XVIII. НЕСКОЛЬКО БИОГРАФИЧЕСКИХ ФАКТОВ

XVIII. НЕСКОЛЬКО БИОГРАФИЧЕСКИХ ФАКТОВ

Исследователям удалось установить, что в 1601 или 1602 году Шекспир переселился с южного берега Темзы, где находился «Глобус», в центр города, на Сильвер-стрит. Он нанял комнату у некоего Монжуа, дамского парикмахера. Этот Монжуа был француз и гугенот, эмигрировавший в Англию после так называемой «Варфоломеевской ночи», когда в ночь на 25 августа 1572 года католики, руководимые герцогом Гизом, перебили в Париже гугенотов — французских протестантов-кальвинистов. Знакомство Шекспира с эмигрировавшим из Франции гугенотом объясняется, вероятно, очень просто: искусный парикмахер мог поставлять парики для актеров «Глобуса».

У мосье и мадам Монжуа была дочка Мари. А в парикмахерской работал в качестве подмастерья некий Бэлотт, тоже француз родом. Супругам Монжуа очень хотелось выдать Мари за Бэлотта. Но последний не соглашался. Тогда мадам Монжуа попросила своего постояльца Вильяма Шекспира уговорить Бэлотта. «Она уговорила некоего Шекспира, который жил в их доме, — так показал впоследствии на суде Бэлотт, — убедить меня вступить в брак». Но убеждения мало действовали на Бэлотта. И только когда мосье Монжуа обещал внушительную сумму в качестве приданого, Бэлотт согласился. Но старый парикмахер, попросту говоря, надул своего зятя. Когда Бэлотт женился на Мари, мосье Монжуа вместо обещанных денег предложил, как показал на суде Бэлотт, «старую перину, два простых одеяла, две пары простынь, дюжину салфеток из грубого полотна, два старых стула, две пары маленьких ножниц» и т. д. Начались ссоры и скандалы, которые кончились судом. В качестве свидетеля был вызван на суд и постоялец четы Монжуа «Вильям Шекспир, из Стрэтфорда на Эйвоне в графстве Варвикшир, джентльмен».

Вот и все, что мы знаем об этой истории. В воображении возникает перед нами модная дамская парикмахерская того времени, хозяин парикмахерской — полный, краснолицый французский буржуа — и его полная мадам, их некрасивая дочка, по уши влюбленная в красавца подмастерья. Деревянная лесенка ведет из парикмахерской во второй этаж, где находится жилое помещение. Здесь в одной из комнат живет постоялец «некий мистер Шекспир», пожалевший бедную некрасивую Мари… Мы входим в его комнату. За столом сидит человек с высоким лбом и карими глазами. Он что-то пишет. Еще не просох на бумаге только что написанный им стих:

Прощайте вы, пернатые войска… — первый стих грандиозного монолога Отелло.

24 марта 1603 года умерла королева Елизавета. Поэты того времени, согласно обычаю, оплакали ее смерть в стихах. Но некоторые из них, в том числе и Шекспир, завоевавший, как мы видели, в молодости славу поэта, молчали. Поэт и драматург Генри Четль, который некогда опубликовал посмертную исповедь Роберта Грина, жаловался в стихах, что… «медвяная муза» Шекспира не уронила над могилой королевы «ни единой траурной слезы».

На английский трон взошел шотландский король Яков I, сын казненной Елизаветой Марии Стюарт. Шекспир и тут сохранил молчание.

Новый король в значительно меньшей степени, чем Елизавета, считался с мнением пуритански настроенной буржуазии и более откровенно покровительствовал театру. С другой стороны, король решил монополизировать лучшие в столице актерские труппы. Через десять дней после своего восшествия на престол король приказал труппе, игравшей в театре «Глобус», впредь именоваться «Слугами короля». Актеры «Лорда-Адмирала», являвшиеся главными конкурентами труппы «Глобуса», были переименованы в «Актеров принца Уэльского», а труппа, которая играла в старом театральном здании «Куртина» и которая вскоре построила для своих спектаклей новый большой театр «Красный бык», получила название «Актеров королевы».

