НОВЫЙ ВЕК

НОВЫЙ ВЕК

Даже если приглушить подушкой старые английские часы, громогласно отбивающие последние и первые минуты слома времени, а голову при этом спрятать под одеяло и сказать себе в 11 часов вечера: «Спи!» — все равно не заснешь. Подсознание фиксирует событие: не год переходит в год, а век наступает новый. Ему, двадцатому по счету, многое успели пообещать поэты, философы, политики, мистики, всевозможные маги. И как-то странно сходились в одном: не миновать человечеству тревог, катаклизмов, бурь. Но человек ведь как устроен? Он ожидает, но не ждет. И потому обращен к повседневности, а не к грядущему.

Для Великого князя Константина Константиновича повседневностью стала новая ответственная государственная должность — он возглавил военно-учебные заведения России, считая их не только частью системы военного образования, но и школой высокой нравственности, духовности, разнообразных устремлений и талантов. Грядущий молодой век, по его мнению, должен был иметь облик лучших представителей русской молодежи. А у него самого в арсенале был огромный запас выстраданных и пережитых мыслей, чувств благодаря собственным детям, которых было все-таки восемь человек…

Та же повседневность напомнила, что старших двух сыновей пора отдавать в кадетские корпуса. Иоанн остался в Петербурге, в Первом кадетском корпусе на Васильевском острове, Гавриила решили отправить в Москву, в Лефортово, в Первый Московский кадетский корпус, который размещался в громадном Екатерининском дворце.

Константин Константинович и Елизавета Маврикиевна повезли Гавриила в Москву вдвоем. И хотя их встретил строй кадет и бравый военный марш, родители волновались за сына, а сын за себя, потому что впервые оставался один в чужом городе среди чужих людей.

Помогли перенести новое состояние юному кадету ласка и теплое родственное отношение к нему дяди Великого князя Сергея Александровича и тети Великой княгини Елизаветы Федоровны. Сергей Александрович заботился о сыне брата и друга как о собственном ребенке — своих детей у него не было. Как это бывает в детстве, запомнились Гавриилу ему одному понятные вещи: разные по цвету комнаты в генерал-губернаторском доме дяди Сергея, огромные окна, зимний сад, шумная, широкая и пестрая от многолюдья Тверская за окнами, Кремль, Александровский сад у кремлевских стен, очень красивая тетя Элла в мерлушковой кофточке на прогулке, чай втроем — с дядей Сергеем и тетей Эллой. Запомнил Гавриил и то, как Сергей Александрович читал вслух французскую книгу о допетровской России, а его больше интересовали дядина голубая австрийская куртка и мягкие сапоги без шпор, чем умозаключения француза.

Больше всего ему запомнилась всенощная, которую он должен был отстоять в корпусе, но, получив разрешение отца, пошел к всенощной с Сергеем Александровичем в его домашнюю церковь и был счастлив. А днем поехал в гости к другу-кадету, чья старшая сестра выйдет замуж за конногвардейца барона Врангеля. Откуда Гавриилу было знать, что этот Врангель войдет в русскую историю как главнокомандующий белой Добровольческой армией.

Пока Гавриил постигал новый век через свою кадетскую жизнь, его отец Константин Константинович осваивал его через обязанности новой службы. В 1901 году 4 февраля в приказе о воспитании молодежи он напишет: «Поддерживая все свои требования с принципиальной строгостью и устанавливая самый бдительный надзор, закрытое заведение обязано, по мере нравственного роста своих воспитанников, постепенно поднимать в них сознание человеческого достоинства и бережно устранять все то, что может оскорбить или унизить это достоинство».

Это был совершенно новый поворот в жизни кадетских корпусов. А Константин Константинович, улыбаясь, мягко говорил встревоженным, а вчера еще сонным, педагогическим комитетам:

— Не пугайтесь новых «еретических» мыслей. Всё просто: дело и в том, что вы даете, и в том, что получаете. А получаете вы друзей среди старших воспитанников, с помощью которых можно руководить и младшими учениками. Но при условии: весь педагогический процесс строится на сочувствии и любви. Изгнание воспитанника из корпуса — мера последняя, крайняя, нежелательная…

Великий князь много ездил, бывал в кадетских корпусах, инспектировал и убеждался в необходимости реформирования военного образования в России.

