Ленин — Арманд: звездный час и гибель

Ленин — Арманд: звездный час и гибель

Вскоре после прибытия в Петроград Инесса рассталась с Ильичом и Надей. Супруги обосновались на берегах Невы, Инесса же отправилась в Москву, к детям. Даже багаж не успела забрать. Ленин писал ей позднее:-«Сейчас получил два пакета для Вас — из тех, что были вынуты из Вашей корзины». Осведомлялся, как Инесса осваивается в первопрестольной: «Как Вы? довольны ли Москвой?.. Желаю всего лучшего и в смысле работы, и в смысле устройства с заработком, и в смысле жизни с детьми… С удовольствием большим вижу иногда из московского «Социал-Демократа», как Вы берете разную работу в разных районах, но, конечно, из газет мало видно». И, может быть, впервые жаловался на усталость: «У нас пока «все то же», что Вы сами здесь видели, и «конца-краю» нет переутомлению… Начинаю «сдавать», спать втрое больше других и пр.»

Ритм жизни в революционной России был совсем не тот, что в тихой нейтральной Швейцарии. В Питере было не до прогулок на свежем воздухе. А постоянно работать много и с большой интенсивностью Ильич не привык. И перемена образа жизни сразу же сказалась на его физическом состоянии в худшую сторону. После прихода к власти, когда дел стало особенно много, здоровье вождя большевиков оказалось очень основательно подорвано, и вскоре неведомая болезнь лишила его способности влиять на ход событий и свела Ленина в могилу.

В целом же ленинское письмо Инессе как будто свидетельствовало, что их роман остался в прошлом. Ильич вежливо осведомлялся, как живется в Москве женщине, которую когда-то любил. Пожелания устройства с заработком и счастливой жизни с детьми можно понять так, что от былого чувства остались лишь воспоминания, временами бередящие душу, но не больше.

Ленин готовил социалистическую революцию. Не до любви ему было. Крупская, как и прежде, помогала, исполняла функции секретаря. Хотя в первые недели после возвращения тоже хворала. Надежда Константиновна вспоминала, что еще и 1 мая «лежала, не могла подняться с постели…». Когда поправилась, занималась перепиской, подбором материалов, проводила, по поручению мужа, встречи с партийными активистами… Тогда же Надежда Константиновна написала свою первую статью о Ленине, скромно названную «Страничка из истории Российской социал-демократической рабочей партии». Но вся «страничка» была о Нем одном и появилась в «Солдатской правде» 13 мая. Крупская утверждала: «Петербургский пролетариат устроил торжественную встречу Ленину, потому что знал его прошлую деятельность, знал, что он приехал бороться. С бешеною злобой обрушилась вся буржуазия, все темные силы на Ленина. Всю свою затаенную ненависть к поднимающимся к власти народным массам вылили они на Ленина. Для них он был олицетворением того перехода власти к рабочим, который грозит всему существующему порядку, всем привилегиям сытых и так недавно еще господствовавших».

Первое время Надежда Константиновна работала в секретариате ЦК РСДРП (б). Но совмещать эту работу с ролью личного секретаря Ленина оказалось трудно. Крупская вспоминала: «У меня с секретариатом дело все не налаживалось. Конечно, Ильичу было гораздо труднее работать без личного секретаря, но по российским условиям, чтобы быть тем личным секретарем, каким я была раньше (за границей. — Б. С.), мне нужно было бывать и в редакции, и на заседаниях ЦК — это было неудобно. Потолковали с Ильичом, решили — брошу секретарство, уйду в просвещенческую работу. Когда теперь думаю об этом, жалею, что так сделала. Осталась бы при Ильиче, может быть, сняла с него заботу о многих мелочах». Вероятнее всего, на уходе Крупской из секретариата настаивали другие члены ЦК. Фактически Надежде Константиновне, чтобы полноценно исполнять функции личного секретаря Ленина в том же объеме, как и в эмиграции, надо было быть членом руководства партии. А на то, что в ЦК Ильич стал бы располагать еще дополнительным голосом собственной жены, соратники, надо думать, смотрели косо. Ленин пока не обладал безусловным авторитетом в партии, хотя уже считался ее признанным вождем. Такой авторитет пришел после победы Октября и конечного успеха комбинации с Брестским миром. Но даже и тогда ему приходилось убеждать соратников, пусть даже безгранично верящих в его гениальность, а не диктовать им готовые решения. И многие, решения Политбюро и ЦК принимались далеко не единогласно.

Для Крупской отлучение от роли ленинского секретаря, возможно, оказалось роковым. Теперь супруги не были связаны совместной повседневной работой, они все реже виделись, и между ними не мог не возникнуть некоторого отчуждения друг от друга. Ильич приходил домой поздно и очень усталый, времени поговорить почти не оставалось. Ленин пытался практиковать, как в Швейцарии, прогулки с женой, но и на них трудно было выкроить хоть полчаса.

Крупская решила баллотироваться в Выборгскую районную думу и легко победила на выборах в этом пролетарском районе, где население поддерживало большевиков. В Думе она стала председателем культурно-просветительской комиссии — этой сфере деятельности Надежда Константиновна и посвятила всю оставшуюся жизнь. Начала же она с организации двух школ грамотности и открытия рабочего Народного университета на Выборгской набережной.

Между тем, тучи над Владимиром Ильичом сгущались. После того, как 4 июля большевикам не удалось взять власть с помощью вооруженной демонстрации сочувствующих им солдат и матросов, был выписан ордер на арест Ленина. Его обвиняли в шпионаже в пользу Германии и в организации попытки государственного переворота. Ленин ушел в подполье. На его квартире провели обыск, арестовали Надежду Константиновну и мужа сестры Ленина Анны Марка Тимофеевича Елизарова, которого приняли за вождя большевиков. Потом разобрались и отпустили. Ленин же с Зиновьевым скрывался в Разливе под Петроградом, а потом в Финляндии.