Ряду лиц из труппы «Слуг короля», в том числе и Шекспиру, было пожаловано звание «служителей королевской опочивальни» (низший придворный чин). «Служители» должны были присутствовать в толпе младших придворных на пышных дворцовых празднествах и на дипломатических приемах. В этих случаях, согласно форме, они были одеты в яркокрасные камзолы, штаны и плащи того же цвета. На рукаве у них был золотом вышит королевский герб. Сохранился список лиц из труппы «Слуг короля», которым было пожаловано на пошивку придворной одежды «по четыре с половиной ярда красного сукна». В этом списке стоит и имя Шекспира.

Король Яков I весьма интересовался разными способами «общения» дьявола с человеком, интересовался ведьмами и ведовством. Он даже написал «ученый» трактат на эту тему. В его царствование происходила буквально вакханалия судебных процессов так называемых «ведьм» и на кострах тысячами сжигали несчастных женщин, обвиненных в сношениях с дьяволом. Но интересно, что даже и этого маниака пьесы Шекспира, повидимому, чем-то задели за живое. На рождественских придворных празднествах 1604 года перед королем было сыграно целых восемь пьес Шекспира и всего лишь две пьесы Бена Джонсона, одна пьеса Томаса Хейвуда и одна пьеса Чепмэна. Выбор пьес, конечно, был сделан согласно вкусам короля. Сохранились сведения о том, что король даже обратился к Шекспиру с милостивым письмом.

Вполне возможно, что королю понравилась трагедия «Гамлет», потому что она напоминала ему его личную судьбу: отец Якова I, лорд Дарнлей, был тоже предательски убит, причем убийца женился на матери короля Якова — Марии Стюарт. Возможно, что и страшная сцена убийства короля Дункана в «Макбете» связывалась в представлении короля с убийством его отца. Вероятно и то, что сумасбродному королю чрезвычайно понравились Призрак в «Гамлете» и в особенности, конечно, ведьмы в «Макбете».

Впрочем, ни о каких значительных милостях короля в отношении Шекспира мы не знаем. Дальше нескольких милостивых слов и четырех с половиной ярдов красного сукна дело, повидимому, не пошло.

«Слуги короля», помимо ежедневных спектаклей в «Глобусе», раз десять-пятнадцать в год выступали при дворе. Кроме того, они часто совершали турне по провинции. Жизнь Шекспира попрежнему была полна упорным повседневным трудом.

Писатель Джон Обрей сообщает, что «мистер Вильям Шекспир обычно раз в год ездил в Стрэтфорд и, проезжая Оксфорд, останавливался там у Джона Давенанта, в доме которого Шекспир пользовался большим уважением». Джон Давенант содержал гостиницу в Оксфорде. Он принадлежал к числу зажиточных горожан и одно время был даже выбран городским головой. По словам Обрея, Давенант отличался «важностью и немногословием». По словам другого писателя, Энтони-Э-Вуд (1632–1695), который, как и Обрей, работал над историей города Оксфорда, «Давенант редко или даже никогда не смеялся», но тем не менее был «большим любителем театральных пьес». По словам Энтони-Э-Вуд, Давенант был «поклонником Шекспира». Джейн Давенант, жена хозяина гостиницы, была, по словам Обрея, «очень красивой женщиной, отличавшейся умом и умевшей приятно вести беседу».

Старший сын четы Давенант, Роберт, стал впоследствии доктором богословия. В старости Роберт Давенант вспоминал о том, как ласков был к нему останавливавшийся у них в доме Вильям Шекспир. Как замечает американский биограф Шекспира Адамс, из этой случайной детали мы узнаем, что «дружественный Шекспир», как называл его один современник, был ласков к детям.

Шекспир был крестным отцом второго сына четы Давенантов, Вильяма (1606–1668). Вильям Давенант очень любил своего крестного и в 1618 году, то-есть через два года после смерти великого драматурга, написал даже «Оду памяти мистера Вильяма Шекспира». Вильяму Давенанту было тогда двенадцать лет (впоследствии он стал известным драматургом, поэтом-лауреатом, получил рыцарское звание и стал именоваться «сэром Вильямом»).

