Глава 3 ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ

Глава 3

ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ

О том, что движение «великого скачка» провалилось и рассчитывать на успехи китайского промышленного производства не придется, Хрущев узнал во время визита в Албанию (29 мая – 4 июня 1959 года). Там он встретился с главой китайской делегации министром обороны КНР маршалом Пын Дэхуэем. Маршал был противником «великого скачка» и создания «народных коммун». Он передал Хрущеву меморандум, в котором писал о несостоятельности планов добиться быстрого построения социализма в Китае. Вскоре после своего прибытия из Тираны в Пекин маршал Пын Дэхуэй был арестован. Это означало, что сопротивление движению «великого скачка» и созданию «народных коммун» было подавлено. Вместе с тем встреча Хрущева с Пын Дэхуэем незадолго до ареста последнего усилила подозрительность руководителей Китая в отношении СССР. Напряженность в отношениях двух стран усиливались по мере того, как советские руководители упорно отказывались помочь Китаю в разработке атомного оружия. Не вызывала доверия у руководителей Китая и активизация переговоров СССР со странами Запада с целью решить спорные международные вопросы.

В феврале 1959 года в СССР прибыл премьер-министр Великобритании Г. Макмиллан. К этому времени оставалось лишь два месяца до истечения срока, установленного Хрущевым для подписания мирного договора с ГДР. Г. Макмиллан проявлял наибольшую склонность признать ГДР, но с самого начала переговоров он решительно заявил о нежелании Запада уступать свои права в Берлине. Хрущев взорвался. Он сказал, что тогда переговоры будут вести мертвецы. На это Макмиллан ответил, что Хрущев может спровоцировать третью мировую войну. Тогда Хрущев сказал, что Макмиллан оскорбил его. Хотя переговоры увенчались подписанием коммюнике, в котором говорилось о том, что различие во взглядах «должно устраняться путем переговоров, а не путем применения силы», а Хрущев согласился отодвинуть срок подписания договора с ГДР, он демонстративно отказался сопровождать Макмиллана в поездку в Киев.

11 мая в Женеве началось совещание министров иностранных дел СССР, США, Франции, Великобритании. На положении наблюдателей в совещании участвовали министры иностранных дел ГДР и ФРГ. К этому времени скончался государственный секретарь США Д.Ф.Даллес и многим в СССР казалось, что препятствия для достижения соглашения по германскому и берлинским вопросам будут устранены после смерти этого наиболее жесткого сторонника политики «на грани войны». Однако этого не произошло. Совещание продолжалось до 20 июня и, поскольку его участники не продвинулись к достижению соглашения, на нем был объявлен перерыв. 13 июля совещание возобновилось, но ничто не свидетельствовало о возможности его успешного завершения.

Выражая свое неудовольствие ходом Женевского совещания, Хрущев 7 июня объявил, что если министры иностранных дел не найдут решения, то пусть этим займутся главы государств. Беседуя с влиятельным политическим деятелем США А. Гарриманом, прибывшим в Москву для выяснения позиции СССР по германскому вопросу, Хрущев вновь прибег к угрозам. По словам Гарримана, Хрущев напоминал, что советские ракеты могут доставлять груз в 10 раз более тяжелый, чем американские. Он говорил, что одной бомбы будет достаточно для Бонна, от трех до пяти бомб – для Франции, Англии, Испании и Италии. В ответ Гарриман сказал, что эти угрозы «опасны». Но он вновь услыхал угрозы: «Одна бомба уничтожит Бонн и Рур и все остальное в Германии», «Париж – это вся Франция», «Лондон – это вся Англия», «Вы нас окружили базами, но наши ракеты могут вас уничтожить». В то же время, по словам Гарримана, Хрущев постоянно улыбался, предлагал тосты под коньяк.

Как пишет Таубмэн, Эйзенхауэр был в ярости от этих слов Хрущева. В это время американского президента обвиняли в неспособности дать отпор СССР. Ультраправые из «Общества Джона Бёрча» обвиняли даже братьев Даллесов в пособничестве мировому коммунизму и уверяли, что Эйзенхауэр является членом Компартии США. Постоянные угрозы применить ракетно-ядерное оружие, которыми сопровождал свои выступления Хрущев, лишь способствовали активизации наиболее воинственных сил внутри США, настаивавших на усилении гонки вооружений и призывавших к контрнаступлению против СССР и его союзников. Свидетельством этого явилась резолюция «О порабощенных народах», принятая конгрессом США 9 июля 1959 года. В ней говорилось: «С 1918 года империалистическая и агрессивная политика русского коммунизма привела к созданию обширной империи, которая представляет собой зловещую угрозу для безопасности Соединенных Штатов и всех свободных народов мира».

Устранение этой «угрозы» требовало, по замыслу авторов этой резолюции, «освобождения» «Польши, Венгрии, Литвы, Украины, Чехословакии, Латвии, Эстонии, Белой Рутении (Белоруссии. – Прим. авт.), Румынии, Восточной Германии, Болгарии, континентального Китая, Азербайджана, Грузии, Северной Кореи, Албании, Идель-Урала (то есть нерусских народов Поволжья и Урала. – Прим. авт.), Тибета, Козакии (то есть областей, населенных казачеством. – Прим. авт.), Туркестана, Северного Вьетнама и других». От имени народов этих стран и краев авторы резолюции провозглашали: «Эти покоренные нации обращаются к Соединенным Штатам, как к цитадели человеческой свободы, в поисках руководства для достижения их освобождения и независимости».

