Е. И. Морозов Рассказы о котовцах Рабочий день комкора

Е. И. Морозов

Рассказы о котовцах

Рабочий день комкора

«Командир корпуса вставал рано, почти каждый раз опережая сигнал будильника минут на пять, а то и больше. Комкор уже на ногах, стоит в трусах и тапочках перед высоким трюмо, выполняет одно за другим гимнастические упражнения по излюбленной им системе доктора Анохина, а будильник, словно спохватившись, неожиданно срывается на нервический трезвон, будто бы возмущаясь, что хозяин опередил его.

По сигналу будильника в передней комнате скромного особняка, отведенного комкору под жилье в одном из тихих переулков Умани, вскочили с постелей вестовой и коновод комкора и так же, как он, начали утреннюю зарядку с ходьбы на месте, усердно топая ногами, шумно вдыхая и выдыхая воздух.

Закончив комплекс гимнастических упражнений, вестовой и коновод энергично растерлись до пояса мокрыми полотенцами, затем проворно оделись, обулись и затихли, ожидая приказаний комкора. Но комкор не торопится. Стоя то перед трюмо, то перед настежь распахнутым окном, он обстоятельно и сосредоточенно делает одно за другим волевые сокращения мышц, сочетая каждое упражнение с ритмичным, глубоким дыханием. Мышцы его то вздуваются, то расслабляются, а глаза устремлены на озаренное ранним солнцем летнее небо с таким видом, словно готов взлететь ввысь и парить там, как огромная птица, влюбленная в жизнь, в необозримые просторы вселенной.

Завершив упражнения, комкор упругой, бодрой походкой пошел в дальний угол двора и там под струями душевого распылителя долго и энергично массировал своими широкими ладонями мышцы, шумно расплескивая воду.

После водной процедуры комкор быстро оделся, выпил стакан простокваши, затем легко вскочил в седло и неторопливо загарцевал по сонным еще улицам Умани за город, где целый час на разных аллюрах разминал и тренировал своего любимого Орлика.

В восемь утра комкор возвратился, позавтракал, наскоро просмотрел свежие газеты, а в девять уже пришел в штаб, где его ожидали с докладами начальник штаба Гуков, его помощники и начальники служб.

Ответив кивком головы на приветствия своих подчиненных и пригласив всех садиться, комкор неторопливо опустился в кресло, достал из полевого планшета толстый карандаш и поглядел на начальника штаба:

— Как идут заготовки сена?

Начальник штаба достал из папки и положил на стол испещренную цифрами сводку о заготовках кормов для конского поголовья корпуса.

Молча пробежав глазами сводку, комкор удовлетворенно кивнул головой.

— А как с выпечкой хлеба? — спросил Котовский после небольшой паузы.

Начальник штаба встал, слегка щелкнул шпорами и, положив на стол сводку о хлебопечении, снова сел.

Ознакомившись с цифрами, комкор озабоченно потрогал себя за кончик носа и опять поглядел на начальника штаба:

— Жалобы на качество хлеба поступают?

— Нет, Григорий Иванович, пока не жалуются.

— Хорошо, — раздумчиво промолвил Котовский. — Однако полностью доверяться донесениям нельзя. Надо обязать политаппарат всех звеньев корпуса систематически проверять качество выпекаемого хлеба. Плохо выпеченный хлеб — источник недомогания бойца, причина плохого настроения.

Начальник штаба тем временем положил на стол сводку обеспечения корпуса ковочными материалами.

Внимательно прочитав сводку, Котовский сухо промолвил:

— Мне известно, что в полковых цейхгаузах накопился чудовищный запас подков для лошадей артиллерийских упряжек, а ходовых подков, нужных для ковки строевого коня, по-прежнему не хватает. Почему в сводках об этом умалчивается?

К столу шагнул низкорослый и крутой в плечах начальник снабжения корпуса Верховский.

— Наши приемщики в Харькове, — зачастил начснабкор с хрипотцой в голосе, — вынуждены пасовать перед интендантами округа, которые буквально навязывают артиллерийские подковы. Не возьмешь нагрузку — недополучишь нужных подков, а заодно и ухналей.

Котовский вспыхнул, откинулся на спинку кресла, крепко сжал подлокотники и, оглядев присутствующих, уставился на Верховского.