Томас Херн, историк Оксфорда, сообщает следующий анекдот. Чтобы понять его «соль», нужно помнить, что на английском языке вместо «крестный отец» говорят «божий отец».

«Говорят, — пишет Херн, — что мистер Шекспир крестил сэра Вильяма Давенанта, почему последнего и назвали Вильямом (но на самом деле, по всей видимости, Шекспир был его отцом). И еще говорят; что однажды, когда Вильям Давенант шел из школы, ему встретился важный доктор богословия и спросил его: «Куда ты так торопишься, мальчик?» На что тот отвечал: «Сэр, приехал мои божий отец, и я иду домой, чтобы он благословил меня». И тогда доктор богословия сказал: «Дитя, не поминай имени господа бога твоего всуе».

Впоследствии и сам Вильям Давенант за стаканом вина в кругу друзей, среди которых находился Сэмюель Бетлер (1612–1680), автор поэмы «Гудибрас», намекал на секрет своего происхождения. Вообще в эпоху Реставрации было распространенным мнением, что свой писательский дар Давенант унаследовал от Шекспира. Все это, конечно, лишь темные слухи.

Дела «Глобуса» шли хорошо, и Шекспир, как пайщик театра, становился зажиточным человеком. В 1605 году он приобрел арендные права на земли близ Стрэтфорда на крупную сумму в 440 фунтов стерлингов. Все было, повидимому, благополучно и в семье. В 1607 году дочь Шекспира Сузанна вышла замуж за врача Джона Холла, человека весьма образованного (Холл прекрасно владел французским языком и свободно писал на латинском языке). Как врач, Холл пользовался известностью далеко за пределами Стрэтфорда.

Были за эти годы и утраты. В 1605 году умер актер Августин Филипс, оставив Шекспиру деньги на покупку кольца — эмблемы дружбы и памяти. Филипс был одним из самых известных актеров в труппе театра «Глобус». Он, повидимому, был и музыкантом: в его завещании упоминаются виолончель, цитра, мандолина и лютня.

В декабре 1607 года умер младший брат Шекспира, Эдмунд, который тоже был актером. Но каковы бы ни были отдельные печальные события в личной жизни, с внешней стороны все кажется особенно благополучным и спокойным как раз в те годы, когда Шекспир пишет свои бурные трагедии и когда над творчеством его как бы простирается сумрачное, озаряемое вспышками молний грозовое небо. Но мы говорим только о внешних фактах. Под этой спокойной внешностью в душе великого гуманиста не могла не бушевать буря. Касаясь шекспировского «Юлия Цезаря», мы упоминаем о том мрачном настроении, которое отразилось в те годы на произведениях гуманистов. Это настроение было не случайным. Ренессанс, принесший с собой освобождение от пут средневекового мировоззрения, породил яркое, праздничное искусство. Но на смену феодальным шли капиталистические отношения. И чем яснее вырисовывалось лицо нового, хищного мира, в котором, по выражению рыбака в шекспировском «Перикле», «Люди — как рыбы в море: большие пожирают малых», тем острее чувствовали гуманисты той эпохи негодование на царившие вокруг бедствия и произвол. Эти чувства нашли выражение в знаменитом 66-м сонете Шекспира, который можно поставить эпиграфом к его величайшим трагедиям:

Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж

Достоинство просящим подаянье,

Над простотой глумящуюся ложь,

Ничтожество в роскошном одеяньи.

И совершенству ложный приговор,

И девственность, поруганную грубо,

И произвольной почести позор,

И мощь в плену у немощи беззубой,

И прямоту, что глупостью слывет,

И глупость в маске мудреца, пророка,

И вдохновения зажатый рот,

И добродетель в рабстве у порока.

Все мерзостно, что вижу я вокруг,

Но жаль тебя покинуть, милый друг.[60]