Глава 3. На войну
Глава 3. На войну
«Самая важная вещь для молодого пилота-истребителя — добиться первой победы без слишком больших потрясений»
Полковник Вернер Мёльдерс
Командир базы снабжения Люфтваффе на Восточном Фронте, расположенной в Кракове, оторвался от кучи требований и поднял голову. Посмотрел на четверых зеленых лейтенантов, направленных в JG-52.
«У меня нет требований на запасные самолеты для JG-52, поэтому вы не сможете полететь в Майкоп на Ме-109. У меня есть несколько Ju-87, которые нужно перегнать в Мариуполь на северном берегу Азовского моря. Оттуда вы легко доберетесь до Майкопа».
Лейтенанты Хартманн, Вольф, Штиблер и Мерчат глянули друг на друга и кивнули в знак согласия. Эрих никогда не летал на пикирующем бомбардировщике Ju-87, но любой самолет есть самолет. Он не боялся подняться в воздух ни на Ju-87, ни на любой другой птичке. Через несколько минут Эрих уже карабкался в незнакомую кабину пикировщика.
Основные органы управления были, в общем, теми же, что и на Ме-109. Самолет был крупнее и медленнее, немного отличались приборы. Эрих запустил мотор и все проверил. Вольф, Штиблер и Мерчат сделали то же самое и остались довольны. Эрих повел Ju-87 к взлетной полосе.
Руководитель полетов находился в маленькой деревянной хижине возле зоны старта. Эриху нужно было обогнуть эту хижину. Он нажал левый тормоз, чтобы объехать вокруг центра управления полетами. Самолет не отреагировал. Эрих ударил по рукоятям обоих тормозов. Снова ничего. Пикировщик продолжал катить прямо на хижину, пока Эрих проклинал неисправные тормоза. Он увидел, как офицер пулей вылетел из хижины, и тут же в нее въехал самолет.
По всему аэродрому разлетелся резкий треск, когда пропеллер Ju-87 начал перемалывать хижину на щепки. Полетели растерзанные бумажки и обломки дерева. Воздушная струя закинула их в кабину, как хлопья снега во время метели. Эрих выключил мотор и, пристыженный, выпрыгнул из кабины, чтобы уточнить размеры повреждений.
Половина пропеллера пикировщика исчезла. Торчали два расщепленных огрызка длиной сантиметров по 40. Центр управления полетами стал вдвое ниже. Документы и журналы превратились в мелкое конфетти. Ошеломленный руководитель полетов уныло сидел среди обломков.
Офицеры и солдаты, во главе с мертвенно-бледным командиром базы, выскочили из помещений, чтобы посмотреть на происшедшее. В полуобморочном состоянии Эрих стоял с багровыми ушами, безвольно опустив руки. Когда командир базы подошел к нему, он был готов к разносу, но тут его спас один из юных товарищей.
Второй из четырех пикировщиков, отправленных в Мариуполь, пошел на посадку с заклиненным мотором, волоча за собой хвост дыма. Прямо под носом взбешенного командира базы Ju-87 коснулся земли, подпрыгнул… И тут неопытный пилот слишком сильно нажал на тормоза. Самолет клюнул носом да так и замер, задрав хвост в небо. Второй упавший духом молодой пилот выбрался из самолета и непонимающе уставился на него. Перепуганный погромом, который учинили эти сопляки, командир базы решил, что им следует лететь на фронт в Майкоп на транспортном самолете Ju-52, которым будет управлять кто-то другой.
Говорить внутри Ju-52 было невозможно из-за шума моторов, поэтому Эрих устроился в хвосте среди ящиков с боеприпасами, запасными частями и канистрами с бензином, чтобы прочитать берлинскую газету двухдневной давности, которую он нашел среди груза. Сообщения с фронтов были оптимистичными. Ленинград находился в осаде. Германские войска продолжали штурм Сталинграда. Они развивали наступление на Кавказе, куда сейчас направлялся и Эрих, и вскоре должны были захватить Баку с его неисчерпаемыми запасами нефти. По крайней мере это обещал доктор Геббельс. Сообщения о воздушных боях на Восточном Фронте показывали, что бои в воздухе ведутся на глубине по крайней мере 750 миль над советской территорией.
