XXVIII. ПОСМЕРТНАЯ СЛАВА

XXVIII. ПОСМЕРТНАЯ СЛАВА

Пьесы Шекспира, как мы знаем из многочисленных источников, пользовались шумным успехом у зрителей «общедоступных» театров. Напомним уже цитированные нами слова современника Шекспира, Антони Сколокера, писавшего в 1604 году о том, что пьесы Шекспира «трогают сердце простонародной стихии». В 1640 году поэт Леонард Диггес вспоминал былые славные дни «Глобуса». «Я сам видел, — вспоминал он, — как на сцене появлялся Цезарь. Когда стояли друг перед другом Брут и Кассий, наполовину обнажив мечи, — ах, в каком восторге были зрители! Они уходили из театра, исполненные изумления». По словам Диггеса, «скучные, хотя и отделанные» трагедии Бена Джонсона отступали в тень, так как зрители предпочитали видеть шекспировского «Отелло». «Когда же появлялся Фальстаф, — продолжает Диггес, — принц Генри, Пойнс и остальные, невозможно было найти в театре место: все было набито битком».

Памятник В. Шекспиру

Что же касается «ученых» знатоков литературы, то отношение их к Шекспиру было двояким. Как мы видели, эти знатоки высоко оценили две ранние поэмы Шекспира. Но чем дальше шел Шекспир по пути драматургии, тем глуше становился хор похвал. Бен Джонсон чувствовал величие гения Шекспира. «Он принадлежал не одной эпохе, но всем временам», — писал Бен Джонсон в стихотворении, приложенном к первому собранию пьес Шекспира 1623 года. Но наряду с этим в разговоре с Друммондом, в январе 1619 года, Бен Джонсон заметил, что Шекспиру «недоставало искусства». «Помню, — писал Бен Джонсон, — актеры часто рассказывали и ставили Шекспиру в заслугу, что какое бы произведение он ни писал, он ни разу не вычеркнул ни единой строчки. Ответ мой был таков: жаль, что он не вычеркнул их тысячи. Слова его лились с такой легкостью, что временами его хорошо было бы остановить». Драматург Бомонт, соратник Флетчера, утверждал, что в лучших строках Шекспира отсутствует ученость, и дивился тому, как «далеко может уйти смертный человек при тусклом свете одной Природы». В середине XVII века Фуллер, автор «Достойных людей Англии», сравнивал Шекспира с неотшлифованным корнвалийским бриллиантом, сверкающим природным блеском.

Гораздо глубже поняли, или, верней, почувствовали, величие Шекспира некоторые товарищи его по сцене. Хеминдж и Кондель, о которых мы уже говорили, в предисловии к собранию пьес Шекспира 1623 года отметили широкую доступность его произведений. «От самых образованных до тех, кто едва разбирает по складам, — таков круг его читателей, — писали они. — Он был удачным подражателем природы и благородным выразителем ее… Читайте его поэтому; читайте его снова и снова. И если вы его не полюбите, вам будет грозить опасность никогда не понять его». Итак, эти актеры «Глобуса» поняли, что недостаточно читать, а нужно перечитывать Шекспира, — догадывались о еще не раскрытых глубинах в его произведениях. Мильтон в своем стихотворении «Аллегро» (1632) противопоставил «ученую котурну» Бена Джонсона «сладчайшему Шекспиру, сыну фантазии, распевающему данные ему природой дикие лесные песни».

Ко второму собранию пьес Шекспира 1632 года было приложено анонимное стихотворение. Автор этого стихотворения говорит о Шекспире: «Плебейское дитя, с высокого своего престола он создает целый мир и правит им; он воздействует на человечество тайными пружинами, возбуждая в нас то сострадание, от которого сжимается сердце, то мощную любовь; он воспламеняет и тушит в нас радость и гнев; он приводит в движение чувства; небесным огнем он видоизменяет нас, похищая нас у нас же самих». Так сила воздействия Шекспира становилась ясной уже в те годы.

Мы видели, что еще при жизни Шекспира, в царствование короля Якова I, «общедоступные» театры стали приходить в упадок, уступая место «закрытым» театрам. В 1642 году, в эпоху английской буржуазной революции, все театры в Лондоне были закрыты по декрету так называемого «Долгого Парламента» (1640–1653), в котором большинство составляли пуритане.

