4 «ЗОЛОТОЙ ГУСЬ»

4

«ЗОЛОТОЙ ГУСЬ»

Лет десять тому, когда мы впервые сели за стол в компании с И. Ноябрёвым, В. Чигляевым, Д. Черкасским, Е. Паперным, А. Дьяченко и другими хлопцами и стали нести в телекамеру всё, что накопилось на душе по части анекдотов, — только очень прозорливый человек мог тогда предположить, что по прошествии целого десятилетия эта передача, что называется, станет частью жизни наших граждан, а сами мы будем гордо именоваться «гусаками» и станем скромно (но с достоинством) нести по жизни теперь уже «медийные» лица. Именно благодаря «Золотому гусю» у меня развязался язык, а жизнь наполнилась уймой смешных случаев, встреч и казусов.

Гусаки в Днепропетровске

Как-то поехали на халтуру в славный град Днепропетровск Илюша Ноябрёв вместе с Валерой Чигляевым… Вот поезд замер у платформы, Ноябрёв что-то замешкался-засобирался, а Валера уже с кофром, в коем «куздюмчик» концертный, появился в дверях вагона.

И сразу попался в прицел местных ханурей-профи, из тех, для кого вокзал — дом родной. А это был самый расцвет нашей тогдашней «гусиной» славы: бабы штабелями падали в обморок, мужики и дети рвались сфоткаться на память с народными любимцами, автографы… ну и всё такое!

Золотой состав «Золотого гуся»

Эти вот тоже, завидев Валеру, вмиг протрезвели и ламанули к нему с криком:

— Валерчик! Наше почтение! Ты среди всех ваших — САМЫЙ уматный, САМЫЙ прикольный, САМЫЙ-РАССАМЫЙ… А остальные рядом с тобой — полное говно! Нечего и слушать! А ты у нас конкретно в любимцах ходишь! Ну-ка приколи по-полной!!! Из свежачка!!!

…И тут вдруг видят они как из-за Валеркиной спины вдруг нарисовался Илья Ноябрёв.(!!!)

Турция. На съёмках «Золотого гуся». Начало 2000-х гг.

Пацаны потом рассказывали, что повисшей паузе мог позавидовать сам великий Смоктуновский. У ханурей от полной неожиданности отвалились челюсти, а самый синюшный сказал:

— Ну, Илья, мы НЕ ВИНОВАТЫ! Он (Чигляев) ПЕРВЫМ вышел!!!

А свадьба пела и плясала

А ещё был случай. Связанный с сауной, где-то в районе Святошино.

Товарищевали мы тогда с Толей Писаренко. Люди, интересующиеся спортом, помнят такого выдающегося тяжелоатлета. И он нас иногда зазывал в сауну. Была нас там разношерстная компания, и частенько оказывалось в ней сразу по-нескольку ребят из «Золотого гуся». А это был самый пик нашей «гусиной» славы: по улицам было сложновато передвигаться — дамы дружно падали в обморок, мужики первым делом вываливали на нас все имеющиеся у них анекдоты… Как говаривал Додик Черкасский, «пришла заслуженная старческая слава».

С Женей Паперным и А. Гарцманом в бане

Я хочу сказать, в этой сауне была одна замечательная «фишка» — небольшой внутренний дворик, и когда выпадал снег — можно было смело выскакивать голяком и кататься в снегу, фиг кто увидит! Дворик со всех сторон был окружён высоким кирпичным забором.

Мы как-то упустили из вида то обстоятельство, что раз над нами на втором этаже находится ресторанчик, то в нём, естественно, иногда бывают люди. Но поскольку — зима, то и двери закрыты, и на террасу никто не выйдет!

Откуда ж нам было знать, что именно в тот день, в «наш банный», именно в том ресторанчике, что в аккурат — над нами, будет праздноваться свадьба, и не какая-нибудь, а самая настоящая СЕЛЬСКАЯ, с мордастыми сватами в рушниках, с беременной-на-двадцатом-месяце невестой (как полагается!), с зарёванной мамкой и с немыслимым количеством спиртного. Словом, как у людей!