В августе без Ленина прошел VI съезд партии. Его делегатами были и Крупская, и Арманд. Потом Надежда Константиновна навестила Владимира Ильича в Гельсингфорсе. Крупская так описывала их встречу: «Ильич обрадовался очень. Видно было, как истосковался он, сидя в подполье в момент, когда так важно было быть в центре подготовки к борьбе. Я ему рассказала о всем, что знала».

Ленин вернулся в Петроград 7 октября 1917 года. Поселился на Сердобольской улице в квартире большевички Маргариты Васильевны Фофановой. Путь в Петроград оказался непрост. Сперва Ленин перебрался в Выборг. Давший ему приют в этом городе финский социал-демократ Ю. К. Латукка вспоминал: «В субботу 7/20 октября прибыл наконец долгожданный Эйно Рахья с поручением от ЦК партии доставить Ленина в Петроград. Времени не стали терять. Смастерили парик, сделавший нашего Владимира Ильича неузнаваемым — финским пастором… Они сели на трамвай и скоро были на вокзале. Поезд в 2 часа 35 минут дня дал свисток — «Октябрьская революция» была на пути в Россию. На станции Райвола наши путешественники оставили площадку вагона; часа через два Владимир Ильич на тендере паровоза, на котором машинистом был Ялава, с Эйно Рахья в первом вагоне поезда переехали границу и на станции Ланская оставили поезд». Тут Латукка немного ошибся. Действительно, ближайшей к Сердобольской улице станцией была Ланская. Но за несколько дней до возвращения Ленина Крупская проделала путь по предполагаемому маршруту и выяснила, что Ланская расположена на высоком пригорке. Поэтому все приезжающие сразу бросаются в глаза, когда спускаются в город. Решено было, что Ильич выйдет на предыдущей станции Удельная, а до Сердобольской улицы доберется пешком.

Выбранное для Ленина убежище было очень удобно с точки зрения конспирации. Это вполне оценила Крупская: «Фофанова жила в большом рабочем доме, что делало его недоступным для шпиков. Одно окно выходило в сад, через которое в случае обыска можно было спуститься в сад, находившийся с другой стороны дома. Знали квартиру очень немногие, и без предварительного сговора (ходили только по делу) никто не приходил. Фофанова была членом Выборгской парторганизации, кроме нее, в квартире никого не жило, к ней в то время, как жил Ильич, также никто не приходил, за исключением двух-трех случаев, да и то она старалась пришедших поскорее куда-нибудь сбыть». Попутно замечу, что стиль у Надежды Константиновны — потрясающий. Если бы не; знал, никогда не поверил, что супруга

Ленина окончила гимназию с золотой медалью. Так, как она, выражались скорее герои Михаила Зощенко. Сразу приходит на память бессмертное «здесь вас не стояло».

Дальнейшее хорошо известно. Свержение Временного правительства в результате Октябрьской революции (или переворота, как первое время предпочитали говорить сами большевики, противопоставляя происшедшее менее радикальной Февральской революции). Созыв и разгон Учредительного собрания. Установление перемирия на фронте, срыв мирных переговоров в Брест-Литовске, наступление немцев, заключение «похабного» Брестского мира. Последнее событие имело непосредственное отношение к нашему «красному треугольнику». Петроград в результате мирного договора превратился в приграничный город. Совсем недалеко, в Эстонии и Финляндии, находились немецкие войска. В целях безопасности Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным в марте 1918 года переехал в Москву, которая и стала столицей Советского государства. Ильич, Крупская и Арманд опять оказались вместе в одном городе. И роман Ленина с Инессой вспыхнул вновь. Причем на этот раз их отношения зашли очень далеко.

Фофанова тоже переехала в Москву. Ильич пристроил ее в наркомат земледелия. Много лет спустя после смерти всех действующих лиц нашей истории Маргарита Васильевна вспоминала, что еще в Петрограде отправляла ленинские письма и записки многим адресатам, в том числе и Инессе Арманд: «Письма Ленина к Инессе Федоровне носили личный характер. Я не могла отказать Владимиру Ильичу. О его теплых связях с Инессой Надежда Константиновна знала. На этой почве между Владимиром Ильичом и Надеждой Константиновной были серьезные конфликты еще до октября. Но особо остро возник конфликт между ними после революции, когда Ильич стал главой Советского правительства. Владимир Ильич назначил Инессу Федоровну председателем совнархоза Московской губернии и поселил ее у кремлевских стен, напротив Александровского сада, рядом с квартирой своей сестры, Анны Ильиничны. Он часто пешком навещал Инессу Федоровну.

Надежда Константиновна заявила Владимиру Ильичу, что если он не прекратит связь с Арманд, то она уйдет от него. К сожалению, семейный конфликт стал достоянием членов ЦК партии и правительства, которые все знали и замечали.

Вскоре после назначения Арманд на должность председателя совнархоза Московской губернии обнаружилось, что она не справляется с этой совершенно необычной для нее работой. Тогда по инициативе Ленина она была назначена на вновь созданную должность заведующей женским отделом при ЦК РКП(б)».

Конечно, рассказу Маргариты Васильевны можно было бы не поверить, но он подтверждается и таким солидным свидетелем, как В. М. Молотов. Сам Вячеслав Михайлович членом ЦК стал только в 1921 году, уже после смерти Инессы. Но и до этого занимал не последние должности в номенклатуре, был приближен к самому верху и наверняка находился в курсе циркулировавших там слухов. На склоне лет Молотов беседовал с поэтом Феликсом Чуевым. Поэт заметил: «Говорят, Крупская настаивала, чтобы Инессу Арманд перевести из Москвы…» Вячеслав Михайлович живо отозвался: «Могло быть. Конечно, это необычная ситуация. У Ленина, попросту говоря, любовница. А Крупская — больной человек».