В 1660 году, когда на престол Англии взошел Карл II, сын казненного Карла I, театры вновь были открыты. Но это были уже совершенно иные театры. От прежнего «Глобуса» с его шумной народной толпой, решавшей успех пьесы, не осталось и следа. Видоизменился самый характер спектаклей, в которых, между прочим, женские роли уже игрались актрисами (одной из первых женских ролей, исполненных в Англии актрисой, была роль Дездемоны). Но главное: законодателем в этом театре являлась придворная аристократия. Завершался отрыв драматургии от народных масс. В рассуждениях знаменитого поэта и драматурга Джона Драйдена (1631–1700) о Шекспире слышится уже знакомый нам упрек Бена Джонсона: при избытке природы — недостаток «искусства». Иными словами, Шекспир исходил из жизни, а не из прославленных образцов античной литературы. Драйдена, между прочим, особенно возмущало то, что в описании гибели Трои в «Гамлете» упоминаются втулка колеса из колесницы Фортуны, тряпка на голове Гекубы и одеяло вокруг ее чресел. Драйден иронически замечает, что поэт говорит так, как если бы служил в подмастерьях у колесника или у тряпичника.

Появляются первые переделки Шекспира. Знакомый нам Вильям Давенант в 1666 году переделал «Макбета», введя в эту трагедию песни и танцы и превратив ее в пышную феерию. Переделывал Шекспира и Драйден. Тейт в 1681 году переделал «Короля Лира». Он положил в основу сюжета любовь Эдгара и Корделии, сведя, согласно требованиям классицизма, к единству две сюжетные линии шекспировской пьесы (трагедия Лира и трагедия Глостера). Более того: он увенчал свою пьесу счастливым концом. Так как неприлично было видеть рядом с монархом шута, Тейт совсем выбросил последнего из «Короля Лира». На английской сцене шут в «Короле Лире» воскрес лишь в тридцатых годах XIX века.

Так появился на свете тот лже-Шекспир, разряженный в одежды мишурной театральности и далекий от народного зрителя, с призраком которого и по сей день приходится бороться и актеру на сцене и комментатору Шекспира.

И все же как раз в ту эпоху был сделан важный шаг в освоении Шекспира. Английский актер Томас Беттертон в течение своего многолетнего актерского пути до глубокой старости играл с особенным успехом роль Гамлета и много сделал для популяризации великой трагедии (в 1710 году лорд Шефтсбери назвал «Гамлета» самой популярной пьесой английского репертуара). Беттертон страстно увлекся Шекспиром. Он был первым паломником в Стрэтфорде, куда ездил — к сожалению, слишком поздно — собирать сведения о Шекспире у старожилов.

В XVIII веке в Англии прочно утвердилась слава Шекспира как первого писателя своей редины. Издаются многочисленные издания его сочинений, к которым пишутся не менее многочисленные комментарии. Появляются первые исследователи его творчества. Величайший английский актер XVIII века Давид Гаррик (1717–1779) прославил имя Шекспира и за пределами Англии. Вместе с тем и в самой Англии находились критики, которые, подходя к Шекспиру с позиций классицизма, принимали его творчество далеко не безоговорочно.

