9. НАЧАЛО ПИСАТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

9. НАЧАЛО ПИСАТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Юношеские произведения: «Первые корабли мексиканского флота» (1851), «Путешествие на воздушном шаре», «Мартин Пас». Снова театр: «Спутники Маржолены» — комическая опера на музыку Иньяра (1853).

К счастью, он обладает не одним средством для достижения цели. Если попытки в области драматургии принесли ему разочарование, то проба пера в другом жанре оказалась более плодотворной. Кроме того, он имел поддержку в лице Дюма и Питра Шевалье, главного редактора «Мюэе де фамий», с которым у него очень скоро завязалась дружба. У Шевалье имелись связи в Нанте, он не мог не отнестись сочувственно к молодому человеку, для него небезызвестному и оказавшемуся полезным сотрудником его журнала, имевшего некоторый успех.

В то время как становилось ясным, что успех «Сломанных соломинок» сомнителен, а Жюль писал «Киридин и Кидинерит» и «От Харибды до Сциллы», он набросал также статью, которую Питр Шевалье напечатал в своем журнале в 1851 году: «Южная Америка, исторический этюд. Первые корабли мексиканского флота». В письме от 29 июля 1851 года писатель сообщает отцу: «Питр Шевалье, который так любит давать статьям подходящие названия, допустил глупость: в «шапке» он поставил «Южная Америка», а надо было — „Северная”».

Как случилось, что он заинтересовался Мексикой? Не в то же ли самое время он подружился с Жаком Араго, старым путешественником, братом астронома и физика? Человек по натуре страстный, оригинального ума, искусно владевший пером, Жак Араго, естественно, покорил молодого человека с умом жадным и увлекающимся.

Не Жак ли Араго, уже слепой или почти ослепший, повел сам к калифорнийским месторождениям в районе Сакраменто золотоискателей, доверившихся ему, когда он основал свое Общество аргонавтов?

Он воспользуется этим, чтобы на обратном пути проплыть «от Северного Китая до Южного полюса, антиподов Тихого океана и мыса Горн! Я люблю эту ежедневную, ежечасную борьбу с мятежными страстями природы», — пишет он Шевалье в 1852 году.

С уверенностью можно сказать, что такой человек, став другом Жюля Верна, воображение которого воспламенялось от его рассказов и память точно фиксировала всю многообразную информацию, содержащуюся в них, не мог не оказать на него сильнейшего влияния.

Жюль Верн продолжал оставаться страстным театралом, но теперь он уносился далеко за пределы театров Больших бульваров. Соприкасаясь с этим великим путешественником, он вновь обретал свои детские мечтания и мысленно видел большие корабли, проплывающие мимо острова Фейдо. Он внимал речам Араго, а «Корали» разворачивала паруса, увлекая его к тем далеким островам, куда ему не удалось отправиться. Араго был олицетворенное приключение. Но Араго был к тому же и братом ученого-физика, и можно побиться о любой заклад, что одно имя Араго вызывало в нем воспоминание о беседах с его кузеном, математиком Анри Гарсе. У Араго он встречался и с другими путешественниками-исследователями, географами, иностранцами, учеными людьми разных специальностей. Его пытливый ум питали новые источники, он заинтересовался географией, а затем и точными науками, стремясь найти ответ на множество волновавших его воображение неразгаданных тайн. Он уже не мог не задавать себе все новых и новых вопросов и давал новую пищу своему воображению, еще более обильную. Ему всего двадцать два года, и, однако, именно с этого времени, по-видимому, намечается существеннейший поворот, который повлечет за собой еще более честолюбивые замыслы. Отныне он отмечен перстом судьбы.

Пока он еще остается драматургом, для которого литература лишь уменье искусно завязать интригу и хорошо вести ее. Инстинктивно он пытается перенести в новую область творчества театральные методы, к которым привык.