Ленин сам позаботился о выделении Инессе с детьми просторной квартиры на территории Кремля. 16 декабря 1918 года он писал коменданту Кремля П. Д. Малькову: «Т. Мальков! Подательница — тов. Инесса Арманд, член ЦИК. Ей нужна квартира из 4-х человек. Как мы с Вами говорили сегодня, Вы ей покажите, что имеется, т. е. покажите те квартиры, которые Вы имели в виду». В результате Инесса поселилась по соседству с Анной Ильиничной. Кроме того, она получила право на высшую «первую категорию классового пайка». Правда, и этот привилегированный паек в то голодное время был довольно скуден. В день полагался фунт хлеба, а также перловая крупа, селедка или вобла, спички, керосин…

Сама Арманд, что характерно, после Октябрьской революции перестала скрывать свои чувства к Ильичу, по крайней мере, перед близкими людьми. В письме дочери Инессе в начале февраля 1919 года, накануне отъезда во Францию в составе делегации Красного Креста для переговоров о судьбах интернированных там русских солдат, она писала: «Дорогая моя Инуся. Вот я и в Питере. Ехали мы чрезвычайно долго. Прибыли сюда только к 10 часам вечера, но едем пока очень удобно и тепло. Сегодня переночевали в Питере и сегодня утром едем дальше. И через несколько часов уже не будем больше на нашей дорогой социалистической родине (хотя Инесса и ехала на свою родину — во Францию, — своей настоящей родиной что примечательно, она считала Советскую Россию. — Б. С.). При отъезде какое-то смешанное чувство. И хочется ехать, а когда подумаешь о вас, то не хочется, и вообще много думаю о вас, моих дорогих и милых. В твое письмо вкладываю: первое письмо для Саши, второе письмо для Феди (сыновей. — Б. С.) и третье письмо для Ильича. О последнем пусть знаешь только ты. Письмо первое и второе передай немедленно, а письмо 3-е пока оставь у себя. Когда мы вернемся, я его разорву. Если же что со мной случится (говорю это не потому, что считаю, что в моем путешествии есть какая-либо опасность, но в дороге, конечно, всякое может быть, одним словом, на всякий случай), тогда передай это письмо Владимиру Ильичу. Лично ему передать можно таким образом: зайди в «Правду», там сидит Мария Ильинична, передашь это письмо и скажешь, что это письмо от меня и лично для Владимира Ильича. А пока держи письмо у себя. Ты моя дорогая дочка. Когда думаю о тебе, то думаю не только как о дочери, но и как о близком друге. Ну, до свидания, моя дорогая. В сущности, скоро увидимся. Едва ли, я думаю, наша поездка протянется и 2 месяца. Крепко тебя обнимаю и целую. Твоя мама. Письмо Владимиру Ильичу запечатано в конверте».

Ситуация, согласимся, необычная и немного пикантная. Не часто матери приходится доверять дочери собственные любовные письма. И наверняка Инесса Федоровна не один раз использовала Марию Ильиничну как канал связи с Ильичом. Раньше в письмах к Инусе мать тоже не раз упоминала Ленина. Например, в письме, отправленном в Астрахань в середине сентября 1918 года, полтора месяца спустя после неудавшегося покушения на лидера большевиков: «Мы все здесь были потрясены покушением на Ленина. Теперь он уже совсем поправился и уже работает… Это событие… как-то еще крепче и теснее сплотило нас, а что касается Ленина, то мне кажется, что и мы все и сами массы еще лучше поняли, как он нам дорог и как он необходим для дела революции, мы все лучше, чем когда-либо, поняли, какое великое значение он имел для нее…» Не знаю, как массы, но Инесса Федоровна именно так думала и чувствовала.

Неизвестно, отправил ли Ленин Арманд во Францию, поддавшись уговорам Крупской, или просто исходил из соображений практической целесообразности. Прекрасное знание французского языка и связи среди французских социалистов делали Инессу весьма подходящей кандидатурой как для переговоров о возвращении на родину интернированных во Франции солдат русского экспедиционного корпуса (чтобы они не стали кадрами белых армий), так и для агитации французской общественности в пользу дипломатического признания Советской России. И в мае 1919 года удалось вернуть в Россию около тысячи человек. Однако французские власти относились к советской миссии крайне настороженно, опасаясь воздействия коммунистической пропаганды на население, только что пережившее тяготы мировой войны. Контакты делегации с внешним миром были ограничены до минимума (сначала членов миссии даже подвергли кратковременному аресту). Французское правительство настояло, чтобы делегация отправилась на родину тем же пароходом, что и освобожденные из лагерей солдаты.

От непривычной материальной скудости жизни и столь же непривычной интенсивности работы, агитационной и организационно-канцелярской, Арманд очень уставала. В письме дочери Инессе в Астрахань в октябре 1918 года она сообщала: «Живем мы теперь вместе с Варей все в той же комнате (на Арбате, на углу Денежного и Глазовского переулка, дом 3/14, квартира 12 — этот адрес вместе с номером телефона сохранился в ленинской записной книжке. — Б. С.), которую ты видела перед отъездом. Тесно нам отчаянно, но мы утешаемся тем, что в тесноте, да не в обиде. Варя спит скрючившись на диване… Я, по обыкновению, бегаю в свой совнархоз — кроме этого, создалась французская группа, которая выпускает свою газету III Интернационал. Кроме того, созывается Всероссийская конференция работниц… Состоится она 6 ноября (после этой конференции был создан женотдел ЦК, который Арманд и возглавила. — Б. С.)… Я так соскучилась по тебе! Ужасно хочется временами все здесь бросить и поехать к тебе. Недавно меня как-то очень звал туда (в Астрахань. — Б. С.) один товарищ, приехавший с фронта, говорит, что там нет работников, необходимо поехать и пр. Сильно колебнулась в эту сторону, но потом поняла, что тут тоже нужны работники и работу бросить нельзя…»

Подчеркну, что это письмо было написано до того, как состоялся разговор Инессы с Лениным, и она получила прописку в Кремле. Может быть, с этого разговора и возобновился прерванный в Швейцарии роман? А тоска Инессы вызывалась не только жизненными тяготами, но и боязнью, что Ленин забыл о ее существовании?