…Мы себе, отпарившись по полной, выскочили, размахивая «достижениями» на свежий морозный воздух, в этот наш внутренний дворик — и в это же самое время ВСЯ СВАДЬБА, разогретая водкой, вывалилась на терраску, так сказать, на свежий воздух… А мы — внизу! «Золотой гусь» чуть ли не в полном составе! И — голяком! Ничего ж не подозревая! И где ещё, в каком телике ЭТО увидишь?!

…В общем, невеста сразу радостно упала в обморок при виде всего ТАКОГО! А из наших, к примеру, один только Евгений Васильич Паперный мог УДИВИТЬ «этим»… любого! Уже не говоря об остальных «бойцах».

Новость, что внизу — «Золотий гусак», облетела гостей в момент, и весь толпень ламанулся на террасу поглядеть сверху на любимцев. А мы-то сразу и не среагировали. Во-первых, с пылу — с жару из парной, во-вторых, пивком баловались — остроту реакции притупили.

Короче, сообразили, уже когда публика стала шугать вниз за автографами и… «шобы сфоткаться». Благо, этаж был невысокий плюс снег мягкий. И народ поддатый, оттого и смелый. Мы едва успели нужные места снежком «запудрить», чтобы — не очень светить.

C кумом Валерой Чигляевым берём интервью у дельфинов

Нам потом рассказывали, лишь один жених остался очень недоволен происшедшим. Ну его понять можно: жених — он и есть жених. Я так подозреваю, у него, видать, всё скромненько, никакой тебе радостной патологии… А тут внизу один Евгений Васильич чего только стоит! Любо-дорого полюбоваться на формы-параметры, на славянскую нашу красоту! Ну и остальные пацаны тоже — не пальцем деланные!

Одним словом, как говорит Жванецкий, «свои ботиночки хороши, если других не видел»! Истина — как для невесты!

Знаете ли вы Бодлера?

Дело было в лихих 90-х прошлого века. Ещё недавно распался Союз, подкатила «незалежшсть», уже замелькали малиновые пиджаки и пальцы веером, а бывшие сознательные комсомольские функционеры толпой валили кто в бизнес, кто в банкиры.

И вот в аккурат для таких вот «новых» киевских банкиров как-то случилось выступать моим друзьям и коллегам по «Золотому гусю» Валере Чигляеву и Жене Паперному. Дело было под Новый год, и какой-то солидный банк, набитый «под завязку» экс-комсомольцами (читай: БАНКИРАМИ) заказал их как популярных, весёлых ведущих.

Итак, роскошный ресторан в центре, гости — кто уже приехал, кого-то ещё ждут, шум-гам… а концертную программу нужно начинать. И понятно, что и отношение к артистам примерно как к официантам: «Микола, а шо ти без Галі? Шо, пізніше буде? Ну, тоді наливай по першій-другій… Хто отам на сцені? Та якісь „артізди-солізди-вокалізди“ шось горлають — хтось привів… Ну шо, за Галю?!.»

А тем временем концерт идёт по полной, с трудом пробиваясь сквозь банкирский бардак. На сцену поднимается Чигляев:

— Дорогие друзья! А сейчас я хочу представить вам моего большого друга, любимого актёра знаменитого режиссёра Виктюка, народного артиста Украины Евгения Васильича Паперного!!! Ваши бурные аплодисменты!!!

Понятно, что все «бурные аплодисменты» состояли из двух-трёх вялых хлопков, которые тут же потонули в радостном шуме, что наконец-то «приїхала Галя і тепер вже — повний кворум!!»… и под весь этот галасливый «бордельеро» на сцену как-то очень незаметно поднялся наш Евгений Васильич. Чем тебе не Ленин-в-октябре?!

