Глава седьмая «Я отвечу жизнью за невыполнение приказа»

Глава седьмая

«Я отвечу жизнью за невыполнение приказа»

1

В своей биографии Котовского историк Б. Соколов саркастически сообщает, что в июне 1918 года Котовский объявился в Одессе. И тут же выдвигает свое собственное предположение: «Чем он занимался в апреле и мае, достоверно неизвестно. Скорее всего, искал товарищей по былым налетам, чтобы продолжить лихие дела в Одессе, самом богатом городе юга России. Здесь его налеты приобрели явно политическую окраску».

Откровенно сказать, от таких вольных умозаключений историков со званиями всегда коробит. Ведь известно, что Григорий Иванович в апреле заболел «испанкой». Чем он мог заниматься, буквально умирая от этой болезни? Конечно, лежал в тяжелейшем состоянии. Потом находился в плену. А бежав, пробирался к своим. В Одессе он оказался на подпольной работе, но не потому, что соскучился по былым налетам, а потому, что в тот момент Котовский там был нужен. Да, со своими связями. Да, с умением вершить лихие дела. Да, со своей храбростью и т. д. Но он уже целиком и полностью был на стороне советской власти. Он всей душой принадлежал ей. И просто «бандитствовать» в родном ему городе Григорий Иванович уже не мог по принципиальным соображениям. Как раз об этом в своих воспоминаниях напишет одна из участниц одесского подполья А. Н. Попенко. В отряде Котовского, утверждает она, наряду с большой агитационно-пропагандистской работой хорошо была поставлена военная и диверсионная работа. Отряд выполнял операции по борьбе с провокаторами, изменниками, шпионами.

О том, как Котовский «искал товарищей по былым налетам, чтобы продолжить лихие дела», поведал писатель Г. Ананьев: «Обосновавшись в шикарной гостинице, Котовский принялся заводить знакомства, и вскоре у него появилось много друзей среди офицеров, купцов и даже духовенства. Теперь он много знал об обстановке в городе, о планах белогвардейцев, что помогало ему действовать более осмотрительно. В военно-диверсионную группу он подбирал только тех, на кого полагался как на себя. (…)

Подготовка шла успешно. Вскоре отряд был создан и в целях конспирации разбит на пятерки. На его плечи легли самые опасные поручения подпольной большевистской организации. День и ночь Котовского искали шпионы, за его голову австро-немецкие оккупанты назначили большую награду, но он был неуловим. К марту 1919 года его отряд уже насчитывал 250 бойцов».

Там же, в Одессе, состоялось и знакомство с Алексеем Гарри: «Пока Котовский вполголоса переговаривался с Павлом о своих делах, Гарри внимательно его рассматривал: напомаженная голова, черные волосы причесаны на прямой пробор, коротко подстриженные усики, в углу рта — незажженная гаванская сигара…

Гарри не таким представлял себе легендарного Котовского. За столиком сидел не то циркач, не то маклер с черной биржи. Смокинг облегал его могучие плечи, казалось, стоит только «Грише» сделать резкое движение, и костюм его треснет по всем швам».

Все тот же Гарри спустя годы расскажет: «Я не всегда сразу узнавал Котовского: способностью перевоплощаться он владел в совершенстве. Ему служили не только грим и костюм: он изменял походку, выражение лица, голос, жестикуляцию».

Первый биограф Котовского В. Шмерлинг не менее достоверно дополняет портрет Григория Ивановича в тот период: «Котовскому приходилось несколько раз в день переодеваться и менять парики, до неузнаваемости изменять свою наружность. Он выдавал себя за дородного помещика Золотарева, которого разорили большевики. У помещика Золотарева появилось много друзей и знакомых. Ему сочувствовали, с ним дружили. Среди других одесских кутил, посещавших рестораны и кафе, он славился как отличный игрок на бильярде, как знаток рысистых лошадей, как балетоман, имевший свое постоянное кресло в первых рядах Оперного театра.

Сигары Золотарев обычно покупал в маленькой лавочке на Ришельской улице, рядом с молочной «Неаполь». Там была явка боевых дружин. В подвале табачной лавочки хранился динамит.

Закурив сигару, помещик Золотарев направлялся на Дерибасовскую, где было особенно людно, и разгуливал там с приятелями: среда них было много осведомленных офицеров, которые откровенничали с ним и делились новостями.

В течение одних и тех же суток помещик Золотарев превращался в Гершеле Берковича, который имел на привозе большой лабаз, торговавший овощами. Гершеле Берковичу удавалось получать овощи и фрукты даже из тех мест под Одессой, где оперировали «красные банды». Про Гершеле Берковича ходили слухи, что он связан с контрабандистами. И, действительно, выдавая себя за торговца овощами, Котовский связался с контрабандистами и, отгружая через них картошку, получал взамен для вооружения партизанских отрядов новенькие револьверы, винтовки и даже пулеметы. Иногда деловые люди часами разыскивали Берковича по городу и никак не могли его разыскать. В это время Котовский принимал «пациентов» на Базарной улице, в доме № 36, где он выдавал себя за врача.

Кроме случайных посетителей, к нему на прием приходили члены его боевой дружины и работники подполья, с которыми он поддерживал связь.

Многим в городе приходилось сталкиваться и с помещиком Золотаревым, и с торговцем Берковичем, и с представителем фирмы по оборудованию механических мельниц, и с частнопрактикующим врачом, который любил прописывать больным морские ванны, обтирания и массаж, но никому и в голову не приходило, что он имеет дело с одним и тем же лицом — Григорием Котовским.