В XVIII веке произведения Шекспира начинают проникать в другие страны. Во Франции, где господствовал классицизм, к Шекспиру в целом отнеслись довольно холодно, а то и просто враждебно. Пьесы Шекспира шли во Франции в переделках, среди которых особенной известностью пользовались переделки Дюсиса. Последний тщательно изгнал из произведений Шекспира все то, что казалось ему «вульгарным» Так, например, он заменил носовой платок в «Отелло» бриллиантовой диадемой. С сюжетом Дюсис обошелся весьма бесцеремонно. Он не рискнул выдать белую девушку замуж за черного мавра: в его переделке она только невеста Отелло. В Германии в XVIII веке, наряду с горячими поклонниками Шекспира, также появились писатели, переделывавшие его. Среди поклонников упомянем Виланда, Лессинга, Гёте. В своем романе «Агатон» Виланд восхваляет у Шекспира смешение разнородных элементов, то-есть как раз то самое, за что так жестоко критиковали Шекспира представители классицизма. «Шекспира, — пишет Виланд, — того единственного из всех поэтов со времен Гомера, который отлично знал людей от короля до нищего, от Юлия Цезаря до Фальстафа… порицают за то, что в его пьесах нет никакого плана… что комическое и трагическое у него перемешаны самым странным образом… не сообразив того, что именно в этом отношении его пьесы и представляют собою верную картину человеческой жизни». Эти слова сочувственно цитировал Лессинг в «Гамбургской драматургии», заметив при этом, что Шекспир, а не представители французского классицизма, является подлинным продолжателем поэтического реализма древнегреческих трагиков. «Я не помню, — писал Гёте в «Вильгельме Мейстере», — чтобы какая-нибудь книга или какое-нибудь событие моей жизни произвели на меня такое неотразимое впечатление, как драмы Шекспира… Это не поэтические произведения. Читая их, с ужасом видишь перед собой книгу человеческих судеб и слышишь, как бурный вихрь жизни с шумом переворачивает ее листы… Произведения его похожи на часы из чистого кристалла, так что в одно время видишь и ход времени и весь механизм их движений. Это прозрение во внутренний мир человека побудило и меня подойти поближе к миру действительности и самому черпать из этого неисчерпаемого источника».

Эпоха романтизма дала очень много в смысле раскрытия эмоционального богатства произведений Шекспира. В Англии — Кольридж, Лэмб (Лэм), Хэзлит; в Германии — Шлегель и Тик; во Франции — Стендаль и Виктор Гюго (написавший книгу о Шекспире) боролись за свои идеалы в искусстве под знаменем Шекспира. Нельзя здесь не упомянуть и о замечательных актерах романтической школы. Английский трагик Эдмунд Кин (1787–1833) потрясал зрителей своей вдохновенной игрой в ролях Отелло, Гамлета и Шейлока, хотя игра его и была чрезвычайно неровной: яркие взлеты сменялись падениями. «Видеть Кина в Шекспире — то же самое, что читать Шекспира при вспышках молнии», — заметил поэт Кольридж.

XIX век создал мировую славу Шекспиру. Произведения его были переведены на множество языков, лучшие актеры мира обязательно включали шекспировские роли в свой репертуар, о Шекспире было написано бесчисленное количество работ.

Шекспир был одним из любимых писателей Маркса и Энгельса. «Он очень любил поэзию, — пишет Лафарг о Марксе, — читал Эсхила в греческом подлиннике и считал его и Шекспира двумя величайшими драматическими гениями, каких только рождало человечество. Шекспира, которого он почитал безгранично, Маркс сделал предметом самого обстоятельного изучения и знал самых незначительных действующих лиц его драм. В семье Маркса господствовал настоящий культ великого английского драматурга».[77] «Что касается произведений Шекспира, то они были настольной книгой в нашем доме», — пишет дочь Карла Маркса Элеонора Маркс-Эвелинг (Карл Маркс. Беглые заметки[78]).

«В одном только первом акте «Merry wives» [ «Виндзорских кумушек»] больше жизни и движения, чем во всей немецкой литературе; один только Лаунс со своей собакой Крабом больше стоит, чем все немецкие комедии, вместе взятые», — писал Энгельс Марксу 10 декабря 1873 года.[79]

Марксу и Энгельсу принадлежат глубочайшие в мировой литературе оценки Шекспира, являющиеся ключом к пониманию шекспировского творчества. Исключительное значение в этом отношении имеют письма Маркса и Энгельса к Лассалю по поводу его трагедии «Франц фон Зикинген».[80]

В них раскрываются основные стороны драматургии Шекспира: его глубокий реализм; его умение широко изображать эпоху, вскрывая ее основные движущие силы; создание сложных и рельефных характеров.

В русской литературе имя Шекспира впервые встречается в 1748 году в стихотворении представителя классицизма, драматурга и поэта Александра Сумарокова. Перед автором возникают «творцы, достойные славы», среди них и «Шекспир, хотя непросвещенный», — добавляет Сумароков и тут же дает следующее примечание: «Шекспир — аглинский трагик и комик, в котором и очень худова и чрезвычайно хорошево очень много. Умер 23 апреля в 1616 году, на 53-м году века своего».

