Глава 14

Глава 14

Как-то, когда мне было десять лет, я принял участие в грабеже вместе со старшим парнем по прозвищу Бу. Он велел меня пролезть в окно дома, который он присмотрел, и мы взяли крупный куш: здоровенный телевизор, прекрасное стерео, несколько пушек и деньги. Бу также знал меня как хорошего шустрилу. Он заманивал мной в комнату парня, который хотел трахнуть маленького мальчика, и там вместе с приятелями избивал того и отнимал у него деньги.

После того грабежа Бу взял меня на хату той старой черной леди. Вообще-то она была бессовестной, отвратительной сукой, но когда я с ней познакомился, она была очень добра и внимательна. Там была куча парней, которые валялись вокруг и торчали от героина. Бу дал ей денег, и она вручила ему конверт с каким-то белым порошком. Я не мог оторвать глаз от Бу, когда он насыпал порошок в ложку и нагрел ее зажигалкой. Когда это дерьмо начало пузыриться, он достал шприц и через иглу всосал жидкость. Затем он пережал себе руку и уже был вколоть себе это дерьмо, но вдруг обернулся ко мне.

– Отвернись-ка, детка! Отвернись, малыш! – сказал он мне.

Само собой, после этого мне еще больше захотелось попробовать героина. И когда старший по возрасту, уже подсевший на герыч, велел мне не связываться с наркотой, я в ответ думал: «А почему? Они-то сами ведь могут?»

Когда я был моложе, я однажды попробовал героин. Я покурил его и после этого почувствовал себя очень плохо. Мне пришлось проблеваться. Уже одного только вида нариков на герыче было достаточно, чтобы отбить у меня охоту употреблять героин. Посмотрев на героинового наркомана, я мог увидеть, что его душа отравлена дурью. И можно было вполне представить себе, что тебя ожидает.

Я начал покупать и нюхать «кокс» с одиннадцати лет, а спиртное я попробовал еще ребенком. Я вообще родом из уважаемой династии пьяниц. Моя мать обычно давала мне бормотуху «Тандерберд» или джин «Гордонс», чтобы я заснул. Когда мне было десять, я с приятелями покупал крепленое вино «Мэд дог 20/20», крепкий ром «Бакарди 151», алкогольный коктейль «Брасс манки» – дешевое пойло, прожигающее кишки насквозь. Мы также курили марихуану, гашиш и даже опиум и «ангельскую пыль». Когда я был молод, я один раз даже принял немного ЛСД. Когда мы заторчали от него, мы пошли воровать, но особого толка из этого не вышло. Выхватив сумку, мы захохотали и дали деру, а затем с криком: «Копы! Копы! Вот они!» – заржали и спрятались под машину.

За исключением одного двухлетнего периода и своего тюремного срока, я всегда пил. И это было неудивительно, так как все мои образцы для подражания, о которых я читал, были заядлыми алкашами. Микки Уокер, Гарри Греб. Моими героями были эти белые ирландские пьянчуги. Они были теми парнями, которые гуляли в барах, пили и веселились, в то время как их соперники изнуряли себя бегом и работой со скакалкой.

Выпивка проявляла во мне самые дурные черты. Когда я напивался, мне становилось совершенно наплевать на чувства других людей. Я дрался со всеми подряд, даже с копами. Все, кто знал меня, говорили: «Не позволяйте Майку пить. Можете дать ему даже марихуану, только не позволяйте ему пить». Когда я торчал, накурившись травки, я был счастлив. Я готов был плакать и раздавать всем свои гребаные деньги. Это продолжалось до тех пор, пока меня не просили прекратить балдеть от травки. Потому что, когда меня просили об этом, я сердился. Когда же были согласны с тем, чтобы я торчал, тогда: «Уверен, что тебе не нужен вон тот шикарный «Порше»?»

Думаю, что одной из причин, по которой я стал употреблять так много «кокса», явилось то, что во время своей боксерской карьеры я испытывал сильную физическую боль. Некоторые хоккеисты рассказывали мне то же самое. Тот, кто испытывает такого рода боль, не может ни с кем нормально общаться. Он – как лев с раненой лапой. Когда зверь ранен, он понимает, что на него могут напасть другие звери. Вот как я чувствовал себя, когда испытывал боль, – беззащитным и напуганным. И чтобы избавиться от этого чувства, ты употребляешь немного «кокса». Ты в комнате один, с «коксом», тебе хочется, чтобы с тобой была женщина, потому что чувствуешь вину от того, что принимаешь наркотик, а когда ты с женщиной, то чувство вины уходит.

У меня не было проблем с получением кокаина, даже когда я был совсем на мели. Я знал многих крупных наркодилеров, еще когда они были мальчишками, и я проявлял к ним немного любви. Теперь они стали мультимиллионерами, владели крупными клубами, и когда мы встречались, они относились ко мне очень хорошо. Я по-прежнему относился к ним так, словно они были еще теми самыми мальчишками. И я просто говорил: «Я хочу пойти куда-нибудь, подкинь мне этих маленьких пакетиков». Или я мог встретиться с совершенно незнакомым человеком, который знал наркодилера, и они договаривались между собой: «Дай-ка Майку пару «осьмушек» за мой счет».

Когда начинаешь принимать «кокс», вдруг обнаруживаешь, что тот, кого ты знал всю свою жизнь и уж кого никак не мог в этом заподозрить, тоже принимает «кокс». Я как-то выпивал с одной крупной знаменитостью, и он вдруг обратился ко мне:

– У вас не найдется, случайно, немного порошка?

– Что?

Я постарался проявить осторожность. Откуда, бл… дь, он узнал, что я принимаю дурь?

– Ну-у, немного, конечно, найдется. Но откуда вы узнали? – спросил я его.

– Майк, тот, кто занимается этим, узнает того, кто занимается этим, – ответил он. – У нас есть такой локатор.

