Глава VII. ГПУ и контрабандисты
Глава VII. ГПУ и контрабандисты
Звонит настольный телефон. Я поднял трубку.
– Слушаю!
– Откуда говорят,- спросил голос.
– Это ГПУ,- ответил я.- Кто спрашивает?
– Это товарищ Агабеков?
– Да, я вас слушаю.
– Здравствуйте, товарищ Агабеков, говорит с вами "Доктор". Нельзя ли сейчас с вами встретиться? У меня срочное дело.
– Одну минутку,- ответил я в трубку и посмотрел часы.
– Хорошо, я буду через полчаса на нашей квартире,- и положил трубку.
Я начальник отделения ГПУ по борьбе со шпионами и контрабандой в Ташкенте. В моем распоряжении около пятидесяти секретных агентов, работающих повсюду, начиная с иностранных консульств и кончая гостиницами и базарами. Я говорил по телефону из своего кабинета, комнаты No 14 в здании ГПУ. Звонил мне секретный агент по кличке "Доктор", дававший сведения о контрабандистах. Это очень пронырливый человек из торговцев. Раньше, вероятно, сам занимался контрабандой, а потом нашел более выгодным выдавать вчерашних своих коллег. Он даром не любит меня тревожить. Его сведения всегда наводят на верное дело. Я запер бумаги в несгораемый шкаф, сунул в карман револьвер, лежавший на столе, и вышел из кабинета. В гостинице "Касым", на Ура-Тюбинской улице, один из номеров занят неизвестным лицом. Это одна моих конспиративных квартир. При входе в номер со стула поднялся мне навстречу выше среднего роста пожилой человек с брюшком. Тупые черты лица, живые хитрые карие глаза. Большой загнутый нос придавал лицу хищный вид. Это – "Доктор", прозванный мною этой кличкой, ибо он прекрасно разбирался в качестве контрабандных химических продуктов.
– Что у вас нового?- спросил я, усаживаясь.
– Маленькое дело, товарищ Агабеков,- сказал он, улыбаясь.- Я уже давно слежу за группой лиц, торгующих опиумом и сантонином14, и вот сегодня я выяснил, что продавцом этих товаров является одна женщина по фамилии Н.
– Вы знаете ее адрес?- коротко спросил я.
– Да, я уже успел с ней познакомиться и побывал на ее квартире. Сейчас она имеет в наличии два пуда опиума и десять сантонина. Я обещал сегодня же привести к ней покупателя на эти товары. Так что дело верное.
– Так что же вы предполагаете делать?- спросил я.
– Я думал, не будет ли лучше, если вы пойдете со мной к ней под видом покупателя. Тогда вы сами убедитесь в наличии товара,- предложил "Доктор".
Я, обдумав предложение "Доктора", согласился.
– Тогда пойдем сейчас же,- сказал он и, выходя из комнаты, добавил.- Только, товарищ Агабеков, не забудьте мою долю после ликвидации дела. Вы знаете, что у меня семья и сто пятьдесят рублей жалования хватает с трудом.
– Не беспокойтесь,- прервал я его жалобы,- вы получите третью часть казенной стоимости захваченной контрабанды. Вам это полагается по закону.
Дойдя до небольшого домика, мы постучались в калитку. Вышла средних лет блондинка с утомленным и озабоченным лицом. Видно, она вышла из кухни, не успев снять передника. "Доктор" любезно поздоровался и представил меня. Она беспокойно посмотрела на меня и, видимо, не найдя ничего подозрительного в моем виде, предложила войти.
– Посидите в комнате, я сейчас, сказала она, направляясь на кухню. Через минутку она вернулась к нам уже без передника и села.
Торг наш был очень короткий. Она вытащила из-за стенного зеркала кусок опиума и порошок сантонина и передала нам как образец товара. Мы попробовали товар, нашли его подходящим и быстро пришли к соглашению в цене.
– Извиняюсь, мадам, я не знал, что мне сегодня придется купить такую большую партию товара, и не взял с собой достаточно денег. Если вам не трудно, я бы предложил вам пойти на мою квартиру, где вручу вам деньги,- предложил я.
– Хорошо, я только оденусь,- согласилась она и ушла в другую комнату.
– Итак, "Доктор", когда мы выйдем из дома, вы позовете нас под благовидным предлогом. Ее же я возьму в ГПУ,- прошептал я своему осведомителю.- Вечером идете на конспиративную квартиру, я вам принесу деньги за работу.
– Спасибо,- ответил он.- Кстати, у меня есть одно дельце. Может быть, к вечеру я сумею кое что выяснить и передать вам.
Мы шли по улице с женщиной одни. Несмотря на жару, она оделась в темное осеннее пальто, в котором ей, очевидно, жарко. Я вел ее по направлению к ГПУ.