В нем достаточно здравого смысла, чтобы отдавать себе отчет в посредственности своих поделок для театра и в значительно лучшем качестве своих рассказов. Из писем его мы знаем, что у него действительно «в голове новые планы», он намерен осуществить их, когда придет для этого время. Прежде чем сеять, надо заготовить хорошее зерно. Всему еще предстоит учиться. Любознательность его беспредельна, а путь наметился с того момента, когда он написал первый рассказ о Центральной Америке. Чтобы говорить о какой-нибудь стране, надо ее узнать. Рассказы Араго пробудили в нем увлечение географией, но, как всякий француз, он ее совершенно не знает, и все эти дальние страны являются ему лишь сквозь дымку детских мечтаний, цепляясь, словно клочья тумана, о носы огромных парусников, устремляющихся из Нантского порта к неведомым берегам. Ему пришлось много читать, обращаться к документам, и он делал это с добросовестностью, унаследованной от профессиональных навыков отца.

Рассказ «Первые корабли мексиканского флота» воистину «первый опыт», ибо в нем обнаруживаются некоторые характерные черты, которые неизменно будут присутствовать в творчестве романиста. Рамки рассказа кажутся слишком узкими, автору в них словно не по себе.

Завязка начинается по методу, который он будет затем часто применять и который сразу же связывает читателя с морем: «18 октября 1825 года крупное испанское военное судно «Азия» и восьмипушечный бриг «Констанция» бросили якорь у острова Гуахан, одного из Марианских…»

Эту манеру с первых же строк создавать атмосферу моря обнаружим мы в «Плавающем городе»: «18 марта 1867 года я прибыл в Ливерпуль. «Грейт-Истерн» вот-вот должен был отойти…» Тот же прием использован в начале «Пятнадцатилетнего капитана»: «Второго февраля 1873 года шхуна-бриг «Пилигрим» находилась под 43°57/ южной широты…»

С самых первых строк «Приключений капитана Гаттераса», или «Путешествий и приключений капитана Гаттераса» (первый том «Англичане на Северном полюсе»), автор создает атмосферу таинственного морского приключения: «Завтра, с отливом, бриг «Форвард» под командой капитана К. З., при помощнике капитана Ричарде Шандоне отойдет из Новых доков Принца по неизвестному назначению».

Углубившись в чтение рассказа, мы вскоре почувствуем себя на борту «Констанции», идущей в открытом море: описание маневрирования судном, морские термины — все убеждает нас в этом.

Вспыхивает мятеж, экипаж стремится захватить корабль, чтобы продать его мексиканским повстанцам. Читатель ожидает, что капитан уцелеет и отделается только тем, что будет оставлен со своими офицерами на каком-нибудь острове, но он неожиданно гибнет от удара гиком, отпущенным лейтенантом-изменником, который перерезал шкот. Оба героя рассказа, которые были, казалось, преданы своему капитану, ведут себя так, будто находятся в союзе с мятежниками, но, зная, что они чисты сердцем, мы предполагаем, что с их стороны это хитрость.

Приключение продолжается уже на мексиканской земле, читатель получает по ходу повествования некоторые сведения по географии, орографии, экономике и ботанике. Они вкраплены в ткань рассказа, в диалог по методу, который станет испытанным и который создает у нас впечатление, будто мы находимся на месте действия.

Раскаяние проникает в сердце вожака мятежников, который был ослеплен ненавистью; человек «суеверный» и ощущающий себя «грешником», он терзается мыслью о своем преступлении. Избегнув гибели от лавины, он взбирается по гигантскому склону вулкана Попокатепетль, во время сильной грозы и приступа галлюцинаций он убивает своего сообщника, служившего ему проводником.

Он бежит среди разыгравшейся бури, попадает на сплетенный из лиан мост, но деревянные колья, на которых мост закреплен, падают под топором двух верных матросов, которые притворились сочувствующими мятежу лишь для того, чтобы отомстить за своего капитана.