Вернувшиеся с Восточного Фронта пилоты с восторгом рассказывали о JG-52 и ее лучших асах. Истребительная эскадра, куда направлялся Эрих, заслужила большую славу. Так как Эрих еще ни разу не встречался с противником в бою, и авария на Ju-87 свежей занозой сидела в памяти, он особенно остро ощущал свою неопытность. Его нервное напряжение усилилось, когда Ju-52 пошел на посадку в Майкопе, которых находился в 250 километрах северо-западнее Эльбруса. В Майкопе находился штаб JG-52.
Адъютант эскадрильи уже ждал молодых пилотов. Капитан Кюль был невысоким крепышом в отглаженном мундире и сверкающих ботинках. Он олицетворял понятие «штабной офицер». Кюль зачитал список фамилий.
«Все вы пойдете со мной, — сказал он. — Вы должны встретиться с полковником. Храбаком, командиром эскадры, перед тем как отправитесь по своим эскадрильям, которые базируются на других аэродромах».
Капитан Кюль повел их в подземный бункер. Штаб JG-52 был просто огромной лисьей норой. На одной стене висела карта фронта. Два ящика из-под бомб служили столами, на которых стояли телефоны. За этими столами сидели дежурный офицер и 2 солдата. В углу помещения сидели 2 радиста. Один оператор заполнял журнал текущих радиопереговоров эскадры, другой следил за переговорами русских. В качестве стульев служили ящики от 20-мм снарядов.
Обстановка была мрачной и деловой. Все здесь крутилось вокруг невысокого коренастого человека с редеющими светлыми волосами, полковника Дитриха Храбака. Эрих сразу заметил разницу между командиром эскадры и его адъютантом. Мундир Храбака был мятым и грязным, на брюках виднелись пятна масла. Ботинки покрывала засохшая грязь, они давно не видели щетки. Эрих до сих пор не видел таких полковников. В тылу, на учебных базах, полковники казались полубогами и обычно носили идеальные мундиры. Храбак был совсем другим полковником, и не только в отношении мундира.
Храбак говорил и двигался мягко и неторопливо. Его пронизывающие голубые глаза глядели прямо на каждого из молодых пилотов, когда он пожимал им руки. Эрих ощутил немедленно возникшую внутреннюю связь с Храбаком. Как только командир эскадры объяснил цепь командования, Эрих увидел, что Храбак вовсе не строевик старых времен, а опытный и умный профессионал. Это был именно тот тип офицера, который можно встретить на фронте, настоящий старый воздушный тигр.[4] Эрих понял, что ему понравится служить рядом с таким человеком.
«Начать прогрессировать в Люфтваффе, — сказал Храбак, — значит как можно скорее научиться летать с помощью головы, а не мускулов».
Командир эскадры имел около 60 подтвержденных побед, у него на шее висел Рыцарский Крест Железного Креста. То, что он говорил сейчас Эриху и его товарищам, они в летных школах не слышали. «До сих пор все ваше обучение сосредотачивалось на управлении самолетом в полете, то есть на том, чтобы заставить ваши мускулы подчинить вашей воле летящий самолет. Чтобы выжить в России и стать удачливым пилотом-истребителем вы должны совершенствовать свое мышление. Конечно, вы должны всегда действовать агрессивно, иначе вы не добьетесь успеха. Однако агрессивный дух следует укрощать размышлением, рассуждением и оценкой. Летайте головой, а не мускулами…»
Вдруг ожил громкоговоритель, соединенный с рацией. И перед Эрихом развернулась типичная фронтовая драма пилота-истребителя.
«Очистите полосу. Меня подбили. Я вижу аэродром и буду садиться сразу…»
Мгновенно в блиндаже воцарилось напряжение. Затем снова заговорила рация.
«Проклятье! Я надеюсь, что дотяну. Мой мотор горит…»
Эрих, Храбак и остальные пилоты-новички выскочили из бункера, как раз когда дежурный офицер выпустил красную ракету, чтобы очистить аэродром. На посадку заходил Ме-109, волочащий за собой длинный хвост густого дыма. Шасси истребителя были выпущены, и пилот, дернув ручку на себя, заставил подбитый самолет мягко сесть. Машина прокатилась несколько ярдов, но тут шасси подломились, и отлетели прочь. Горящий и дымящийся Ме-109 завалился влево и врезался в землю со страшным взрывом.
«Это Крупински!» — крикнул кто-то.