Когда у тебя кокаин, ты можешь посреди бл… дской ночи оказаться в пустыне Мохава, вдыхая свою понюшку, и вдруг из ниоткуда возникает сучка в купальнике. «Кокс» – это настоящий локатор. Женщинам, с которыми я общался, так нравился «кокс», что мы даже начали называть его в их честь. Если кому-то захотелось какого-то «кокса», то он просил: «Где там эта белая сучка? Мне бы хотелось эту шлюшку». Мы также называли «кокс» «блонди» или «белой девочкой».

Я впервые по-крупному имел дело с «коксом», когда при мне было его полкило. Его было столько, что это подпадало под категорию «на продажу», но мне было наплевать, я просто хотел поделиться им и обеспечить балдежом всех своих друзей. Я подходил к любому и предлагал: «Не хочешь нюхнуть?» Соглашались даже те, о ком я и подумать не мог. Пикантно, но все эти ублюдки нюхали мою дурь и, потребляя это, делали еще какие-то критические замечания.

Или же какой-то парень, с которым ты раньше никогда вместе не снюхивал, теперь вдруг становился экспертом. Он снюхивал несколько дорожек, изящно вытирал нос, затем делал вид, что глубоко задумался, и говорил: «Я могу предложить кое-что получше» – раз, и он уже подсел.

Иногда встречались парни, которым не терпелось приобщить тебя к своему «коксу».

– Майк, ты готов попробовать это дерьмо? Наверняка готов, – предложил как-то один из таких. – Добро пожаловать в чертов город под названием «Блаженство», приятель!

Он выложил несколько дорожек, и я снюхал их.

– Настоящие «перуанские хлопья»![297] – сказал он с такой гордостью, словно только что открыл бутылку вина «Лафит-Ротшильд».

И он был прав. Это дерьмо было настолько хорошо, что у меня глаза полезли из орбит.

* * *

После поединка с МакБрайдом я в подавленном состоянии тусовался с приятелями в Лос-Анджелесе, когда зазвонил мой телефон. Это был Джефф Грин, мой новый приятель. На первый взгляд, могло показаться маловероятным, чтобы мы были приятелями. Джефф был еврейским бизнесменом, который заработал миллиард долларов, играя на рынке недвижимости, а я – боксером-мусульманином, который истратил почти миллиард долларов на проституток, автомобили и судебные издержки. Мы встретились благодаря нашему общему другу. Сошлись мы совсем недавно. Он стал приходить на мои поединки в Европе, а я стал путешествовать вместе с ним по всему миру на его яхте. Он пригласил меня к себе на ужин на Рош ха-Шана[298], блин, и я был вынужден читать Библию во время Седера Песах[299].

– Эй, Майк, почему бы вам не присоединиться ко мне на моей яхте в Сен-Тропе? Я зафрахтую самолет, чтобы доставить вас во Францию, а там мой парень заберет вас и доставит на яхту.

Джефф боялся, как бы я не впал в депрессию, размышляя о своем уходе из бокса, и решил, что общение с самыми красивыми женщинами в мире и вечеринки могли бы оказаться как раз тем, что мне сейчас было нужно.

Прежде чем отправиться в путь, я позвонил Зипу, чтобы узнать, не хочет ли он поехать вместе со мной.

– Нет, приятель, я не могу, – ответил он. – Какой-то ниггер стрелял в меня, и я хочу выяснить почему.

– Зип, полетели! Нам дают частный самолет, мы будем тусоваться на яхте по всему Средиземноморью…

– Все это фигня, приятель. В меня стреляли. Кто-то тоже должен получить выстрел. Выстрел за выстрел.

– Мы собираемся оказаться там, где будут лучшие киски в истории человечества, а ты ведешь речь о том, что кто-то должен получить пулю! Их не волнует, наркоман ты или банкрот, если ты окажешься там, то тебя обслужат, – уговаривал я. Но он зациклился на том, чтобы отомстить.

Итак, я отправился туда, и там было клево. Я не чувствовал какого-либо дискомфорта. Я встретил там тех, кого я знал, и они меня везде сопровождали. Я завтракал на яхте Джеффа, затем садился на один из его гидроциклов и разъезжал везде. Меня увидели ребята с Уолл-стрит[300] и пригласили на свою яхту.

– Эй, наша яхта больше, чем у Джеффа, – похвастались они. – Приходите к нам, устроим вечеринку на нашей яхте.

Не знаю, что эти ребята имели в виду. Я ведь не ниггер в аренду. Джефф был моим другом. Кроме того, яхта Джеффа была самой впечатляющей. В длину она была более 150 футов[301], и значительное пространство на ней было отведено под развлечения.

Поначалу я немного нервничал, считая, что не совсем подхожу остальным приятелям Джеффа.

– Джефф, вообще-то это рай для беложопых. Не знаю, насколько тут впишется мистер Салям Алейкум, – сказал я.

Это было мое знакомство с настоящим торжеством еврейского начала. Дениз Рич[302], увидев меня, подошла и познакомила меня со своим другом, пытаясь помочь мне освоиться. Она была такой красивой, элегантной, изысканной леди. И никто там не комплексовал по поводу меня. И тогда я понял, что я был единственным, кто там комплексовал.

Я сидел, осваиваясь со своими новыми друзьями-евреями, и вдруг к нам подошел грубый, наглый, беспардонный, богатый саудовец.

– Мой сын хотел заплатить пятнадцать миллионов долларов, чтобы вызволить вас из тюрьмы, когда та девушка сказала, что вы изнасиловали ее, – сказал он. Он даже не поздоровался: «Мистер Тайсон, рад видеть вас…»

– О-о, благодарю вас, сэр, – ответил я

Дениз Рич грустно посмотрела на меня и сказала:

– Я сожалею. Очень сожалею.

Каким надо быть, чтобы так вести себя? Какое высокомерие! А если бы мои новые друзья, которые были здесь, не знали, что я отсидел в тюрьме за изнасилование? Они, очевидно, мучились бы вопросом: «А за что вы сидели в тюрьме, Майк? Наверное, за растрату? Или, очевидно, за использование конфиденциальной информации?» Благодарю вас, мистер Жокей Пустыни, за то, что вы все это объяснили в мельчайших деталях всему еврейскому началу. Мы не общались с этим парнем весь остаток вечера.