Летом 1919 года, вскоре после возвращения Инессы в Москву, Надежда Константиновна отправилась в поездку по Волге и Каме на агитпароходе «Красная звезда». Любопытно, что руководителем поездки был не кто иной, как В. М. Молотов. Есть ли какая-то связь между двумя этими событиями? Не была ли поездка Крупской вызвана тем, что обрела второе дыхание любовь Ленина и Арманд? Или, наоборот, именно благодаря отсутствию жены роман Ильича с ее соперницей получил бурное развитие? Определенные ответы на эти вопросы мы вряд ли когда-нибудь получим.

В Поволжье Крупская узнала много нового и неожиданного о жизни народа. Она выступала преимущественно перед работниками народного образования и местных женотделов. Другой публики было мало — оратор, как и публицист, Надежда Константиновна была никакой. Приходили разве что посмотреть на жену Ленина.

В селе Работки недалеко от Нижнего Новгорода произошел замечательный разговор со стариком крестьянином. Один из спутников Крупской обратился к нему: «Ты, дед, не знаешь, как просвещаются?» «А что мне ваше просвещение, — неласково ответил дед, — с вашим просвещением мы второй год сидим без керосина». Разговор, тем не менее, завязался. Зашли в избу, заговорили о семье, детях. Оказалось, что у старика четыре сына в Красной Армии. «А ты что, замужняя аль вдова?» — в свою очередь поинтересовался дед. «Замужняя, — быстро ответил за Надежду Константиновну один из сопровождающих, большевик Виктор Петрович Вознесенский. — Ее муж-то знаешь кто? Ленин!» «О! — поразился дед. — Не врешь? Самый большой большак — муж? А что же он сам-то не поехал с тобой?» «Да некогда». «Да, делов много у него, — заметил дед. — А что же, он говорит, дальше будет? А?..» «Да говорит, что побьем Колчака, а там войну кончим и будем хозяйство по-новому строить», — ответила Надежда Константиновна. «Да, — согласился дед, — вот и Петруха из Красной Армии пишет то же самое. — «Побьем, — говорит, — и будем обживаться».

Русский народ привык тяжелое настоящее освящать верой в светлое будущее. Большевикам ничего не оставалось, как эксплуатировать эту веру. С рабочими и крестьянами такая тактика порой приносила успех. Хотя без подкрепления красноармейскими штыками и чекистскими маузерами, а также хлебными пайками, которые только новая власть и распределяла, подобная агитация вряд ли принесла бы сама по себе большой эффект.

А вот с интеллигенцией было совсем плохо. Она в сказки о благословенном коммунистическом будущем не верила и упорно обращала внимание на разные малоприятные моменты современной действительности. На митинге образованной публики в Чистополе Крупской пришлось нелегко. Ее доклад на тему «Интеллигенция и Советская власть» энтузиазма у аудитории не вызвал. Вслед за Надеждой Константиновной на трибуну поднялся человек в пенсне и с бородкой, отрекомендовавшийся «представителем научной педагогики». Заметил, что в вопросе о необходимости развития трудовой школы Крупская, конечно, права, но ему хочется сказать о другом. О жестокости ЧК, о несправедливых арестах, об отсутствии свободы печати. Несколько присутствовавших на митинге учителей поддержали выступавшего. «Пришлось, — записала Крупская в дневнике, — в заключительном слове говорить о буржуазной свободе печати, о том, почему у нас нет свободы печати, почему приходится подавлять сопротивление буржуазии и белогвардейцев при помощи чрезвычаек и т. п. К. посерел, обыватель замолчал, а кое-кто из учителей стал оправдываться». Надежда Константиновна не написала, какова была дальнейшая судьба ее оппонента. Но можно не без оснований предположить, что теперь жестокость ЧК ему довелось испытать на собственной шкуре. Недаром посерели лицом те, кто осмелился перечить жене Ленина. Чувствовали, что их ждет после того, как пароход — «Красная звезда» двинется дальше по Каме.

Напряжения поездки, с ежедневными выступлениями перед далеко не всегда дружественно настроенными слушателями, Надежда Константиновна не выдержала. Прихватило сердце. Молотов настаивал, чтобы Крупская несколько дней отдохнула. Она отказывалась. Тогда Вячеслав Михайлович сообщил о болезни Ленину. Тот 15 июля направил Надежде Константиновне письмо: «Дорогая Надюшка!.. От Молотова узнал, что приступ болезни сердца у тебя все же был. Значит, ты работаешь не в меру. Надо строже соблюдать правила и слушаться врача. Иначе не будешь работоспособна к зиме! Не забывай этого! О делах в Народном комиссариате просвещения телеграфировал тебе уже. На фронтах восточных — блестяще. Сегодня узнал о взятии Екатеринбурга. На юге — перелом, но еще нет серьезной перемены к лучшему. Надеемся, будет… Крепко обнимаю и целую. Прошу больше отдыхать, меньше работать».