Этот рассказ, написанный для «Мюзе де фамий», заканчивается наказанием тех, кто вел злодейские происки, так же как и произведения, написанные по заказу «Журнала воспитания и развлечения», рассчитанного на подобную же публику; такой финал отвечал воспитательным задачам этих журналов.

Таким образом, в этом первом опыте мы в зародыше обнаруживаем темы, которые через много лет расцветут в «Необыкновенных путешествиях». Здесь уже чувствуется забота о документированности, увлеченность вулканическими извержениями, бурями, грозами, живость диалога, искусство театрального постановщика, быстрота коротких фраз, простотой своей облегчающих непосредственный контакт между автором и читателем. Однако качества эти найдут свое развитие лишь много лет спустя и будут оценены умным издателем, который, будучи сам талантливым сочинителем, сумеет их обнаружить.

В следующем месяце тот же журнал напечатал «Путешествие на воздушном шаре», которое двадцать лет спустя издал Этцель под заглавием «Драма в воздухе», в книге, где оно следовало за «Доктором Оксом».

Седьмого октября 1849 года умер Эдгар Аллан По. Рассказы этого гениального писателя собраны были в двух книгах: «Tales of the Grotesque and Arabesque» (1840) и «Tales» (1845). «Необыкновенные приключения некоего Ганса Пфалля» входят в первый сборник, переведенный Бодлером после 1848 года. Экземпляр, обнаруженный в библиотеке Жюля Верна, — четвертое издание, датированное 1862 годом.

Пет сомнения, однако, что Жюль Верн читал «Необычайные истории» По в годы, следовавшие непосредственно за 1848, и, между прочим, «Историю с воздушным шаром» и «Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфалля». Можно признать, что именно благодаря чтению этих рассказов появился тот, который сам он выпустил в 1851 году под названием «Путешествие на воздушном шаре».

В рассказах По все неправдоподобно. В первом приключение подается как «утка» в журналистском смысле этого слова. Однако для видимости правдоподобия упоминаются некоторые детали: речь идет о дирижабле «эллипсоидной формы», к нему приспособлен архимедов винт, который может до некоторой степени рассматриваться как предок пропеллера; сделан дирижабль из шелка, покрытого каучуковым лаком, наполнен газом, полученным из каменного угля, и обладает вместимостью в сорок тысяч кубических футов. Поднявшись на нем с целью пересечь Ла-Манш, воздухоплавателям удается благодаря сильнейшему ветру перелететь все воздушное пространство над Атлантикой!

Что касается Ганса Пфалля, то он достигает Луны на шаре из муслина, покрытом тройным слоем лака, обитом снаружи газетной бумагой и также наполненном сорока тысячью кубических футов некоего таинственного газа, входящего в состав азота и весящего в тридцать семь раз легче водорода, хотя описание его производства напоминает производство водорода. Читатель ни на миг не может принять всерьез эту фантазию, над которой подсмеивается сам автор, ни в малейшей мере не пытаясь придать ей хоть какое-то правдоподобие. На молодого французского писателя, несомненно, подействовало пристрастие американского поэта ко всему необычному, но он не почерпнул из его рассказов ничего, кроме, разве, желания придать драматическому приключению в воздухе более солидную основу.

С этого момента он применяет принципы, которые разовьет через тринадцать лет в своем анализе произведений По, последний без труда смог бы сделать свои истории правдоподобными, если бы считался с элементарными законами физики. Не знаменательно ли, что «Путешествие на воздушном шаре» напечатано было в «Мюзе де фамий» в разделе «Наука в семье»?

В 1851 году он сближается с театральной жизнью, став секретарем Лирического театра и отдавая этой работе гораздо больше времени, чем ему хотелось бы. Все же, как мы уже видели, ему удается написать комедию в стихах «От Харибды к Сцилле», но он не находит времени для другой комедии в стихах, о которой, однако же, непрерывно думает, — «Моны Лизы». Он издерган, чувствует себя плохо, но не может устоять перед желанием поехать в Дюнкерк к своему дяде Огюсту Аллот де ла Фюи. Он истратил свою последнюю пятифранковую монету, но зато может написать: «Я видел Северное море». И это никогда не забудется.