А нужно сказать, что актёры — те же люди, и всё человеческое им тоже не чуждо. В том числе и пропустить стопарик по случаю наступающего и под президентский дежурный текст по телику. Женя так и сделал. И вслед за разлившемся по всему телу теплу пришла Благородная мысль — поделиться с присутствующей аудиторией бессмертными строчками французского поэта Шарля Бодлера да ещё и на языке оригинала…

— Дорогие друзья! — начал Евгений. — В этот чудесный добрый, поистине детский вечер я хотел бы поприветствовать всех вас, как тонких (и я в этом глубоко уверен!) ценителей поэзии, гениальными строками поэзии великого Бодлера…

…В зале продолжался гармидер, на Женю внимание никто не обращал, всех почему-то больше, чем поэзия Бодлера, интересовал вопрос «а чому Галя прийшла без Людки» и «Петю! Та не пий вша шсля горшки, не пошжай градус!»

И может, оттого совсем никто и не заметил, как внутри у нашего артиста взыграла обида за поэзию Бодлера, помноженная на градус выпитого стопарика.

Женя набрал полные лёгкие воздуха и вдруг со всей силы гаркнул в зал:

— А ну тихо мне, МЛЯ!!!

От мгновенно возникшей тишины могло показаться, что оглохла вся природа, включая банкиров, официантов и самого Женю. Слышно только было, как где-то далеко метрдотель распекал кого-то из обслуги да ещё в животе у онемевшей Гали бурчал утренний подскисший борщ.

— Же не па ля тужюр, ля мурмур абажур, — заворковал низкий Женькин баритон. И минут двадцать на правильном французском прононсе Паперный утюжил застывшую в ступоре банкирскую публику. Кто успел налить — так и застыл с поднятым бокалом, у кого на вилке оказался огурчик — так все двадцать минут и провисел нетронутым.

А Женя всё ворковал и ворковал. Наконец он поставил точку в Бодлере, и среди ошеломляющей тишины кто-то испуганно пискнул:

— Аплодувати можна?

Овации были ТАКИЕ, что и Алла Борисовна наряду с Иглесиасом плюс Тина Тёрнер вкупе со Стивом Вандером могли, как говорится, отдыхать.

— Эх, черти! Таки любят банкиры старика Бодлера, — заметил Женя, спускаясь со сцены.

— Ой, Женька, не бери пустого в голову! — сказал Валера Чигляев. — Просто все они — бывшие комсомолята, а ты вдруг напомнил, как вламывали им прежде старшие товарищи-партийцы. Такой «партийный» страх — он надолго остаётся в башке. Ну ничего — и Бодлера твоего послушали в оригинале, и прежнее вспомнили! А теперь — НАЛИВАЙ!

За Новый год и за нас, беспартийных!!!

…Вокруг набирал силу привычный праздничный гармидер.

Скрытая камера

Я, вообще-то, НИКОГДА не пью за рулём. Но, как говорится, жизнь иногда может внести свои коррективы даже в самые незыблемые принципы. В моём случае это был неожиданный приезд моего давнего закадычного друга в дом моих приятелей, где в то время находился я собственной персоной. Ну понятно, тут же — поляна, «вино-пиво-водовка» — рекой, и я как-то, очень не подумав, влился в этот радостный гармидер.

И принял «по чуть-чуть». А обратно-то мне не идти, а ЕХАТЬ! В другой раз, может, и заколебался, но тут внутри меня хитрый Бахус шепнул что-то насчёт: «Авось пронесёт!»… и я поверил ему. И поехал.

Нужно сказать, это было то время, когда свеженазначенный Луценко ещё не «светился» на концертах «95-го квартала», а, никем не узнаваемый в лицо, бодро инспектировал гаишников в различных городах и весях «рідної неньки-України», увеличивая количество инфарктов среди мздоимцев в погонах. Уже эхом прокатилась по Украине захватывающая история о двух крымских хлопцах, что, не мудрствуя лукаво, намекнули неузнанному министру, мол, «сержант Петренко, ще з ранку НЕ СНІДАВ!» и тут же были ласково уволены… Короче, нервы у всех наших Петренок были в те дни — ни к чёрту! И это обстоятельство сыграло в моём случае немаловажную роль.