Сестре Оле писал, что новая деятельность отнимает всякую возможность заниматься поэзией. Однако в первый год нового века вновь оживает в его сознании замысел драмы, и он записывает приходящие стихотворные строки, которые пригодятся ему в будущем.

Летом 1900 года поступит в продажу его новая поэтическая книга — «Третий сборник стихотворений К. Р. (1889–1899)». Тираж в 1200 экземпляров быстро разойдется. И он приступит к повторному изданию. Но новых стихотворений в первые годы XX века напишет мало: «… я не хозяин своего вдохновения и вызывать его насильно не умею». Но вот однажды, в октябре, Великий князь возвращался из Шамординского монастыря, над головой — треугольником журавли, и сложились строки: «Последней стаи журавлей / Под небом крики прозвучали. / Сад облетел. Из-за ветвей / Сквозят безжизненные дали / В красе нетронутой своей. / Лишь озимь зеленеет пышно, / Дразня подобьем вешних дней… — / Зима, зима ползет неслышно!»

Возможно, это стихотворение — «Летели журавли» — написано под впечатлением «Листопада» Бунина, тем более что именно по предложению Великого князя бунинский стихотворный сборник с таким же названием получил Пушкинскую премию Академии наук. Но в стихотворении К. Р. не только волнует прелесть стихотворения, настораживает настроение последних строк: «Как знать: невидимым крылом / Уж веет смерть и надо мною… / О, если б с радостным челом / Отдаться в руки ей без бою; / И с тихой кроткою мольбой, / Безропотно, с улыбкой ясной / Угаснуть осенью безгласной / Пред неизбежною зимой!»

Как грустно! К. Р. не был поэтом фраз. Он был поэтом искренности, а она говорит о душевной усталости.

Он, имеющий репутацию «лучшего человека России», не мог справиться со своими пороками. Клялся, молился, обещал — и всё повторялось: с депрессиями, самоанализом, исступленной молитвой. Он ненавидел себя и не прощал… И опять обращался к молитве. В это время он берет под свое покровительство Полоцкое церковное братство, церковноприходскую школу в Клименецком монастыре Олонецкой епархии, Осташковское общество преподобного Нила Столобенского Чудотворца. Он ищет искупления. На тяжелейшее личное состояние накладывается всё более растущая тревога из-за беспорядков в стране. В городах неспокойно. Убийства революционеры выдают за подвиги. В кабинете министров идут бесконечные перестановки, склоки, амбициозная карьерная борьба.

Анатолию Федоровичу Кони он писал в эти дни:

«‹…› Любезные, сердечные и сочувственные Ваши строки искренно обрадовали и тронули меня. Спешу откликнуться, Анатолий Федорович, в свою очередь пожелав Вам здоровья, счастья и, главное, душевного мира в этом первом году XX века. Что то принесет он нам, задаете Вы себе вопрос. Для разума, хотя бы во всеоружии знания и науки, этот вопрос неотразимо страшен, но для сердца, разогретого непоколебимой верой в правосудие Промысла, будущее, как оно ни загадочно, не представляет ничего пугающего. Лишь бы каждый совестливо исполнял свой долг. Я думаю, каждый век имеет свои светлые и темные стороны, и великих и малых людей, и, хотя подобно Вам возмущаюсь упадком нравственного уровня в наши дни, утешаюсь уверенностью, что есть и хорошие люди. И не ради ли десятка праведников была обещана пощада Содому?…»

(1 января 1901 года).

