УСТАНОВЩИЦА
УСТАНОВЩИЦА
У Лужского укрепленного района немецкие войска 4-й танковой группы генерал-полковника Эриха Гепнера, получившего это звание после французской кампании в 1940 году, натолкнулись на ожесточенное сопротивление со стороны наших войск. Оборонительные сооружения на этом рубеже строились руками ленинградцев, в большинстве своем женщин и подростков, так как взрослые мужчины уходили в армию и ополчение. Итак, вражеским войскам не удалось овладеть городом сходу. Эта задержка взбесила фюрера, и он вынужден был срочно выехать в группу армий «Север» к генерал-фельдмаршалу фон Леебу с целью подготовки плана захвата Ленинграда не позднее сентября 1941 года. Гитлер полагал, что захват северной столицы русских даст не только военный выигрыш, но и принесет огромные политические дивиденды в связи с потерей Советским Союзом символического смысла — колыбели Октябрьской революции.
4 сентября сорок первого город подвергся первым артиллерийским обстрелам со стороны оккупированного немецкими войсками города Тосно.
С этого периода в городе на Неве не проходило дня, чтобы что-то не взрывалось, не обрушивалось, не горело. Вражеские самолеты систематически бомбили город. Однажды Зина пробиралась по разрушенному городу для выяснения, кто проживает в квартире по одному из адресов Лесного проспекта. Мимо нее промчалась автомашина. На кузове полуторки молча сидела группа офицеров.
«Наверное, они едут с аэродрома Левашово, — подумала Зина Шепитько. — Прилетели с Большой земли на помощь нам».
Немного впереди шел переполненный народом трамвай, а рядом тяжело тянула повозку с полуобгоревшими досками, брусками и бревнами худосочная лошаденка, по спине которой возница нежно похлестывал вожжами. Она недовольно фыркала, но упрямо тянула поклажу на телеге со скрипучими колесами. У трамвая завизжали тормоза перед остановкой, на которой стояла большая группа ожидавших ленинградцев. И вдруг Зина услышала свист, и тут же раздался разрыв снаряда. Многие на остановке попадали, обливаясь чужой и своей кровью.
Второй взрыв, третий…
Зина упала на тротуар. Трамвай разнесло в щепки. Заискрились оборванные контактные провода при замыкании, попадая на металлические детали разорванного на стальные куски трамвая. Груды убитых граждан. Заметались на остановке раненые и искалеченные, в основном женщины и дети. Поваленная лошадь с оторванной задней конечностью неистово ржала и настойчиво пыталась подняться. Людские тела были разбросаны и размазаны по окровавленной булыжной мостовой. Стон и плач, проклятие и негодование неслось со всех сторон.
Голова Зины гудела, как колокол. Перед глазами летали какие-то рваные темные пятна, мешающие ей разглядеть реальность из-за искусственной потери их приспособляемости к рассмотрению предметов на различных расстояниях. Но вот, наконец, аккомодация пришла в норму, и она отчетливо увидела испачканного гарью мальчишку лет восьми-девяти, наклонившегося к убитой женщине. Потом он припал к ней и стал целовать в щеки, причитая: «Мама, мама, что же они наделали!?»
К месту трагедии спешили ленинградцы, а где-то сигналили кареты скорой помощи и пожарные машины.
Зина встала, отряхнулась и поняла, что здесь в обстановке разберутся те, кому положено по службе это делать. У неё же было ответственное оперативное задание — установить конкретного человека, возможно проживающего в названном доме. Его подозревали органы госбезопасности в наведении самолетов противника светом мощного электрического фонаря и запуском зеленых ракет. Установ-щица действовала от имени милиции, и в частности уголовного розыска. Она посетила домоуправление, выписала всех проживающих в доме, поговорила с дворниками и сторожами недалеко от дома расположенной механической мастерской. Все собранные данные она понесла оперативникам. В ходе анализа материалов они пришли к выводу, что этим человеком мог быть только одинокий житель квартиры № 34 Жигало Никанор Ефимович, который до блокады приехал из Латвии к скончавшейся внезапно родственнице.
За домом оперативники установили круглосуточное наблюдение. Жигало в дневное время часто бродил по городским улицам, безучастно глазея на происходящий кошмар разрушений. Особенно ему нравились «прогулки» возле порта. Однажды поздним вечером он вышел из подъезда и…растворился в темноте. Наружная разведка его потеряла. А через минут тридцать с крыши дома темноту прорезал молочного цвета луч. Узкий световой пучок сделал три круговых вращения и потух. Потом через минуту кто-то вновь зажег фонарь, повторив лучом те же три круговых движения. Спустя полчаса неизвестный попытался зайти в подъезд. Его остановили и задержали. Он предъявил паспорт на имя Жигало. В ходе личного обыска группа захвата обнаружила мощный электрический фонарь немецкого производства, хранившийся за пазухой длиннополого драпового пальто. А через какое-то мгновение послышалось далекое гудение самолетов. Бомбежка началась и продолжалась недолго, всего полчаса, но ни одна бомба не упала в районе этого дома.