Принятие этой резолюции позволяло правящим кругам США, во-первых, подавить «пораженческие настроения» в своем стане. Фактический автор этой резолюции Лев Добрянский с раздражением обращал внимание на то, что «после запуска спутника в этой стране (США) зазвучали странные речи… стенания о сосуществовании или взаимном уничтожении, урегулировании или войне, эволюции или революции, разоружении или гибели и прочие прилипчивые темы». В это время в США был популярен политический роман Аллена Дрюри «Совет и согласие». Его отрицательными героями были «пораженец» сенатор Фред Ван Аккерман, который завершал свои речи словами: «Я лучше проползу на брюхе в Москву, чем погибну от ядерной бомбы» – и «склонный к уступкам СССР» государственный секретарь Р. Леффингуэлл. В романе с угрозами в адрес США – выступал Председатель Совета Министров СССР, в котором читатели без труда узнавали Хрущева. Положительный герой романа консервативный сенатор Сиб Кули призывал не бояться советских угроз и «разоблачал» связи Леффингуэлла в юности с коммунистами. Колеблющийся между «положительными» и «отрицательными» персонажами президент США напоминал Эйзенхауэра, каким его изображали воинственно настроенные политические деятели США В конце романа президент США все же принимал сторону «патриотов», сообщал о высадке американцев на Луне и своей готовности направиться в Женеву для переговоров с СССР «с позиции силы».

Во-вторых, такая резолюция служила ответом на постоянные заявления Хрущева о необходимости покончить с колониализмом и империалистическим угнетением. Руководитель всеамериканской конференции по борьбе с коммунизмом Ф. Макнамара подчеркивал: «Москва требовала самоопределения во всех частях света в течение многих лет, постоянно бросая обвинения в колониализме в отношении западных держав и требуя, чтобы народ в Латинской Америке, который якобы порабощен американским империализмом, народы Азии, Африки и так далее получили возможность определять свою форму правления, получили независимость. И вот, по сути дела, впервые, Соединенные Штаты официально бросили вызов Хрущеву в этом вопросе. Мы… потребовали, чтобы он позволил самоопределиться нациям, которые он, великий империалист, поработил».

В-третьих, правящие круги США видели в резолюции способ перенести бой на территорию советского лагеря и самого СССР. Объясняя смысл написанного им текста, Лев Добрянский особо подчеркивал возможность использования межнациональных противоречий для ослабления мощи СССР: «Большинство ресурсов СССР сосредоточено в нерусских областях: сельское хозяйство на Украине, Туркестане и Грузии, уголь на Украине и в Туркестане, нефть в Азербайджане и Идель-Урале, 90 процентов марганца в Грузии и на Украине, железная руда на Кавказе и Украине… Сорок три процента вооруженных сил СССР – это не русские».

Надо сказать, что в это время в советском руководстве возникли опасения по поводу роста центробежных тенденций в ряде советских республик, усилившихся по мере укрепления совнархозов. На заседании Президиума ЦК были обсуждены итоги инспекционных поездок в Азербайджан и Латвию. Руководитель инспекционной группы ЦК КПСС Шикин докладывал: «Наиболее ярким фактом проявления местничества было возражение руководителей республики Азербайджан против строительства газопровода Кара-Даг – Тбилиси, мотивируя тем, что самим газа не хватает, а т. Рагимов на заседаниях заявил, что газ – наш, азербайджанский, и мы не можем давать его грузинам».

Шикин сообщал, что председатель Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР Ибрагимов «назвал интеллигента, который не знает азербайджанского языка, или знает, но не говорит на нем, эджулавом, то есть отщепенцем, подлецом, предателем. Это выступление было встречено бурными аплодисментами». Это сообщение вызывало возмущение Хрущева. Он воскликнул: «Это не ленинец, не коммунист, это – националист, враг, залезший в руководство». Впрочем, Хрущев тут же осудил и Я. Калнберзина за то, что тот выступал на митинге в Риге на русском языке. Хрущев сказал, что местные руководители обязаны говорить на родном языке. Вопрос о соотношении русского и местных национальных языков встал и в связи с докладом Мухитдинова о его поездке в Латвию. Он сообщил о том, что в Латвии принято постановление не принимать на работу лиц, не владеющих родным языком. Выслушав это, Хрущев с иронией заметил: «Ульманис[1], он умер, он может в гробу спокойно лежать, его дело в Латвии продолжается».

«К сожалению, – констатировал Хрущев, – это не только в Латвии. Говорят, в Литве есть целые польские районы, где живут поляки, но у руководства только литовцы, русских никуда не выдвигают, только милиционерами… У т. Снечкуса не лучше дело, чем у латышей. И в Эстонии не лучше дело, чем у латышей». Однако он не хотел обращать на эту проблему серьезного внимания. Он считал, что «все будет перемелено, и все будет на месте, но надо правду сказать, и поднять народ на борьбу против этого». Но тут же оговорился: «Не стоит калечить людей, а главное, опозорим себя, что в Латвии допустили такое положение. Не надо искусственно преподносить врагам подарок, чтобы они говорили о каком-то кризисе в национальной политике». Ограничились кадровыми перемещениями. Вместо Калнберзина первым секретарем ЦК КП Латвии стал Пельше, а в Азербайджане на посту первого секретаря Ахундов сменил Мустафаева. По сути же никаких мер против роста национализма и центробежных тенденций в союзных республиках Хрущев не собирался предпринимать.

Тем временем в США собирались всерьез воспользоваться ростом центробежных, националистических тенденций в СССР и в других социалистических странах. 17 июля президент США утвердил резолюцию «О порабощенных народах» в специальной прокламации, в которой призывалось посвящать каждую третью неделю июля «порабощенным народам». Подписывая прокламацию, Эйзенхауэр призвал «народ Соединенных Штатов отмечать каждую неделю соответствующими церемониями и действиями», «изучать бедственное положение наций, порабощенных Советами», и «посвятить себя поддержке этих порабощенных наций».