В одесском подполье действовали по правилу: «не говори тому, кому можно, а тому, кому нужно». Только два человека были посвящены в тайну всех профессий Котовского — парикмахер-гример на Преображенской улице, в совершенстве обучивший Котовского искусству грима, и театральный костюмер, который доставал ему нужные костюмы по его фигуре».

Роман Гуль уже в эмиграции как-то услышал рассказ о Котовском в одесском подполье и записал его в первозданном виде: «Это было весной 1919 года. В цилиндре, в смокинге ехал, немного опоздав, Котовский в театр. На пышных дутиках, на бандитском лихаче по веявшим мартовским теплом вечереющим улицам Одессы, где на столбах объявлена награда за его жизнь. Но едет слушать Петра Ильича Чайковского.

Первый акт прошел благополучно, никто не обратил вниманья на крупного, рослого барина в смокинге, сидевшего во втором ряду и слушавшего Чайковского с подлинным наслаждением. Но в антракте глаз Котовского уже различил «нечто». Заметались какие-то штатские. И через несколько минут он явно услыхал свое имя.

В театре началось второе представление. «По Котовскому». Говорят, «с ужасом и восхищением» следили некоторые, как в партере поднялся и медленно пошел меж кресел крупный красивый человек с блестящей лысой головой. Не тот уж Котовский: уже обрюзг, ожирел, у рта легли глубокие складки, глаза чуть прищурены и под глазами густая сетка морщин. Это немного уставший волк. Но еще очень сильный.

Котовский чувствовал облаву. Знал, что теперь надо одно: «бить на психологию». Боковые выходные двери заняты сыщиками. Но в руке с цилиндром Котовский идет не туда, а прямо к главному выходу. Надев чуть набок цилиндр, медленно спускается с лестницы, в упор смотря своими черными напористыми глазами в глаза стоящему внизу, кажется, сыщику. Сыщику остается только радоваться: за голову Котовского награда, и Котовский идет прямо на него.

Но вот, почти подойдя, Котовский вдруг останавливается, вынимает из кармана сигару, затем откусывает кончик и вежливо просит у агента прикурить. Тот подымает застывшую в руке папиросу. Может быть, Котовский сейчас начнет палить из маузера? Секунда, два шага — и Котовский несется по Одессе на своем лихаче».

Г. Ананьев приводит два случая, когда Котовский «тряхнул стариной» в борьбе за советскую власть: «На одном из заводов Одессы в декабре 1918 года забастовали рабочие. Заводчик выдал организаторов забастовки полиции и прибегнул к помощи штрейкбрехеров, чтобы пустить завод. Котовский по поручению областкома пишет заводчику письмо, настоятельно предлагая выполнить все требования рабочих, арестованных освободить.

Реакция миллионера-заводчика обычная — звонок в контрразведку.

Контрразведчики взяли дом под свою негласную охрану. Но разве это могло остановить Григория Ивановича? Изучив схему охраны дома, он решил взять себе в помощники дерзость.

И вот… Поздно вечером у дома заводчика лихо осадил красавцев рысаков богато одетый кучер, который гордо восседал на козлах коляски. Двое слуг торопливо открыли дверцу и, склоняясь почтительно, помогли господину сойти на землю.

Дальше все шло как в детективном фильме. Из темноты выскочил дежуривший в засаде контрразведчик в гражданском платье и только хотел спросить гостя, зачем он пожаловал к хозяину дома, как услышал:

— Через двадцать минут здесь будет Котовский. Я приехал предупредить.

Эти слова барин бросил небрежно и уверенно, словно информирован был и о засаде, и о письме заводчику.

Что оставалось делать руководителю засады? Обойти посты и предупредить, чтобы подготовились к встрече с Котовским.

А он тем временем сбросил дорогую шубу на руки швейцара и поднялся в кабинет хозяина особняка.

Разговор с заводчиком занял менее десяти минут. В карманы Григория Ивановича перекочевали из сейфа деньги и драгоценности, заводчик дал письменное заверение в том, что удовлетворит полностью все требования рабочих и примет меры к освобождению арестованных.

Неспешно, так же уверенно, как и поднялся, Котовский покинул особняк. На прощание бросил офицеру:

— Я подошлю подмогу. Будьте внимательны.

Рысаки рванули в темноту, унося дерзкого гостя. А у особняка вскоре завязалась перестрелка. Контрразведчики засады приняли прибывшую по звонку заводчика подмогу за отряд Котовского…

Не меньше находчивости проявил Г. И. Котовский, когда по поручению областкома провел еще одну операцию по экспроприации денег и ценностей.

…Богатый помещик Остроумов принимал гостей. Обильный ужин с не менее обильной выпивкой. Музыка, танцы. Вечер, как говорится, удался. Но вот гости разъезжаются по домам, остаются лишь избранные.

Их игра в покер затянулась, а когда лакей доложил, что прибыл киевский архимандрит Зосима с визитом в гости, гости и хозяин даже обрадовались. Появится новый партнер и оживит игру.

— Проси, проси.

Вошел высокий и плечистый священник с окладистой бородой и пышными, едва тронутыми сединой кудрями. Он охотно сел за карты и за игрой объяснил цель визита: не просто долг вежливости привел его в это богатое поместье, а желание послушать рассказ хозяина о том, какие новшества вводит уважаемый землевладелец на табачных плантациях.

Польщенный тем, что даже церковь наслышана о его новых агрономических методах, дающих хороший урожай табака, а значит, и приличные прибыли, охотно принялся Остроумов рассказывать о них. А гость тем временем брал взятку за взяткой. Но лишь до тех пор, пока не заметил, что хозяин и его гости начинают нервничать.