У всех без исключения гаишников есть особый талант распознавать ВЫПИВШЕГО за рулём. Ты, к примеру, даже ещё не ковтнул ЕЁ Проклятую, а только понюхал пробку, а ОН уже чует и ежели произнесёт заветную фразу: «А шо у нас такого с глазоньками?», то можешь быть точно уверен, что УНЮХАЕТ даже прошлонедельный портвейн, о котором ты сам уже давно успел забыть.

Короче, тормознул меня как раз такой нюхач-виртуоз и после дежурного узнавания и фразы «Какие люди в Голливуде!» вдруг как-то по-доброму, «по-ленински» прищурился и одарил меня той самой фразкой про «глазоньки». Я, естественно, внутренне всполошился, потому как из «глазонек» разве что не выливалось пиво, заправленное у моих друзей.

И конечно же, будучи, как всякий советский (читай — «украинский») водитель, насквозь пропитанный информацией о «тяжкой и голодной жизни сержанта Петренко», тут же полез «в кишеню за гаманцем». Выудил оттуда засаленный червонец и со словами: «Это Вам СУВЕНИР, правда, без автографа!», попытался переправить его в потную гаишную ладошку. Но не зря вы, мой дорогой читатель, в начале сего повествования изволили читать о сорванных милицейских нервах той поры. Мой «Петренко» упёрся, как молодой бык, — и НИ В КАКУЮ!

Аргумент у него был достаточно весомый и отдавал последними ментовскими страданиями. Тут я отвлекусь и скажу, что ежели гаишник меня узнаёт, то обращается исключительно по-отчеству: «Юровыч». Оно одновременно и уважительно, типа «знаем ваши заслуги-козыри», и одновременно отдаёт снисхождением к тебе-балбесу. Мол, знаем вас, людей искусства! «Артизды-солизды»…

«Мой» так мне прямо и сказал:

— Юровыч! Оце я зараз візьму в тебе ту задрипану десятку, а ви потім, як людина відома у себе в кругах і розкажіте, шо менти БЕРУТЬ! А в нас зараз дуже непроста ситуація, онде в Криму хлопці попалились через те, шо начальство в обличчя не впізнали…

И т. д. и т. п. Он аргументирует, я молча проталкиваю червонец и уже чувствую, как слабеет ручоночка, отталкивающая бумажечку… Ещё немного, ещё (как поётся в песне) чуть-чуть…

И надо же было мне в тот самый момент, когда купюрку сомкнули цепкие милицейские пальчики, СКАЗАНУТЬ! Бодрым хорошо поставленным голосом а ля Андрей Малахов:

— А теперь улыбнулись и посмотрели направо! Вас снимает СКРЫТАЯ КАМЕРА!

…Вы когда-нибудь видели инспектора ГАИ в предынфарктном состоянии?! А я ВИДЕЛ!!! Фуражка слетела с головы, лицо вспыхнуло первомайским кумачом, глаза синхронно вылезли из орбит и остановились.

— Де??? — не прошептал, а прошелестел одними губами…

— Да вон, на десятом этаже, за занавеской! — не растерялся я.

— Не бачу! — прошелестел «Петренко».

— А что ж вы хотите, я ж сказал — «скрытая камера», оттого что хорошо СКРЫТА!

— Шо будемо робыты, Юровыч? — к нему постепенно возвращалась уже было ушедшая жизнь.

— А ничего не «будемо робыты». Сейчас поднимем кулачок, помашем червончиком, показательно мне его отдадим и прокричим громко слово «ШУТКА!».

Так и сделали. Кулачок был поднят, слово «шутка» было прокричано, а червончик был «публично» возвращён мне с очень (ну очень!) тихой фразой насчёт «бениной мамы», к которой я должен был немедленно катиться. Что я и сделал.

Сейчас, вспоминая тот день, я думаю о том, что иногда мой язык-без-костей меня выручает. А иногда и наоборот!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.