В том же году появилась трагедия Сумарокова «Гамлет». В этой трагедии, как и полагалось у драматургов классицизма, поднятые на котурны действующие лица не говорят, а декламируют, не ходят, но шествуют. «Гамлет» Сумарокова имеет мало общего с шекспировской трагедией. Достаточно сказать, что у Сумарокова события заканчиваются счастливо: Гамлет женится на Офелии. Впрочем, и сам Сумароков писал, что его «Гамлет» «на Шекспирову трагедию едва, едва походит». И все же это было первое появление в России если не самого Шекспира, то хотя бы видоизмененной его тени.

В 1772 году в журнале «Вечера» был напечатан последний монолог Ромео (вероятно, перевод Сушковой). В 1783 году в Нижнем Новгороде неизвестным переводчиком был переведен в прозе с французского «Ричард III». В 1787 году появился «Юлий Цезарь» в переводе Карамзина.

Своему переводу знаменитый историк и писатель предпослал предисловие, которое и сейчас, — в особенности, если мы вспомним, что это была первая критическая статья о Шекспире в России, — поражает силой и смелостью обобщения. «Что Шекеспир, — писал Карамзин, — не держался правил театральных, правда. Истинною причиною сему, думаю, было пылкое его воображение, не могшее покориться никаким предписаниям. Дух его парил, яко орел, и не мог парения своего измерить тою мерою, которою измеряют полет свой воробьи… Гений его, подобно Гению Натуры, обнимал взором своим и солнце и атомы. С равным искусством изображал он и Героя и шута, умного и безумца, Брута и башмашника. Драмы его, подобно неизмеримому театру Натуры, исполнены многоразличия, все же вместе составляет совершенное целое, не требующее исправления от нынешних театральных Писателей».

Карамзин далеко опередил «театральных писателей» своего времени, которые вскоре принялись за «исправления», то-есть переделки Шекспира. В начале XIX века Шекспир шел на русской сцене только в переделках («Отелло» Вельяминова, «Леар» Гнедича, «Гамлет» Висковатова), в значительной степени навеянных упомянутыми нами переделками Дюсиса. Но русские читатели между тем все ближе знакомились с Шекспиром, и в печати все чаще выступали писатели и критики, объяснявшие глубину и значение его творчества. Среди последних были, между прочим, будущие декабристы — Кюхельбекер и Бестужев. Кюхельбекер, призывая к созданию оригинальной отечественной литературы и возражая против слепого подражания иностранным образцам, указывал вместе с тем на необходимость учиться у «огромного Шекспира» («Мнемозина», 1824, часть 2. Статья Кюхельбекера «О направлении нашей поэзии, особенно лирической в последнее десятилетие»). Кюхельбекер, кроме того, перевел ряд пьес Шекспира. Сосланный царским правительством в Сибирь, Кюхельбекер не раз возвращался в своем дневнике к Шекспиру. «В Шекспире, — пишет Кюхельбекер в своем дневнике 18 апреля 1833 года, — удивительно соединение веселости и важности, смеха и скорби: в этом-то соединении, кажется, и должно искать главный отличительный признак юмора, и потому-то Шекспир, без сомнения, первый юморист, с которым ни один другой сравниться не может».

Одну из лучших страниц не только русской, но и мировой шекспирианы составляют высказывания Пушкина о Шекспире. Эти высказывания поражают своей проникновенной и всеобъемлющей глубиной. Приведем некоторые из них. «Читайте Шекспира — это мой припев», — писал Пушкин в 1825 году; «он никогда не боится скомпрометировать свое действующее лицо, — он заставляет его говорить со всею жизненною непринужденностью, ибо уверен, что в свое время и в своем месте он заставит это лицо найти язык, соответствующий его характеру».[81] «Но мудрено отъять у Шекспира в его «Отелло», «Гамлете», «Мера за меру» и проч. — достоинства большой народности».[82] «Есть высшая смелость. Смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческою мыслию — такова смелость Шекспира, Dante, Milton, Гёте в Фаусте, Молиера в Тартюфе».[83] В набросках предисловия к «Борису Годунову» Пушкин не раз упоминает «отца нашего Шекспира» и пишет следующие замечательные слова: «Я твердо уверен, что нашему театру приличны народные законы драмы шекспировской, а не придворный обычай трагедии Расина».