Игра шла бойко, ставки росли, разговор велся обо всем. Заговорили о Котовском. И это было естественно. Ведь буржуазные газеты стали вновь часто упоминать это имя на своих страницах, называя его атаманом банды грабителей. Любое убийство, совершенное в городе и окрестностях Одессы, любое ограбление приписывали ему.

— Руки коротки у Котовского, чтобы ворваться безнаказанно ко мне, — самодовольно похвалился Остроумов. — У меня под ковром, рядом с ножкой стола, — кнопка звонка. Вмиг будет схвачен.

Гости, особенно архимандрит, расхваливали предупредительность хозяина, и игра шла своим чередом. Ставки росли. И когда на столе скопилась большая куча денег, архимандрит неспешно поднялся и, вскинув револьвер, скомандовал грозно:

— Ноги на стол! Я — Котовский!»

2

Утверждают, что некоторые свои операции Котовский совершал совместно с «королем» одесских бандитов Япончиком. Его биография действительно колоритна…

Мойше-Яков Вольфович Винницкий (1891) — потомок знаменитой еврейской династии Коротичей. В 6 лет остался без отца. Работал учеником в матрацной мастерской, учился в еврейской школе. Будучи электриком на одесском заводе «Анатра», во время еврейских погромов 1905 года участвовал в еврейской самообороне, после чего присоединился к организации анархистов-коммунистов «Молодая воля». За убийство полицмейстера Михайловского участка был осужден на смертную казнь, которую заменили 12 годами каторги (1907). В тюрьме познакомился с Котовским, а в 1917-м вышел на свободу и сошелся с анархистами.

В годы революционных перемен имя Япончика стало на слуху: «В октябре 1917 улицы Одессы стали ареной постоянных сражений между гайдамаками и милицией, — рассказывает В. Савченко. — Гайдамаки захватили Александровский участок и контролировали часть города, вывоз из Одессы товаров. В это время в Одессе появилась вождь левых эсеров Мария Спиридонова, которая «подлила масла в огонь» своими призывами к террору и революции.

Пользуясь паникой, банда Япончика ограбила почтовое отделение на Ближних Мельницах, несколько магазинов и складов в центре города. Сенсацией стало вооруженное нападение бандитов на Румынский игорный клуб. Под видом революционных солдат и матросов «люди» Япончика ворвались в клуб и, угрожая оружием, забрали с кона 100 тысяч рублей и еще 200 тысяч — из карманов посетителей. Более ста человек, присутствовавших в клубе, было ограблено. С женщин срывали бриллиантовые украшения и прятали их в голенища сапог. Один из посетителей клуба просто умер от страха, когда перед ним предстало пятнадцать вооруженных бандитов, которые открыли стрельбу, ранив несколько посетителей…

Свои действия по «изъятию ценностей у буржуазии» Япончик приукрашивал рассуждениями об эксплуатации еврейского пролетариата. В то же время есть свидетельства о том, что Моисей Винницкий стал вкладывать «грязные» деньги в дело. Он активно преумножает свой капитал, контролируя торговлю ворованными вещами и одесскую «толкучку», наркобизнес и торговлю «живым товаром».

Япончик даже имел свой ресторан «Монте-Карло» на воспетой в песнях улице Мясоедовской № 6 и кинотеатр «Корсо» по улице Торговой. Он был держателем одесского воровского «общака», который только в 1917 году стал создаваться ворами Одессы.

Для успешной легализации Япончик использовал свое «революционное прошлое» и опыт. Он организует вооруженную Еврейскую дружину самообороны, «на случай погромов». Это полубандитское формирование уже не грабило, а реквизировало ценности «для нужд революции». Отряд тогда насчитывал 100–200 человек, вооруженных винтовками и револьверами, при двух пулеметах.

25 октября 1917 года, когда в Питере вершилась революция, одесские газеты сообщали о том, что в этот день в Одессе было совершено пять вооруженных налетов, 26 ограблений, в том числе на центральной улице в шесть вечера «грабители раздели даму». (…)

С конца октября в Одессе начали громить винные и спиртовые склады. Погромы эти, то разгораясь, то затухая, продолжались в течение четырех месяцев. Чтобы остановить толпы пьяных, идущих из предместьев громить город, командование применило даже броневики. Были перекрыты улицы, ведущие к окраинам Одессы, и образован «фронт» против громил. С этой целью власти вызвали пулеметную команду, пожарных, школу прапорщиков. Между тем толпой манипулировали «люди» Япончика, призывая «арестовать власть и грабить город». Толпа была остановлена только пулеметным огнем, на земле осталось 12 раненых и двое убитых.

Во время «винного бунта» Япончику удается устранить своего конкурента в преступном мире «Акулу» — Н. Дрогаева и стравить банды соседних районов Пересыпа и Слободки. Слободка превратилась в «бандитский фронт», где «сражались» за влияние несколько банд…(…)

В середине ноября Япончик инспирировал бунт в Одесской тюрьме. Заключенные, вырвавшиеся из бани, напали на стражников и, обезоружив их, открыли камеры и ворота тюрьмы. Во время бунта было убито шесть человек, бежало 50 опасных рецидивистов, которые влились в банду Япончика».

Как предполагает Савченко, «к октябрю 1918 года Япончик сосредоточил в своих руках огромную власть над предместьями Одессы, прежде всего Молдаванкой, и уголовниками, которых в полумиллионном городе насчитывалось до двадцати тысяч. Контроль над ворами, «патронаж» над спекулянтами, проститутками, шулерами, валютчиками приносил не только большую «славу», но и громадные деньги. Япончик впервые объединил уголовный мир Одессы, став его «королем»».

