3.07 И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВРАГ ПАРТИИ СТАНОВИТСЯ ИНЖЕНЕРОМ

3.07 И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВРАГ ПАРТИИ СТАНОВИТСЯ ИНЖЕНЕРОМ

Семестр заочника в училище машиностроения длился 12 месяцев, т. е. полный курс учебы по профессии инженер охватывал 6 лет. Поступлением сразу на второй семестр, я, правда, сэкономил один год, но экзамены должны были состояться не раньше 1959 года. Для меня это длилось невыносимо долго. На дневном обучении это требовало лишь 3 года. Но это также означало и то, что каждый день нужно было сидеть по 6 часов за партой. К этому еще и работа на дому, и какие никакие деньги на ежедневное существование. А для того, чтобы подать заявление на стипендию, я был слишком гордым или надменным. «От этих не буду брать никаких подарков».

И тут наступил один из многих случаев (управляемый с верху?), который за мою жизнь так часто содействовал прыжкам моим вверх. Один коллега-переводчик, которому я до этого помогал с заказами, порекомендовал меня в управление стандартизации ГДР, которое являлось его постоянным клиентом. У Советского Союза нам еще раз пришлось поучиться побеждать, что явило собой переход от немецких промышленных норм (DIN) на советский государственный стандарт (ГОСТ). Чтобы реализовать этот переход, необходимо было все эти нормы перевести на немецкий язык. А их было очень много. Тут разные переводчики должны были найти золотую середину.

Переводы, выделенные для меня, отличались простотой языка и невероятным количеством повторений. Вот один пример: Лабораторные химикаты. Тексты по стандартам хлористого натрия, хлористого калия, хлористого магния отличались только названием металла. Поэтому я диктовал своей машинистке текст по хлористому натрию и добавлял: «Такой же текст напечатать еще два раза, заменяя при этом натрий на калий и магний».

Ввиду того, что от переводчика для перевода этих служебных документов требовалась необыкновенная тщательность, то и за страницу перевода гонорар был повышенным. Страницей в смысле расчета считались 30 строчек текста по 60 знаков в каждой. Но государственные служащие в управлении стандартизации ГДР не утруждали себя пересчетом знаков. Они не настаивали на том, чтобы были обеспечены предписанные 1800 знаков, их устраивали и 1500. Это было настоящее золотое дно, и моему коллеге было хорошо известно, что для этой работы потребуется минимум 18 месяцев.

Для содержания семьи мне нужно было ежедневно около 2 часов заниматься диктантами, для чего был приобретен магнитофон.

Тут сделаем небольшое отступление в прошлое.

В двадцатых годах мой отец помимо того, что он был бургомистром в нашей деревушке, являлся также и депутатом в парламенте Пруссии и активным членом Народно-национальной партии Германии. Ввиду того, что тогда даже таким людям не положено было иметь секретаршу (сегодня этого не понять), он должен был свою служебную переписку осуществлять сам. Для этого он приобрел печатную машинку, что тогда было в диковинку. С ней я быстро наладил дружеский контакт. Первые шаги печатания я предпринял еще до школы, т. к. алфавит я уже знал от старших братьев.

Предупреждение о том, что приобретаемая по личной инициативе практика печатания двумя пальцами в будущем приведет к нелегкому переучиванию на десятипальцевую систему печати, я, будучи еще дошкольником, воспринял в известной степени без особого внимания. О правоте предупреждения я понял, когда уже было поздно. В первые месяцы моей самостоятельности я все тексты, будь то латиница или кириллица, печатал одним пальцем, что быстро привело к тендовагиниту, который сделал меня неработоспособным. Нужна была машинистка, чтобы я по крайней мере освободился бы от печатания переведенных из русского на немецкий текстов.

Поэтому в центральной газете Магдебурга «Народный голос», называвшуюся среди народа «Паучий волос», я разместил следующее объявление:

Требуется машинистка для работы на дому

Печатная машинка предоставляется

Скорость печати — не менее 100 знаков в минуту

Трудные технические тексты

На объявление отозвалось 28 человек, 27 дам и 1 мужчина. Всех их я пригласил домой и всем продиктовал один и тот же текст. 25 кандидатов, среди которых был и мужчина, мне не подходили. Они проваливались на словах Hexamethylrntetramin или Aethylacethylketon, а также не определяли разницу между Hei?dampf и Heizdampf. Одна дама оказалась выше среднего уровня, и только две дамы не смотря на мою изощренность, не были сбиты с толку.

Одна из них, помимо своей работы главного секретаря в одном из научных институтов, с 1954 по 1990 год делала мои переводы под стенограмму, а потом по магнитофонной записи и на чистую.