В 1852 году, уже утвердившись в своей должности, он может работать совместно с Шарлем Валлю над драмой «Башня Монлери». «Замки в Калифорнии» появляются в «Мюзе де фамий». Пять стихотворных актов «Сегодняшних счастливцев» и либретто «Жмурок» отнимают у него немногие часы, свободные от секретарской работы в театре.

Не забывает он, однако, и новый жанр, в котором испробовал свои силы, и во втором полугодии 1852 года публикует рассказ «Мартин Пас», которым остается доволен, так как «он вообще поправился, а конец истории, по-видимому, как раз такой, какого хотели бы читатели»[30].

В этом рассказе автор прежде всего «устанавливает декорацию»: мы в Лиме. Режиссер погружает нас в атмосферу шумного оживления, царящего на площади Plazza Mayor, где дефилируют женщины в мантильях, проезжают элегантные синьорины в колясках, где можно встретить испанцев, метисов и индейцев, не обращающих друг на друга при встрече ни малейшего внимания, ибо каждая социальная группа отделена от других глубокой пропастью ненависти и презрения.

Внимание наше сразу же привлечено красавицей Сарой, дочерью богача еврея Самуила. И внешностью своей и душевными качествами она решительно отличается от отца. Метис Андрес Серта, богатый негоциант, должен жениться на этой девушке, купленной им согласно сделке с Самуилом. Гордый индеец Мартин Пас безнадежно любит Сару, не имея возможности по своему положению жениться на ней.

Между обоими соперниками происходит поединок на ножах. Раненого Серту переносят в дом Самуила, а Мартин Пас пытается спастись бегством, но на мосту путь ему с двух сторон отрезают преследователи, и он бросается в бурную реку, делящую город Лиму на две половины. Считается, что он погиб. Сара в отчаянье идет молиться в церковь святой Анны.

Между тем Мартину Пасу удалось выбраться на берег и незаметно укрыться в роскошном доме маркиза дона Вегаля, который оказывает ему покровительство. К несчастью, финансовое положение маркиза, принадлежащего к самой высшей аристократии, безнадежно. Но, безутешный после утраты жены и дочери, погибших при кораблекрушении, он нисколько не испуган грозящим ему разорением. Отвернувшись от ни к чему не пригодных испанцев и себялюбивых метисов, он привязывается к Мартину Пасу и сочувственно относится к справедливому, по его мнению, делу индейцев.

Индейцы устраивают восстание под предводительством Самбо, отца Мартина Паса. В вожди мятежа прочили самого Мартина, но он стал вызывать подозрение своих соплеменников с тех пор, как влюбился в Сару.

Молодой индеец случайно подслушал тайную беседу между Сертой и Самуилом, из которой узнал, что Самуил в свое время спас после кораблекрушения дочь одного вельможи и стал выдавать ее за свою дочь. Женившись на ней, а затем раскрыв перед всеми ее благородное происхождение, Серта сможет проникнуть в высшее общество Лимы. Самуил и продает ему Сару за сто тысяч пиастров.

В момент подписания брачного договора Сара исчезает с помощью Мартина Паса, который передает ее под покровительство дона Вегаля, а сам спешит присоединиться к восставшим. Город захвачен повстанцами. Мартин Пас устремляется на помощь дону Вегалю, дом которого осажден мятежниками, ему приходится вступить в борьбу со своими единомышленниками и с родным отцом! Самбо приходит в голову столкнуть его с Сертой и его отрядом. Метис погибает в бою, а индеец завладевает бумажником и находящейся там распиской, из которой явствует, что Сара — дочь дона Вегаля. Тем временем Самбо похитил Сару, которую осуждают на смерть: в лодке из древесной коры она должна быть брошена в водопад реки Мадейры. Лодка мчится к бездне, Мартину Пасу удается, запустив лассо, охватить им утлую ладью, но его настигает стрела, он падает в лодку и вместе с Сарой гибнет в кипящей пучине водопада. Другая стрела пронзает сердце дона Вегаля.