При этом официальная власть в Одессе находилась в руках представителя гетмана Скоропадского, а фактическая — у германских и австрийских интервентов.

Однако это никак не отразилось на деятельности Япончика. «В октябре 1918 года несколько облав на Молдаванке с участием австрийских войск привели к ликвидации сильных банд Цыгана, Штоса и Ленского, после чего Япончик остался главным авторитетом района, — констатирует В. Савченко. — В октябре он совершает ограбление складов Земского Союза, мануфактурных товаров Левина, кожевенного завода. Налет на особняк помещика Консе, родственника «черносотенца» Пуришкевича, принес бандитам 800 тысяч рублей. (…)

11 декабря в город вступили украинские республиканские части. В то же время в порту высадились силы стран Антанты, преимущественно Франции. Они заняли несколько улиц вокруг порта и Николаевского бульвара.

Мишка Япончик решил воспользоваться ситуацией для освобождения из тюрем своих товарищей-уголовников. Во время митинга сторонников социалистических партий в Одесском цирке был выдвинут лозунг освобождения политических из тюрьмы. С пением «Марсельезы», под красным флагом толпа трудящихся и примазавшихся к ним бандитов штурмовала Бульварный полицейский участок и выпустила 56 уголовных и политических заключенных.

Вместе с дружинниками большевиков и анархистов Япончик решил штурмовать тюремный замок. Под видом веселой, шумной компании «люди» Япончика прошли немецкие заставы у Чумной горы и вышли к огромной городской тюрьме. У ворот тюрьмы уже бушевала трехтысячная толпа пролетариев, босяков и воров. Сняв часовых, они взорвали ворота и отняли у надзирателей ключи от камер. Всего было освобождено около 700 человек заключенных, в большинстве своем уголовников».

Как свидетельствовали очевидцы, Япончик был брюнетом, с неспокойными раскосыми глазами и широкими смуглыми скулами. Одевался богато, с шьком. На «мокрые дела» шел неохотно, будто бы сам вид крови его смущал. Но это так, к слову.

«Когда к городу подошли советские войска, Котовский и Япончик подняли восстание на Молдаванке, в котором приняли участие и уголовники, и рабочие, — пишет Б. Соколов. — Белые и интервенты начали отступать к порту, а бандиты вволю пограбили склады, магазины и богатые особняки, где оставалось немало брошенного в панике имущества. Люди, переодетые в форму деникинских офицеров, средь бела дня подъехали к зданию Одесского государственного банка на трех грузовиках и предъявили предписание о вывозе денег и ценностей на пять миллионов золотых рублей. Через полчаса после их отъезда подъехали машины с настоящими офицерами, которым было предписано эвакуировать банк. Но эвакуировать, в сущности, уже было нечего. Молва упорно приписывала этот подвиг Котовскому, хотя и без него героев хватало».

В своей книге Шмерлинг приводит этот случай как факт: «Из подвалов Государственного банка Котовский вывез на грузовиках ценности, которые деникинцы намеревались захватить с собой». А 5 апреля 1919 года части Красной армии вошли в Одессу…

Прошел ровно год от момента отпуска по болезни нашего героя. Именно этот год и ставится под сомнение в биографии Котовского до сих пор. Например, вот как рассуждает историк В. Савченко: «Одесский «подпольный» период жизни Котовского — противоречив, лишен достоверных фактов. Обманом выглядят уверения Котовского о том, что он с апреля 1918-го «работал» в одесском подполье большевиков. Он явно хотел скрыть свое апрельское бегство с фронта. Его «запомнили» в Одессе только с ноября 1918 года, да и то не как деятеля подполья, а как «самодеятельного» налетчика-мстителя, а может быть, и грабителя, нападавшего как на частные квартиры, так и на государственные учреждения».

Но это не совсем так. О работе Котовского в подполье свидетельства все-таки существуют. В своих воспоминаниях их оставили непосредственные участники борьбы за советскую власть в Одессе. Причина же отсутствия большого количества документов и воспоминаний о Котовском в этот период связана, прежде всего, с методами работы подполья и самого Григория Ивановича. А это строжайшая конспирация, которой всегда и во всем придерживался наш герой. Выше об этом уже говорилось.

И еще один любопытный факт. 13 апреля 1919 года Григорию Ивановичу был выдан следующий мандат: «Тов. Котовскому Григорию Ивановичу, как испытанному и боевому товарищу, поручается организация боевых частей для освобождения Бессарабии от гнета мирового империализма. Тов. Котовский работает на территории Одесского округа и подпольно в Бессарабии. Все советские учреждения, исполкомы, ревкомы, также подпольные советские организации оказывают указанному товарищу безусловное содействие». Выдал этот документ секретарь Одесского губкома партии Ян Гамарник. Мог ли такой ответственный представитель партии выписать мандат с серьезными полномочиями человеку, не проверенному в борьбе? Скорее нет, чем да. Потому что в документе черным по белому значится: «как испытанному и боевому товарищу».

3

Первая официальная должность Котовского — военком Овидипольского военного комиссариата, чуть позже — командир конного Приднестровского отряда 44-го стрелкового полка 3-й Украинской советской армии, затем — командир 2-й пехотной бригады (переименована в 12-ю) 45-й стрелковой дивизии и командующий Жмеринским боевым участком. Григорий Иванович воюет против многочисленных повстанческих отрядов, угрожающих тылу молодой Красной армии. Несмотря на хаос Гражданской войны, дикую неразбериху, голод, непостоянство людей и времени, Григорий Иванович получает первый командирский опыт. Но самое главное — он идет с новой властью напролом. У него нет колебаний.

