«Вы нам поможете, мы вам поможем»

«Вы нам поможете, мы вам поможем»

— Вот видите, — сказал мой провожатый, гордясь тем, как хорошо он знает переулки старой Москвы. — все-таки не заблудились.

В просторном кабинете за большим, но скромным столом сидел человек небольшого роста в сером костюме. Он подал мне руку, назвал себя по имениотчеству, предложил стул и сразу спросил:

— Владимир Николаевич, как вы думаете о себе, вы советский человек?

У меня отлегло от сердца. Если они еще не решили, советский я или нет, значит, может, и расстреляют не сразу. Я горячо заверил его, что я, конечно, советский.

— Правильно, — с облегчением согласился он, — я в этом не сомневался. Вы советский человек, и вы нам должны помочь. Вы нам поможете, мы вам поможем, а вы поможете нам, и мы вам поможем, — он потер руки и, предвкушая удовольствие, уставился на меня. — Рассказывайте.

— Что рассказывать?

— Расскажите, что знаете.

— Я ничего не знаю.

— Ну, Владимир Николаевич, — заулыбался хозяин кабинета и переглянулся с тем, который меня привел, сидевшим в углу. — Ну чтото же вы знаете!

— Чтото, может быть, знаю, — согласился я, — но не знаю, что именно вас интересует.

— Владимир Николаевич, — всплеснул он руками в некотором вроде бы даже отчаянии. — Ну, вы же советский человек?

— Конечно, советский, но не понимаю, чего вы от меня хотите.

— Хорошо, — сказал он. — Расскажите, где вы бываете, с кем общаетесь.

Я сказал, что ни с кем не общаюсь и нигде не бываю.

— Как же, как же, как же, — встрепенулся тот, который меня привел. — Вы же были на художественной выставке и там смотрели абстрактные картины.

Ах, вот оно что! Хотя выставка была совершенно официальная, но как советский человек я должен был понимать, что на абстрактные картины лучше все-таки не смотреть. А если и смотреть, то без удовольствия. Я без удовольствия и смотрел. То есть они мне не понравились. О чем я и сообщил своим собеседникам.

— Да, такие картины советскому человеку не могут понравиться, — глубокомысленно заметил старший. — А что вы думаете о Пастернаке?

Несмотря на то что последние месяцы бушевал скандал вокруг присуждения Пастернаку Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго» и все газеты писали об этом с негодованием, я сказал, что о Пастернаке ничего не думаю. Что было чистой правдой: читать Пастернака и думать о нем (не слишком много) я стал гораздо позже, а в то время из всех живущих советских поэтов я попрежнему выделял Симонова и Твардовского, о чем опять-таки собеседникам охотно поведал. Это совпадало с их представлениями о здоровом вкусе нормального советского человека, но они все же были чемто недовольны. Старший вроде бы случайно обронил, а потом стал все чаще повторять фразу: «Ну, смотрите, а то пеняйте на себя».

В какойто момент он вдруг прервал разговор и выскочил из кабинета. То ли в уборную, то ли посоветоваться с начальством. Как только он исчез, младший подошел к его столу, взял деревянную линейку, вернулся на свое место и, держа линейку наподобие пистолета, стал целиться в меня, загадочно ухмыляясь, но без слов.

Вернулся старший — и опять началось: «Вы нам поможете, мы вам поможем, а если вы нам не поможете, пеняйте на себя». И опять ничего конкретного.

— Ну, хорошо, — переменил он тему разговора, — а с кем вы дружите?

— Я ни с кем не дружу.

— А Чухонцев и Полонский?

— С Чухонцевым и Полонским, — сказал я, — мы вместе учимся, вместе ездили на целину, пишем стихи, ну и общаемся.

— А о чем разговариваете?

— О стихах.

— А еще о чем?

— Больше ни о чем.

— Как это больше ни о чем? — Старший все чаще повышал на меня голос. — И даже о девушках не разговариваете?!

— Нет, не разговариваем. — Я стал все больше злиться и чем больше злился, тем меньше боялся.

— Ну, хорошо, — сказал старший, — оставим девушек. Но ведь о политике вы разговариваете?

— Не разговариваем.

— Как это вы не разговариваете? — оторопел старший. — Вас что же, политика не интересует?

— Не интересует, — отрезал я.

— Как же это?! Вы советский человек, а политика вас не интересует?!

— А вот так, — я заводился все больше. — Я советский человек, а политика меня не интересует.

Старший задумался. Переглянулся с младшим. Потом сказал:

— Ну, хорошо, девушки вас не интересуют, политика не интересует. А какие у вас отношения с иностранцами?

Тут я совсем вышел из себя:

— Да какие иностранцы?! Что вы глупости мелете?!

— Как же, как же, как же, — закудахтал из угла молодой. — А израильский дипломат?!

Ах, вот они о чем!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.