Когда в 1955 году в ГДР в продажу пошли первые магнитофоны, которые были без удобства в обслуживании, то со стенографией все равно было покончено. Текст печатался с магнитной ленты, и фрау Гертрауд Брозе, так звали эту гениальную даму, печатала его сразу в чистовом виде. Это давало возможность, чтобы я мог текущие средства к существованию (без накопительной ниши и без роскошных акций) зарабатывать переводами диктантов пять раз в неделю по 3 часа в день. Значит, появилась экономическая база для перехода на дневной курс учебы.

В инженерной школе машиностроения Магдебурга было выдвинуто предложение о переходе с заочного на очное обучение (или дневное обучение).

Это потребовало содействия моего куратора, чтобы преподавательский состав с дневного отделения побудить к рассмотрению моего ходатайства и пригласить меня на вступительный экзамен. Это произошло в марте 1955 года. Дерзость моего обращения заключалась в том, что, еще не окончив 3-й семестр заочной учебы, я ходатайствовал о переводе на 5-й семестр очного курса.

Из секретариата инженерной школы я достал учебный план для 4-го семестра и с удивлением обнаружил, что имеющиеся там предметы были уже пройдены на заочном отделении. Так что я посчитал, что предстоящий вступительный экзамен будет ребячьей игрой.

Наконец пришли и сомнения, когда после беседы с куратором выяснилось, что секретарша по ошибке сунула мне учебный план 3-го семестра. Смена учебного плана и ознакомление с реальностью дел тут же привели к спаду эйфории. До вступительного экзамена еще имелось 3 месяца, и за это время нужно было самостоятельно, без помощи из вне, постичь все предметы 4-го семестра.

Тут мои дорогие ангелочки снова кое-что выдумали. Мания величия кажется мне преступлением, которое на месте расположения ангелов-хранителей вызывает особо громкую тревогу. Затем ангелы рассматривают положение более пристально и выписывают после этого рецепт для выздоровления.

Что делать? Сложить оружие? Нет, это не для тельца!

«Переключиться на сверхэффективную умственную работу» — так звучал рецепт, выданный ангелами-хранителями.

Исходя из повседневной 10 часовой учебы, в моем распоряжении имелся общий запас в 900 часов. Но только при условии, что я смогу продолжать удовлетворять клиентуру дополнительными двумя часами переводов. Регулярно превышать 12 часовой рабочий день, я считал нереальным. Для удовлетворения излишних заказов потребовалась помощь извне. Нельзя же было разочаровывать верных клиентов?!

И вот тут на лицо было место заблаговременному вмешательству одного из моих ангелов-хранителей. Один мой хорошо знакомый коллега, такой же одиночка по работе, как и я, был очень рад моему предложению поработать за меня. Тем более он недавно потерял двух своих клиентов и подыскивал дополнительный заработок. Эдгар Шайтц, так звали этого человека, был превосходным техническим переводчиком, и можно было быть уверенным, что качество его работы не разочарует моих клиентов.

Так пришло решение «сомкнуть зубы и вперед!».

То были три тяжелых месяца без выходных, и тяжелых не только для меня, но и для семьи. Но что не сделаешь, чтобы сэкономить 3 учебных года. Оставаясь на заочном отделении, мне пришлось бы сдавать заключительные экзамены летом 1959 года. А при успешном переходе на дневное обучение, это может произойти уже летом 1956 года.

Вступительный экзамен был преодолен, хотя в руководстве учебного заведения после повторившихся плохих опытов начала преобладать установка, никого больше не принимать с заочного отделения. Всего было 25 экзаменуемых, из которых 23 человека были из недавно образованной технической высшей школы Магдебурга по тяжелому машиностроению. Это конкурентное предприятие оккупировало помещения инженерной школы и поэтому стало для старослужащих доцентов ненавистным. Таким образом ненависть в адрес этих 23 человек смягчила предубежденность экзаменационной комиссии по отношению к нам, обоим заочникам. Дело дошло до того, что эти бывшие студенты высшего учебного заведения получили на экзамене по математике такие задания, что все они не смогли их выполнить и завалились. Нам же были поставлены менее экзотичные задачи. Однако у второго заочника были проблемы. Один я прошел на 5-й курс.

Ввиду того, что только 2 или 3 доцентам инженерной школы было доложено о подлости по отношению к выбывшим, мне, как единственному успешно сдавшему экзамены, коллегия доцентов инженерной школы, присудила бонус типа «чудесного ученика», что в течение всей остальной учебы воздействовало только положительно.

Дальнейший плюс я получил от того, что в 1955 году был в этой школе единственным собственником личного автомобиля, а также успешным автором русско-немецкого специального словаря.

Прилежание в учебе и воздействия бонусов привели в феврале 1956 года к тому, что по предмету «передаточные механизмы» я получил отметку 2 ( в Германии — «хорошо»), а по всем остальным предметам — 1 («отлично»). Будучи самым старшим учащимся в нашей студенческой группе, я пожинал насмешки со стороны одногруппников. Но без такого старания, которому я подчинил свою волю, в ГДР я не стал бы инженером.