— И вы терпите такое безобразие? Уму непостижимо! Да я бы на вашем месте лично выехал в округ и поднял бы там такую бучу… — Досадно вздохнув, скосил глаза на начальника штаба. — Сегодня же подготовьте протест за моей подписью на имя начальника снабжения округа. Нельзя мириться с косностью и нецелесообразностью, какими позволяют себе манипулировать окружные интенданты. В корпусе у нас всего-навсего два артиллерийских дивизиона, — щелкнул костяшкой пальца по сводке, — а подков накоплено на две артиллерийские бригады, если не больше.

И Котовский заерзал в кресле, весьма выразительно пошевелил губами.

Отпустив начснабкора, Котовский занялся вопросами демобилизации красноармейцев и командиров старших возрастов.

В те трудные, горячие дни, когда многонациональная Советская Республика все свои силы отдавала делу ликвидации разрухи и восстановления огромного хозяйства страны, в частях корпуса шла демобилизация. Многие из демобилизуемых были уроженцами Бессарабии, родина которых еще в начале 1918 года оказалась под властью королевской Румынии.

Котовский тяжело переживал сложное положение своих земляков-бессарабцев и упорно добивался перед правительством Украины решения о передаче корпусу крупного имения бывшего помещика в селе Ободовке, неподалеку от Бершади, для создания в нем сельскохозяйственной коммуны котовцев. Идея Котовского разрешить таким образом вопрос о предоставлении демобилизуемым бессарабцам пристанища, работы и средств к существованию пришлась по душе будущим коммунарам.

Они давно были готовы к отъезду в Ободовку и с нетерпением ждали решения в верхах.

Котовский достал из полевого планшета бумагу и передал начальнику штаба.

— Прошу вызвать по этому списку в штаб корпуса ветеранов Гражданской войны — заслуженных бойцов и командиров, уроженцев Бессарабии. У них положение более чем трагическое. У одних семьи остались за Днестром, у других живут на Левобережье. — Подумав немного, продолжал, делая пометки в записной книжке. — Командующий округом вчера сообщил мне, что на днях Совнарком Украины утвердит решение о передаче нам имения графа Сабанского в Ободовке. Таким образом, не за горами день, когда бессарабцы будут наконец устроены. Уверен, что коммуна принесет пользу и коммунарам, и делу популяризации преимущества коллективного труда перед трудом единоличника.

Котовский встал, прошелся из конца в конец кабинета и снова сел.

— Надо предупредить Левицкого и Гажалова, будущих организаторов коммуны, чтобы были наготове. Нелегкое дело поручается им, — продолжал комкор, постукивая пальцем по крышке стола. — Создать среди моря единоличных крестьянских хозяйств островок невиданного доселе коллективного землепользования, воспитать в каждом коммунаре новое отношение к труду, к коллективу, к бескорыстному и справедливому распределению продуктов его труда — дело совершенно необычное и, конечно же, очень трудное…

Котовский встал, подошел к распахнутому окну и, глядя на безоблачное небо, на голубей, беспокойно вертевшихся на крыше соседнего дома, о чем-то задумался.

Командир корпуса высоко ценил деловые качества и способности Виктора Левицкого и Николая Гажалова в решении хозяйственных задач. Эти бывалые воины и неутомимые помощники Котовского после Гражданской войны, в дни широко развернутого строительства Красной армии, оказали корпусу неоценимую услугу. Это они по заданию комкора взяли на себя основные тяготы по организации корпусного военно-потребительского общества, закупили разноцветное мундирное сукно, в короткий срок обеспечили пошив и одели все части корпуса в красные галифе и светло-серые гимнастерки, пошили отличные красные и синие фуражки с желтыми и белыми околышами, придав таким образом всей кавалерии Котовского нарядный вид, вызвавший всеобщее восхищение рабочих и крестьян Правобережной Украины в дни первых военных маневров Красной армии на территории Украинского военного округа.