В конце августа Одесса вновь в руках белых. Бригада Котовского в составе Южной группы Якира выступает в поход по тылам петлюровцев для соединения с основными силами Красной армии. Григорий Иванович назначен командовать левой резервной колонной (две бригады), насчитывающей более тысячи человек (900 штыков и 200 сабель). Перед началом движения комбриг берет слово:

— Товарищи, мы окружены со всех сторон разными бандами, которых поддерживает иностранная интервенция, и поэтому сейчас мы вынуждены отступать. Кто трус, пусть уйдет от нас, те же, кто верит в силу рабочего класса, кто верит мне, кто хочет победить, кто хочет пробиться на соединение с красными войсками, пусть остается со мной.

Он знал, о чем говорил… «На юге — море, англо-французский флот, поддерживающий белые десанты, на юго-западе — румыны, на севере — Петлюра и галичина. В тылу кулацкие бандиты, восстания, колокольный набатный звон, разрушенные мосты, нападения на склады, постоянные стычки с отдельными отрядами и зверское уничтожение отдельных наших людей — связистов, продовольственников, агентов санитарной службы», — вспоминал Якир.

Другой очевидец, начальник штаба 58-й дивизии Я. Я. Петров, позже поведает о походе следующее: «Войска разделились на три колонны по фактическому их расположению: правую, состоящую из частей 47-й и 58-й дивизии во главе с начдивом 58-й И. Ф. Федько, левую — две бригады 45-й дивизии под общим командованием Г. И. Котовского — и центральную, возглавляемую начальником штаба 45-й дивизии И. И. Гарькавым. Вместе с частями этой колонны находился сводный отряд партийно-советского актива Одессы, а также Реввоенсовет группы.

Каждой колонне указывался маршрут движения, встреча их намечалась в районе Умани, с тем чтобы затем совместно пробиваться через фронт белых. Предвиделось, что отрыв от регулярных частей противника потребует умелого маневра, а на пути следования неизбежны схватки с различными местными бандами, занимавшими территорию между железными дорогами».

Константин Фомич Юцевич, начальник штаба кавбригады и кавдивизии, описывая поход Южной группы, не мог забыть и своего командира: «Человек небывалой отваги, Котовский еще в годы первой русской революции проявил себя народным героем. Прославился он и в боях 1918 года — как командир конного разведывательного отряда под Тирасполем, руководитель диверсионных групп в тылу немецких оккупантов. Однако нашлись люди, которые противились назначению Григория Ивановича на должность командира 2-й бригады, распространяли слухи о его «партизанщине» и неизбежном превращении в «батьку». Гамарник решительно отмел подобные поклепы, поддержал кандидатуру Котовского. И не ошибся: Григорий Иванович в последующих боях показал себя талантливым командиром.

Оперативным планом Южной группы Г. И. Котовскому отводилась важная роль. Возглавляя левую колонну войск, он двумя бригадами — 1-й и 2-й — должен был по крайней мере двое суток сдерживать натиск петлюровцев на линии железной дороги Крыжополь — Рудница — Кодыма и около близлежащих сел, что позволило бы центральной колонне уйти от Бирзулы (Котовск) подальше на север, к Умани. Лишь после этого частям левой колонны надлежало оторваться от противника и следовать в тот же район.

Двое суток… Сколько они потребовали от воинов мужества и хладнокровия, небывалой стойкости, а от командиров, помимо всего, и умелой распорядительности! Трудности усугублялись тем, что прекратилась связь с центральной колонной и мы не знали, далеко ли она продвинулась, когда нам можно идти ей вслед. Решение целиком зависело от Котовского, и он сознавал свою огромную ответственность. Ведь в составе центральной колонны находились штаб и Реввоенсовет Южной группы, партийно-советский актив из Одессы, громоздкие обозы с боеприпасами, продовольствием, со спасенными ценностями одесского банка. Хотелось надеяться, что начальник штаба 45-й дивизии И. И. Гарькавый с 3-й бригадой, дивизионной школой, возглавляемой храбрецом Иваном Базарным, другими подразделениями сумеет провести эту колонну по намеченному маршруту. А вдруг?.. Нет, лучше уж принять на себя еще один удар, но прикрыть, надежно прикрыть боевых товарищей… И Котовский, его подчиненные продолжали схватку.

Две небольшие по численности бригады стойко отбивали натиск двух петлюровских дивизий. Беспрерывно трещали пулеметы, пока вода не закипала в кожухах. Ружейный огонь то и дело сменялся звоном скрестившихся штыков. Отбивали одну вражескую цепь, а уже напирала другая. Два полка 1-й бригады почти полностью полегли в этой сече, заметные потери понесла и 2-я бригада. Но петлюровцы получили достойный отпор, откатились, оставив на поле боя много трупов своих солдат.

Выиграв время, Котовский отдал приказ об отходе. Совершить отход было не просто, но проходил он организованно, быстро, люди проявляли находчивость и военную хитрость…

На станции Рудница скопились красноармейцы, местные жители, беженцы. Неразбериха, казалось, полнейшая, перемешались подразделения и обозы. Команды старшин не действуют на возбужденную толпу. Но вот комбриг приказывает собрать духовой оркестр — звучит музыка, и бойцы строятся поротно. Открывается летучий митинг. Григорий Иванович произносит короткую речь. Он воздает славу героям, погибшим в боях. Хвалит полки за отвагу и стойкость. Призывает бойцов и командиров к выдержке и дисциплине. Напоминает — впереди еще долгий и трудный путь.

