Они сильны, очень сильны

Они сильны, очень сильны

После облавы на улице Атребат Москва по отношению к «Красной капелле» оказалась в положении прохожего, который, прилипнув к окну дансинга, наблюдает за происходящим внутри, не слыша музыкантов: движения танцующих столь же несуразны, сколь смехотворна деятельность агентов, донесения которых не поступают.

Берлинская сеть? Парализована непрофессиональной работой «пианистов» и попала под наблюдение функабвера. Брюссель? Машины с пеленгаторами постоянно курсируют по улицам. Париж? У Большого шефа нет передатчика. Генерал Суслопаров, отозванный на родину вместе с советским посольством, уехал, не оставив ему радиотехники, которую он столько раз запрашивал.

Что делать?

Последняя надежда, единственное спасение: Французская коммунистическая партия. В принципе Треппер не имеет права вступать в контакт с коммунистами. Золотое правило советских секретных служб гласит: разведывательные сети и местные коммунистические партии должны быть разделены непроницаемой перегородкой. Как у всякого правила здесь бывают исключения. Между резидентом и представителем партии происходят ежегодные встречи. Их всегда готовит Центр. Места этих встреч Трепперу сообщены заранее. Если ему присылают открытку с изображением Монблана, это означает, что он должен ждать представителя партии в таком-то пункте; вид старого марсельского порта указывает на другое место и т. д. Дата встречи? Чтобы вычислить ее, надо прибавить условленную заранее цифру к числу, указанному на почтовом штемпеле; время всегда одно и то же.

Если потребуют обстоятельства, партнеры могут договориться о более частых встречах — раз в месяц, например, но для этого нужно согласие Москвы. Такие вещи просто не делаются.

Только в феврале 1942 года, через два месяца после провала на улице Атребат, Треппер, чтобы не оказаться в изоляции, вступает в контакт с партией. Вполне возможно, что предварительная встреча произошла еще до 13 декабря и что собеседники договорились встречаться чаще.

В феврале представитель партии приходит на место встречи, держа в руках, как условленно заранее, малочитаемую в Париже газету. Он довольно молод, брюнет, среднего роста, очень элегантен. Псевдоним: Мишель. Треппер излагает ему свои просьбы. Во-первых, партия должна взять на себя передачу в Москву донесений, собранных за два месяца. Обычно это не делается, но необходимость вынуждает использовать партийный канал. Чтобы такое не повторялось — иначе можно свести на нет необходимую конспирацию, — разведывательную сеть очень срочно надо снабдить новым передатчиком.

Через несколько дней Мишель приносит Трепперу ответ из Москвы. Директор приказывает ему, как уже было сказано, связаться с Ефремовым и поставить его во главе бельгийской сети. Он разрешает в исключительных случаях передавать через коммунистов двести—триста групп цифр в неделю — это немного, но радиоканал партии уже перегружен. Что же касается нового передатчика, необходимого Трепперу, технические специалисты партии займутся этим.

На сцену выходит Фернан Порьоль. Это своего рода «пианист»-виртуоз в партии, специалист по «музыкальным шкатулкам», настоящий мэтр в сфере радиосвязи. Как он достиг этого? Мы не знаем. Порьоль — журналист, бывший главный редактор «Руж-миди», корреспондент «Юманите» в Марселе. Брюнет с правильными чертами лица, серьезного и открытого одновременно, он молодо улыбается, смотрит доброжелательно. Этот человек вручает Трепперу передатчик собственного изготовления. Самодельная рация не обладает необходимой мощностью для связи с Москвой, но вести передачи на Лондон может; радисты советского посольства, приняв информацию, будут передавать ее в Центр. Оставалось лишь найти «пианиста». Это легче, чем достать передатчик. Камилл, которого Треппер надеялся использовать в Париже, видимо, в тюрьме; но Суслопаров, хотя и не обеспечил Большого шефа рациями, назвал ему людей, которые могли бы передавать шифровки, — это супруги Сокол, коммунисты русско-польского происхождения. Они обращались в советское представительство с просьбой о репатриации. Профессия: радиотехники. Это обнадеживало.