Задержанного тридцатипятилетнего верзилу с пышной шевелюрой, хорошо сложенного и, чувствовалось, прекрасно тренированного, доставили в особый отдел НКВД морской базы КБФ. Армейские чекисты стали «колоть» Жигало. Он отпирался поначалу, потом признался, что попал в плен. Дал согласие на сотрудничество с немцами. И после окончания Рижской разведшколы был переброшен через линию фронта в Ленинград с разведывательно-диверсионным заданием…
Зина радовалась своему первому быстро и качественно выполненному заданию. Она понимала, что обезврежен враг, который мог нанести городу-страдальцу дополнительные раны, разрушения и смерти. Теперь эта заноза из тела Ленинграда вынута. Его преступный замысел перечеркнут. Руководство тоже отметило старания установщицы…
* * *
Проработала Зина Шепитько на установке несколько месяцев. Этого времени было достаточно, чтобы у руководства сложилось определенное мнение о личности и возможностях трудолюбивой и смышленой девушки. Вскоре после скоротечных курсов ее определили секретарем-машинисткой (делопроизводителем) в один из особых отделов НКВД стрелковой дивизии 8-й армии Ленинградского фронта, оборонявшей Ораниенбаумский плацдарм и позиции на ближних подступах к городу. Руководство отдела было довольно новой сотрудницей из-за имеющихся у нее приличных навыков машинописи, знания немецкого языка и основ стенографии.
«Недаром мы с Лидой сушили мозги, занимаясь немецким языком и стенографией, — рассуждала девушка после назначения на новую должность. — Благодарна я и Милиции Николаевне Гейфер, сделавшей все от нее зависящее, чтобы мы быстро освоили «вслепую» клавиатуру пишущей машинки. Вот эти знания и пригодились на войне, а потом и в дальнейшей жизни будут не лишними. Ведь наши знания есть сумма того, чему мы научились, и того, что мы забыли. Тренировки поддержат и разовьют забытые навыки».
Начальник особого отдела дивизии Николай Иванович Пастушен-ко выложил на стол стопочку выписок из приказов, указаний и директив:
— Зинаида Сергеевна, это вам на ознакомление. Прочтите внимательно, вникните в суть их требований, и будем работать. Я уехал в войска.
Уединившись в небольшой комнатушке полуподвального помещения, отведенной для секретаря, Зина внимательно стала изучать нормативную базу особого отдела соединения. Ей попадали выдержки из приказов, с которыми она знакомилась на курсах.
«Это мне все уже знакомо, — рассуждала она. — Главное мое оружие против немцев, — добросовестное выполнение служебных функций и в срок заданий руководства. Нужно успевать качественно, потому что время приближается медленно, а уходит быстро. Оно учит нас и обладает просто исключительным даром убеждения».
И действительно время лепило личность, которая проходила через суровое время военного лихолетья. Особый отдел дивизии действовал вместе с войсками соединения и во имя безопасности этих войск. Фронтовыми дорогами вместе с войсками армии шли и военные контрразведчики соединения.
Какие же это были дороги?
Окунемся в небольшой экскурс армии. В начале ноября сорок первого года соединение, в котором служила Зинаида Шепитько, передислоцировалось в восточный сектор обороны Ленинградского фронта и на плацдарм у Московской Дубровки под названием «Невский пятачок», расположенный на левом берегу Невы. В течение ноября-декабря 1941 года наши войска вели упорные наступательные бои с целью прорыва блокады Ленинграда.
В 2011 году автор побывал вместе с коллегами в местах сражения на «Невском пятачке» при открытии памятной часовни, сооруженной на средства, собранные военными контрразведчиками. До сих пор там не растут деревья, слишком много металла смешано с землей. Участники тех сражений рассказывали, что вся земля тут была перепахана, словно здесь никогда не было человеческого жилья. Война стерла с лица земли поселки Выбрская Дубровка, Московская Дубровка, Арбузово, Анненское, 1-й и 2-й Городки.
Согласно немецким данным с 15 ноября по 27 декабря советские части ходили в атаку боевыми группами 79 раз, в составе до двух рот — 66 раз, в составе батальона и выше — 50 раз.