И все же Эйзенхауэр решил продемонстрировать свою готовность к переговорам с СССР. В это время в США находился Ф.Р. Козлов, который прибыл в июле 1959 года для открытия в Нью-Йорке советской выставки. После посещения Микояном США в январе 1959 года это был еще один визит заместителя Хрущева в эту страну. Как и Микояна, Козлова принял Эйзенхауэр. Президент США воспользовался пребыванием Козлова, чтобы передать ему приглашение Хрущеву посетить США. Очевидно, он исходил из того, что после принятия резолюции «о порабощенных народах», Хрущев сам откажется от такого приглашения. К тому же Эйзенхауэр поставил визит Хрущева в зависимость от прогресса в Женеве, но передававший советским дипломатам приглашение заместитель государственного секретаря Р. Мэрфи, ни слова не сказал об этом условии. 21 июля Хрущев поблагодарил Эйзенхауэра за полученное им приглашение, и только тут президент США понял, что встреча с Хрущевым, которую он не желал, состоится. Хрущев же был в восторге и считал, что в США произошел поворот: впервые они были готовы принять руководителя Советской страны.

Тем временем 23 июля в Москву на открытие американской выставки прибыл вице-президент США Р. Никсон. Вместе с Никсоном на церемонию открытия прибыл и Хрущев. К этому времени Хрущев ознакомился с содержанием резолюции «О порабощенных народах» и заявлением Эйзенхауэра по случаю ее подписания. Хрущев решил воспользоваться встречей с Никсоном на выставке, чтобы высказать все, что он думает об этой резолюции, а заодно об Америке.

Острая дискуссия между Никсоном и Хрущевым состоялась в той части выставки, где экспонировалась «современная американская кухня», и поэтому она была окрещена журналистами «кухонной ссорой». Хрущев назвал резолюцию «конским дерьмом», добавив, что нет ничего, что бы пахло гаже. На это Никсон заметил, что свиное дерьмо пахнет еще хуже. Однако Никсону не удалось увести спор в животноводческую сферу, так как Хрущев стал высмеивать экспонаты, выставленные на американской выставке. Он увидел в них попытку удивить советских людей, которые якобы не знали таких вещей, как газовая плита, водопровод и электрические приборы. Попытки Никсона защитить систему «свободного предпринимательства» лишь вызвали ответную речь Хрущева о преимуществах советской системы, перспективах выполнения семилетки и многом другом. Впоследствии Хрущев обвинял Никсона в том, что тот, вопреки договоренности, разрешил показ записи этого спора по телевидению, не дождавшись согласования с Москвой перевода хрущевских слов. «Кухонная ссора» лишь усугубила представление Хрущева о том, что Никсон является одним из патологических врагов СССР, препятствующих достижению прочного мира. (Дальнейшая история показала, что по мере изменения соотношения сил между двумя супердержавами, Р. Никсон, став президентом США, пошел на далеко идущие соглашения с СССР в области вооружений, проявляя политическую трезвость и реализм.)

В то же время, несмотря на острый спор с Никсоном и недовольство резолюцией «о порабощенных народах», Хрущев не отказался от намерения посетить США. Э. Крэнкшоу писал: «Трудно было переоценить огромное значение этого приглашения для Хрущева. Он много раз выпрашивал это приглашение. При этом он был подвергнут разного рода унижениям, которые бы не вынес ни один государственный деятель мира. Однако, с его точки зрения, все эти испытания стоило перенести». По мнению Э. Крэнкшоу, «приглашение Эйзенхауэра ставило СССР в глазах всего мира на один уровень с США; превращало Хрущева у себя в стране в человека, который мог сотворить чудо; открывало ему возможность выглядеть перед всем миром спасителем мира». Видимо, к этому времени Хрущев решил, что главным условием для ликвидации «холодной войны» и укрепления мирного сосуществования является нормализация советско-американских отношений. Выступая в Днепропетровске 28 июля Хрущев заявил: «Наша страна и Соединенные Штаты – это две самые могущественные державы в мире. Если другие страны дерутся друг с другом, их можно разнять; но если война разразится между Америкой и нашей страной, то никто не сможет ее остановить. Это будет колоссальная катастрофа».

Все эти заявления воспринимались в Пекине с явным раздражением. Визит Хрущева в США не был согласован с Пекином. Но и Пекин не согласовал с Москвой свои военные действия против Индии, предпринятые в начале августа 1959 года на китайско-индийской границе. Индийско-китайский конфликт означал крушение планов Хрущева объединить усилия трех самых многочисленных народов планеты в антиимпериалистической борьбе. СССР занял нейтральную позицию в китайско-индийском конфликте, что вызвало возмущение правительства КНР. Но, видимо, к этому времени Хрущев уже перестал придавать решающее значение союзу с Пекином и Дели. На закрытом совещании с руководящими работниками правительства и ЦК, состоявшемся в конце августа 1959 года, Хрущев высказал свое неодобрение «великому скачку» в Китае и поддержал критические оценки этого движения маршалом Пын Дэхуэем. Хрущев дал понять, что в советско-китайских отношениях возникла напряженность.