Более приятная случайная встреча у меня произошла в Сен-Тропе. Я был на яхте другого богатого еврейского парня и наблюдал сцену, как он всматривался в молодого еврея, чья яхта была пришвартована поблизости. Они смотрели друг на друга, совсем как черные. Ну, всем известно, как мы иногда смотрим друг на друга. И затем один из них спросил:

– Гарвард, семьдесят девятый?

– Да! Курс макроэкономики?

– Да-а! А вы, случайно, не встречались с Синди из Хайаннис-порт?[303] Я встречался с ней на втором курсе.

Так вот, я находился на этой яхте – и вдруг увидел здорового черного парня, который был телохранителем у хорошо известного международного торговца оружием. Я долго всматривался в него и никак не мог вспомнить, где же я с ним встречался. Наконец он подошел ко мне и спросил:

– Споффорд, семьдесят восьмой?

– Точно, блин! Ниггер, мы встречались в изоляторе! – вспомнил я.

– Да, я попал туда за драку с одним парнем в столовой.

– Все правильно, это ты!

После Сен-Тропе мы на яхте ходили повсюду. Мы обошли все побережье, и каждый раз, когда мы останавливались в какой-нибудь стране, возникал ажиотаж, когда узнавали, что на яхте Джеффа был я. Это было бесподобно. Можно было где угодно сойти с трапа самолета – и почувствовать себя так, словно ты никуда и не улетал. Доводилось встречаться с королями, королевами и принцами. Была предоставлена полная свобода действий, были открыты все двери. Чтобы попасть в какой-нибудь клуб, в очереди ждать никогда не приходилось. В лучших ресторанах мира всегда выделялся столик. Это был просто замечательный мир, в котором было замечательно жить. Все было словно в легкой дымке. Но я отдавал себе отчет в том, что ничто из этого не способно заполнить пустоту в моей душе. Я никогда по-настоящему не ценил звание чемпиона, оно далось мне достаточно легко. Я приложил немало усилий, чтобы достичь того, к чему я стремился, но я принял это как должное.

Пришвартовавшись в Сицилии, мы побывали на вечеринке, и обратно на яхту нас сопровождало около сотни людей. Все они хотели увидеть меня и сфотографироваться со мной. Внезапно яхта начала опрокидываться и тонуть.

Всем хотелось погулять со мной. Моих духов-искусителей это вполне устраивало, в этом не было никаких сомнений.

Мы остановились на Сардинии, и это оказалось совершенно потрясающее место. Я очень люблю историю, поэтому Сардиния всегда напоминает мне о Пунических войнах и Ганнибале. Тут ощущалась атмосфера великих войн прошлого. Мы с Джеффом зашли в местечко, которое называлось «Клуб миллиардера». Оно оправдывало свое название: бутылка шампанского здесь стоила примерно 100 000 долларов.

– Вам не придется беспокоиться о том, что сегодня вечером я могу напиться, – поделился я шуткой с Джеффом. Но нам все равно присылали несколько бутылок.

На Сардинии мы тусовались с Кавалли и Викторией Бекхэм[304]. Он пригласил меня на свою яхту, которая была просто шикарна: она могла менять свой цвет. Я сел на один из гидроциклов Джеффа и перебирался от одной яхты к другой, на каждой перекусывая и выпивая.

На Сардинии у нас был один неприятный инцидент. На яхте Джеффа был один парень, его английский приятель. Он привел на борт двух француженок, и мы все заторчали от «кокса». Я взял одну из девушек к себе в каюту и занялся с ней сексом. Затем я поднялся на палубу, а когда спустился обратно вниз, я увидел, что моя девушка шарит по другим каютам. Я был под сильным кайфом, но здорово обозлился на нее. Я подумал: «Черт побери! Если что-нибудь пропадает, обвинят меня. Я здесь единственный ниггер». Поэтому я схватил ее за волосы и спросил: «Что, мать твою, ты делаешь?» Затем я вытащил ее на палубу. Я был здорово расстроен, моя подозрительность после «кокса» усилилась, и я уже готов был выбросить ее за борт, когда это заметил парень на соседней яхте.

– Нет, Майк! Стой! – закричал он.

Теперь на нас все смотрели. Я схватил обеих девиц и велел персоналу выпроводить их с яхты. Это была не моя яхта, и я чувствовал ответственность за все, что могли сделать эти девицы. Мы покинули Сардинию и были уже примерно в ста милях от Капри, когда к нам подошел полицейский катер. На нем был пулемет, и выглядел он слегка устрашающе.

На нашу яхту высадилась полиция береговой охраны, чтобы расследовать факт моего предположительного нападения на девушку. Им пришлось опросить кучу людей, и когда подошла моя очередь, я сказал всю правду:

– Эта девушка воровала вещи из каюты, поэтому я схватил ее…

– Подождите! – сказал коп на ломаном английском. – Нет, это не то, что случилось. Скажите снова. Скажите, что случилось, снова.

Я «въехал» и повторил уже правильно:

– Она была в каюте, воровала, я не знал, что делать, и она просто сбежала с яхты, я не смог ее поймать.

– Да, это, действительно то, что случилось, – сказал он и занес это в протокол.

Когда полицейские высадились на борт, во мне проснулся параноик. Дело в том, что у меня был большой пакет с травкой, и я не хотел, чтобы они начали обыск и наткнулись на него, поэтому я попросил свою подружку Дженни, которая загорала с голым задом, сесть на мою травку. Полицейские посмотрели на нее, но не попросили встать или что-нибудь еще.