И снова они, в способностях которых Котовский не ошибся, обеспечили приобретение строительных материалов, завершили с помощью бойцов и командиров капитальный ремонт крепко обветшалых за годы Гражданской войны казарм и конюшен на Лысой горе, в Бердичеве. Там же, в Бердичеве, они организовали производство железных кроватей, деревянных столов, прикроватных тумбочек, табуреток и других изделий для оборудования красноармейских общежитий, жилищ комсостава, красных уголков, полковых клубов, медицинских пунктов, дивизионного госпиталя…

Выйдя из раздумья, Котовский, продолжая глядеть в окно, убежденно промолвил:

— Жаль, конечно, расставаться с такими энергичными и способными организаторами, как Левицкий и Гажалов. Их бы сейчас перебросить в Тульчин, где ремонт казарм для 9-й Крымской дивизии затягивается. Однако задача создания коммуны в Ободовке — дело более серьезное, чем все то, что ими уже сделано. — Котовский отошел от окна и затеплившимися глазами поглядел на штабистов. — Уверен, если корпус окажет коммуне реальную помощь, коммунары оправдают возлагаемые на них задачи и надежды. Коммуна будет создана, будет жить и развиваться, и непременно станет притягательной силой для многих хлеборобов-единоличников Правобережной Украины.

Штабисты переглянулись, одобрительно зашептались, понимающе закивали головами.

В эти минуты Котовскому и не думалось, что пройдет всего лишь несколько лет, как успехи Бессарабской коммуны в Ободовке намного превзойдут его мечты и ожидания. Она добьется неслыханных успехов, станет эталоном для организации многих коммун на обширной территории Страны Советов, что молва о ней перешагнет границы континентов и станет доказательством несравненного преимущества советского строя перед строем и образом жизни землепашца любой капиталистической страны.

Котовский снова прошелся по кабинету и остановился перед начальником штаба.

— Сообщите Левицкому и Гажалову о готовящемся решении Совнаркома Украины. Подчеркните, что им надо быть наготове, и пусть в ближайшие дни представят мне свои предложения.

Черкнув в блокноте еще несколько слов, начальник штаба положил на стол одну за другой сводки о ходе в частях корпуса строевой подготовки, о результатах стрельб по дальним мишеням, о выездке лошадей, обучения молодых воинов искусству верховой езды, рубки лозы и преодоления препятствий, а поверх всего положил и прижал рукой сводку о ходе физической подготовки личного состава корпуса.

Подойдя к столу, комкор снова сел в кресло, отодвинул все бумаги в сторону, поручив изучение их начальнику штаба, а сам углубился в сводку о ходе физической подготовки.

— Опять отличается эскадрон связи, — досадно вздохнул Котовский и с укоризной в глазах поглядел на корпусного инспектора физкультуры Кушакова. — Опять комэск связи не сводит концы с концами, чтобы довести занятия в эскадроне по физкультуре до совершенства.

— Трудный он человек, товарищ комкор, — пожал плечами Кушаков и вытянул руки по швам. — Я ему о пользе физкультуры, а он мне о важности гибкой связи штаба корпуса с его частями и подразделениями.

Глядя на Кушакова, Котовский резко сказал:

— Передайте ему, что я запрещаю мешать божий дар с яичницей. И связь и физкультура важны в равной степени, и ни о каком делячестве в этом вопросе не может быть речи.

— Я ему так и толкую, товарищ комкор, — переступил с ноги на ногу Кушаков, — а он знай свое: «Связь превыше всего» — и прочие несуразности.

Котовский досадно покрутил головой и кивнул начальнику штаба:

— Подготовьте приказ о несерьезном отношении командира эскадрона связи к делу физической подготовки эскадрона. Вмажьте ему что причитается и прикажите немедленно, со всей решительностью наверстать упущенное и поднять на должную высоту физическое воспитание связистов.

Начальник штаба снова внес пометки в свой блокнот.

В это время к крыльцу штаба подъехал на рослом, неспокойном коне военком корпуса Ястребов. Единым духом преодолев несколько ступенек, военком деловито прозвенел шпорами по гулкому коридору и вошел в кабинет комкора.

— Извини меня, Григорий Иванович, — начал Ястребов, протягивая руку комкору. — Побывал сегодня с утра у батарейцев и в артшколе, потом задержался в корпусной школе младшего комсостава. Должен сказать, что во всех подразделениях порядок, повсюду идет учеба, и боевая и политическая. Следует отметить успехи младших командиров в политической учебе: на все вопросы отвечают бойко, правильно, не задумываясь.

Особенно понравились выступления курсантов на плацу, на котором были продемонстрированы гимнастические упражнения всем составом школы младших командиров.

Надо признать, Григорий Иванович, что курсанты во всем преуспевают. Одним словом, молодцы!

— Твои добрые вести кстати, — сказал Котовский, показав рукой на стул. — Садись и слушай, о чем мы здесь толкуем.

И комкор вкратце рассказал Ястребову о неудовлетворительном состоянии физической подготовки в корпусном эскадроне связи, о том, что дал указание подготовить приказ о наложении взыскания на командира эскадрона.