Аварийная команда бросилась тушить пожар, но тут начали взрываться боеприпасы «Мессершмитта». Трассирующие пули и пушечные снаряды засвистели в разные стороны. Эрих стоял как вкопанный. Его захватил ужасный спектакль. Вдруг прямо из клубов дыма появился пилот, вырвавшийся из этого ада. Его спасение выглядело подлинным чудом. Грузовик аварийной партии примчал его туда, где стоял командир эскадры.
Пилот оказался рослым молодым человеком. Он широко улыбался, когда подходил к Храбаку, хотя его лицо было бледным.
«Я нарвался на зенитки над этими проклятыми Кавказскими горами», — сказал он Храбаку.
«Крупински, сегодня вечером мы отпразднуем ваш второй день рождения», — ответил командир эскадры.
Храбак повернулся к новым пилотам, которые стояли, разинув рты. Вид Крупински внушал им ужас, а его чудесное избавление от гибели заставляло трепетать.
«Каждый раз, когда что-то идет не так, — сказал Храбак, — пилот проходит через это. И тогда мы празднуем его день рождения, так как он родился заново».
«А что происходит, если пилот погибает?» — спросил Эрих.
«Тогда мы пропиваем его шкуру, чтобы побыстрее забыть все».
На Эриха произвела огромное впечатление встреча с двумя воздушными тиграми истребительной авиации Люфтваффе. Ему нравилась неформальная манера и прямота, с которой они себя вели. Через 2 дня, 10 октября 1942 он был приписан к III/JG-52,[5] штаб которой находился в маленькой деревне Солдатская, на берегу реки Терек. Он снова забрался в транспортный самолет Ju-52, чтобы проделать последний отрезок своего путешествия на войну. Авария Крупински и наставления Храбака навсегда запечатлелись в его памяти.
Пока транспортник летел на юг, Эрих восхищался красотами Эльбруса, видневшегося справа. Его снежная вершина ослепительно сверкала на солнце. Поднимающийся более чем на 18000 футов Эльбрус выглядел внушительным часовым на восточном берегу Черного моря. Слева, насколько хватало глаз, тянулись плоские равнины. Когда тяжелый самолет пошел на посадку, Эрих заметил аэродром на северо-востоке от крошечной деревушки. Ее окружали бесконечные поля подсолнухов и дынь. Прекрасное местечко, подумал Эрих. О войне здесь говорили только мрачные силуэты примерно 60 Ме-109 на аэродроме, который был не больше чем полоской травы с рядами палаток для пилотов и техников.
Штаб группы III/JG-52 размещался в Солдатской в таком же подземном блиндаже, как и штаб эскадры. Когда Эрих вошел в бункер вместе с остальными пилотами пополнения, их встретил высокий человек с зачесанными назад темными волосами. Он осмотрел прибывших и осклабился.
«Привет, невинные детишки! — сказал он. — Я командир группы майор фон Бонин. Хартманн и Мерчат направляются в 7 эскадрилью, Штиблер и Вольф — в 9. Ну-с, и какие новости вы принесли мне из дома?»
Эрих немедленно распознал еще одного старого воздушного тигра. Люди такого сорта не встречаются в летных школах. Снова мундир был измятым, брюки неглаженными и запачканными, а ботинки довели бы до инфаркта любого унтер-офицера. Фон Бонин также высказывал идеи, которым не учили в летных школах.
Это был ветеран истребительной авиации. Начав летать в составе легиона «Кондор» в Испании, фон Бонин сбил там 4 самолета. Еще 9 он сбил в Битве за Британию, летая в составе JG-26. Более 40 самолетов он уничтожил на Восточном Фронте. Ему было 32 года, и он считался очень умным командиром истребительного подразделения. Эриху понравилось то, что он говорил.
«Здесь считаются только воздушные победы, а не звания и тому подобная ерунда. На земле мы соблюдаем строгую военную дисциплину. Однако в воздухе каждое звено ведет пилот, имеющий больше побед, обладающий большим опытом и умением. Эти правила применяются ко всем без исключения, в том числе ко мне самому. Если я полечу с унтером, имеющим больше побед, ведущим пары будет он. Это устраняет все вопросы пилотов относительно того, кто полетит ведущим. Правило не обсуждается. Засчитываются только победы.
В воздухе, в бою, вы будете говорить такие вещи, даже ругань, которые никогда не осмелитесь повторить на земле, особенно старшему офицеру. В напряженной обстановке боя это просто неизбежно. Однако все, что проходит без комментариев в воздухе, следует немедленно забыть, как только вы приземлились.