Мы сделали еще несколько остановок, в том числе одну в Турции, где я познакомился с премьер-министром и пообщался с ним. Однако я с нетерпением ожидал поездку в Москву, чтобы встретиться со своим психотерапевтом. Ее звали Мэрилин Мюррей, она была классным семидесятилетним психологом, с которым я встречался с 1999 года. Я познакомился с ней в то лето, когда я был вынужден пойти на сеансы по умению владеть собой, предписанные судом после инцидента с моим агрессивным поведением на дороге. Вместе со мной пошла и Моника, мы решили одновременно проконсультироваться и по вопросам брака. Мы обратились в соответствующее заведение в Финиксе. Я обставил свое появление так, словно я был президентом Соединенных Штатов. Два лимузина, телохранители в черных костюмах, смахивавшие на сотрудников секретной службы. Я специально нацепил на себя дорогие ювелирные украшения и бриллианты, надел одежду от Версаче и обувь из крокодиловой кожи за 6000 долларов. Мы с психотерапевтом сели, и сеанс начался. Я был убежден, что Моника заранее сговорилась с этим парнем. Они оба буквально растерзали меня. Психотерапевт практически не занимался Моникой, он долбал только меня одного.

– А пошли вы оба! Считайте, что уже вылечили меня! – завопил я и выскочил из кабинета.

Через шесть месяцев я вернулся один, в такси, все просрав, разорившийся и сломленный.

– Нельзя ли попробовать это еще раз, пожалуйста, сэр? – попросил я смиренно.

И на этот раз он отвел меня к Мэрилин. У нее было весьма интересное прошлое. Одно время у нее была собственная художественная галерея в Финиксе, однако в связи с болезнью она была вынуждена пройти курс лечения: еще в детстве она столкнулась с насилием. Когда ей было сорок пять, она возобновила учебу, получила степень по психологии и стала психотерапевтом. Несколько лет она на добровольных началах работала в тюрьмах штата Аризона с сексуальными преступниками, жестокими насильниками и растлителями малолетних. У нее была репутация специалиста, занимающегося очень трудными случаями, людьми, которые пережили в своей жизни много психологических травм.

Посчитали, что я ей как раз подхожу. Я много лет проходил разные курсы лечения, но все те парни, которые их вели, были для меня слишком консервативными. Сначала я уж было подумал, что она из тех вздорных белых женщин, которые считают, что могут запросто изменить меня. Я собирался играть роль хорошего черного, чтобы она не смогла рассмотреть моей сути. Но я не знал, что Мэрилин была настоящим мастером своего дела. Она не велась ни на какую лажу. Она уже встречалась со всеми уловками. Я даже не предполагал, что она знала про мою фишку, которая была мне свойственна еще с детских лет при общении со всеми психологами.

Тот, кто хочет наладить со мной отношения, должен, чтобы привлечь мое внимание, иметь что-то от рыкающего свирепого зверя. Он может все делать крайне тактично, так, чтобы это не было заметно невооруженным глазом, но я должен чувствовать, что в нем это есть. Это может проявляться в быстром, едва уловимом взгляде. И в Мэрилин это было.

Через некоторое время для меня стало очевидно, что работа Мэрилин заключалась в том, чтобы помочь людям. Некоторые не могут даже представить себе этого. Им трудно вообразить себе такого человека, чья цель – это отдать свою жизненную энергию заботе о ком-то другом. Мы приучены к тому, что у таких людей имеются какие-то скрытые мотивы. Но у нее была миссия. В свое время Кас выразился так: «Моя работа с парнишкой заключается в том, чтобы поставить на место здоровых сильных ужасных мужиков». Точно так же и работа Мэрилин заключалась в том, чтобы взять здоровых сильных ужасных мужиков, которых отвергло общество, и сделать так, чтобы общество приняло их снова и чтобы они преуспели после того, как будут приняты.

Мэрилин ознакомила меня с концепцией под названием «нормальный исходный уровень» образа жизни и психики. У здорового человека в качестве нормального состояния может быть высокий исходный уровень, но у меня это была безнадежная нищета. Моим нормальным состоянием исходного уровня был секс, алкоголь, наркотики, насилие, и еще больше секса, алкоголя и насилия, и полный хаос. Я сказал Мэрилин, что самым ужасным днем в моей жизни был тот, когда я выиграл чемпионский пояс, а Каса уже не было рядом. У меня была эта куча денег, а я понятия не имел, что же мне делать. И вот тогда-то и появились стервятники и пиявки.

Я был чмошником без чувства собственного достоинства, но все вокруг твердили, что я велик, и я стал самовлюбленным эгоистичным чмошником без чувства собственного достоинства. Мэрилин считала, что я так и не избавился от ощущения неустроенности и хаоса, которое я вынес из своего детства, поэтому каждый раз, когда со мной случалось что-то хорошее, я поступал так, чтобы непременно испортить его. Так, я женился на враче, и у меня было двое прекрасных детей, а я имел беспорядочные связи со стриптизершами-вымогательницами, употреблял наркотики и надирался до бесчувствия. Мэрилин хотела преодолеть мое пристрастие к хаосу и поднять мое общепринятое состояние исходного уровня до нормального, здорового.

Все, что она говорила мне, было верным на сто процентов. Я знал, что, куда бы я ни пошел, меня везде и всегда преследовали демоны-искусители из моего детства. Мэрилин хотела разобраться с тем маленьким мальчиком, который жил во мне в течение всей моей боксерской карьеры, с тем мальчиком, над которым издевались, которого подвергали жестокому обращению и насилию. Когда я был чемпионом мира, я не знал, как позаботиться о нем, и теперь мне предстояло понять, как взрастить его, как дать ему любовь, которой он никогда не видел.

Мэрилин стала для меня чем-то бо?льшим, чем психотерапевт, она стала моим наставником. Она приглашала меня на ужин, водила меня в кино. Мы осматривали достопримечательности, она рассказывала мне все о Финиксе. Мы очень сблизились. Ее сердце было переполнено любовью, заботой, душевным волнением. Она не стремилась хоть как-то заработать на мне, она просто хотела добиться улучшения моего состояния. Даже не знаю, что она увидела в таком неисправимом типе, как я.