В 1837 году Н. Полевой перевел «Гамлета». Это был первый театральный перевод Шекспира на русский язык: сделанный Вронченко в 1828 году перевод «Гамлета», хотя и более точный в деталях, скорее предназначался для читателя, чем для сцены. По переводу Полевого роль датского принца играл великий русский актер, вдохновенный, пламенный Мочалов, исполнение которого описано Белинским в его статье «Гамлет, драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета».

Белинский часто возвращался к Шекспиру, которого страстно любил. Можно смело сказать, что великий русский критик положил начало всему дальнейшему развитию передовой шекспироведческой мысли в России. Белинский прежде всего указывал на глубину содержания произведений Шекспира. «Обыкновенно ссылаются на Шекспира и особенно на Гёте, — писал Белинский, — как на представителей свободного, чистого искусства, но это одно из самых неудачных указаний. Что Шекспир величайший творческий гений, поэт по преимуществу, в этом нет никакого сомнения; но те плохо понимают его, кто из-за его поэзии не видят богатого содержания, неистощимого рудника уроков и фактов для психолога, философа, историка, государственного деятеля и т. д. Шекспир все передает через поэзию, но передаваемое им далеко от того, чтобы принадлежать одной поэзии».[84]

С сороковых годов XIX века популярность Шекспира в России начинает быстро расти. Даже краткое описание развития этой популярности потребовало бы отдельной книжки. Достаточно сказать, что аннотированная библиография написанных о Шекспире в XIX веке в России очерков и статей занимает свыше двадцати печатных листов. К шестидесятым годам прошлого века все сочинения Шекспира были переведены на русский язык, многие из них по нескольку раз. Среди этих старых переводов имеются прекрасные работы, например: «Гамлет» А. И. Кронеберга, «Король Лир» и «Кориолан» А. В. Дружинина, «Усмирение своенравной», («Укрощение строптивой») А. Н. Островского. Исключительную роль в освоении Шекспира в России сыграли переводы Н. X. Кетчера (1809–1886).

23 апреля 1864 года на торжественном заседании, посвященном 300-летию со дня рождения Шекспира, была зачитана речь И. С. Тургенева (сам Тургенев находился в это время за границей). «Мы, русские, — говорилось в этой речи, — празднуем память Шекспира, и мы имеем право ее праздновать. Для нас Шекспир не одно только громкое, яркое имя, которому поклоняются лишь изредка и издали: он сделался нашим достоянием, он вошел в нашу плоть и кровь».[85]

Высказывания о Шекспире классиков русской литературы и критики — Пушкина, Белинского, Тургенева, Добролюбова, Чернышевского, Максима Горького — вошли в золотую книгу мирового шекспироведения. Исполнения шекспировских ролей классиками русской сцены — Мочаловым, Ермоловой, Федотовой, Ленским, Южиным, Качаловым — являются крупнейшими событиями истории мирового театра. Во второй половине прошлого века профессором Московского университета Н. И. Стороженко было положено начало академическому научному шекспироведению в России.

За годы советской власти популярность Шекспира в нашей стране возросла неизмеримо. Вышло из печати около полутора миллионов экземпляров изданий шекспировских пьес. Впервые в истории нашей книги вышло в СССР на английском языке собрание сочинений Шекспира, а также были изданы на английском языке отдельные его пьесы с подробными словарями и комментариями. Отдельные произведения Шекспира переведены на 27 языков народов Советского Союза.[86]

Дело, конечно, не только в количественных показателях. Перед советскими читателями и зрителями с особенной ясностью раскрылась самая сущность творчества Шекспира. Для нас Шекспир не только «созерцатель жизни», каким изображают его иные зарубежные шекспироведы, но и борец за высокие гуманистические идеалы. Если он умел любить, то он умел и ненавидеть. Вспомним, с какой беспощадной последовательностью разоблачает он злодея Яго. Вспомним страстные речи Тимона (трагедия «Тимон Афинский»), проклинающего тлетворную власть золота. Борьба за гуманизм в творчестве Шекспира была нам близкой и в дни Великой Отечественной войны. Фронтовые актерские бригады и мастера художественного слова исполняли произведения Шекспира на передовой линии фронта.