В то же время Хрущев отдавал себе отчет в том, что его поездка в США может оказаться далеко не парадной. И Микоян, и Козлов сообщали о недружелюбном приеме со стороны рада политических деятелей США, о попытках нападения на советских гостей, особенно активно предпринимавшихся различными эмигрантами. Незадолго до отъезда в США Хрущев был вынужден отказаться от посещения Дании, Норвегии и Швеции, так как во время его визита ожидались демонстрации протеста, связанные главным образом с «венгерским вопросом». Объясняя свой отказ от посещения скандинавских стран на пресс-конференции 5 августа, Хрущев сказал: «Мой визит в Скандинавию был отложен главным образом потому, что правительства этих стран и руководители партий, которые входят в эти правительства, не противодействовали антисоветской кампании, не защищали активно своего гостя. Они пригласили меня как главу Советского правительства прибыть к ним с ответным визитом, а когда стали появляться оскорбительные выпады против Советского Союза, то некоторые руководящие деятели скандинавских стран стали давать формальные объяснения, говоря, что они вроде пригласили потому, что главы правительств этих стран были в Советском Союзе. Поэтому, мол, было бы неудобно не приглашать… Мы можем сказать так: если вам не особенно хочется нас приглашать, то в таких условиях нам не так уж хочется у вас побывать. (Оживление в зале.)»

Сразу же после пресс-конференции Хрущев ушел в отпуск и стал усиленно готовиться к поездке в США. Одновременно шли и широкомасштабные мероприятия, предназначенные для психологического обеспечения визита Хрущева. Частью этого обеспечения стал запуск 12 сентября 1959 года советской ракеты в сторону Луны. На борту ракеты находился контейнер с научной аппаратурой и вымпелом с изображением герба СССР. Через две минуты после полуночи 14 сентября ракета достигла поверхности Луны. В эти же дни состоялся спуск на воду советского атомного ледохода «Ленин». 14 сентября был опубликован ответ Н.С. Хрущева на письма и телеграммы, поступившие накануне его поездки в США. Хрущев писал: «Беспримерный полет советской ракеты на Луну и ввод в строй атомного ледокола «Ленин» убедительно свидетельствует о том, что наш народ успешно создает материально-техническую базу коммунистического общества, руководствуясь историческими решениями XXI съезда партии… За нами, за Советским Союзом, прочно утвердился приоритет первого успешного полета ракеты на Луну… Наш атомный ледокол «Ленин» будет ломать не только льды океанов, но и льды "холодной войны". Хрущев заверял советских людей в том, что он в ходе своего визита в США будет «прилагать все усилия, чтобы оправдать ваши надежды».

15 сентября 1959 года, в 7 утра, Н.С. Хрущев вылетел в США на новом самолете ТУ-114. В состав официальной делегации, сопровождавшей Хрущева, входили министр иностранных дел А.А. Громыко, министр высшего образования В.П. Елютин, писатель М.А. Шолохов, председатель Госкомитета по культурным связям с зарубежными странами, известный публицист Г.А. Жуков, председатель Днепропетровского совнархоза Н.А. Тихонов, начальник 4-го управления министерства здравоохранения A.M. Марков, авиаконструктор А.А. Туполев. Входил в делегацию и мой отец, B.C. Емельянов, являвшийся тогда начальником Главного управления по использованию атомной энергии при Совете Министров СССР. (Это управление представляло атомную промышленность СССР на международной арене. Руководство же атомной промышленностью осуществляло Министерство среднего машиностроения СССР – организация весьма засекреченная.) Помимо членов официальной делегации ее сопровождали другие видные лица из руководства советской пропагандой и личного секретариата Хрущева: Л.Ф. Ильичев, П.А. Сатюков, А.И. Аджубей, Г.Т. Шуйский, B.C. Лебедев, О.А. Трояновский, А.С. Шевченко и другие. Вместе с Хрущевым ехали в США его супруга, его сын Сергей, его дочери Юлия и Рада. Всего же Хрущева сопровождало более 100 человек.

Получилось так, что моя первая поездка за границу совпала по времени и месту с первым официальным визитом в США Н.С. Хрущева. Я был одним из нескольких студентов шестого курса МГИМО, направленных для прохождения практики в США. Утром 15 сентября я прилетел в Нью-Йорк за несколько часов до приземления советской делегации в Вашингтоне. Уже в вестибюле нью-йоркской гостиницы я понял, насколько велик был интерес американцев к визиту Хрущева. Радио громко передавало новости о беспосадочном полете ТУ-114, а сидевшие в креслах старички не менее громко рассуждали о том, что встречный ветер затормозил движение самолета с Хрущевым и что его прибытие задерживается на час.

Приехав в представительство СССР при ООН, я увидел на его стенах приклеенные листовки с напоминанием о венгерских событиях 1956 года и призывами не пускать Хрущева в Нью-Йорк. Вечером того же дня, находясь в центре города, я увидел процессию открытых машин, которые привлекали внимание прохожих непрерывными гудками. В машинах сидели люди с американскими флагами и рукописными плакатами, на которых были написаны проклятия в адрес Хрущева. Я вышел на Таймс-сквер. Здесь на огромном электронном экране, водруженном на здании «Нью-Йорк тайме», показывали короткий мультфильм: толстый человечек, похожий на Хрущева, мчался с чемоданами в США, но, увидев статую Свободы, в страхе бросал чемоданы и бежал опрометью назад. Было ясно, что в крупнейшем городе США есть немало людей, которые были готовы яростно протестовать против визита Хрущева.

Тем временем ТУ-114 благополучно приземлился на военной базе Эндрюс-Филдс в штате Мэрилэнд. (Другие аэродромы не могли тогда принять необычайно большой советский самолет. Позже американцы ездили на экскурсии к ТУ-114 и, выстаивая огромные очереди, осматривали советский лайнер.) Хотя по протоколу, существовавшему в США, салют из 21 залпа был положен только для глав государств, такой салют был дан в честь прибытия Хрущева, хотя он не был главой государства, а главой правительства. Вечером состоялся обед в Белом доме, после которого состоялась церемония передачи Хрущевым Эйзенхауэру копии вымпела, доставленного на Луну советской ракетой.