Сразу после террористических актов 11 сентября 2001 года Мэрилин пригласили в Россию для какого-то проекта, и с 2002 года она каждый год проводила в Москве четыре месяца. Мэрилин была просто ниспослана свыше для работы в России, столько там можно было встретить психологических травм и наркомании. Поэтому в 2002 году она сказала мне, что больше уже не может быть моим психотерапевтом и что мне нужен кто-то другой, кто может уделять мне достаточно времени. Я любил Мэрилин и не хотел, чтобы она уходила.

– Почему ты должна уходить? Останься, будь моей матерью! – умолял я ее. – Останься присматривать за мной! Как бы там ни было, ты должна работать только со мной, ни с кем другим!

Она действительно стала матерью для меня. Она изо всех сил боролась за меня, использовала для этого все свое политическое влияние. Она выступила в крестовый поход, чтобы спасти мою задницу. Самое смешное заключалось в том, что в то время мне это было совершенно не нужно. Я просто не осознавал, насколько я был болен. Мэрилин была вынуждена показать мне, как я все просрал в своей жизни.

Поэтому я и сказал Джеффу Грину, что собираюсь поехать в Россию. Он ответил, что мы могли бы на яхте добраться до Балкан, а затем сделать остановку на Украине. Я каждые несколько дней звонил Мэрилин и сообщал ей, что я уже на пути к ней: «Мэрилин, я сейчас в Сен-Тропе!.. Мэрилин, я уже в Сардинии!.. Я в Стамбуле, скоро увидимся!»

Когда мы добрались до балканских стран, мы столкнулись там с полным беззаконием. Гангстеры там действовали совершенно безнаказанно. То, чем занимаются парни, которых мы у себя называем «гангстерами», ничто по сравнению с тем, что вытворяют эти ребята. Они спокойно ходят по улице, и никто не знает, кто они на самом деле, и закон полностью на их стороне. Эти ребята с удовольствием тусовались со мной. Они довольно часто похищали меня, угощали вином, кормили и давали мне все, чего бы я ни пожелал.

В какой-то момент я оказался в Румынии, гулял со всеми этими наркодельцами и бандитами, и они решили осчастливить меня.

– Какую дурь ты пользуешь? – спросили они меня.

– У вас есть кокаин? – уточнил я.

Эти ребята не употребляли кокаина. Но они позвонили, пришел какой-то парень с большим пакетом наркотиков и положил его на стол.

– Это то, что вам нужно? – спросили они.

Я покопался в нем и сказал им, что мы все должны это попробовать. Двое из них присоединились ко мне, а затем они столько всего наговорили, что сами не могли этому поверить. Я был настоящим чудовищем. Я подсадил на «кокс» румынскую мафию.

Мы добрались на яхте до самой Украины. Мы с Джеффом и нашим приятелем Мохаммедом сидели в ресторане и ели, и вдруг откуда ни возьмись тысячи людей сбежались, чтобы увидеть меня. Было крайне неприятно, полиция была вынуждена сопровождать нас в гостиницу. Позже в тот же вечер мы с Мохаммедом пошли на встречу с некоторыми местными «бизнесменами». Они обсуждали со мной возможность участия в рекламе их водки. У парня, затеявшего это шоу, был просто громадный особняк из мрамора в стиле баронов-разбойников[305], который производил поистине царское впечатление. Мы должны были провести деловой ужин с некоторыми парнями. Перед обедом ко мне подошел хозяин:

– Идемте со мной. Я хочу вам кое-что показать.

Мы направились к южной части дома, миновали большой балкон и по коридору подошли к одной из комнат. Хозяин распахнул дверь – там на кровати лежали две красивые женщины.

– Это вам на десерт после ужина, – сказал он.

Я направился за Мохаммедом, чтобы показать это ему.

– Мы намерены пропустить ужин и перейти сразу к десерту, – сказал я.

И мы остались в этой комнате. Вряд ли украинские парни считали, что это так круто. Кто бы пропустил важный ужин ради каких-то бабенок? Они полагали, что это весьма странное решение.

Во всех этих странах: на Украине, в России, Болгарии, – все крутилось вокруг секса и власти. Как только мы вышли из самолета, прилетев из Украины в Москву, ко мне сразу же стали подходить с предложениями: «У вас все в порядке? Вам нужна женщина? Вы устали, вы, очевидно, хотите женщину».

Можете представить себе, как чувствует себя в России бабник вроде меня? Вы общаетесь с нужными людьми, и они в буквальном смысле этого слова хватают девушку с улицы, сажают ее в машину рядом с вами и говорят ей: «Пойдешь с ним!» Именно так все и происходило, блин.

Ребята, заинтересованные в рекламе своей водки, разместили меня в отеле «Хаятт» в «люксе» за 5000 долларов за ночь площадью, по крайней мере, десять тысяч квадратных футов. Когда мне звонили в дверь, пока я добирался до двери, было слишком поздно: звонивший уже уходил.

Парни, имевшие там большие деньги, были из первого, может быть, из второго поколения обеспеченных людей. Их родители, дедушки и бабушки были в основном крестьянами, поэтому эти парни тратили свои деньги, как сумасшедшие. Они истратили 300 000 долларов, просто чтобы развлечь меня на один вечер. В эту сумму даже не входил выход в свет и танцульки, столько стоили одни лишь напитки с легкой закуской. Они заказали огромную банку икры за шестьдесят кусков и большие бутылки коньяка «Реми Мартин Луи XIII» за несколько тысяч долларов. Я имел все, что мне стоило только захотеть. Деньги для них не имели значения.

