, скорее сюда. Правительство само все сделало, чтобы я не захотела возвращаться.

Наплевав на все, я осталась в деревне и стала медленно погружаться в индийскую жизнь. Это было, как наслаждение от теплой и ароматной ванны. Жизнь в Калаканкаре, родовой деревне Сингха, была во всех отношениях иной, не похожей на мою прежнюю. Именно это было мне совершенно необходимо. Как воздух. Я устала от напряжения последних дней в Дели, последних месяцев в Москве и от всей моей ненормальной, двойственной сорокалетней жизни. Я чувствовала, что подошла к какому-то пределу, внутреннему разлому судьбы.

Но ясных и четких решений я еще не могла для себя найти. Было только острое неотвратимое желание жить иначе. Я не знала, возможно ли будет остаться в Индии, хотя и не представляла, как буду жить здесь. В Калаканкаре ждали Индиру Ганди, которая должна была совершить сюда предвыборную поездку. Когда-то в Москве меня представляли ей, так что я вполне могла надеяться на разговор. Однако хоть встреча и состоялась, ясности она не внесла. Индира очень любезно сказала, что, если ее выберут весной премьер-министром, она попробует помочь мне. Весной, а шел всего-навсего январь.

В результате после этого разговора в деревню заявился второй секретарь нашего посольства Суров (удивительно, что я все еще помню фамилии этих людей). Он заявил, что Москва отказала мне в продлении визита, цели которого, по их мнению, уже достигнуты. Мне надлежало срочно вылететь в Дели.

Возвращение домой становилось реальностью. Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, я очень соскучилась по детям, ведь мы не виделись уже более двух месяцев, так надолго мы не расставались никогда, а с другой - страшно было подумать, что я опять вернусь к своей прежней жизни. Кстати, ее прикосновения я очень остро ощутила, когда оказалась в посольском городке, где все было так рутинно, до отвращения знакомо, засижено мухами. Меня бесили сидящие на лавочках разжиревшие и самодовольные жены и дети посольских работников.

Мне передали письмо от сына Иосифа. Он писал, что все у них с Катей в порядке, но очень тоскуют без меня. Дети просили быстрее возвращаться. Потом я поняла, что эту настойчивую просьбу им продиктовали в органах, но тогда сердце у меня заныло.

И все же Индия как-то раскрепостила меня. Я перестала чувствовать себя собственностью ненавистного мне государства. Да провалитесь вы все! Это уже просто невозможно! Учтите, что к этому времени хрущевская «оттепель» уже кончилась, либерализм кончился. Тут уже правили Косыгин, Суслов, Брежнев. Декорации поменялись. Начались эти привычные «тащить и не пущать». Они говорили мне, как когда-то отец говорил: что ты там с писателями, артистами крутишься, не надо тебе богемы. Я ненавидела это все, а тут ехать обратно. К моменту отъезда у меня скрежетало внутри: ну я дам вам сейчас по морде, не вернусь!

И все же я до последнего момента колебалась. Я уже детям подарки купила. Завтра мне улетать, а сегодня посол Венедиктов с женой пригласили меня на ланч. И тут за столом опять советская действительность - как она меня давила. Посол вернул мне паспорт. Это он сделал большую ошибку, ему потом за это досталось. И тут во мне, как говорится, «упрямства дух нам всем подгадил, с царем мой пращур не поладил». В голове у меня крутилось: не упускай свой шанс, не возвращайся! Раз в Индии остаться было невозможно, тогда - Америка.

Я ни у кого не просила политического убежища. Я даже слов таких не знала. Я поехала как бы по магазинам. Остановилась у американского посольства, вошла в дверь, дала дежурному паспорт и сказала, что не хочу возвращаться в Советский Союз. Помогите мне вылететь отсюда немедленно. Спросили, какая у меня фамилия: Аллилуева или Сталина? Ответила, что с 1957 года Аллилуева. Спросили: «Вы действительно дочь Сталина?» Говорю: да. Мне показалось, что вначале они как-то опешили, а может быть, и не поверили. Предложили заполнить какие-то бумажки, написать биографию. Никаких слов о политическом убежище в этих документах не было. Американцы растерялись. Думаю, что звонили в Вашингтон, советовались. Наконец появился человек и сказал, что они готовы немедленно посадить меня в самолет и отправить в Европу, пока здесь не хватились.

Полетела я с их сопровождающим.

Когда мы прилетели в Швейцарию, я первым делом хотела встретиться и обсудить ситуацию с моими друзьями: знаменитым французским писателем Эммануэлем де Астье и его женой Любой Красиной, дочерью знаменитого советского наркома иностранных дел, которая еще в гимназии училась с моей мамой. Но тут вмешались другие силы: ЦРУ, адвокаты, журналисты. Я была так наивна, что не могла себе даже представить, в какую переделку попала. Мне не дали ни с кем встретиться, посоветоваться. Я оказалась в руках адвокатов. Среди прочего они подсунули мне какие-то бумаги насчет издания моей книги «Двадцать писем к другу», рукопись которой была со мной. Словом, как я потом поняла, облапошили меня.

После всех этих формальностей и подписаний мне наконец-то разрешили встретиться с Любой и ее мужем, специально приехавшими из Парижа. «Вы уже все подписали? -спросили они. - Ну, теперь вы попали из одной клетки в другую».

У меня еще была возможность отказаться от своего поступка. Советская сторона делала вид, что ничего не произошло, хотя на Западе уже поднялся шум. Еще бы, такая сенсация - сбежала дочь Сталина! Мои новые опекуны решили спрятать меня от назойливой прессы, а заодно, я думаю, и от агентов КГБ в маленьком монастырском приюте в Швейцарских Альпах. Из какой-то маленькой сельской гостиницы удалось связаться по телефону с сыном. Говорила в основном я. Пыталась все объяснить, повторяла, что я не вернусь, я не туристка. Ося все понял, но не задавал вопросов. Хорошо, что Кати не было дома. Я бы просто не выдержала разговора с ней.»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.