Оптимальным образом сочетать работу и отдых не удалось. Хотя у Надежды Константиновны появилась мысль остаться на только что отвоеванном у Колчака Урале всерьез и надолго, налаживать здесь школы и библиотеки. Однако здоровье не позволило. Да и Ильич был категорически против: «Как ты могла придумать такое? Остаться на Урале?! Прости, но я был потрясен». В конце концов Крупской пришлось вернуться в Москву раньше окончания миссии «Красной звезды». Силы были уже на исходе. Как знать, не было ли вызвано сердечное недомогание Надежды Константиновны, равно как и ее намерение остаться, по сути, в добровольной ссылке на Урале, слухами о возобновлении связи мужа с Инессой? В любом случае, предполагаемый отъезд супруги председателя Совнаркома в уральскую глушь сам по себе являлся событием довольно скандальным. И Владимир Ильич выступил решительно против странного, на первый взгляд, намерения Надежды Константиновны.

Ленин все еще не решался сделать окончательный выбор между Арманд и Крупской. И держало его не только то, что Надя, конечно же, не чужой человек, и по-своему Ильич к ней сильно привязался. Пусть она и не была столь блистательна, как Инесса. Кроме того, Надежда Константиновна была очень больным человеком. Бросать ее было просто негуманно. Хотя гуманизм Ленин признавал не «абстрактный», а «классовый», но наверняка сочувствовал страданиям жены, и физическим, и моральным. Ему была чужда этика любви к дальнему, не к ближнему.

Главное же, думаю, заключалось все-таки в другом. Лидеры большевиков отнюдь не были пуританами. Любовные похождения Троцкого или Бухарина не составляли тайны для партийной верхушки, слухи о них ходили в народе. Особенно отличались «по женской части» председатель ЦИК (членом ЦИК была Инесса) Калинин и непосредственный начальник Крупской нарком просвещения Луначарский.

Валентинов вспоминал, какие в последние годы жизни Ленина бросались обвинения в адрес вождей, благодаря начатой Троцким внутрипартийной дискуссии: «Указывалось на слишком уж большую любовь к балету — вернее, к балеринам — «всероссийского старосты» Калинина, секретаря ЦИК Енукидзе, на помпезную жизнь председателя Промышленного банка Краснощекова, недостойную жизнь комиссара народного просвещения Луначарского и его супруги артистки Розанель и многих других. Старый большевик Луначарский представлял, на самом деле, все черты «нэповского перерождения». В доме, где я жил (Богословский пер. № 8, ныне улица Москвина, против театра Корша), над нашей квартирой помещался какой-то ночной артистический клуб, где происходили оргии с непременным участием в них Луначарского. Пьяное топтание, хороводы, песни, женские крики при выключенном в нужные минуты электрическом освещении — продолжались до пяти часов утра и не давали спать. Дворник нашего дома мог часто наблюдать, как выносили на руках для посадки на извозчика пьяного Луначарского в бобровой шубе». Подобное разложение и в эпоху военного коммунизма проявлялось. Только масштаб был поменьше, из-за общей скудости жизни. По сравнению с оргиями Анатолия Васильевича и Михаила Ивановича даже открытая связь Ленина с Арманд смотрелась бы вполне невинно.

Но тут было одно немаловажное обстоятельство. Ленин был вождем всей партии и претендовал на роль единоличного вождя всего народа. Сразу после Октябрьской революции образ Ильича стал превращаться в живую икону. В новом мифе свое место заняла и жена вождя — Крупская. Заменить ее в общественном сознании на другую — Арманд — было бы не так уж просто. И не стоило подвергать сомнению святость главного творца революции и руководителя первого в мире социалистического государства в опасное для большевиков время ожесточенной гражданской войны. Зная Ленина, можно не сомневаться, что и в этом случае он подчинил чувство к Инессе интересам дела.

Крупская часто страдала рецидивами базедовой болезни. Врачи рекомендовали ей отдых на природе. Ленин поместил жену в лесной школе в Сокольниках. И часто навещал ее. Поездка на Новый, 1919-й год чуть было не завершилась трагедией. Вот скупые строки отчета МЧК: «В январе 1919 года на Сокольническом шоссе близ Краснохолмского моста бандой Кошелькова был остановлен автомобиль, в котором ехал Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ленин. Бандиты под угрозой оружия отобрали у Ленина автомобиль, револьвер системы «браунинг», документы и скрылись…» Ленина, его сестру Марию Ильиничну, телохранителя Чабанова и шофера Гиля спасли от смерти два обстоятельства. Гремевший в те годы по Москве Яков Кошельков был уголовным бандитом, а не политическим террористом. Для него не было принципиальной разницы, при какой власти грабить — при царской или при большевистской. Убивал же он только своих непосредственных противников — милиционеров и чекистов, да еще тех из ограбленных, кто пытался оказать сопротивление или почему-либо не понравился бандитам. Ленин и Гиль, на их счастье, догадались не сопротивляться, и остались живы. Убивать Ильича бандитам не было никакого резона. Ведь их положение ничуть не изменилось бы оттого, что Ленина на посту руководителя государства сменил Свердлов или Троцкий, Колчак или Деникин.