Великая княгиня Елизавета Федоровна, жена Сергея, пишет письмо Царю с просьбой и советом ужесточить меры в борьбе с революционным террором: «Милый Ники, ради всего святого, будь сейчас энергичен. Впереди еще может быть много смертей. Покончи сейчас же с этим разгулом террора. Прости, если я пишу слишком прямолинейно. Но каждый день, который ты теряешь, только усугубляет положение. Мы должны быть смиренными, но даже Христос считал, что иногда необходимо быть суровым. Более, чем когда бы то ни было, дьявол работает во всем мире. А Россия — единственная страна, сохранившая верность Христовой церкви».

Казалось, только недавно праздником было возвращение из Ливадии с трудом выздоровевшего после брюшного тифа Царя в Петербург. От вокзала до Зимнего дворца стояли встречавшие его войска, а на Дворцовой площади — кадеты. Царю подали карету, и он был крайне раздосадован тем, что вынужден ехать за закрытой дверью по причине своей слабости. И Константин сказал сыновьям-кадетам, разочарованным, что они не увидели Царя:

— России нужен здоровый Царь.

Он говорил это искренне и очень серьезно, потому что считал: власть — это крест, Господом возложенный на слабого человека. И этот крест следует нести до конца — до смерти или до победы. Говорят, что Константин плакал на коронации, глядя на молодого Николая, жалел его, боялся за него… Он понимал, что такое управлять Российским государством, изучив все царские правления по историческим исследованиям и придя к выводу, что это тяжкая ноша, которую невозможно выразить ни в каких исчислениях. Глядя и сейчас на Николая, думал: «Он все-таки прежний Ники, простой, добрый, безмятежный, ровный и приветливый… Смотришь на Него, и думается: это русский Царь, повелитель ста двадцати миллионов, и какая в нем простота, искренность, сколько смирения. Он как будто не отдает себе отчета в своем могуществе». Однако все чаще Константин Константинович грустно повторял: «В безволии Государя вся наша беда».

Само Провидение поддержало уставшую душу Великого князя. В 1903 году состоялось прославление преподобного Серафима Саровского, одного из самых почитаемых старцев в Русской земле.

Серафим Саровский (1759–1833), в миру Прохор Мошнин, из курской купеческой семьи, с юности выказывал особую благочестивость. В семнадцатилетнем возрасте совершил паломничество в Киев на поклонение печерским святым, от старца Досифея получил благословение на поступление в Саровский монастырь (Тамбовской губернии). Там почти десять лет был послушником, в двадцативосьмилетнем возрасте принял постриг с именем Серафим, вскоре был возведен в сан иеромонаха, после чего принял подвиг отшельничества, пребывая около пятнадцати лет в «дальней пустыньке». Из них три года провел в совершенном молчании, а тысячу ночей, стоя на камне, беспрестанно творил Иисусову молитву, тем самым пройдя через подвиг столпничества. Вернувшись после пустынножительства в монастырь, прошел и через подвиг старчества (духовного наставничества), принимая страждущих; в некоторые праздники к нему приходили по нескольку тысяч человек. Обладая даром прорицания, прозорливо видел старец Серафим приходивших к нему за советом, подавал благодатную помощь, исцелял недуги душевные и телесные. По преданию, с ним виделся Пушкин.

Издавна со святым старцем духовно была связана и Царственная семья. Существует предположение, что в 1824 году у Серафима Саровского побывал Александр I. Не эта ли встреча дала жизнь стойкому преданию, что в 1825 году Император не умер, а ушел в Сибирь, где объявился в Томске под именем старца Федора Кузьмича?

В 1830 году старца посетил Николай I. Его сын Александр II выказывал Серафиму Саровскому особенное почитание. Особое значение для канонизации чтимого в народе старца имела «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря», составленная архимандритом Серафимом (Чичаговым) и открывшая монашеские подвиги величайшего подвижника Святой Руси — преподобного Серафима Саровского (изданная в 1896 году и переизданная в 1902-м). И вот 19 июля 1903 года, в царствование Николая II, состоялось торжественное прославление преподобного Серафима Саровского. К лику святых он был причислен через 70 лет после своей кончины.