Части дивизии, погрузив поклажу на крестьянские подводы, под покровом ночи двинулись к югу. Да, именно к югу. Такое неожиданное направление было подкреплено заведомо распущенным слухом: «Уходим в родную Бессарабию». А пройдя полтора десятка верст, войска круто поворачивают на восток, затем на север. 6 сентября мы переправились через реку Буг в районе села Хощеваты. Этот крюк, конечно, отнял драгоценные часы, зато запутал противника. Двигаясь ускоренным темпом, делая самые короткие привалы на ночлег, левая колонна через несколько дней догнала центральную.

Считаю долгом назвать наиболее близких и надежных помощников Котовского, которые обеспечивали выполнение боевой задачи. Это командир 1-й бригады Грицов и военком Левензон, с которыми Григорий Иванович действовал в контакте и согласии, командир 399-го полка этой бригады Попа, неунывающий, богатырского сложения человек, участник Первой мировой войны, один из организаторов известного Хотинского восстания. Попа дрался с петлюровцами мужественно. Он оставался с горсткой бойцов, но позиций врагу не у стушит. Из нашей 2-й бригады назову командиров полков Колесникова, Дьячишина, Криворучко и Нягу, людей стойких и умелых. Бойцы верили им безгранично, шли за ними в огонь и воду. Не могу умолчать о начальнике бригадного штаба Каменском, в прошлом поручике и левом эсере, который, однако, твердо встал на позиции советской власти. В походе он помогал Котовскому руководить заградительным сражением. Вместе они придумали и обманный крюк. Работая в штабе под началом Каменского, я все больше убеждался в его незаурядных способностях. Это был советчик Котовского, надежный исполнитель его приказов и распоряжений».

В начале второй половины сентября Южная группа соединилась с частями 58-й дивизии 12-й армии. За этот поход Котовский был удостоен первой своей награды — именных золотых часов.

4

После похода бригаду Котовского срочно перебросили под Киев. Сменив на позиции, перед деревней Новая Гребля, Интернациональный полк, котовцы оказались лицом к лицу с батальоном белых при 800 штыках и 12 пулеметах. Ночью 7 октября они одиннадцать раз атаковали горстку «большевиков».

Григорий Иванович хорошо запомнит тот бой: «Много изумительного, легендарного героизма было проявлено в эту ночь как отдельными бойцами, так и целиком обоими полками.

…На рассвете, без артиллерийской подготовки, два маленьких полчка при поддержке спешенного эскадрона перешли в атаку, бросившись на противника в штыки.

Никогда до этого и после этого во все время Гражданской войны мне не приходилось видеть такого жестокого боя, поистине смертельной схватки.

Обойденные и отрезанные со стороны болотистой речки спешенными кавалеристами, занявшими единственный переход через нее у них в тылу — мостик, белогвардейские стрелки-офицеры понимали, что спасения нет, и дрались с психологией отчаяния. В результате боя они были уничтожены до одного человека, частью убиты, частью потоплены в речке.

Взошедшее утром солнце осветило жуткую картину…

Трупы лежали грудами, иногда группой в 4–6 человек, и видно было, как двое, схватившись в последней смертельной схватке, еще не убив друг Друга, были пронзены штыками своих врагов, а те в свою очередь были убиты другими.

Маленькие полчки после этого боя еще больше поредели, но задача была выполнена, противник совершенно уничтожен. Поредевшие ряды легендарных и вместе с тем скромных незаметных героев рвались к Киеву…»

Утром 7-го Григорий Иванович подписал подготовленное начальником штаба донесение:

«В 6 часов сего 7 октября лихой атакой совместно со спешившимся первым эскадроном кавалерии выбил противника из села Новая Гребля. Захвачено три пулемета Максима, 10 000 русских патронов и 60 винтовок. Противник отброшен за реку. Переправа занята нами. Части остановились и укрепляются».

А в конце октября 1919 года бригада Котовского прибыла в Рославль…

5

В Рославле бригада была отведена на отдых и переформирование. Только там к холоду и голоду котовцев добавился свирепствующий тиф, а затем поступил приказ от 1 ноября: «В двадцать четыре часа погрузить в вагоны весь личный состав, лошадей, артиллерию и обоз. Готовьтесь к немедленному выступлению. Грузитесь на Петроградский фронт…»

Но эта весть встречена бойцами без всякого энтузиазма. Григорию Ивановичу стоило немалых сил убедить их в необходимости отправиться на фронт. Сам же он начинает действовать, как настоящий командир. Прежде всего, Котовский направляет телеграмму в Вязьму, местным органам снабжения: «Ночью нами получен срочный приказ о немедленной отправке наших частей на фронт. Все красноармейцы голы и босы, большинство простужено. Необходимо тотчас же снабдить хотя бы обувью и шинелями. Нам приказано сегодня же в 14 часов грузиться. Если не будет предоставлена обувь — валенки, шинели и полушубки, мы не сумеем выполнить боевой приказ. Я отвечу жизнью за невыполнение приказа, и ваша совесть будет нечиста».

Несмотря на категорический отказ, Котовский «выходит из положения». Он составляет акт о том, что его бригада не может приступить к погрузке из-за отсутствия обмундирования. Однако в 14 часов один его батальон, полностью экипированный в шинели, сапоги и валенки, грузится в заблаговременно натопленные вагоны. Затем бойцы все это снимают и передают следующему батальону. Не повезло последним: из-за недостатка времени им пришлось отправиться без обуви. Так приказ был выполнен… А недостающее обмундирование было подано в эшелон в пути его следования на фронт.