М. И. Ульянова оставила воспоминания об этом происшествии. Она утверждала, что Ленин и его спутники приняли трех вооруженных людей, остановивших автомобиль, за милиционеров или чекистов, которые осуществляют обычную проверку документов. «Но каково было наше удивление, — рассказывала Мария Ильинична, — когда остановившие автомобиль люди моментально высадили нас всех из автомобиля и, не удовлетворившись пропуском, который показал им Владимир Ильич, стали обыскивать его карманы, приставив к его вискам дула револьверов, забрали браунинг и кремлевский пропуск… «Что вы делаете, ведь это товарищ Ленин! Вы-то кто? Покажите ваши мандаты». «Уголовным никаких мандатов не надо…» Бандиты вскочили в автомобиль, направили на нас револьверы и пустились во весь опор по направлению к Сокольникам…»

Как мы видим, громкое имя председателя Совнаркома и вождя Великой Октябрьской Социалистической революции не произвело на Якова Кошелькова и его людей ни малейшего впечатления. Ленину же этот случай запал в душу. И в книге «Детская болезнь левизны в коммунизме», вышедшей год спустя, он использовал данный эпизод для оправдания задним числом Брестского мира: «Представьте себе, что ваш автомобиль остановили вооруженные бандиты. Вы даете им деньги, паспорт, револьвер, автомобиль. Вы получаете избавление от приятного соседства с бандитами… Наш компромисс с бандитами германского империализма был подобен такому компромиссу».

Подавляющее большинство читателей тогда не догадывалось, что Ленин здесь описывает не абстрактный пример, а вполне реальную ситуацию, где сам был на волосок от смерти (вдруг у кого-нибудь из бандитов дрогнул бы палец на спусковом крючке?). Не знали простодушные читатели и того, что у других бандитов, германских, Ленин и его партия спокойно получали деньги на русскую революцию, а после октября 17-го — и на удержание власти.

Через полгода, в июне 1919 года, Кошельков попал в чекистскую засаду и был смертельно ранен. У погибшего нашли ленинский «браунинг» и вернули владельцу. Удостоверение же Председателя Совнаркома так и не нашли. Возможно, Кошельков его за ненадобностью выбросил.

После возвращения из Франции Арманд стала часто навещать Ленина. Крупская свидетельствует: «В конце 1919 года к нам часто приходила Инесса Арманд, с которой Ильич особенно любил говорить о перспективах движения. У Инессы старшая дочь уже побывала на фронте, чуть не погибла во время взрыва 25 сентября в Леонтьевском переулке (в этот день произошел мощный взрыв бомбы в помещении Московского комитета партии, в результате которого было убито и ранено несколько десятков человек, в том числе секретарь МК В. М. Загорский; присутствовавшая на расширенном заседании МК И. А. Арманд не пострадала. — Б. С.). Помню, как Инесса пришла к нам однажды с младшей дочерью Варей, совсем молодой тогда девушкой, потом ставшей преданнейшим членом партии. И Ильич при них, как я по старинке выражалась, «полки разводил»; помню я, как поблескивали глаза у Варюшки». Можно заподозрить, что в отсутствии Надежды Константиновны и девочек Инесса с Ильичом говорили отнюдь не о «перспективах движения», и Ленин, если и «разводил полки», то не на политическом, а на любовном фронте.

В феврале 1920 года Ленин и Инесса простудились и не могли навещать друг друга. Болела в ту пору и Крупская. У Арманд же как на беду вышел из строя телефон, и ей нельзя было позвонить. Поэтому сохранилось несколько ленинских записок тех дней, адресованных Инессе: «Дорогой друг! Хотел позвонить к Вам, услыхав, что Вы больны, но телефон не работает. Дайте номер, я велю починить. Что с Вами? Черкните два слова о здоровье и прочем. Привет!» Ленин настойчиво советовал выполнять все предписания врачей, обещал достать для Инессы остродефицитные тогда калоши — чтобы она больше на простужалась. Вообще же в период после Октябрьской революции письма и записки Ленина Арманд были довольно редки. Любовники общались непосредственно или по телефону. Ведь за исключением трехмесячной поездки во Францию, Инесса почти все время была в Москве. Ленин же покидал столицу только на короткий срок — для отдыха.

Под псевдонимом Елена Блонина Инесса Арманд опубликовала немало статей и брошюр. Она обращалась главным образом к работницам, убеждая их поддержать Советскую власть. Например, в статье «Работницы, вспомните о деревне!», опубликованной в «Правде» 30 октября 1919 года, в период самых тяжелых боев с Деникиным, Инесса настаивала: «Пролетарка станка должна протянуть руку помощи своей более темной, более отсталой сестре — пролетарке сохи — и приобщить ее к своему движению… Необходимо работницам организовать еженедельные воскресные поездки за город, объехать советские хозяйства и в каждом из них провести беседы с рабочими и работницами, призывать их к вступлению в профессиональные союзы, привезти им газеты, сообщить им все волнующие пролетариев новости, сделать им тот или другой доклад». Но «пролетарки сохи» особых симпатий к «пролетаркам станка» не питали. Может быть, виной тому была продразверстка… У крестьянок, равно как и у их мужей, вряд ли могло вызывать восторг то, что хлеб из деревни изымают для рабочих и красноармейцев, а крестьянские семьи порой обрекаются на голодную смерть. Правда, идея смычки города с деревней была в конце концов реализована, но немного иначе, чем представляла это себе Инесса. Рабочие и работницы, а также трудовая интеллигенция действительно стали ездить по выходным в колхозы и совхозы, а в сезон сельскохозяйственных работ — даже на целые недели и месяцы. Только не доклады читать, не новостями делиться и не в профсоюзы вступать агитировать. А на полях работать. Потому что рабочих рук в деревне не хватало, да и работали колхозники на общественных полях спустя рукава, поскольку настоящего стимула к труду не имели. До такой «смычки» Арманд не дожила. А если бы дожила, вряд ли бы обрадовалась.