— Правильное решение, — согласился Ястребов. — Только, думается мне, в первой части приказа надо сперва отметить успехи у батарейцев и курсантов, а потом уже недостатки у связистов.

— Разумеется, — пробасил Котовский и снова кивнул начальнику штаба, чтобы отметил у себя в блокноте.

Состояние физической подготовки бойцов и командиров в корпусе давно не удовлетворяло Котовского.

Как страстный спортсмен, испытавший на себе благотворное влияние силовых видов спорта, Котовский считал недостаточным одной физической зарядки, установленной в частях Красной армии. Он давно вынашивал план сочетания физической зарядки со всеми видами спорта, а также считал обязательным заниматься еще и гимнастикой по системе доктора Анохина, воспитывающей в человеке силовые, волевые и душевные качества.

«Если бы не было гимнастики, давно не было бы Котовского, — не раз говаривал комкор, выступая перед красноармейцами или командирами. — Только гимнастика и только по методу доктора Анохина, именно эта, а не другая, волевая и силовая, не требующая никаких снарядов, спасла мне жизнь на каторжных работах в рудниках Горного Зерентуя. Только эта система упражнений, при изнурительном труде и мизерном питании, дала мне силы вырваться на волю, преодолеть тысячи верст по дикой тайге Сибири, пересечь Урал и тайно пробраться на родину, в далекую Бессарабию».

Влияние Котовского на сознание командиров было огромным. Внушая им важность таких факторов, как доверие своим подчиненным и уважение их личности, он требовал от командиров самодисциплинированности, выдержки, трезвости и умения высоко нести честь, достоинство и звание красного командира. «Хочешь командовать, руководить, воспитывать, — напоминал Котовский, — научись сперва командовать и управлять собой, своими чувствами. Командир-формалист, который придерживается во всем только уставных правил, не может быть другом и наставником своих подчиненных, а тем более, как говорится, «отцом-командиром»…

Настенные часы в кабинете комкора пробили одиннадцать утра. По намеченному распорядку на этот день комкор должен был заняться проверкой состояния боевой подготовки в саперном эскадроне. Однако давно поставленная перед собой задача дать новый толчок делу физического воспитания советского воина, особенно воина-кавалериста, на этот раз была воспринята им более остро, чем прежде, и он решил приступить к выполнению задуманного без промедления.

Сделав запись в блокноте о переносе проверки у саперов на следующий день и отпустив штабистов и начальников служб, Котовский остался в кабинете с Гуковым, Ястребовым и К Ушаковым. Он поглядел на ближайших своих сотрудников глазами заговорщика и неторопливо, словно взвешивая каждое слово, высказал ряд соображений о назревшей необходимости широкого развития физической культуры в частях корпуса, включая все виды силового спорта.

— Оболваненному буржуазной идеологией и забитому муштрой солдату любой капиталистической страны, — говорил Котовский, — мы должны противопоставить воина нового типа, советского воина, особенно конника, закаленного телом и духом, хорошо знающего, кто его враг и кто друг. Занятия одной лишь физической зарядкой приведут к застою и не дадут желаемых результатов. Физкультура и спорт должны быть тесно связаны и представлять гармоничную, целесообразную и последовательную физическую культуру широкого размаха, осуществляемую волевыми усилиями каждого бойца и командира…

Котовский снова, в который раз уже, встал с кресла, прошелся из конца в конец кабинета, затем остановился перед окном, за которым давно уже шла размеренная жизнь тихой Умани. Откуда-то доносился неторопливый перестук колес таратайки извозчика, где-то в соседнем дворе квохтали куры, и острый запах душистого борща струился в окно, дразня обоняние.

— Мирно, тихо, — констатировал вслух Котовский, разглядывая внутренность двора… — А с каким трудом и лишениями было завоевано это достояние! Наша задача — сохранить мир как можно дольше. Надо не покладая рук работать и работать, чтобы достойно и во всеоружии дать отпор любой неожиданности.

— Ты опять о войне, Григорий Иванович, — сказал Ястребов.

— Нет, — ответил Котовский, — я только о преимуществах мира перед войной, не больше.

И, широко распахнув руки, комкор глубоко втянул в себя большой заряд еще прохладного летнего воздуха, задержал его в недрах своей богатырской груди, затем шумно выдохнул и, подойдя к столу, снова сел в кресло.