Сделать это, как ни странно, было нелегко. Сопротивлялся этому К. П. Победоносцев (по некоторым свидетельствам, неприязненно относившийся к составителю «Летописи…»), а вслед за ним и члены Священного синода, высказавшиеся о представленных для канонизации материалах: «Слишком много чудес».

Николай II проявил волю, во многом благодаря поддержке Константина, опираясь на его образование, знание истории, вопросов религии и особенно души простого народа, для которого прославление русского святого было всегда наивысшей духовной радостью.

В Саров прибыла вся Императорская семья. Императрица Александра Федоровна молилась о даровании ей сына. Когда через год, 30 июля 1904-го, родится Наследник престола Царевич Алексей, по желанию Императорской четы престол нижней церкви, построенной в Царском Селе, будет освящен во имя преподобного Серафима Саровского.

На торжества канонизации съехалось более двухсот тысяч богомольцев. Великая княгиня Елизавета Федоровна писала из Сарова своему брату: «Какую немощь, какие болезни мы видели, но и какую веру! Казалось, мы живем во времена земной жизни Спасителя. И как они молились, как плакали — эти бедные матери с больными детьми, — и, слава Богу, многие исцелялись. Господь сподобил нас видеть…»

А Константин, неся гроб со святыми мощами из церкви святых Зосимы и Савватия в Успенский собор и чувствуя рядом плечо Государя, Сергея, родственников Императорской семьи и мощную силу слитой народной массы, был воодушевлен, просветлен и полон надежд.

Пережитое событие поможет ему создать так давно мечтавшуюся народную драму, заставит более определенно думать о России, о ее положении в мире. Начинался век, когда на глазах росли претензии Запада на руководство миром.

«Нет, — думал Константин, — русский человек не подлежит переделке. Непростительно нам отказываться от своего культурного своеобразия в угоду технологическим новшествам и дешевой эстетике. Нельзя позволять смотреть на Россию как на стратегический приз, который можно получить хитроватой, плутоватой дипломатией Запада. Саша — Александр III — понимал, что история однажды бросит России небывалый вызов: стать страной, уважающей самое себя, а не ищущей уважения со стороны. Быть может, надо стать не великой страной, а великим Обществом?

Но говорил ли Александр III об этом с Ники?»

Константин полистал дневник, нашел год смерти Александра III и свою запись:

«Пламенно желая, чтобы Ники не подпал ни под чье влияние, я опасаюсь, что это мое желание не сбудется… Ники сказал мне, что его положение трудно. Я напомнил ему, что Бог, избирая царя, дает ему и силы. Я спрашивал, слышал ли он советы от Отца перед кончиной? Ники ответил, что Отец ни разу и не намекнул ему о предстоящих обязанностях. Перед исповедью отец Янышев спрашивал умиравшего Александра III, говорил ли он с Наследником? Государь ответил: „Нет, он сам все знает“».

События в Сарове воодушевляли. У Царя появился Наследник. На торжества по случаю крещения Царевича, которое состоялось 11 августа 1904 года в Петергофе, съехалась вся Царская семья, среди них сестры Императрицы и их мужья принцы Генрих Прусский и Луи Баттенбергский. Обряд крещения проходил в церкви Большого Петергофского дворца. Когда торжественное шествие направлялось через залы дворца в церковь, Наследника несла на подушке обергофмейстерина светлейшая княгиня М. М. Голицына. Государь был счастлив, весел, ему шел голубой атаманский мундир с бриллиантовой Андреевской звездой и бриллиантовым орденом Андрея Первозванного на Андреевской цепи. Бриллиантовая звезда и орден надевались в исключительно торжественных случаях, а голубой атаманский мундир на Государе был мундиром полка, куда был уже зачислен Наследник. Из церкви родителям, по обычаю, пришлось уйти. Главными восприемниками новокрещаемого стали бабушка Мария Федоровна и Великий князь Алексей Александрович, приходившийся ему двоюродным дедом. Таинство крещения было совершено протопресвитером Иоанном Янышевым. Счастливый брат Царя Михаил Александрович, числившийся до рождения Алексея Наследником, тут же сообщил Императрице, что младенец окрещен. Сам он никогда не хотел царствовать и не меньше родителей радовался рождению мальчика.