На одной из брошюр Инессы, «Почему я стала защитницей Советской власти?», вышедшей в 1919 году и в начале 20-х несколько раз переиздававшейся, стоит остановиться подробнее. Это — единственное из опубликованных произведений Арманд, написанное, как указывала позднее Крупская, в «полубеллетристической форме». И предназначена брошюра, как справедливо отмечала Надежда Константиновна, «для самой серой работницы». Главное же, именно здесь в наибольшей степени (если не считать дневника и писем) приоткрывается для нас внутренний мир Инессы Арманд, некоторые факты ее биографии, наконец, то, как она переосмысливала собственное дореволюционное прошлое.

Писала брошюру Инесса от лица простой работницы, языком, максимально доступным для массы едва грамотных женщин. В стилистическом отношении вышло неплохо — у возлюбленной Ильича, определенно, был литературный талант, который, к сожалению, она так и не успела развить. И как орудие пропаганды брошюра Арманд замечательна умелым использованием традиционных для большевиков приемов, посредством которых пролетариев и крестьян убеждали: во «временных трудностях» виноваты интервенты и белогвардейцы, да еще сам народ, не достигший еще должной сознательности и не готовый пока что безоговорочно и безоглядно поддерживать партию Ленина и самоотверженно трудиться и воевать для построения светлого коммунистического будущего.

Елена Блонина сразу же сообщает простодушным читательницам, полагающим, будто имеют дело с реальной жизненной историей: «Хочу рассказать вам, как я поняла, что такое Советская власть, и почему я стала на ее сторону. Было это так.

На фабрике у нас работает много женщин. Текстильщицы. Народ все больше темный. А тут с продовольствием плохо, то да се, мы и давай бранить промеж себя Советскую власть: не дает, мол, ничего работницам…»

Как мы помним, Инесса была замужем за текстильным фабрикантом. Имела ли она право причислять себя к текстильщицам? Наверное, в каком-то смысле имела. Вот насчет того, что темная женщина, Инесса, несомненно, лукавила. Все-таки, кроме русского, четыре языка знала и в Брюссельском Новом университете диплом лиценциата получила. Пари можно держать, что ни одна работница Пушкинской или любой другой российской мануфактуры таким образованием похвастать не могла. И речь Блониной, конечно же, куда правильнее, литературнее, чем у рядовой ткачихи начала века.

Но, отдадим должное Инессе Арманд, положение работниц она представляла себе не понаслышке. Сказался опыт жизни в Пушкино и неоднократное посещение фабрик после 1917 года, частые беседы с женщинами, на них работавшими. Инесса прекрасно знала, что голодали работницы в «незабываемом 1919-м», если использовать название популярной в свое время пьесы Всеволода Вишневского. Брань в адрес Советов и большевиков подруге Ильича приходилось выслушивать не раз и не два. И в своей брошюре Арманд возлагала вину за «нездоровые настроения» среди рабочих и работниц на… интеллигентов, которые будто бы раньше только и делали, что прислуживали хозяевам, а теперь смущают народ, настраивают его против Советской власти: «А тут еще Петр Никифорыч, бывший мастер на нашей фабрике, теперь работает у нас рабочим, все разжигает, все говорит, что плоха Советская власть и ни на что нам не нужна…»

Прозрение к героине агитки приходит вместе с «сознательным рабочим» Иваном, работающим на одной с ней фабрике. А ведь именно таким псевдонимом подписывал Ленин некоторые из адресованных Инессе писем. В брошюре работница под влиянием проповеди Ивана обретает веру в Советскую власть, точно так же, как когда-то под влиянием книги Ленина «Развитие капитализма в России» сама Арманд уверовала в правоту большевиков. Иван корит героиню: «Зря ты болтаешь о Советской власти. Да знаешь ли ты, что такое Советская власть?» Я тут и осеклась, не знаю, что ему ответить. «Глупая, — говорит, — ведь Советская власть — это наша власть, власть рабочих и работниц. Выходит, что, когда ты ее без толку ругаешь, ты ругаешь самое себя. Ничего-то ты не понимаешь».

Ну, как же, — говорю, — а вот и Петр Никифорыч ее тоже ругает, и учитель, и докторица». А Иван посмеивается. «Эх, ты! — говорит. — Неужели трудно понять? Ведь они все трое — буржуи, руку хозяина всегда держали. Как же им не ругать-то рабочую власть! А ты им уж и поверила!»

Понять и поверить действительно трудно. Фактически Арманд осуждает здесь себя прежнюю. И для этого Инессе пришлось покривить душой. Именно она когда-то служила учительницей в рабочей школе, и отнюдь не потому, что была женой хозяина фабрики, старалась облегчить быт работниц с помощью «Общества улучшения участи женщин». Нет, Инесса в ту пору думала, что только так можно помочь страждущим и что богатые должны добровольно делиться с бедными, дабы не допустить нищеты и голода. Теперь же она свято верила: лишь революция сделает женщину счастливой и свободной.

А когда Инесса работала в «Обществе улучшения участи женщин», познакомилась со многими фабричными врачами. И прекрасно знала, что эти люди отнюдь не являлись пособниками хозяев, а искренне стремились к просвещению рабочих, заботились об их здоровье. Да и мастера в своем большинстве отнюдь не были зверьми, старавшимися содрать с несчастных пролетариев три шкуры и поставлявшими молодых работниц для хозяйских утех. Кстати, Александр Арманд ничем предосудительным с девушками на своей фабрике как будто не занимался. Но интересы революции требовали представить мрачную картину недавнего прошлого и заклеймить «буржуазную интеллигенцию», не понимающую прелестей нового порядка.