Ежедневно на защитников «пятачка» обрушивалось до 50 000 снарядов, мин и авиабомб. Потери стрелковых частей достигали 95 % от первоначальной численности. По данным, обнародованным в 60-е годы в газете «Правда», в боях за «Невский пятачок» погибло около 200 000 человек.
В настоящее время зачастую высказывается мнение, что все погибшие на «Невском пятачке» советские солдаты полегли зря, так как «плацдарм стал огромной братской могилой, так и не сыграв никакой оперативной роли». Участник осенних боев 1941 года на этом 132 плацдарме в составе 115-й стрелковой дивизии Ю.Р. Пореш так ответил на наш вопрос: «Стоило ли удерживать плацдарм ценой таких огромных жертв?»:
— Что я вам скажу, в условиях блокированного фашистами Ленинграда и всех жесточайших бед, вызванных этой блокадой, такой вопрос возникнуть не мог. Да он был бы кощунственен. Это потом, когда были подсчитаны потери убитыми, ранеными, искалеченными, нам, оставшимся в живых, стало жутко от реальной цены этого «пятачка», и возник этот вопрос: «А стоило ли?»
А в то время «Невская Дубровка» была единственной надеждой на прорыв блокады и снятие угрозы голодной смерти оставшихся ещё в живых ленинградцев, ведь от «Невского пятачка» до боевых порядков Волховского фронта было всего-то каких-то семь-восемь километров. Это была действительно реальная надежда на прорыв блокады. Наверное, это справедливый и честный ответ.
Зина периодически писала родителям, но удивительно то, что письма доходили до адресата. Несколько писем получила и она из дома. Лютующей зимой в прямом и переносном смысле сорок второго года она узнала о гибели отца. Долго плакала, хотела уйти из органов военной контрразведки в партизаны, чтобы «конкретной своей пулей», как она считала, мстить врагу, отбирая жизни солдат и офицеров вермахта.
«Стану снайпером, — говорила она себе. — Я всегда стреляла хорошо из мелкокалиберки».
Но это были несбывшиеся прожекты. Жизнь и обстоятельства поставили её на другие рельсы. И они были реальные, потому что она по ним уже мчалась в эшелоне под названием «армейская контрразведка» навстречу невидимому фронту борьбы с тайным врагом…
* * *
В конце января 1942 года полевое управление армии, переправленное по льду Ладожского озера на волховское направление, объединило соединения и части Синявинской оперативной группы 54-й армии, занимавшие оборону на рубеже от южного побережья Ладожского озера до Кировской железной дороги.
В начале июня армия была переподчинена Волховскому фронту второго формирования, а в августе-сентябре ее войска действовали в составе фронтовой ударной группировки в Синявинской наступательной операции.
В январе 1943 года армия участвовала в прорыве блокады Ленинграда, а затем в Новгородско-Лужской, Нарвской и Таллиннской операциях и совместно с силами КБФ провела Моозундскую десантную операцию.
Свидетельницей и летописцем всех этих событий была Зинаида Сергеевна Шепитько.
Автор не мог не откликнуться стихотворением на услышанное и увиденное. Он посвятил его героям «Невского пятачка», когда с группой ветеранов военной контрразведки и руководства Департамента ВКР ФСБ открывали часовню героям Дубровки.
То утро было вспахано снарядом,
Расколото сиреной пополам, —
Вставала Русь Священная нарядом
Вся круглосуточно по фронту
и тылам.
И ускользала юность у мальчишек,
Как будто голубь выпущенный с рук…
Об этом не один в дневник запишет,
И в письмах для оставленных подруг.
Бои, бои…Сегодня, завтра, снова
И горечь отступления назад
Пришлось хлебнуть,
сражавшимся у Львова,
Здесь — отстоять
с Дубровкой Ленинград!
Дерев без крон
на Невском пятачке…
Для немцев — он клочок земли упорной,
Для нас, как знамя Родины в руке!
Ведь даже дока войн -
фельдмаршал Лееб,
Уткнувшись группой армий в островок
Отваги, понял — он не одолеет
Того, кто станет с возрастом «совок»…
Так наречет их выросшая подлость,
С Иванами, не помнящим родства.
Мой гнев назвал антигероев — кодла
Они мне — облетевшая листва.
Немногие с войны идут седыми
Сегодня с нами…
На Большой Войне
Остались миллионы молодыми
В пожухлых травах
маком пламенеть.
Цифирь войне печально серебрится,
Но воздаем мы почести не ей,
А матерям, которым всё не спится
В тяжелом ожиданье сыновей!
22 июня 2011 г. Санкт-Петербург.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.