— В коннице значение физической культуры и спорта должно быть неизмеримо выше, чем, скажем, в пехоте, — продолжал Котовский. — В данном случае объектом физического воспитания, кроме человека, является конь. Таким образом, чтобы человек и конь в равной степени представляли собою то, что мы называем всадником, надо обоих тренировать неустанно и всесторонне, в самом широком спортивном смысле. Только всадник спортсмен, стрелок, джигит, уверенный в себе и в правоте дела, за которое ему предстоит сражаться, может быть надежным защитником завоеваний нашей революции.

Высказав еще ряд конструктивных и реальных положений в пользу физического воспитания и закалки бойца-кавалериста, Котовский предложил установленную в частях корпуса физподготовку проводить в дальнейшем в сочетании со всеми видами гимнастического и легкоатлетического массового спорта, а также установить усиленную подготовку коня, приближенную к условиям боевой службы в поле, а не на плацу и манеже.

— Спорт — это венец физической культуры, — заключил Котовский. — Спорт — это та основа, от прочности которой будет зависеть крепость боевой мощи всей Красной армии и особенно ее авангарда — красной кавалерии.

Ястребов, Гуков, Кушаков слушали Котовского с большим вниманием, явно восхищаясь его незаурядной эрудицией в деле физического и спортивного воспитания бойцов и командиров.

Комиссар корпуса вынул портсигар, закурил от карманной зажигалки папиросу и, попыхивая душистым дымком, поглядел на Котовского влюбленными глазами.

— Значит, ты решил в корне изменить в нашем корпусе установленный в Красной армии метод физического воспитания? Одобряю, Григорий Иванович! Твои предложения больше чем целесообразны. Они новы и рациональны. Я целиком разделяю их и голосую обеими руками за развитие физкультуры и спорта в частях корпуса в самом широком масштабе.

— А зачем голосовать? — пожал плечами Котовский. — Возьмем быка за рога и… на обе лопатки. Приказным порядком введем в частях массовые, коллективные, групповые занятия всеми видами спорта; упраздним скаковые конюшни и жокейские скачки; скаковых лошадей в виде поощрения передадим лучшим командирам-наездникам; создадим в полках конноспортивные кружки, усилим занятия по конному спорту и владению холодным оружием; словом, добьемся создания такой конницы, чтобы душа пела, а тело играло, чтобы другие конные корпуса равнялись на нас, а гидра мировой контрреволюции чтобы даже не смела помышлять о войне и захватнических планах…

— Хороший ты пропагандист, Григорий Иванович! — воскликнул Ястребов, когда Котовский умолк. — Слушая тебя, аж дух захватывает!

— На то в здоровом теле и здоровый дух, — отшутился Котовский. — Нельзя же застаиваться на одной физзарядке.

Предложение комкора было обсуждено во всех деталях и единодушно одобрено.

— Теперь дело за приказом, — кивнул Ястребов начальнику штаба. — Каждый из нас сформулирует свои предложения и представит тебе для обобщения. — Поглядев на Котовского, улыбнулся. — Правильно я толкую, Григорий Иванович?

— Безусловно, — кивнул комкор, откидываясь на спинку кресла. — Только на этот раз забота о составлении проекта приказа не отнимет у вас ни усилий, ни времени. Проект приказа выношен мною, продуман и вчерне сформулирован давно, однако любые дополнения к нему будут только полезны.

Так было заложено в этот день начало новой вехи в деле физического и спортивного воспитания в соединениях и частях кавалерийского корпуса Котовского.

Назначив день и время для окончательного оформления приказа, комкор в сопровождении Ястребова, Гукова и Кушакова вышел на крыльцо штаба.

Со ступенек торопливо поднялись два крестьянина в выгоревшей, запыленной одежде. Сняв с головы видавшие виды брыли [Брыль — соломенная шляпа (укр.)], они уважительно поклонились красным командирам и попросили извинения, что отнимают у них время.

— Чем могу быть полезным? — улыбнулся Котовский хлеборобам.

— Нам треба повидать самого Котовского, Григория Ивановича, — зачастил хлебороб с обвислыми, седеющими усами.

— Я Котовский, — приосанился комкор и прищурил глаза на хлеборобов. — Говорите, зачем пожаловали?

Хлеборобы переглянулись и облегченно вздохнули, словно сбросили с плеч непосильную ношу.