На другой день, 16 сентября, я пришел в советское представительство при ООН и увидел множество людей, собравшихся у стоявшего в вестибюле телевизора. Шла прямая трансляция пресс-конференции Хрущева в Национальном клубе печати в Вашингтоне. Хрущев выкрикивал: «Вы хотите поставить меня в смешное положение! Хорошо смеется тот, кто смеется последним! Я на провокацию не пойду!» Потом выяснилось, что этому взрыву эмоций предшествовала довольно продолжительная речь Хрущева, выдержанная в миролюбивых тонах. Однако первый вопрос, который зачитал председатель Национального клуба печати У. Лоуренс, представлял собой повторение известного анекдота про записку, якобы прочитанную Хрущевым во время его закрытого доклада о Сталине. Лоуренс интересовался: «Правда ли это?» Хрущев был в ярости от того, что его торжественный визит опошляли, открывая встречу с американской прессой анекдотом. Хрущеву бумерангом возвращались его усилия по опошлению советской истории, которые он предпринял в своем докладе о Сталине. Хотя Хрущев ругал организаторов и участников пресс-конференции, те были довольны: Хрущев давал им пищу для скандального материала.

В ходе этой пресс-конференции и другие ответы Хрущева, то гневные, то насмешливые, дали немало тем для разработки журналистами. Хрущев высмеял предположения, что приехал в США просить займы: «Хочу сказать, что я не приехал в США с длинной рукой, чтобы запустить свою руку в ваши банки. Это ваше. Нам нашего хватит. (Смех.) Я не буду держать шляпу так, чтобы каждый мне бросал в нее то, что он считает возможным бросить. (Веселое оживление.)» В ответ на попытку поставить на обсуждение «венгерский вопрос», Хрущев отвечал: «Так называемый венгерский вопрос у некоторых завяз в зубах, как дохлая крыса: им это и неприятно и выплюнуть не могут. (Смех в зале.) Если вы хотите нашу беседу направить в этом направлении, то я вам не одну дохлую кошку могу подбросить. Она будет свежее, чем вопрос известных событий в Венгрии». Был поднят и «еврейский вопрос». Хрущев отвечал: «Все народы нашей страны взаимно доверяют друг другу и в одном строю идут к общей цели – коммунизму. Положение еврейского населения, в частности, у нас характеризуются хотя бы следующим: в числе тех, кто создал условия для успешного запуска ракеты на Луну, достойное место занимают и евреи».

Хрущеву пришлось отвечать и на вопрос: «Вы якобы сказали, что Вы нас закопаете в землю. Если Вы этого не говорили, то может быть, опровергнете, а если сказали, то объясните, что Вы имели в виду». Хрущев попытался отшутиться: «Здесь, в этом зале, находится только маленькая частица американцев. Моей жизни не хватило бы, если бы я вздумал каждого из вас закапывать. (Смех.)» После этого он стал объяснять закономерность исторических фаз развития и выразил уверенность, что «коммунизм победит».

Днем 16 сентября Хрущев встречался с членами сенатской комиссии по иностранным делам, где он впервые увидел двух будущих президентов США – Д.Ф. Кеннеди и Л. Джонсона. В книге «Лицом к лицу с Америкой» ее авторы так описали их первую встречу: «Какой молодой!» – говорит Никита Сергеевич, пожимая руку Кеннеди. «"Это не всегда мне помогает", – ответил тот, намекая, что многие возражают против выдвижения его кандидатуры на пост президента, мотивируя это тем, что Кеннеди слишком молод».

Вечером 16 сентября я приехал вечером в Вашингтон, когда в нашем посольстве происходил обед в честь президента США. А на другой день я был включен в группу, разбиравшую письма американцев Хрущеву. Поскольку многие американцы писали Хрущеву прямо в Москву, другие обращались к нему через свои газеты, то те 15 тысяч писем, которые были посланы в Посольство СССР, были лишь малой толикой обращений к Хрущеву. Здесь были письма от людей, представлявшие все социальные, этнические и возрастные группы Америки. Один мальчик, возможно без согласия родителей, приглашал Хрущева и всю советскую делегацию в родительский дом и прилагал план, на котором было показано, в каких комнатах он разместит гостей. Ребенок не знал, что для размещения всех лиц, сопровождавших Хрущева, понадобилось бы несколько десятков таких домиков. Приглашал Хрущева посетить его квартиру и негр из Гарлема. Он сообщал Посольству СССР, что нарочно не предал огласке свое приглашение, так как в случае отказа Хрущева посетить его, советский руководитель мог бы оказаться в неудобном положении: «Весь мир бы узнал, что руководитель рабочего государства отверг приглашение рабочего нефа». Какая-то портниха предложила Нине Петровне Хрущевой сообщить ее размеры, чтобы успеть сшить ей платье.

Было немало и подарков. Среди них преобладали книги «Священного писания» на русском языке. Скоро целая стена в комнате, где разбирались письма, оказалась заставленной томиками «Библии». Некоторые дарители подчеркивали те места в «Новом завете», которые Хрущев должен был обязательно прочесть. Был прислан и кекс, который вызвал подозрение у службы охраны. Кекс был взят на проверку. Через некоторое время мы узнали, что яда в кексе не было. Видимо, поэтому кекс в нашу комнату не вернулся, а остался у охранников посольства. Впрочем, некоторые американцы не верили, что их дары и их письма дойдут до Хрущева. Один из них писал, что «наверное, парень, который читает мое письмо, поражается моей наивности и думает, какой же я дурак, если думал, что это письмо получит лично Хрущев».