Заселившись поздно вечером, я позвонил Мэрилин и сказал ей, что прежде, чем вся страна узнает, что я в Москве, я хотел бы посмотреть некоторые достопримечательности. Когда я приехал, в аэропорту ошивалось не более трех папарацци. Мой отель находился всего в нескольких кварталах от Красной площади. В 2005 году Россия была очень похожа на старый Дикий Запад с похищениями и взрывами террористов через день. Когда мы с Мэрилин были на пути к Красной площади и только что прошли большой памятник Карлу Марксу возле площади Революции, рядом с нами вдруг затормозили два больших черных джипа и два длинных седана «Мерседес». Из них выскочили четверо парней с автоматами «узи», а в «Мерседесах» сидели амбалы в кожаных куртках с пистолетами. Мэрилин, увидев это, запаниковала, но парни сказали, что они телохранители и их послали украинские бизнесмены.

– Не думаю, что мне когда-либо так вот, с «узи», обеспечивали безопасность, – сказал я Мэрилин.

Теперь мы дефилировали все вместе: я с Мэрилин, телохранители в камуфляже и трое папарацци, которые следили за мной от отеля. Все, кто видел такую свиту, высыпали из магазинов или выходили из своих машин. К моменту, когда мы добрались до Красной площади, за нами уже следовала целая толпа.

Несмотря на такое столпотворение, нам удалось устроить себе небоьлшую экскурсию. Я очень хотел посетить дом Толстого, и переводчик, который сопровождал нас, был поражен тем, что я знал имена всех детей Толстого и историю развития его отношений с женой. Мы побывали также в Пушкинском музее. Было крайне сложно долго находиться рядом с Кремлем, когда за нами следовали все эти люди.

Мы с Мэрилин весело провели время в этот день. Затем она пошла домой, и началось настоящее веселье. В Москве можно было получить все, что пожелаешь. Москва – это Нью-Йорк на стероидах. Однажды вечером я побывал в гостях у одной «большой шишки». У него был огромный особняк, часть которого занимала здоровенная парилка с деревянными лавками и простынями. Рядом с парилкой располагалась комната, в которой были одни только девушки, по крайней мере, человек четырнадцать. Вы выбирали девушку и брали ее в парилку. В комнате был телефон, и если вы хотели другую девушку, вы просто звонили, и вам присылали другую.

Благодаря своему интересу к голубям я познакомился с настоящим русским гангстером. Через несколько дней после своего приезда мне захотелось увидеть русских голубей, и я поинтересовался у своего гида, кто в Москве самый большой любитель птиц. Она отвела меня к парню из русских мафиози. Он жил на окраине Москвы в самом шикарном доме, который я когда-либо видел. Одна только его голубятня была размером с мой дом в Лас-Вегасе. Его земли простирались, насколько хватало глаз.

Тем не менее, лучшее время я все же провел с одним казахстанским предпринимателем-мусульманином, с которым я встретился тем вечером, когда гулял вместе со своим сербским приятелем. Я решил, что он приехал в Москву из Казахстана по делам. Он вел себя как нормальный парень с деньгами, проявляя щедрость и оплачивая все наши счета. Мы зашли в мечеть и вместе помолились, затем выкурили травку, и он сказал: «У меня в городе есть танцевальный клуб для девушек. Не хотите сходить туда?»

Он привел нас в клуб, мы прошли в частную секцию, где он опустил ширму – и за ней оказалось двадцать красивых русских девушек. Самой старшей было, наверное, двадцать. Они начали танцевать для нас, и он спросил: «Какую из них вам хочется?»

Я не хотел никого выбирать, потому что мог выбрать ту, которой я не нравился, и ей пришлось бы идти со мной. Я был по-прежнему закомплексован в связи с участием женщин в тех странах, куда я приезжал драться, в акциях протеста против меня.

– Послушай, брат, просто спроси, кто хотел бы пойти со мной, и этого будет достаточно. Какая-нибудь из них согласится, – в тот момент для меня было главным, чтобы они только существовали на свете.

Он засмеялся:

– Хорошо, кто хотел бы пойти с Майком?

И я услышал в ответ крики, повторившиеся повсюду эхом:

– Я! И я! Возьми меня! И меня!

Они все хотели пойти со мной в отель.

– Теперь вам придется выбирать, потому что иначе они все пойдут с вами, – сказал он.

– Ну, хорошо. Как насчет вот этой? Она такая заводная! И вон та брюнетка с короткими волосами тоже хороша. И вон та блондинка – тоже! Я как только пришел, она мне сразу понравилась. А как насчет той девушки в конце второго ряда?

– Майк, вы не можете взять всех четырех девушек! Что вы будете делать сразу с четырьмя? – спросил он.

– Я должен познать их всех, брат, иначе я буду думать о тех, которых я не познал.

Итак, я вернулся в отель с четырьмя девушками. Мы славно покайфовали с «коксом» и спиртным. В разгар веселья одна из девушек позвонила своей матери:

– Ма, я тут с Майком Тайсоном!

Она была очень возбуждена. Она уверяла меня, что ее мать тоже весьма заводная, но четырех девушек было вполне достаточно.

Девочки по вызову в Штатах совершенно иной породы, чем русские девушки. Девушкам в Штатах все равно, что делать, они готовы на что угодно, лишь бы удовлетворить вас в сексуальном плане. Это их единственная цель. Что же касается этих русских девушек – они говорили на четырех разных языках. Я позвонил своему приятелю в Бельгию, и одна из них, взяв телефон, помогла мне объясниться с оператором. Затем я позвонил в Португалию – и она бегло поговорила с португальцами. Мы сделали звонок в Словакию – у нее и здесь не было с языком никаких проблем.

Я подумал: «Как бы мне заполучить этих девушек в Штаты?» Они могли бы запросто возглавить компанию из списка «Форчун 500»[306]. Все они с высшим образованием. Рядом с этими девушками по вызову я, ловкий парень, знающий несколько умных слов из словаря, чувствовал себя полным интеллектуальным пигмеем. Эх, как мне хотелось взять их с собой домой! Черт бы побрал это банкротство! Если бы не «Глава 11 Кодекса законов США о банкротстве», я бы за минуту решил вопрос с этими девушками.

Они были у меня только один этот вечер. Поскольку в этот раз я проявил себя большой свиньей, следующий вечер надо было уделить другим завоеваниям. Это были классные девушки, но настало время перейти к следующей главе истории моего пребывания в Москве.