В начале марта 1956 года, т. е. по оглашении предварительных перед выпускным экзаменом оценок, руководитель кадров школы вызвал меня к себе в кабинет. То, что он сказал, повергло меня в шок:

«Коллега Фритцше, окружная партийная контрольная комиссия перепроверила дела очередных выпускников и установила в Вашей анкете фальсификацию. Факт исключения из партии как врага партии ведет к требованию, немедленно оставить школу».

Но этого не может быть, пронеслось у меня в голове. Собрать все силы, чтобы получить достойную профессию, и все это насмарку? Руководитель отдела кадров замялся, заметив мое несчастное лицо, а затем продолжил свою речь:

«Мы, управление школы и партийный секретарь школы не думаем, что Вы сделали фальсификацию в своей анкете. В ней Вы правдиво ответили на все поставленные вопросы. Один вопрос по проблеме, которую Вы имели с партией, просто не был включен в анкету. Но комиссия с этим не согласна. Решение таково — враги партии инженерами у нас не становятся. И поэтому учебное и партийное руководство решило, Ваш случай предъявить в отдел народного образования в центральном комитете партии для окончательного решения. Завтра отправляемся в Берлин».

В ГДР имелось много партий, но ПАРТИЕЙ всегда была СЕПГ (Социалистическая Единая Партия Германии). Поэтому когда члены СЕПГ говорили о партии, то они подразумевали свою ПАРТИЮ. Итак, еще не все потеряно… Шесть недель я ходил под Дамокловым мечом. И это на горячей стадии подготовки к экзамену. Во время этого периода страха один из моих ангелочков, думаю, интенсивно обрабатывал толпу народа из центрального комитета СЕПГ с целью вживания им «гормона справедливости». И вот наконец из Берлина пришло устное решение, которое для событий в 50-е годы в ГДР можно назвать чудом:

«Враг партии не Фритцше, а все те, кто его исключил из партии. Рекомендуется его восстановить».

Помимо протокола, руководитель отдела кадров рассказал мне следующее:

«Из четырех функционеров, которые занимались Вашим исключением, трое сбежали в Федеративную Республику, а четвертый из-за воровства висит на крючке».

С этим четвертым я встретился потом через 10 лет, когда он был продавцом запчастей в одном из магазинов Магдебурга. Он был секретарем СЕПГ одного из районов Магдебурга, т. е. сидел на достаточно высокой ступени общества города.

Первая часть решения высшего партийного органа самодержавно управляющей СЕПГ свалила целую глыбу с моих плеч. Спасибо ангелу-хранителю! Дикое буйство тельца не было напрасным.

Вторая же часть вызвала некую тошноту.

«Эти свиньи», думал я, «партийные функционеры, настроили на низшем уровне больших куч навоза, катапультировали меня из моей профессиональной подготовки, и я все должен был начинать заново. А теперь вынесли оправдание только устно, и требуют, чтобы я снова выклянчивал членство у этого заносчивого сообщества».

Я взял тайм-аут, и это длилось до упразднения и переименования СЕПГ. В моем личном деле, которое мне выдали в 1989 году, содержались отчеты об исключении из партии с квалификацией «враг партии», а еще стояло: «Для руководящей работы не годится». О реабилитации — ни слова.

И — непостижимо — эта установка также пошла на пользу. Она уберегла меня позже от неблагодарной задачи, возглавить отдел в одном из НИИ. Таким образом я смог уделять внимание моим любимым физико-техническим задачам (в ГДР руководитель отдела по крайней мере половину своего рабочего времени должен был заниматься проблемами персонала и вопросами управления ) и сконцентрироваться на метаморфозе от машиностроителя к физику-строителю. Профессия моя на последней моей визитной карточке (перед уходом на пенсию) называлась «Инженер и строительный эксперт».

Все попытки функционеров из СЕПГ, организовать мое членство в партии без повторного заявления, терпели неудачу. А я на это никогда и не сердился: Ведь в этом случае мне не нужно было тысячи марок ГДР отчислять в качестве партийных взносов.

Так я, несмотря на все пережитое, и дошел до окончания учебы с максимально возможной оценкой: «Выдержал отлично». Когда директор школы вручал мне свидетельство об окончании, речь его состояла не только из поздравительных слов. То, что он сказал, невозможно забыть:

«Господин Фритцше, я должен перед Вами извиниться. Мы не хотели брать Вас с заочного отделения, и поэтому на экзаменах отнеслись к Вам с особой требовательностью. Сегодня я рад, что в той дуэли победителем вышли Вы».

На самом деле я должен быть благодарен ему за его непоколебимость по отношению к всемогущей партии. Без его сопротивления по изгнанию меня из школы я не стал бы инженером никогда. Но обстановка тогда не позволяла мне сказать ему об этом. А жаль!