Полученные письма можно было разделить условно на 4 группы. Около тысячи писем были от друзей СССР, возможно от коммунистов или сочувствовавших им американцев. Примерно столько же было писем от яростных ненавистников СССР и лично Хрущева. Многие из них были направлены эмигрантами из Венгрии и Украины. Они были заполнены проклятиями в адрес Хрущева и часто сопровождались карикатурами на него. Еще около тысячи писем было написано сумасшедшими или людьми, находившимися в дурашливом настроении. Тут были идиотские проекты, как разрешить все мировые проблемы, предложения достичь Луны и планет Солнечной системы с помощью ракет, придуманных авторами писем, разоблачения всевозможных мировых заговоров и многое другое.

Однако подавляющее большинство писем было явно направлено душевно уравновешенными людьми и придерживавшихся взглядов, характерных для большинства американцев. Для них СССР была «империей зла», еще задолго до того, как Рейган пустил в оборот эту фразу. Россия всегда казалась многим американцам таковой еще со времен царей. После октября 1917 года российское государство обрело к тому же черты безбожной и аморальной власти. После начала «холодной войны» советская угроза стала темой многочисленных политических заявлений, радио– и телепередач, кинофильмов о русских шпионов. Комиссии конгресса США и различные общественные организации «разоблачали» тысячи мнимых агентов Кремля в школах и государственных учреждениях, Голливуде и Государственном департаменте. Для подавляющего числа американцев Хрущев был жестоким тираном, поработившим десятки народов мира и собирающимся уничтожить или захватить «свободный мир». За освобождение мира от подобных тиранов в США еженедельно молились во всех церквях еще во времена Тома Сойера.

И все же многие американцы считали, что предотвращение ядерной войны требует согласия между великими державами. В декабре 1959 года во всех крупных городах США с большим успехом прошел фильм «На берегу», авторы которого изобразили мир 1963 года. Зрители узнавали, что за несколько месяцев до начала действия фильма вследствие случайного столкновения между СССР и США началась мировая война, уничтожившая весь мир, кроме Австралии. Жители «зеленого континента» ждут, когда радиоактивное облако придет к их берегам и они все погибнут. Американцы, которые смотрели этот фильм, были уже за несколько лет до этого психологически подготовлены к восприятию этого фильма как вероятной реальности. Уже с середины 1940-х годов во всех школах США проводились занятия, в ходе которых детей заставляли ложиться на пол и сворачиваться так, чтобы защитить жизненно важные центры человеческого тела в случае ядерного взрыва. В центре любого крупного города США можно было увидеть указатели к ближайшему бомбоубежищу. Многие американцы говорили мне тогда, что они не исключали того, что война может разразиться в любую минуту. Для большинства американцев согласие о прекращении ядерных испытаний и разрядке напряженности представлялось разумным шагом для уменьшения опасности истребительной мировой войны.

Поэтому тысячи американцев, направивших свои письма Хрущеву, выражали надежду на то, что он и Эйзенхауэр достигнут согласия по наиболее важным международным вопросам. Вместе с тем они сообщали Хрущеву, что не намерены отрекаться от своих идейных убеждений. Авторы писем постоянно напоминали Хрущеву, что он посещает «страну свободы и демократии», а поэтому его тут многое удивит. Они выражали надежду, что он извлечет уроки из увиденного. Некоторые из них были уверены в том, что Хрущев будет восхищен увиденным и даже поменяет отчасти свои политические убеждения. Другие считали, что еще не поздно просветить атеиста Хрущева и приводили ему слова из «Евангелия», которые должны были наставить его на путь истинный. Многие ограничивались одобрением Эйзенхауэра, пригласившего Хрущева, и выражали свои чувства в духе того официального гостеприимства, которое оказывало Хрущеву американское правительство.

Просмотрев и составив краткие аннотации на множество таких писем, я осознал, что встреча Хрущева и американцев может превратиться в диалог слепых и глухих: вряд ли Хрущев сумеет понять особенности идейно-политического мышления большинства американцев, вряд ли американцы смогут правильно понять Хрущева. В то же время было очевидно, что визит Хрущева не оставил американцев равнодушными.

17 сентября Хрущев направился из Вашингтона в Нью-Йорк, где встретился с крупнейшими предпринимателями США, а на другой день, 18 сентября, он выступил на заседании Генеральной Ассамблеи ООН. Это было первым выступлением главы советского правительства в ООН. Обращаясь к делегатам высшего международного форума, Хрущев подчеркнул значение ООН в деле сохранения мира. При этом он объявил, что ООН должна «очиститься от элементов "холодной войны", нередко сковывающих ее деятельность». «Разве не порождением "холодной войны", – сказал Хрущев, – является такое нетерпимое положение, когда в течение уже многих лет Китайская Народная Республика, одна из крупнейших держав мира, лишена своих законных прав в Организации Объединенных Наций… Почему же в Организации Объединенных Наций Китай должен быть представлен трупом реакционного Китая, то есть кликой Чан Кайши?» Хрущев также призвал ООН «подать руку помощи освобождающимся народам, позаботиться об обеспечении их неотъемлемого права быть хозяевами собственной судьбы и строить жизнь без давления и посягательств извне».

Но главным в выступлении Хрущева были его предложения, направленные на разрядку международной напряженности и включавшие создание в Центральной Европе безатомной зоны, заключение пакта о ненападении между государствами – участниками НАТО и государствами – участниками Варшавского договора, вывод всех иностранных войск с территории европейских государств и ликвидации военных баз на чужих территориях. Хрущев также предлагал прекратить ядерные испытания «на вечные времена». «Мы надеемся, – говорил Хрущев, – «что надлежащее соглашение о прекращении испытаний будет заключено и проведено в жизнь незамедлительно».