Мы кутили весь вечер, а рано утром я бодро поднялся, чтобы вместе с Мэрилин пойти в музей. Она сразу же все поняла. Мне не потребовалось ничего ей говорить – Мэрилин было достаточно лишь взглянуть на меня. Затем она спросила: «И когда же мы начнем трудиться над выздоровлением?»

Однажды у нас был поздний завтрак на Красной площади, и к нам подошел парень, еврей, владелец торгового центра. Он сказал мне, что он поставлял форму олимпийским командам России.

– Сегодня вечером у нас специальная акция: мы представляем новую форму российской сборной на зимних Олимпийских играх 2006 года. Вход – только по приглашениям. Там будут все чиновники от спорта России. Не хотели бы вы быть нашим уважаемым гостем?

Обычно мне платили немалые деньги за появление на мероприятиях, но меня заинтересовала возможность встретиться со всеми этими замечательными спортсменами. Я сказал ему, что буду рад присутствовать на этой акции, и в знак благодарности он провел меня через весь торговый центр к лучшему итальянскому магазину одежды и подарил мне отличную одежду.

В тот вечер мы с ним вместе поужинали. Он пригласил Вячеслава «Славу» Фетисова, бывшего хоккеиста, который тогда возглавлял весь спорт в России[307].

О моем участии заранее не объявляли, поэтому, когда после начала мероприятия меня представили и я появился, спортсмены чуть не разнесли все здание. Меня с Мэрилин посадили на большом подиуме, который был похож на олимпийский факел, и Мэрилин ослепили фотовспышки журналистов. Когда мероприятие завершилось, все спортсмены бросились к нам, чтобы получить мой автограф, и я попросил здоровенных охранников присмотреть за Мэрилин. Она могла пострадать в этой давке.

Как-то мы с Джеффом и Мэрилин обедали в ресторане «Нью-Йорк» в центре Москвы, где тусовались все спортсмены, и увидели там одного чеченского политика, который гулял вместе с нами в Сен-Тропе. Он был одним из сенаторов от Чечни в российском парламенте. В Сен-Тропе и на Сардинии он был весьма скромным, приятным, вежливым. Он выглядел и вел себя как настоящий дипломат. Я обратился было к нему: «Эй, брат», но здесь, в Москве, он уже не был таким же приятным парнем, каким казался в Сен-Тропе.

– Майк, он совершенно не такой дружелюбный, каким он был на яхте. Что за черт? – воскликнул Джефф.

Это не сулило мне ничего хорошего. Когда мы тусовались на яхте, эти чеченские ребята достаточно часто поддерживали меня на плаву. Я говорил им: «Я – ваш брат мусульманин. Пожалуйста, дайте мне немного денег, мне здесь плохо». Денег было у них немерено, чаевые они раздавали просто огромные. Ну, а мне сейчас деньги были нужны. Сделка с представителями украинской водки исчерпала себя, и они были намерены прекратить оплату моего номера люкс в отеле.

Но дела, похоже, пошли гораздо лучше, когда сенатор подошел к нашему столу и сел.

– Со мной один человек, который очень, очень хочет встретиться с Майком, – сказал он нам. – Это исключительный человек.

Я сказал: «Конечно!», мы встали, оставили на столе наш обед и пошли за сенатором в банкетный зал на другой стороне ресторана. Там был стол, за который мы все сели. Спустя несколько секунд открылась дверь, и вошел Рамзан Кадыров, чеченский лидер. Я знал все о чеченских войнах, которые были несколько лет назад. Отец Рамзана, Ахмат, был одним из наиболее влиятельных полевых командиров в Чечне и одним из лидеров движения за отделение от России. Это была кровавая, очень кровавая борьба, и русские сделали Ахмата президентом Чечни, рассчитывая на то, что этот шаг поможет подавить сопротивление. Спустя год его убили, и тогда новым лидером сделали его сына Рамзана. Рамзан был большим фанатом бокса и очень хотел встретиться со мной.

Рамзан сел за стол прямо напротив меня. Ему было около двадцати восьми лет, но выглядел он гораздо моложе. Поговорив немного, он обратился ко мне с просьбой посетить Чечню. Следует отметить, что когда американцы попадали в Россию, первое, что им говорили, было: «НЕ ЕЗДИТЕ В ЧЕЧНЮ». В 2005 году там было еще весьма опасно.

Пока я размышлял об этом, в зал вошел молодой, высокий, дюжий парень. Было похоже, что он серьезно качался. На нем была черная кожаная куртка, и когда он расстегнул ее, стали видны два больших автоматических пистолета, на портупее, пересекавшей его грудь. Это был один из телохранителей Рамзана.

– Думаете, если об этом рассказать в Аризоне, кто-нибудь поверит? – прошептал я Мэрилин.

Рамзан продолжал уговаривать меня приехать в его республику, и на следующий день мы устроили обед в отеле «Хаятт». Это был мой последний день в отеле. Когда я рассказал им о своей гостиничной ситуации, мне предложили переехать в огромный отель «Россия», свободный от туристов, который находился прямо возле Красной площади. Его владельцем был приятель Рамзана. В этом отеле было, должно быть, десять тысяч номеров. Когда Мэрилин приехала утром забрать меня, ей понадобилось полчаса, чтобы добраться от фойе до моего номера.

На третье утро моего пребывания в отеле Мэрилин, придя за мной, не застала меня там. Она прождала в холле целый час, потом пошла домой и принялась лихорадочно звонить Дэррилу, моему помощнику, в Лас-Вегас, чтобы сказать ему, что она потеряла меня. Он также не имел понятия, где я мог быть. Позже этим вечером ей позвонил один из ее друзей:

– Я только что видел Майка по телевизору. Он в Чечне.