— Мы пришли к вам издалека, — засопел седоусый, торопливо доставая из-за пазухи полотняной сорочки вчетверо сложенную бумагу. — Сход нашего села поручил просить у вас продать нам с торгов по сходной цене хотя бы десяток забракованных лошаденок, если можно. Сейчас самая пора косить да копнить сено, — протянул Котовскому «прошение», — а нашим шпакам [Шпак — скворец (укр.). Отсюда местное название коня по цвету оперения птицы] не под силу от зари до зари таскать жнейки по луговинам. Иной раз…

Седоусого хлебороба перебил его напарник — взлохмаченный бородач с сучковатой палкой в жилистых руках:

— Наши шпаки работают только по холодку, а припечет солнце — и стоп машина. Слабосильны наши мышастые коняшки, беда с ними в страдную пору. — И бородач сокрушенно покрутил головой.

— А кто вас надоумил обратиться к нам за помощью? — спросил Котовский седоусого.

— Земля слухом полнится, — расплылся в улыбке хлебороб. — В одном из сел нашей волости еще в марте мужики пригнали небольшой табунок из Тульчина [Тульчин на Винничине — место расположения частей 9-й Крымской кавдивизии корпуса Котовского].

Добрые кони достались тем мужикам, что в пахоте, что в извозе.

Прочитав «прошение» хлеборобов из дальнего села Винничины, Котовский и Ястребов понимающе переглянулись.

— Добро, — сказал Котовский. — Торги будут завтра. Приходите с утра к командиру наших артиллеристов, и он поможет вам. — Котовский достал из кармана гимнастерки блокнот, черкнул несколько слов, вырвал листок и передал седоусому. — Там, у батарейцев, и переночуете и подкрепитесь.

И, пожав руки «ходокам», Котовский, откозыряв Ястребову, Гукову и Кушакову, зашагал по теневой стороне улицы к своему дому.

Два извечных хлебороба, два ветерана Русско-японской войны и первого мирового побоища, словно завороженные, долго глядели вслед комкору и диву давались, что их сложная и маловероятная миссия закончилась вдруг легко и просто.

— Большой души человек, — сказал седоусый, когда комкор завернул за угол дальнего дома.

— На то он и Котовский, — заключил бородач. — Недаром про него добрые песни сложены.

Переступив порог калитки, Котовский остановился.

У крыльца дома, на длинной скамейке, сидел в парадной форме взводный Василаки — давний соратник Котовского. Завидев комкора, Василаки порывисто встал, шагнул ему навстречу, и они дружески обнялись.

— Здравствуй, кунак, здравствуй, приетен, давненько мы с тобой не виделись, — молвил Котовский, отпуская из объятий земляка-бессарабца. — Зачем пожаловал, рассказывай?

— Приехал к вам с разрешения командира полка, а зачем — сами понимаете, Григорий Иванович, — смущенно ответил Василаки, теребя в пальцах кожаный темляк на эфесе сабли.

Котовский сел на скамью, жестом руки пригласил сесть Василаки.

— Как здоровье, настроение? — вопрошал Котовский, разглядывая Василаки. — Что там у вас, в Бердичеве, какие новости?

Василаки опустил голову, глубоко вздохнул:

— Болит душа у бессарабцев, Григорий Иванович. Соберутся наши молдаване и хотинцы после вечерней поверки на бережку бердичевской Гнилопятки, поговорят, повздыхают, глядя на другой берег, словно за Днестр, померещутся каждому свои близкие и родные, и опять все разойдутся по казармам. — Поразмыслив, поглядел на Котовского вопрошающе. — А что слышно, Григорий Иванович, насчет разрешения организовать нашу коммуну в Ободовке? Засохло это дело, что ли?

Котовский по-отечески положил свою широкую ладонь на плечо Василаки.

— А ты легок на помине, приетен, приехал в самую пору. Решение правительства о передаче нам имения в Ободовке будет на днях подписано. Спасибо товарищу Фрунзе. Это его заботами продвинут вопрос о создании на угодьях графа Сабанского нашей бессарабской коммуны.

Морщинки на лице Василаки разгладились, глаза оживились.

— Спасибо товарищу Фрунзе. Значит, болеет человек душой за судьбу бессарабцев.

— Все болеют, друг мой, — задумчиво сказал Котовский. — И партия, и правительство, и все честные люди нашей страны болеют за судьбу красных бойцов, утративших родину. А вопрос о коммуне решен окончательно, теперь дело за нами.