Под Петроградом, где части Красной армии собирались на борьбу с Юденичем, Григорий Иванович докладывает наверх: «Переброска утомленных боями частей бригады на Петроградский фронт, в абсолютном смысле голыми и босыми, колоссально отразилась на боеспособности частей бригады. Повальная эпидемия тифа, чесотка, экзема и простудные заболевания вследствие отсутствия белья и элементарного обмундирования и бани вырвали из рядов от 75 до 85 процентов… В заключение считаю своим долгом революционера заявить следующее: Я считаю, что по логике вещей и в высших интересах Республики Советов я не должен командовать бригадой на этом столь важном для республики фронте. Я не военный специалист, и если я смог командовать бригадой на Украинском фронте, то командование на тех фронтах было, несомненно, не так тяжело и ответственно, и ошибки, совершенные там командованием, не были так болезненно губительны и смертельны, каковой может быть малейшая ошибка здесь, на Петроградском фронте. Здесь нужны большие специальные знания и опыт командования бригадой…»

Честность и критичность в свой адрес комбрига Котовского вполне объяснимы. Прекрасно понимая, что стоит за защитой Петрограда, а также наблюдая катастрофический рост заболевших бойцов, он считал, что в такой обстановке не сможет выполнить поставленную ему боевую задачу. А значит, подведет… Это было не в правилах «атамана Адского». Что же касается его командирского опыта, то здесь Григорий Иванович также, совершенно искренне, переживал: вдруг ему не хватит знаний, умений и навыков, чтобы остановить врага…

Однако все решилось гораздо «проще». Комбрига свалило тяжелое крупозное двустороннее воспаление легких. Температура выше сорока, бред…

Из госпиталя Григория Ивановича выписали в середине декабря, когда его бригада возвращалась на Украину, так и не успев повоевать с Юденичем.

6

Из Петрограда Котовский выехал на Украину. Где-то перед Брянском командир бригады оказался в одном вагоне с группой медицинских работников. Все они получили назначения на Южный фронт. Среди них оказалась Ольга Шакина…

Шмерлинг запишет с ее слов: «В вагоне, по дороге на Южный фронт, Котовский познакомился со своей будущей женой, другом и спутником в боевых походах — Ольгой Петровной Шакиной, молодым врачом. В день получения диплома она решила поехать добровольцем на фронт. О чем только ни говорили они под стук колес…

В Брянск прибыли поздно ночью. Предстояла пересадка. Вокзал был набит народом, и Котовскому с его спутником пришлось дожидаться наступления утра на перроне.

Котовский, ослабевший после долгой болезни, через силу боролся со сном; слипались глаза, он чувствовал, что вот-вот заснет здесь же, на перроне, на морозе. Ольга Петровна знала, что ее спутник только что перенес крупозное воспаление легких. Она заставила его надеть теплую меховую куртку, усадила Котовского на корзину и закутала ему ноги одеялом. Он сразу же заснул.

Ольга Петровна бодрствовала. Она смотрела на приближавшиеся и исчезавшие огни поездов. До нее доносились крики людей, осаждавших вагоны, сиплые гудки и лязг буферов. Гремел и вздыхал в темноте маневрировавший поезд. Она слушала, как рядом глубоко дышит прислонившийся к ее плечу человек — фронтовик.

Утром красноармейцы второй бригады и из других частей 45-й дивизии узнали, что Котовский на вокзале. Они обступили любимого комбрига. Обрадованные встречей, они кричали: «Ура! Котовский!»

Комбриг знакомил красноармейцев со своими новыми друзьями.

— Теперь нам болеть не страшно, везем на фронт врачей».

Встреча и знакомство Григория Ивановича с Ольгой Петровной станет поистине судьбоносным. Молодой врач Шакина станет ему женой, а еще — боевой подругой в походах. Она же составит краткий очерк о боевом пути кавалерийской бригады своего мужа — «Боевой год бригады — 20-й год».