Судя по количеству постановок, наибольшей популярностью из пьес Шекспира у наших режиссеров и актеров пользуется «Отелло». Упомянем о таких замечательных исполнителях роли венецианского мавра, как А. А. Остужев (Москва, Малый театр, 1936), грузинский актер Акакий Хорава, армянские актеры Папазян, Нарсесян, Джанибекян, узбекский актер Абрар Хидоятов, таджикский актер Касымов, осетинский актер Тхапсаев. Советский театр навсегда отверг примитивное истолкование этой пьесы как трагедии ревности и увидел в ней прежде всего трагедию обманутого доверия, а главное, расслышал в ней гимн любви мавра Отелло и венецианки Дездемоны, расслышал в ней утверждение природного равенства людей.[87]

Яркие сценические образы Гамлета создали A. В. Поляков в Воронеже (постановка В. Бебутова, 1941), армянский актер Вагарш Вагаршан (Ереван, Театр имени Сундукяна, 1944), белорусский актер П. С. Молчанов (постановка В. Бебутова, Витебск, 1946). Проникновенным истолкованием «Короля Лира», как трагедии познания окружавшего Шекспира «жестокого мира», мы обязаны С. Михоэлсу (Москва, Государственный еврейский театр, 1936). Выдающимся шекспировским спектаклем является созданная B. Бебутовым постановка «Короля Лира» в татарском театре в Казани в 1945 году. Советский театр стремится в своих шекспировских спектаклях не к созданию отдельных, пусть и ярких, но изолированных портретов, а к созданию спектаклей, выражающих дух произведения в целом. В отношении ансамбля интересны постановки А. Попова («Укрощение строптивой». Центральный театр Советской Армии, Москва), Ю. Завадского («Отелло», Театр имени Моссовета, Москва). По цельности ансамбля очень интересен спектакль «Ромео и Джульетта» в Белорусском театре имени Янки Купалы в Минске (постановка Л. Литвинова, 1945). Советский театр на практике доказал, что у Шекспира нет так называемых второстепенных ролей, нет случайных и пустых эпизодов.

Советскому зрителю близки и солнечные, «легкие» комедии Шекспира, его «фальстафовский» смех. Недаром уже десять лет не сходит со сцены Театра имени Вахтангова спектакль «Много шуму из ничего» в постановке И. Рапопорта.[88]

Много сделано нашими переводчиками Шекспира. Замечательны переводы сонетов Шекспира, сделанные С. Маршаком; своеобразны и глубоки шекспировские переводы Бориса Пастернака («Гамлет», «Ромео и Джульетта», «Антоний и Клеопатра»). Сделанный Михаилом Лозинским перевод «Гамлета» силен ясной, логической стройностью. Много сделала в своей творческой работе над текстами Шекспира Т. Щепкина-Куперник, перу которой принадлежит перевод тринадцати пьес великого драматурга.

Произведения Шекспира читают и перечитывают у нас миллионами, и каждый раз в них находят новое богатство. Драматурги, писатели, поэты учатся у Шекспира. Великий Горький писал: «…учитель, деятель, строитель нового мира и должен быть главным героем современной драмы. А для того, чтоб изобразить этого героя с должной силой и яркостью слова, нужно учиться писать пьесы у старых, непревзойденных мастеров этой литературной формы, и больше всего у Шекспира».[89]

Некогда Гейне, возражая тем представителям классицизма, которые обвиняли Шекспира в отсутствии трех единств (места, времени и действия), сказал, что у Шекспира есть три единства: единство места для него — весь мир, единство времени — вечность, единство действия — человечество. Шекспир был и остается верным другом передового человечества. И понятна поэтому та популярность, которой пользуется в нашей стране великий гуманист, драматург и поэт.