– Слушайте, гражданин, далеко еще до вашей квартиры?- спросила она после десятиминутной ходьбы.
– Нет, осталось всего два квартала,- успокаивающе ответил я. Мы завернули за угол, и вдали показалось огромное четырехэтажное здание ГПУ.
– Ах, я что-то неважно себя чувствую, очень жарко- беспокойно сказала моя спутница, распахивая пальто.
Мы все ближе подходили к комендатуре ГПУ.
– Ах, слушайте,- опять сказала она,- где же ваша квартира? Я что-то беспокоюсь, мне страшно почему-то.
Женщина, видимо, чувствовала что-то неладное.
– Что вы боитесь, мадам,- успокаивал я ее.- Вот сейчас мы придем ко мне, получите деньги, и все будет кончено. Осталось несколько шагов до комендатуры.
– Ох! Я больше не могу идти. Я не хочу идти дальше. Мне страшно. Слушайте, это же ГПУ!- выговорила уже чуть не плача. В глазах ее виден испуг и ужас.
– Не бойтесь! Разрешите вас поддержать!- я взял под руку и повел в комендатуру ГПУ. Она покорно шла.
Длинная комната. Стоят три стола, обнесенных деревянным барьером от посетителей. За первым столом сидит дежурный комендант. Темно-синяя фуражка с красным околышем, защитного цвета гимнастерка, револьвер на ремне через плечо. Темные жандармские брюки в сапогах. У дверей стоит красноармеец с винтовкой.
– Товарищ дежурный, отправьте эту женщину под конвоем ко мне наверх,- обратился я к коменданту.
– Слушаю, товарищ Агабеков!
Я вышел из комендатуры. Уже в дверях я слышал грубый голос дежурного:
– Ваша фамилия, гражданка?- это он заполнял для нее пропуск в здание ГПУ.
– Итак, гражданка, вам, я полагаю, запираться уже нечего. Скажите, где у вас спрятан товар и кто вам его доставляет? – спросил я.
Женщина сидела на стуле предо мной с бледным лицом, но она уже несколько пришла в себя и, видимо, приняла какое-то решение.
– У меня нет никакого товара,- ответила она.
– Как нет товара? А что же вы мне собирались продавать?- спросил я.
– Я только была посредником у другого человека. Если я продала бы товар, то взяла бы у хозяина. А у меня самой товара нет. Можете обыскать мою квартиру,- с жаром проговорила она.
– Ну, мы это сделаем без вашего предложения, а пока в таком случае скажите, у кого же вы должны были взять товар?- задал я вопрос.
– Ну, а это – хоть расстреляйте меня на месте – не скажу. Ни за что не скажу,- уже истерично кричит она.
– Что же, придется вам посидеть в подвале, пока не скажете,- спокойно сказал я.
– Товарищ красноармеец,- обратился я к часовому, сопровождавшему женщину ко мне и ожидавшему у двери,- отведите гражданку обратно в комендатуру, и пусть ее посадят до моего распоряжения.
Красноармеец подошел к женщине. Она встала и направилась к двери; однако, не дойдя, она резко повернулась и, рыдая, говорит:
– Ах, не сажайте меня в подвал. У меня ребенок, что я буду делать? Господи, Господи! Я все скажу, только не сажайте.
– Так, я вас слушаю,- сказал я, приглашая занять место.
– У меня нет товара. Товар принадлежит Ахун-баю, кашгарскому купцу, который давал продавать мне на комиссию. Я – бедная женщина, у меня ребенок. Нечем жить,- говорила она с трудом сквозь рыдания.
– Скажите адрес Ахун-бая,- требовал я.
– Он живет на Урбе,- называет улицу.- Только ради Бога, не сажайте меня в тюрьму.
– Хорошо, я должен проверить ваши показания, но я предупреждаю вас, что за контрабандную торговлю следует три года тюрьмы и вы их получите, если сказали неправду. А если вы сказали правду, то мы посмотрим, что можно сделать для вас. Сейчас же вы посидите в комендатуре, пока я проверю ваши показания. Через полчаса я, снабженный ордером на обыск, подъехал к ее квартире. Калитка была не заперта, зайдя двор, я вошел в коридор и увидел направо кухню
Стоя у шипящего примуса, худенькая девочка лет десяти, одев передник матери, что-то размешивала в кастрюле.
– Как тебя зовут, девочка?- спросил я, подойдя ей.
– Ольга,- ответила она, продолжая свое занятие.
– А что ты делаешь, Ольга?- спросил я.
– Мамы нет дома, и я смотрю за обедом, чтобы не горел,- ответила она.
– А где твоя мама? – опять задал я вопрос.