«12-го января 1920 г. в Екатеринославе в приказе по 45-й дивизии было объявлено о формировании кавалерийской бригады. Командиром бригады назначался командир 2-й пех. бригады 45-й дивизии Котовский. Котовский с Юцевичем (был переписчиком в штабе 2-й бригады) (точнее — помощником начальника штаба) из Екатеринослава выехали в местечко Лозоватку собирать кавалерийские части. Юцевич был назначен начальником штаба. 25-го января было закончено формирование, и бригада получила задачу содействовать 2-й бригаде в овладении г. Вознесенском. Свое первое боевое крещение получила 30-го января, заняв г. Вознесенском. 3-го февраля после упорного боя у д. Колосовки заняла Березовку. В первый раз я видела всю бригаду перед Вознесенском, когда бригада направлялась в тыл противника. Внешний вид желал еще многого: около 300 всадников в самом различном одеянии, кони, за небольшим исключением, клячи. Шествие замыкали санитарная повозка с санитаром, который олицетворял собою санчасть бригады, и 2 новые полев. кухни. В лице Юцевича — был штаб бригады. Но была уверенность в своей силе и стремление к победе. У большинства бойцов (бессарабцев) было стремление скорее разгромить противника и затем пойти на Бессарабию, очистить ее от румын. В Вознесенске я получила приказ о переводе меня в кавбригаду и догнала бригаду в м[естечке] Березовке. Здесь я осталась со «штабом» формировать санчасть бригады, т. к. много было оставлено раненых и больных, а полки двинулись на Одессу. Поход был так стремителен, что приказы не догоняли их, и 7-го февраля в 2 часа дня наша бригада ворвалась в Одессу со стороны Пересыпи. Пополнение бойцов за это время шло за счет добровольцев из молдаванских сел, через которые бригада проходила, 9-го февраля около Маяк бригада разбила противника около 5 тысяч, выдержав упорный бой, ибо тут собрались «сливки» — охранка, жандармерия, офицерство. Здесь бригада подлаталась — громадное количество захвачено было пулеметов, артиллерии и обоза. В то время бойцов в бригаде было 350. 12-го февраля бригада заняла Тирасполь совместно со 2-й бригадой. Трофеи были настолько огромны, что из армии была прислана комиссия по учету этих трофеев — одних бронепоездов 12. В половине февраля бригада направилась в г. Ананьев на формирование. Но недолго отдыхала бригада. Ее перебросили на Польский фронт в район Жмеринки. В этом районе на ст. Комаровцы бригада пробыла целый месяц в тяжелых условиях. Поляки ежедневно устраивали ночные налеты. Бойцы все время должны были быть начеку. Лошади были оседланы, боец не отходил от лошади. Люди питались плохо, довольствие лошадей еще хуже. Заедала вошь. Но и при такой обстановке котовцы не изменили своей традиции — бить противника. Несколько раз так щелкнули по носу, что после этого поляки стали осторожнее. В половине апреля бригаду перебрасывают в 17-ю дивизию; 2-й полк уже был на Казатине, как вдруг измена галичан. Макаренко пошел на Винницу и с боем продвинулся и соединился с бригадой. Так перевод наш в 17-ю и не состоялся.

В конце мая после общего отступления с приходом Конной армии на фронте перелом и части вновь переходят в наступление. Наша бригада из Звенигородки идет на Лысянку, бои под Ольшанкой, Белой Церковью, Казатин, Любар (где был тяжело ранен Нягу и навсегда выбыл из строя), Грицово (где был исход боя определен поединком между офицером и Котовским), Изяславль, Катербург, Горленка (где был контужен Котовский и выбыл из строя на 6 недель), Бабья Гора (работа группы Осадчего), рейд в тыл к полякам в Почаев, захват польских генштабистов; операции в Галиции — бой под Красным. Отступление с боями, где захватывались трофеи. Бои перед заключением перемирия.

Затем переброска на петлюровский фронт и работа котовцев здесь как заключительный аккорд конца 20-го года — первого года существования кавбригады. К концу операции бойцов было 250 ч., награждены орденами Красного Знамени около 200 чел. За этот год пополнялась бригада добровольцами — перебежчиками из Бессарабии, конское пополнение, обмундирование, снаряжение — за счет противника. В чем была сила бригады? — что сделало ее непобедимой, что наводило панику у противника и вселяло бодрость в наших соседних частях только при одном слухе, что Котовский здесь неподалеку? Характерный штрих: на Жмеринку прибывает к нам из Одессы группа добровольцев в 30 человек, все одеты как смотровые, все кавалеристы — красные галифе, синие гимнастерки. Котовский принял их, произнес речь, смысл которой был тот, что в бригаде может быть тот, который не боится смерти, решил во имя революции пожертвовать собой, кто готов на это — может остаться. Осталось всего 2 человека. Бригада была сильна внутренней спайкой, железной дисциплиной. Не было отдельных личностей, а была бригада в целом — одна семья. Каждый давал максимум энергии в порученном ему деле, проявляя инициативу, чувствовал ответственность в своей работе. Крепка была бригада дисциплиной — мародерства не допускалось. Был один случай, когда один красноармеец стащил у крестьянки платок. Она пожаловалась прямо перед самым уходом полка из села. Летучий митинг и после постановил расстрелять этого красноармейца. Население довольно было нашей стоянкой, т. к. никогда никто ничего не требовал от крестьян. Было дело в Росоховатке — мы там стояли порядочно. Крестьяне, помня «хорошее отношение панов», были рады нам и спокойно жили, т. к. никаких сборов у них не было. После нашего ухода проходила Буденновская часть и забрала свиней у крестьян — крестьяне прислали делегацию с жалобой на буденновцев и прося заслушать, мы тогда были в Лысянке под Таращей. Настолько боец был связан с бригадой, что даже выбывая из строя раненый или б[ольно]й, он не хотел уходить из бригады. Один был вопрос — а как я потом догоню свою часть, когда выздоровлю? И бригаде приходилось «явочным порядком» устраивать у себя походный лазарет. Оборудование также было «за счет противника».

Перед боем всегда было задание: при наступлении на противника чем надо пополняться. Если надо было пополнять коней — то зарабатывали коней, пулеметы — то зарабатывали пулеметы. Не обижали бойцы и свою санчасть — мои заказы также выполнялись.

Бригада жила одной мыслью, одним желанием — «За власть Советов». Твердо блюли традиции бригады: бить врага, не считая, умирая, не сдаваться!

Революционная дисциплина, выдержанность, сознательность проходила красной нитью через весь боевой путь бригады. Даже оторванные далеко от Днестра в Тамбовской губ. бойцы отказались от демобилизации, пока не уничтожена будет антоновщина. Высокий образец революционной выдержанности проявила бригада при секретной операции на Антонова — маскировку во фроловцев.

Беззаветная храбрость, самоотверженность, неутомимая энергия организатора и командира бригады воодушевляла бойцов.

Погиб Котовский, погиб Нягу, Макаренко, Просвирин и много бойцов, незаметных героев, но традиции, выкованные в боях, живы. Они поведут дивизию к новым победам в последней схватке».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.