Тем утром я уехал с Рамзаном и его эскортом. Я не мог отказаться от тех денег, что они предлагали. Чечня оказалась удивительным местом. Как только я оказался там, мне вручили автомат. Я чертовски нервничал. Вообще-то я не любитель пострелять, но, черт возьми, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Подавляющее большинство населения Чечни – мусульмане, поэтому мне дали куфию[308] и называли меня моим исламским именем – Малик Абдул Азиз, что на арабском означает «Король и Слуга Всемогущего».

Мне-то больше нравится, когда меня называют просто Абдул. А если не Абдул, то Майк. Меня чествовали по всей Чечне как исламского героя. Какой там, в задницу, герой – я был просто обдолбанным кокаинистом!

В Чечне была, по существу, первобытная культура. В результате войн с Россией половина страны была сожжена. Там, где я побывал, никаких магазинов практически не было. Была только земля – и ничего, кроме земли, никаких строений. Мэрилин потом сказала мне, что она очень беспокоилась за меня, потому что некоторые повстанцы были против режима Рамзана. Однако, если бы кто-нибудь осмелился посмотреть на меня искоса, телохранители заставили бы его отвести свой взгляд.

Я показался перед всеми на большом футбольном стадионе. Суть организованного ими развлечения заключалась в том, чтобы понаблюдать, как кто-то едет на заднем колесе мотоцикла в стиле Ивела Книвела[309]. Таков был уровень их культуры! Однако когда они мне что-то показывали, я всегда говорил: «Это здорово!» Из этой поездки я вынес следующий урок: надо позволять людям чувствовать себя главными. У меня не было желания вступать в какие-либо конфликты.

Моя основная задача заключалась в том, чтобы принять участие в открытии четырехдневного национального турнира по боксу, который был организован в память отца Рамзана.

– Я рад, что нахожусь в Чеченской Республике, о которой я столько читал и слышал, – сказал я собравшимся. – И я рад, что нахожусь среди мусульман. Мы смотрели по телевидению передачи о несправедливой войне, которая велась в Чеченской Республике в течение длительного времени. Мы в Америке молились за то, чтобы она окончилась.

Я вернулся в Москву в тот же день поздно вечером. У меня не было возможности познакомиться с какой-нибудь чеченкой. Эта поездка была всецело посвящена духовному началу, Аллаху и исламу.

Вернувшись в Москву, я провел некоторое время с Мэрилин. Встреча с ней и курс лечения у нее являлись целью моей поездки в Россию. И если бы я когда-нибудь вновь имел дело с судом, я мог бы сказать, что в России я проводил время с Мэрилин, так что и с этой точки зрения данный шаг был для меня хорошо продуманным ходом.

Однажды вечером Мэрилин устроила ужин в грузинском ресторане, где я встретил некоторых очень известных крупных предпринимателей. На следующий день я сказал Мэрилин, что больше не хочу встречаться с известными людьми. Я хотел пообщаться с ее личными друзьями. Поэтому Мэрилин пригласила меня на обед к себе домой. Я был шокирован, когда увидел, в каком доме она жила. Он напомнил мне сдаваемые в аренду многоквартирные дома, в которых мне пришлось жить еще ребенком. Даже вонь мочи в коридорах была такой же. «Мэрилин, что вы здесь делаете?» – спросил я ее. Но она хотела быть именно здесь – с людьми. После обеда Мэрилин пригласила где-то около семи своих близких русских друзей. Это были психологи, священники, все – люди интеллектуального труда.

Мы сели кружком в гостиной у Мэрилин, и ее гости начали делиться со мной своими историями. Большинство из них было из семей, где страдали алкоголизмом. Когда я жил вместе с Касом и Камиллой, я уже уяснил из их рассказов, что при коммунистическом режиме у людей была на него болезненная ответная реакция такого рода. Когда гости начали делиться своими историями, я не хотел, чтобы они чувствовали себя неуютно при мне. Они могли подумать, что это все устроили только ради меня потому, что я знаменит и всемирно известен. Возможно, они также думали, что у меня нет с ними ничего общего – пока я не начал рассказывать свою историю. У нас было нечто общее – это истории нашей жизни. Пройдя в течение многих лет через разные исправительные учреждения и психотерапевтические группы, я уже привык делиться своей историей, поэтому выложить ее для них мне не составило труда. Я рассказал им о насилии, с которым мне пришлось столкнуться в детстве, и о проблемах с моей матерью, и о том, как меня все время запугивали и издевались надо мной. После этого все они почувствовали себя более непринужденно.

Рядом со мной сидела женщина, чей отец был офицером российской армии. Их дом взорвали террористы, когда она была еще ребенком, и ее отец погиб, пытаясь спасти ее. В результате взрыва она получила тяжелые ожоги, ее руки теперь просто обрубки, а все тело в шрамах. Она стала деканом кафедры консультативной психологии Московского городского психолого-педагогического университета.

– Вот я – сама психолог, но никто никогда не помог мне разобраться с моей собственной болью, со всей моей душевной болью, с потерей моего отца. У меня такое чувство, словно я всю жизнь ждала Мэрилин, чтобы она пришла и помогла мне, научила меня, как справиться с этой болью, – сказала она.

Рассказывая о себе, она начала плакать, и, пока она говорила, я соскользнул со своего места, сел на пол у ее ног и взял в свои руки то, что осталось от ее рук. Когда она закончила, я остался сидеть на полу.

Все мы, находившиеся в этой комнате, очень сблизились друг с другом. Предполагалось, что наша встреча продлится два часа, на самом деле она растянулась на шесть часов. Когда мы уходили, ко мне подошла одна из гостей.

– Мы думаем, что вам следовало бы быть либо политиком, либо священником, – сказала она. – Вы могли бы баллотироваться на пост президента России и победить.

Но я знал, что в России для меня нет места. В России даже нет такого слова, как «гармоническое сочетание». В России нет равновесия, пропорциональности, баланса. В России есть только крайности. Вот почему я там так хорошо вписываюсь. Это место просто идеально подходит для меня и моих духов-искусителей. Мне нравилось бывать в России. Я мог совершенно безнаказанно делать все, что хотел.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.