В брошюре работница сначала возражает Ивану: «Ну, — говорю, — заладил: Советская власть да Советская власть! А что нам от нее? Ничего она нам не дала!» Но у Ивана тут же находятся возражения: «Неправда… Советская власть очень много дала работницам. Возьми хоть бы права. Раньше, при власти буржуев, работница была совсем принижена. Она и в государстве, и в семье, и на фабрике была вовсе рабыней. Уж как ни плохо приходилось тогда нам, рабочим, но все же мы могли выбирать своих рабочих представителей для борьбы с буржуями. А у вашей сестры и этих прав не было. Только и было слышно, что баба — дура, у женщин волос длинен, а ум короток. Никуда нельзя женщин пускать, ни на какие, мол, должности ее нельзя избирать. Буржуй и не допускал вас ни до каких выборов. Так и были вы безответные перед ним. А теперь, посмотри-ка! Работница, наравне с рабочим, выбирает во все учреждения. В заводской ли комитет, в профессиональный ли союз, в Совет ли — всюду работницы на одинаковых правах с рабочими выбирают своих депутаток. Только буржуев и буржуек никуда не пускают. Хоть бы у нас, в нашем Совете, работницы заведуют двумя отделами. А помнишь, тов. Коллонтай, так та была даже народным комиссаром».

Характерно, что из врожденной скромности Инесса предпочла привести в пример не себя, а свою подругу Коллонтай. Что же касается прав, будто бы предоставленных трудящейся женщине новой властью, то здесь бросается в глаза одно обстоятельство. Совсем неслучайно, что в качестве тех учреждений, где женщины представлены наравне с мужчинами, Арманд перечисляет только завкомы, профсоюзы и Советы. На практике эти органы были лишь своеобразной ширмой, вывеской для широких масс, тогда как реальная власть сосредоточилась в руках коммунистической партии. Именно партийные органы принимали действительно важные решения, влиявшие на судьбы страны и положение тех же работниц. В высшие же руководящие органы в партии и государстве женщин почти не допускали. Членом Политбюро, и то — недолго, была одна лишь Екатерина Фурцева. В ЦК женщины были в явном меньшинстве, в правительстве в лучшем случае могли претендовать лишь на руководство второстепенными министерствами — культуры, здравоохранения, просвещения. В армии женщины-военнослужащие не поднимались выше полковника. Редко оказывались они и во главе предприятий и учреждений, даже если там преобладал женский персонал.

По сравнению с женщинами Западной Европы и Северной Америки советские женщины и десятилетия спустя после смерти Инессы Арманд продолжали оставаться в гораздо менее благоприятном положении. У них было гораздо меньше шансов, чем у мужчин, получить престижную и высокооплачиваемую работу. Не играли советские женщины заметной роли и в органах политической власти. Одной из причин такого положения явилось отсутствие в

СССР (равно как и в сегодняшней России) феминистского движения, ориентированного исключительно на борьбу за равные права женщин во всех сферах общественной и частной жизни.

Инесса же после своего присоединения к большевикам была убежденным противником феминизма. Она полагала, что любые женские организации должны работать под контролем компартии и в первую очередь отстаивать классовые интересы женщин — работниц и крестьянок. Инесса настаивала: никуда не пускать «буржуек». А «буржуйки», — это те, кто до революции были женами торговцев и фабрикантов или работали учительницами и врачами, имели неподходящее классовое происхождение, но, в отличие от «товарища Инессы», не пристали вовремя к большевикам.

Вернемся к тексту брошюры. Иван напоминает простодушной собеседнице, как плохо жилось трудящимся женщинам при проклятом царском режиме: «А вспомни, как раньше на фабрике-то было? Кто был хозяином? Капиталист купец Расторгуев, директор Упырев да вот этот самый Петр Никифорыч, который был у хозяина мастером и первым другом. Вспомни-ка, как они с нашим братом обращались. А каково приходилось вам, женщинам!» Далее он убеждает свою внимательную слушательницу: «Теперь на заводах и на фабриках хозяином являешься ты, работница, вместе с рабочим».

Далее Иван переходит к семейной жизни, где Советская власть работниц тоже немало осчастливила: «Возьми теперь семейную жизнь. При прежних законах, когда женщина вступала в брак, то становилась подневольным существом. Муж был ей хозяином, которого она обязывалась во всем слушаться, который был над ней полноправным властелином и нередко бил и истязал ее. И женщине негде было искать правды». Инесса от лица своего героя предлагала работницам искать защиты от произвола разбушевавшегося супруга в Советах, которые «всем правят теперь». А раз заседают там рабочие и работницы, крестьяне и крестьянки, то, значит, им и принадлежит власть, отнятая у «буржуев, кулаков и помещиков», именно они «являются хозяевами жизни».

Опять лукавила Инесса. Ни тогда, в 19-м, ни в последующие семь десятилетий Советы реальной властью в нашей стране не обладали. Они оставались лишь вывеской для принимавших действительно важные политические решения партийных органов. Рабочие и работницы, а тем более крестьяне и крестьянки никакого существенного влияния на принятие этих решений не оказывали. Назвать тех, кто, по меркам их западноевропейских коллег, прозябал в нищете, «хозяевами жизни», можно было разве что в насмешку. Подлинными «хозяевами жизни» оставались высшие партийные иерархи, которые сполна пили «чашу жизни». Робкая попытка Михаила Горбачева переместить власть в Советы, предпринятая в последние месяцы существования коммунистического государства, закончилась крахом в августе 91-го. Но до этого было еще очень далеко, и Инессе Арманд не дано было предвидеть будущее.

Она, как и Ленин, верила, что после революции «рабочие и работницы могут строить жизнь так, как это нужно им». Так говорит Иван и продолжает: «Они могут построить новый радостный мир, коммунизм, где не будет уже никогда ни голода, ни войны, ни угнетения, ни эксплуатации, ни рабства, где все будут работать и получать все им необходимое». Поскольку в настоящем как раз была война и голод, большевикам, и Инессе и Ильичу в их числе, приходилось кормить народ баснями о светлом будущем, которое теперь вот-вот должно наступить.