Наиболее радикальным было предложение о всеобщем и полном разоружении, изложенное в «Декларации Советского правительства». Объясняя ее смысл, Хрущев заявил: «Суть наших предложений состоит в том, чтобы в течение четырех лет все государства осуществили бы полное разоружение и не имели больше средств ведения войны». Осуществление такого разоружения Хрущев предлагал поставить под строгий международный контроль: «Чтобы никто не мог нарушить свои обязательства, мы предлагаем учредить международный контрольный орган с участием всех государств… Если разоружение будет всеобщим и полным, то по его завершении и контроль будет также всеобщим и полным».

Уже на первом этапе всеобщего и полного разоружения Хрущев предлагал сократить под соответствующим контролем численность вооруженных сил СССР, США и КНР до уровня 1700 тысяч человек, а Великобритании и Франции – до 650 тысяч для каждой державы. Предлагалось осуществить и равновеликое сокращение военной техники. На втором этапе следовало завершить ликвидацию вооруженных сил, военных баз, осуществить вывод войск и военного персонала с чужих территорий и роспуск их. На третьем этапе должны быть уничтожены все виды ядерного и ракетного оружия, ликвидирована материальную часть военной авиации, запрещено производство, владение и хранение средств химической и бактериологической войны, проведение научных исследований для целей войны и создания оружия. Предполагалось также упразднить военные министерства, генеральные штабы, все военные и военизированные учреждения, прекратить все сборы и обучение военному делу, запретить военное образование молодежи.

Предложение о полном и всеобщем разоружении не было новой инициативой СССР. Первое подобное предложение было выдвинуто Советским Союзом на Генуэзской конференции в 1922 году. В 1927 году на комиссии Лиги Наций СССР внес Декларацию о всеобщем, полном и немедленном разоружении. Предложение о всеобщем и полном разоружении советская делегация внесла и на международной конференции по разоружении 1932—1933 годов. Тогда советские радикальные предложения вызывали лишь насмешки. Представитель Люксембурга даже рассказал басню про конференцию зверей по разоружению. В ходе нее одни предлагали запретить клыки, другие – клювы, третьи – когти, и конференция зашла в тупик. Тогда медведь предложил отказаться от всех этих средств нападения и сохранить лишь братские объятия.

В американских журналах вспомнили это старое выступление люксембургского дипломата для того, чтобы высмеять предложение Хрущева. Хотя звучали голоса поддержки этого проекта, подавляющее большинство средств массовой информации атаковали предложение Хрущева как чисто пропагандистское. Эти выступления щедро оплачивались представителями военных монополий. Через год с лишним президент Эйзенхауэр в своей речи за три дня до ухода с поста президента впервые употребил выражение «военно-промышленный комплекс», объявив о его засилье во всех областях жизни страны. Однако и среди рядовых американцев предложение Хрущева не вызвало большого энтузиазма. Как бы они ни опасались ядерной войны, многие американцы, трудившиеся на военных предприятиях, знали, что разоружение означало бы для них безработицу и нищету. Это мнение разделяли и люди, не занятые на военном производстве. Закрытие военных предприятий и сокращение вооруженных сил нанесло бы удар по всей американской экономике, зависевшей от гонки вооружений.

Хрущев явно не учитывал отрицательного отношения к его радикальным предложениям о разоружении со стороны значительной части американцев, отправляясь на другой день после своего выступления в ООН в Лос-Анджелес. Жизнь этого огромного города во многом зависела от процветания военно-промышленных монополий. Вечером 19 сентября на приеме в честь Хрущева выступил мэр Лос-Анджелеса Н. Поулсон. Он начал свою речь с напоминания о том, что Хрущев пообещал закопать США и другие страны «свободного мира». Напомнил он и о «венгерском вопросе». Мэр заверил Хрущева в том, что он и другие американцы «будут сражаться до конца», защищая «свободный мир».

В ответ Хрущев сначала зачитал заранее заготовленный текст речи, в котором было много сказано о разоружении, необходимости разрядки напряженности. Затем Хрущев продолжил речь от себя. Он спросил мэра Поулсона, читает ли он газеты. При этом он заметил, что советские председатели городских советов газеты должны читать, иначе их не переизберут на свои посты. Хрущев сказал, что в начале поездки он разъяснил американцам, что он имел в виду, сказав: «Мы вас похороним». Он вновь объяснял, что эти слова «не надо понимать буквально, как понимают простые могильщики, которые ходят с лопатами, роют могилы и закапывают мертвых. Я имел в виду перспективы развития человеческого общества. На смену капитализму неизбежно придет социализм. По нашему учению будет так, по вашему – нет… Чей строй будет лучше, тот и победит. Ни мы вас не будем закапывать, ни вы нас не будете закапывать. Живите себе на здоровье, Бог с вами. (Аплодисменты.)»

Однако этим Хрущев не ограничился. Обращаясь к Поулсону, он заявил: «Кое-кто, видимо, стремится ехать и дальше на коньке "холодной войны" и гонке вооружений… Если вы не готовы к разоружению и хотите дальше продолжать эту гонку вооружений, у нас не останется другого выхода, кроме продолжения производства ракет, которые у нас выпускаются по конвейеру… Выбирайте, идти ли нам вместе к миру или продолжать "холодную войну" и гонку вооружений. Я приехал не упрашивать вас. Мы сильны не менее, чем вы… Может быть, кое-кому хотелось бы создать впечатление, что мы приехали как бедные родственники и просим у вас мира, как милостыню. Но не заблуждайтесь. Если вооружение приносит прибыли вашим монополиям, если нам предлагают соревноваться не на мирном поприще, а в производстве оружия, то это страшное направление!… Если вы не принимаете нашей идеи борьбы за мир, за укрепление дружественных отношений между нашими странами, может быть, нам уехать домой, и пусть тогда все знают, кто на деле хочет мира и дружбы, а кто препятствует этому… Иной раз, когда я слушаю подобные речи, у меня возникают такие мысли: не задумал ли кто-то в США пригласить Хрущева и так "потереть его", так показать ему силу и мощь Соединенных Штатов Америки, чтобы он немножко, так сказать, колени согнул. Если эти господа так думают, они глубоко заблуждаются. Нам от вас домой лететь недалеко. Если сюда мы летели около 12 часов, то отсюда долетим наверное, часов за 10? Как вы думаете, товарищ Туполев?» А.А. Туполев: «Да, Никита Сергеевич, долетим». Н.С. Хрущев: «Представляю вам – это сын нашего знаменитого конструктора академика Туполева. Думаю, что мы будем более благоразумными и найдем общий язык».