– Она ушла в город и придет к обеду. А ты можешь подождать ее,- предложила она,- она скоро придет. Я смотрел на эту девочку, ожидавшую свою маму к обеду. Мысли роем неслись в голове. Глядя на ее русую головку, я думал: "А что она будет делать, если ее мать не придет к обеду ни сегодня, ни завтра, ни через ?". Я вспомнил, что мне нужно сделать обыск. Но ? Как я мог делать обыск, раскидывать в комнатах (и в присутствии этого ребенка, ожидавшего мать к обеду? Нет, ни за что!
– Нет, Ольга, я пойду, а ты смотри за обедом,- сказал я, гладя ее мягкие, русые волосы.
И в первый раз за всю службу я не выполнил своего долга. Я ушел, не сделав нужного обыска. Я остановился в одном из узких переулков Урбы у обитой жестью калитки и постучал. Через минуту за дверью послышались шаги, и калитка открылась. Передо мной стоял маленького роста смуглый кашгарец, на лице которого при виде меня выразилась жалкая улыбка.
– Вы гражданин Ахун-бай?- спросил я по-русски. Он мотнул головой.
– Я сотрудник ГПУ и имею ордер на производство у вас обыска,- сказал я, перешагнув порог.
– Пожалуйста,- ответил он и начал беспомощно горбиться передо мной.- Только я вас прошу, пожалуйста
делайте все потихоньку, чтобы моя жена не слышала. Она лежит больная.
– А что с ней?- спросил я.
– Она вчера родила мальчика,- ответил он, и на минутку на его лице показалась счастливая улыбка. Я ему не поверил. Наверно,- это трюк, чтобы получше запрятать контрабанду. Я пошел вперед и открыл первую дверь. Полутемная комната. Прямо на полу постелена постель, в которой лежит еще молодая женщина с бледным больным лицом. Рядом с ней что-то копошится и издает писк. С другой стороны сидит другой ее ребенок, мальчик лет четырех. Он смотрит на меня своими черными большими глазами, держа палец во рту. Я выскочил из комнаты и закрыл за собой осторожно дверь.
– Слушай, Ахун-бай…- обратился я к кашгарцу, и мы с ним говорили целый час.
В своем кабинете за письменным столом сидел начальник секретно-оперативной части ГПУ, Моисей Борисович Гордон. Несмотря на свои 35 лет, он уже до того разжирел, что едва помещается за столом. Его толстое рыхлое лицо и шевелюра сильно напоминают Зиновьева15, и он, зная это, старается подражать председателю Коминтерна16. Я сидел напротив и докладывал о работе моего отдела.
– Слушай, Агабеков, у тебя происходит что-то странное. Ты сегодня кого-то арестовывал, куда-то ездил с обыском и в результате ничего. В чем дело?- спросил он.
– Да, я задержал двух контрабандистов, но после допроса решил отпустить,- ответил я.
– Почему?- опять задал он вопрос, подозрительно глядя на меня.
– Потому, что оба они оказались лишь посредниками и у них не было обнаружено никакого товара. Кроме того, я долго говорил с задержанным кашгарцем и в результате завербовал его. Он обещал в течение месяца поймать для нас минимум сорок пудов контрабанды. Наконец, я думаю, что он нам пригодится и для разработки кашгарского шпионажа у нас. Исходя из этих соображений, я решил, что нам полезнее иметь 40 пудов опиума и плюс агента, чем лишнего арестованного в подвале,- ответил я.
– Да, но по закону ты не имел права освобождать их, раз налицо совершенное против государства преступление,- уже нервничая, говорил Гордон.
– Товарищ Гордон, может быть, с точки зрения заговорщиков вы и правы. Но я смотрю на дело иначе. Основной революционный закон – это закон целесообразности. В этом ведь коренная разница между нашими и буржуазными законами. Так нас учила и учит наша партия. Сейчас нам нужна валюта, и я уверен, что мы получили больше пользы от кашгарца, который нам мог бы помогать ловить контрабанду, чем от кашгарца за замком. Впрочем, если вы находите в моих действиях состав преступления, то можете привлечь мея к ответственности. Я же обращусь в комитет партии,- угрожающе добавил я.
Я знал, что Гордон боится партийного комитета, ибо много грязных поступков, мне известных. Кроме того, ведь я был секретарем бюро ячеек ГПУ и членом партийного комитета. Он побоится поднять дело против меня.
– Ну, ладно, дай Бог, чтобы ты оказался прав, сказал он, вздыхая уже примирительным тоном. Я оказался прав. Благодаря кашгарцу мы обнаружили сотню пудов контрабанды. Он же оказался полезным и в политических делах. Чувство и на этот раз меня не обмануло.