Такова довольно искусственная развязка этой многообещающей новеллы.

Шарль-Ноэль Мартен, написавший замечательное предисловие для Полного собрания сочинений Жюля Верна в издательстве «Ранконтр», полагает, что «Мартин Пас» отмечает в творчестве писателя поворот, который, по-моему, уже определился, когда он написал «Первые корабли мексиканского флота» («Драма в Мексике»). Однако верно, что рассказ этот раскрывает одно из основных качеств его дарования; замысел рассказа интересен тем, что автор написал его, просмотрев альбом акварелей перуанского художника Мерино, друга Араго, что особо подчеркивает, по мнению Шарля-Ноэля Мартена, «…живописную сторону жюль-верновской прозы. Жюль Верн, как и Гюго, был как бы ясновидящим — в смысле яркости его воображения — он внутренним взором видел сцены, которые затем описывал с изумительной четкостью, выявляющей у художника его способность наблюдать. Искусство Жюля Верна состоит в значительной море в том, что он сумел заставить десятки миллионов читателей увидеть то, что сам он увидел внутренним взором».

Это мнение полностью совпадает с тем, которое я уже высказывал, в частности по поводу книг «С Земли на Луну» и «Вокруг Луны». Писатель живет в местах, которые описывает. Воображение переносит его туда, и он видит их так отчетливо, что создает у нас впечатление реального присутствия, это и является существеннейшей чертой его творческой манеры. В случае необходимости мы нашли бы подтверждение этого в письмах, где он повторяет по поводу каждой книги, над которой работает:

«Я живу в моем снаряде… Я на широте 80° и при температуре 80 градусов ниже нуля. Простужаюсь просто оттого, что пишу… Я вовсю путешествую под водой… Я весь без остатка в «Черной Индии» и ни о чем другом не думаю… Я в Новой Зеландии…»

Не парадоксально ли, что он сам не замечал, что владеет этим драгоценным даром, и, пренебрегая им, упорно тратил силы на составление опереточных либретто и писание посредственных комедий?

Похоже, он не отдавал себе отчета в том, что обещал ему успешный выход в свет «Мартина Паса», ибо в это время выражает особую удовлетворенность тем, что у него с Иньяром получилась еще одна комическая опера, которую уж наверняка примет Лирический театр. «В этой вещи исключительно веселая музыка и стихи», — полагает он. Действительно, эту комическую оперу «Спутники Маржолены» приняли к постановке в 1853 году[31].

Пьер Верн, правильно оценив достоинства «Мартина Паса», рекомендовал сыну добиваться академической премии. Предложение это не могло понравиться иначе мыслящему молодому человеку, и он довольно резко отвечает:

«Что же до академической премии — спасибо! Для этого нужно пускаться во всякие интриги, и постоянно получается так, что самые лучшие не становятся лауреатами. А если уж интрига необходима, я найду ей лучшее применение».

Папаша-рифмоплет присовокупил к своим похвалам упрек, от которого мог бы иссякнуть готовый уже брызнуть источник: почему Жюль больше не пишет стихов? «Но я их все время пишу, и в большом количестве, и в настоящий момент целиком поглощен своим «Леонардо да Винчи», — отвечает он.

Эта комедия, «по характеру искренняя и артистичная», в духе пьес Мюссе, которую он в конце концов назовет «Мона Лиза», по-видимому, долгое время занимала его воображение. Тем не менее она никогда не выйдет в свет, хотя и не лишена известного очарования, и я намерен заняться ею ниже, когда речь пойдет о том, в какой мере автор ее был женоненавистником.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.