Большой шеф, однако, не стал пороть горячку (он никогда этого не делал) и через своего «партнера» от партии запросил подробные сведения о Соколах. Сбор данных обернулся неожиданной стороной: супружеская пара, приехавшая из Бельгии, неизвестна французским коммунистам. Тогда запросили информацию у Коммунистической партии Бельгии — видите, как тщательно проводилась проверка? Пришел положительный ответ: абсолютно преданные борцы, изгнанные из Бельгии за политическую деятельность. Но что за причуда — назвали себя радиотехниками! По утверждению бельгийцев, Херш Сокол — врач, его жена Мира — социолог, доктор наук! Блажь? Нет, хитрость, невинная ложь, чтобы не оказаться в положении «перемещенных лиц» и облегчить себе возвращение на родину.

Они обращались с просьбой о репатриации в Россию за год до окончания учебы. Отказано под предлогом того, что их негде поселить в Москве. В 1935 году новое обращение с той же просьбой, и новый отказ. Поскольку им не удалось вернуться на социалистическую родину, они приобщаются к политической деятельности там, где живут, и вступают в Коммунистическую партию Бельгии — до этого они уже состояли членами левоэкстремистских студенческих организаций.

В 1938 году Соколов выдворяют из страны, и они находят убежище во Франции. На следующий день после объявления войны Херш вступает в Иностранный легион. Когда военная кампания провалилась, его демобилизовали. Что делать в оккупированной Франции еврею, коммунисту, без средств и ремесла? Попытаться уехать. Херш и Мира в третий раз обращаются с просьбой о репатриации в советское представительство в Париже. Но поскольку на этот раз речь идет о жизни и смерти, в графе «профессия» он пишет: мастер по ремонту радиоаппаратуры. Поскольку России не хватает технических специалистов, для радиомастера, может быть, скорее найдут жилье, чем для дипломированного врача или специалиста-обществоведа. Вот когда был подписан их смертный приговор.

Треппер ищет встречи с Соколами. Он разглядел в Мире, угадал в Херше три редких качества, которые еще реже соединяются в одном человеке: ум, храбрость, веру. Нельзя оставлять эту пару на обочине дороги, эти люди имеют право на борьбу. Из них сделают «пианистов».

Несмотря на ошибки берлинской группы, несмотря на провал в Брюсселе, «Красная капелла» продолжает исполнять свою симфонию с Хершем Соколом у рояля.

Берлин в ярости от этой «музыки». Захват передатчика на улице Атребат? Удар мимо цели. Нужно было «накрыть» все три брюссельских передатчика сразу, вместо того чтобы поднимать тревогу, которая только насторожила двух других «пианистов» — они ведь снова примутся за дело, как только пронесется гроза. И что толку от захвата рации, если организация продолжает существовать? Фортнер не выдержал и набросился на наживку, вместо того, чтобы терпеливо распутывать клубок. Он знал, что дом 101 по улице Атребат — одна из явок сети; почему же он не устроил напротив наблюдательный пункт, откуда можно было бы фотографировать подозрительных посетителей? Почему не установил слежку за связными, чтобы добраться до главарей? Итог его операции: Рита Арну готова говорить, но почти ничего не знает; Аламо и Камилл молчат, Познанская покончила с собой. Жалкие трофеи… Поскольку люди скрылись, остается одно — расшифровывать радиограммы РТХ, записанные в последние несколько месяцев немецкими службами радиоперехвата. Радиограммы приводят в отчаяние криптографов вермахта, которым вручил их функабвер. Советская сеть использует чрезвычайно сложную систему: с ее помощью можно зашифровать до пяти тысяч радиограмм, прежде чем появятся первые повторы, которые обратят на себя внимание. Иными словами, партия проиграна заранее.