Константин ощутил и сердцем и душой, как в семью Ники пришел покой. Надо сказать, что и его семья наконец-то обрела то, о чем мечтала. Не сторговавшись с Осоргиным, который хотел большие деньги за свое калужское имение, непосильные Великому князю, Константин купил дом и землю под Москвой, в Осташеве.

Осташево упоминается в документах XV века. Владел им удельный князь Волоцкий. Побывало Осташево и в руках казанского царевича, и татарского мурзы. В дальнейшем хозяева менялись часто: Прозоровские, Голицыны, Салтыковы, Урусовы, Муравьевы, Шиповы. Общий облик усадьбы стал складываться в начале XIX века. Но расцвет ее начался при герое Отечественной войны 1812 года Николае Николаевиче Муравьеве. Человек он был известный еще и потому, что создал школу колонновожатых — офицеров Генерального штаба. Летом его воспитанники, будущие командиры, учились фехтованию, верховой езде, картографии. Муравьев и подозревать не мог, что его школа готовит будущих декабристов, среди которых окажется и его сын Александр, лихо скакавший по осташевским просторам с друзьями. А пока отец радовался успехам сына и строил конный завод, обширные скотные дворы, производил сыр. Плоды его деятельности сохранились до 1903 года, когда Осташево купил Великий князь.

В селе, давшем название усадьбе, Константин Константинович откроет школу, построит больницу; село Рюховское и Осташево соединит хорошим шоссе, в деревне Бражниково организует ясли для крестьянских детей. В усадьбе появятся фермы, заколосятся поля. Но Осташево станет в жизни Константина Константиновича той раной, которая сведет его в могилу. Странный клочок земли! Здесь жили противники самодержавия: Муравьев остановил часы на башне своего дома, когда казнили декабристов. Здесь жили сторонники самодержавия: их сбросили живыми в шахту. Никто — ни те ни другие — не спасся…

* * *

Однако вернемся в начало XX века. Разворачивалась Русско-японская война. Так или иначе, она затронула всех. Константин с ужасом узнает о гибели адмирала Степана Осиповича Макарова, с которым они так удачно «пробили» проект постройки мощного ледокола «Ермак» (который проводил сквозь льды корабли даже в 1941–1945 годах), а также о смерти талантливого художника-баталиста Василия Верещагина, погибшего, как и Макаров, в Порт-Артуре при взрыве броненосца «Петропавловск». Елизавета Маврикиевна заплачет вместе со своей фрейлиной, баронессой С. Н. Корф, получившей известие о гибели сына. Потрясенные Владимировичи долго не смогут поверить в чудесное спасение Великого князя Кирилла Владимировича (сына Великого князя Владимира Александровича), который едва остался жив, проведя в ледяной воде несколько часов. Судьба уготовит ему роль блюстителя Русского Императорского престола за рубежом — с 1922 года (а в 1924 году он будет провозглашен «Главой Императорского Дома Романовых»).

Иоанн и Гавриил послали из Ливадии Владимиру Александровичу восторженную телеграмму по поводу того, что Кирилл спасся. Из Москвы Константину писал Сергей, что Элла — Елизавета Федоровна — устраивает мастерские для помощи фронту; во всех залах Кремлевского дворца, кроме Тронного, сотни женщин трудятся за швейными машинками и рабочими столами, готовя обмундирование для солдат. В это же время Елизавета Федоровна собирала пожертвования по всей Москве и в провинции. На фронт посылались продовольствие, лекарства, одежда и подарки для солдат. На свои средства Великая княгиня сформировала несколько санитарных поездов. В Москве устроила госпиталь для раненых, создала специальные комитеты по обеспечению вдов и сирот погибших на фронте солдат и офицеров.

… Русские войска терпели одно поражение за другим.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.