И Котовский обстоятельно рассказал Василаки о том, как будет проведена демобилизация бессарабцев и организован их отъезд в Ободовку.

— Дадим вам по долгосрочному кредиту, — продолжал Котовский, загибая пальцы, — и деньги, и тягло, выделим повозки и упряжь, обеспечим на дорогу фуражом, продуктами, словом, в обиду не дадим, поможем всем, что будет в наших силах, только бы дать вам возможность на первых порах надежно осесть на земле и по-настоящему взяться за новое, большое и важное дело…

Василаки слушал, удовлетворенно покачивая головой, и внимательно разглядывал такие знакомые и дорогие ему черты мужественного лица прославленного земляка и военачальника, на которого всю Гражданскую войну котовцы-бессарабцы уповали как на человека, кто мог и страстно желал освободить их родину от засилья оголтелой военщины и жадных, мстительных бояр королевской Румынии.

— Неужто навсегда зажился на нашей земле румынский боярин? — сказал Василаки глухим голосом и, подняв потемневшие глаза на небо, глубоко вздохнул. — Неужто не изгоним всю эту нечисть с земли нашей дорогой Бессарабии?

Котовский тоже вздохнул, задумался, потом снова положил руку на плечо Василаки и убежденно промолвил:

— Черная неправда так же, как и подколодная гадина, живет недолго. Пройдет немного времени, и наша правда восторжествует. В ближайшие годы наш народ, наша Красная армия наберут силы, встанут грозной стеной на берегах Днестра, и королевская Румыния образумится и уберется с нашей земли…

Котовский поглядел на наручные часы, решительно поднялся со скамьи и пригласил Василаки в дом, где Ольга Петровна, жена Котовского, накрывала стол белоснежной хрустящей скатертью, постукивала тарелками и столовыми приборами.

— Пойдем, земляк, отдадим дань гостеприимству Ольги Петровны. А о бессарабских делах, о делах нашей будущей коммуны обстоятельно поговорим вечером.

Василаки поблагодарил за приглашение и вслед за Котов-ским благоговейно переступил порог дома радушного хозяина.

После обеда Котовский, как правило, воздерживался от отдыха. На этот раз он совершил с Василаки прогулку по аллеям и площадкам знаменитого в Умани парка «Софиевка», заложенного еще в конце XVIII века художниками и садовниками надменного польского магната Потоцкого, без ума влюбленного в свою жену, красавицу Софию. Словно заправский гид, Котовский водил Василаки по парку, показывая ему все его достопримечательности. Вместе они побывали в искусственных и таинственных гротах, походили возле удивительных фонтанов, несколько раз обошли вокруг художественно оформленных, расточающих благоухание цветочных клумб, наконец посидели на сверкающей белизной садовой скамейке, поговорили еще о том о сем, а когда Василаки докурил папиросу, то встали и покинули парк.

— Роскошно жилось польским панам на земле Украины, — качнул головой Василаки при выходе из парка.

— Жили, пока наши деды да прадеды прозябали, — согласился Котовский. — Теперь пришел наш черед жить по-человечески, свободно, равноправно…

К воротам парка подходили в четком строю пионеры. Впереди отряда отбивали гулкую дробь два барабанщика. Завидев Котовского, стриженная «под мальчика» юная смуглянка, возглавлявшая отряд, голосисто подала команду:

— Почетному шефу пионеров, красному полководцу Котовскому Григорию Ивановичу — пионерский салют!

Барабаны забили громче, зазвучала труба горниста, пионеры, печатая шаг, вскинули над головами полусогнутые руки, дружно и молодо прокричали:

— Салют! Салют!

Котовский взволнованно глядел на маршировавших юнцов, и едва уловимая улыбка блуждала на его плотно сжатых, волевых губах.

Василаки стоял рядом с Котовским, держа руку у козырька фуражки, и с трудом сдерживал охватившее его волнение. Глядя на задорные лица пионеров, на их пламенные галстуки, он мысленно представил себе, в каких условиях живет и растет его сынишка, оставленный в Бессарабии вместе с женой и престарелой матерью в дни поражения Хотинского восстания.

— Молодцы пионеры, — гордо сказал Котовский, когда отряд скрылся в глубине парка. — Это наша смена, Василаки, которую мы обязаны растить, пестовать и воспитывать в военно-патриотическом духе. Это им, юным и задиристым, предстоит принять из наших рук боевые знамена революции и довести до конца дело строительства социализма.