Функабвер не сдается. Поскольку вермахт отступился, этим займутся их собственные дешифровщики. К работе привлекают специалиста в этой области Клудова[7] и примерно пятнадцать студентов, математиков и филологов, которых Клудов обучит своему искусству. Но перехваченные радиограммы находятся в Брюсселе. Функабвер требует немедленно возвратить их. Брюссель бодро отвечает, что их бросили в огонь: не было никакого смысла хранить радиограммы, не поддающиеся расшифровке. Тьфу, пропасть! Значит, все потеряно? Нет, ведь немецкие станции подслушивания в принципе обязаны хранить копии перехваченных радиограмм в течение трех месяцев. Функабвер в панике: одного из офицеров посылают обследовать все четыре станции, слушавшие РТХ. В Гётеборге он находит двенадцать радиограмм; другие были использованы как бумага для записей. В Лангенаргене ему сообщают, что все тексты были посланы в Штутгарт, где находится школа шифровальщиков; офицер устремляется в Штутгарт и находит несколько радиограмм. В Ганновере — скудный урожай: почти все уничтожено. В Кранце офицера ведут в подвалы, где хранятся огромные мешки, набитые радиограммами; их приготовили для сдачи в макулатуру; потратив несколько дней на разбор этих бумаг, офицер возвращается в Берлин с добычей. Он спас от гибели около трехсот радиограмм. Этого недостаточно для того, чтобы дешифровщики могли продолжить работу с надеждой на успех.

Однако Клудову передают документы, найденные около передатчика на улице Атребат. Камилл бросил записи в печку, но один полицейский выхватил их из огня. Клудов изучает полусгоревшие листки. Через несколько дней упорной работы ему удается разобрать одно слово. К счастью, это имя собственное, имя героя книги, которую использовала Софи Познанская. Советская разведка действительно применяет этот способ шифровки, один из экземпляров книги находится в Центре. Перед функабвером забрезжила победная заря. Во-первых, известно, что радиограммы шифровались на улице Атребат; во-вторых, в книге, которую использовали для шифровки, должно быть прочитанное Клудовым имя. Вывод: достаточно забрать оставшиеся на улице Атребат книги и тщательно просмотреть их, чтобы обнаружить ту, которая служила для шифровки. После этого сохранившиеся радиограммы очень скоро раскроют свои секреты.

Отвечая на звонок из Берлина, Фортнер несколько смущен. Он объясняет, что засада, устроенная на улице Атребат, длилась только несколько дней, затем его люди ушли оттуда. После этого появились двое неизвестных с тележкой и увезли библиотеку. В доме не осталось ни одной книги…

Проклятый Фортнер!

Ну, а Рита Арну? Уж она-то наверняка обмахивала книги своей метелкой? Может быть, она запомнила их названия? Рита подтверждает, что на столе Познанской лежало множество книг, но она помнит только пять названий. Четыре из них найдены в немецких и бельгийских книжных магазинах, но пресловутого имени собственного там не оказалось. Чтобы купить пятую книгу — «Чудо профессора Вольмара» Ги де Терамона, в Париж специально посылают человека. Есть! В начале июня 1942 года Клудов и его бригада могут приступить к расшифровке трехсот радиограмм РТХ.

Удача начинает поворачиваться к ним лицом. Берлину, однако, не до ликования. Напротив, все здесь удручены, да это и понятно, ведь обнаруженные факты свидетельствуют о надвигающейся катастрофе. Сначала — призрачный берлинский передатчик. Затем — немецкие документы, найденные на улице Атребат, и в довершение всего эта девушка, Рита Арну, спокойно заявляет: «Ну да, конечно, работа шла на немецком». Следовательно, в самом сердце рейха существует шпионское гнездо, которое обводит вокруг пальца все полицейские службы. Именно в этот период фюрер признает: «Большевики сильнее нас только в одном: в области шпионажа».

Сотрудники абвера и эсэсовцы из гестапо часто со знанием дела шепчут друг другу: «Русские сильны, очень сильны…»