Хрущев завершил свое выступление пожеланиями присутствовавшим «самых наилучших успехов и счастья в вашей жизни», но, вернувшись в отель, где он остановился, дал волю своим эмоциям. Он кричал на весь номер о том, что он ни минуты больше не останется в США. Он утверждал, что выступление Поулсона было провокацией, заранее подготовленной правительством США, что сопровождавший их представитель США в ООН Чарльз Лодж руководил этой провокацией. Потом Хрущев утверждал, что он умышленно утрировал свои эмоции, рассчитывая, что всякое слово, сказанное им, прослушивается специальной аппаратурой. Хрущев не ограничился криком, а послал Громыко в номер Лоджа. Лодж уже собирался ложиться спать, но ему пришлось выслушать официальный протест советской делегации против недопустимо грубого выступления Поулсона. Громыко потребовал гарантий, чтобы впредь подобные выступления не повторялись.

Хрущев был раздражен и тем, что программа его пребывания в Лос-Анджелесе и его окрестностях была сокращена. Ссылаясь на возможность антисоветских демонстраций, Хрущева не пустили в Диснейленд. Он иронизировал: «Может быть, там теперь созданы площадки для запуска ракет? (Взрыв смеха.)… Что у вас там – холера развилась или чума, что я могу заразиться? (Смех.) Или Диснейленд захватили бандиты, которые могут меня там уничтожить? Так ведь у вас полицейские такие молодцы, что они быка поднимут за рога, и с бандитами они могут прекрасно справиться! Я говорю тогда: а все-таки хотел бы поехать в этот парк, посмотреть, как отдыхают американцы. (Аплодисменты.) Мне отвечают на это: поступайте как знаете, но в таком случае мы не гарантируем вашей безопасности. Что же я должен – пойти на самоубийство? (Смех.)»

Импровизированные высказывания Хрущева американцы могли верно понять благодаря виртуозному переводу В.М. Суходрева. Во время завтрака на студии кинокомпании «Твентис сенчури – фокс» Хрущев, доказывая президенту компании Спиросу Скурасу неизбежность победы социализма над капитализмом, отошел от заготовленного текста и стал выкрикивать в зал: «Мы вас обгоним… (Суходрев в таком же тоне и темпе: «We shall catch up with you…,) перегоним… (Суходрев: «overtake you…») и ручкой помахаем: прощайте, господа капиталисты!» (Суходрев тут же дал адекватный перевод.) Эту и подобные сценки показывали ежедневно по телевизору и в кинохронике США, и поэтому переводчик Хрущева стал весьма популярной фигурой в Америке. Но американцы не подозревали, что донести до них слова Хрущева ему порой было нелегко. Особенно когда Хрущев обещал показать капиталистам «кузькину мать» или сообщал, что «всякий кулик хвалит свое болото». Разумеется, вспомнить с ходу английское значение слово «кулик» было трудно и Суходрев заменил «кулика» «уткой», а «болото» «озером».

Хрущев, с его страстными речами, и острые ситуации вокруг его визита все больше захватывали внимание американцев. Они спорили и рассуждали: прервет Хрущев свой визит или нет? что еще скажет Хрущев и что он выкинет? Каждое действие Хрущева освещалось репортерами. Достаточно было Хрущеву взять в рот «хот дог», как тут же на первых полосах тысяч американских газет появлялись фотографии, изображающего Хрущева с сосиской и булочкой во рту. Героями репортажей становился рабочий, который обменялся с Хрущевым головными уборами, толстяк, которого похлопал по животу Хрущев, полицейский, в которого угодили помидором, предназначенным для Хрущева. Любое же высказывание Хрущева, любой его жест тиражировались во всех материалах средств массовой информации. Жена американского дипломата потом жаловалась: «В теленовостях увидеть было нечего, кроме Хрущева, и нельзя было ничего услышать, кроме слов комментаторов: "Хрущев сделал то, Хрущев сказал это"».

Когда Хрущев поехал на поезде из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско, тысячи американцев выходили к полотну железной дороги, чтобы посмотреть на нового героя новостей. В.М. Суходрев вспоминал: «Даже на тех станциях, где не предусматривалось остановки, стояли толпы народа. Люди держали плакаты. Я не увидел ни одного враждебного. Тексты были довольно трогательными, многие на русском языке, с ошибками: "Добро Пожалувать"… В городке СанЛуис-Обиспо поезд остановился, и Хрущев пожелал покинуть вагон. Народу там было видимо-невидимо. И опять дружеские слова на плакатах, приветливые улыбки. Хрущев устремился к ним. Наконец-то он попал в свою стихию. После поездок в закрытой машине он получил возможность пообщаться с людьми. Он здоровался с ними, брал на руки детей, словом вел себя очень по-американски, точь-в-точь как здешний политик в ходе предвыборной кампании».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.