Василаки молча кивал головой, думая о чем-то своем…

Проводив Котовского до крыльца штаба корпуса, в этот предвечерний час Василаки долго еще бродил один по улицам Умани, а Котовский работал в штабе, решая со своими помощниками административные и хозяйственные вопросы, связанные с большой жизнью вверенного ему партией и народом крупного кавалерийского соединения.

Остаток дня Котовский провел с Василаки в своем тесном семейном кругу за вечерним чаем.

— Почему бы тебе не остаться в кадрах, друг мой? — уговаривал Котовский Василаки, прихлебывая чай из блюдечка. — Ты кавалер ордена Красного Знамени, рослый, статный, немного подучишься и, гляди, примешь эскадрон, а то и дивизион.

— Нет, Григорий Иванович, — уклончиво отвечал Василаки. — Лучше будет, если я уеду в Ободовку, поближе к Днестру. В коммуне я больше принесу пользы. Я люблю пахать землю, растить хлеб, Григорий Иванович, — вздохнул мечтательно Василаки. — Мой покойный отец, когда я был еще подростком, основательно обучил меня сельскохозяйственной премудрости. А случись что, — стиснул в руке эфес сабли, — так я первый возьмусь за оружие…

Котовский не стал убеждать Василаки, понимая его тоску и по семье, неведомо где мыкающей горе по ту сторону Днестра, и по земле-кормилице, по которой истосковались его большие и сильные руки.

— Ну что же, — примирительно коснулся Котовский плеча Василаки. — Коммуна сегодня тоже фронт, и такие люди, как ты, тоже нужны этому фронту…

А часом позже, когда гость уснул в столовой на жестком диване, Котовский уединился в своем домашнем кабинете. При свете настольной лампы, затененной зеленым абажуром, он снова, как и вчера, вносил новые пометки в свой настольный блокнот.

Перечень задач, которые ставил перед собой комкор в этот вечер, был обширен и многообразен. Перелистывая листок за листком, он крупным, размашистом почерком сильного человека записывал: «Проверить время сбора 3-й Бессарабской и 9-й Крымской дивизий по боевой тревоге; максимально повысить состояние боевой и политической подготовки в дивизиях; обязать политработников всех звеньев корпуса повысить политико-моральное воспитание личного состава (отметить случаи пьянства, сквернословия, потери бдительности часовыми на посту, пререканий между красноармейцами и младшими командирами); убедить в личной беседе заслуженных командиров-ветеранов остаться в кадрах для обучения и дальнейшего прохождения службы в корпусе; организовать в Бердичеве проводы демобилизуемых бессарабцев-котовцев в Ободовку; проверить, как идут строительство, ремонт и оборудование казарм и конюшен в Тульчине». [В те дни нижние этажи казарм города Тульчина были заняты под конюшни, а на вторых находились общежития красноармейцев, оборудованные деревянными нарами].

Выполнению каждой задачи комкор ставил определенный или предположительный срок исполнения. Задумываясь над сущностью той или иной задачи, он мысленно формулировал ее, глядя на абажур настольной лампы, затем склонялся над блокнотом и записывал.

Покончив с записью стоящих перед ним задач, комкор встал, напружинил мышцы рук, ног, снова сел и внимательно стал перечитывать и делать поправки в проекте приказа о перестройке физической подготовки бойца и коня в частях корпуса.

Только поздним вечером, когда настенные часы мелодично отсчитали одиннадцать ударов, Котовский, верный личному распорядку дня, собрал и запер в ящик стола бумаги, завел будильник, погасил свет и здесь же, в кабинете, отдался на своем спартанском ложе крепкому, здоровому сну.

Так прошел еще один рабочий день комкора — легендарного полководца, предводителя и организатора грозной конницы Красной армии. Сильный, энергичный, волевой, преисполненный творческих замыслов и жажды кипучей деятельности, он отдыхал под воздействием волевого самовнушения, что сон является всего лишь зарядкой для продолжения труда, без которого жизнь считал пустой и бессмысленной.

Над зубчатой вершиной дальнего леса всходила луна. Теплое небо обволакивало засыпавшую Умань тишиной и покоем. Только за полуоткрытыми окнами квартиры, в глубине двора, в бревенчатой конюшне, бодрствовал в одиночестве, изредка вздыхая и всхрапывая, добродушный рыжий Орлик, боевой конь Котовского».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.