Вы, молодые лейтенанты, будете летать в основном с унтер-офицерами.[6] Они будут в воздухе вашими ведущими. И не дай Бог, я узнаю, что вы ослушались их приказа в воздухе только из-за разницы в званиях».
Фон Бонин отлично понимал, что говорит. В следующем месяце Эрих услышал по радио переговоры лейтенанта Гриславски, удачливого и умелого пилота, со своим ведомым майором фон Бониным. Они вели тяжелый бой с группой И-16. Гриславски волновался, а фон Бонин не отвечал на его приказы.
«Если ты не желаешь меня слушать, поцелуй мою задницу», — вопил Гриславски в микрофон.
Никакого ответа.
«Ты, проклятый сын шлюхи…» — продолжал облаивать своего командира группы лейтенант.
Когда они сели, майор фон Бонин, улыбаясь, объяснил Гриславски, что слышал его инструкции, однако не мог ответить, потому что у него отказал передатчик.
«А теперь, когда мы на земле, ты, наверное, согласишься, что твоя задница слишком грязная, чтобы я ее целовал».
Все пилоты весело заржали, а Гриславски принялся извиняться перед своим командиром, однако это не требовалось. Фон Бонин жил по установленным им же самим правилам.
Когда он кончил информационную лекцию, Эриху фон Бонин показался больше похожим на старшего брата, чем на старшего офицера. Он распространял ощущение уверенности, поддержки и товарищества. Это не были пустые формальности или хитрая уловка командира. Эрих понял, что готов последовать за майором фон Бонин даже в ад.
Когда молодые пилоты прибыли в 7 эскадрилью, Эрих встретил маленького черноволосого человека, которому был обязан всю оставшуюся жизнь — обер-фельдфебеля Эдуарда «Пауля» Россманна. Россманн был совершенно невероятным типом человека для летчика-истребителя. Артистический темперамент, исключительная доброжелательность и прекрасный голос настоящего певца. Лейтенанту Хартманну предстояло летать ведомым Россманна.
На земле Россманн был записным весельчаком, шутником и плейбоем. Его темперамент постоянно бросал его от бабских рыданий по поводу смерти товарища до дикого хохота над сальными шутками. По утрам, поднимаясь с постели, он пел песни. Частенько Россманн пел и на ночь. А в промежутках он улаживал ссоры между пилотами, снимал напряжение веселыми шутками. Он был настолько далек от хрестоматийного образа бойца-пилотажника, насколько это вообще было возможно для пилота. Как Эрих обнаружил, Россманн НЕ БЫЛ пилотажником. Однако весельчак Россманн, поднявшись в воздух, превращался в строгого спокойного учителя. Те вещи, которые Эрих узнал от своего маленького учителя, позволили ему взобраться на самую вершину очень скользкой лестницы.
Когда остальные пилоты эскадрильи, старые бойцы и грубияны по большей части, услышали, что Эрих определен ведомым к Россманну, они весело стучали Хартманна кулаками по спине.
«Пауль отличный человек, Хартманн. Он снайпер, имеющий более 80 побед, и он всегда приводит домой своего ведомого. Ты будешь в безопасности вместе с Паулем».
В течение 2 дней Эрих только и слышал на всех углах, какой замечательный человек Россманн. Он услышал это также от другой замечательной личности, чья работа была составной частью успехов Эриха, как пилота-истребителя. Так говорил и командир его группы механиков унтер-офицер Гейнц Мертенс. Эрих встретил Мертенса вскоре после прибытия в 7 эскадрилью, и между ними сразу установилась тесная связь.
Коренастый темноволосый Мертенс был ярко выраженным индивидуалистом. При встрече он посмотрел Эриху прямо в глаза. Тому понравился уверенный механик, как и механику понравился пилот. Вот как сегодня вспоминает эту встречу с 22-летним блондином счастливый житель Дюссельдорфа Гейнц Мертенс:
«Я не мог представить более симпатичного молодого летчика-истребителя. Весь личный состав, и я в том числе, очень любил его. Его первые слова, с которыми он обратился ко мне при встрече, были: «Теперь мы будем каждое утро встречаться за завтраком». Он сказал, что мы будем планировать наш день и постараемся этот план выполнять. Он казался совершенным мальчишкой с юным личиком, однако имел деловую хватку. С этого дня я не позволял никому даже прикасаться к его самолету, кроме как под моим личным наблюдением. И мы были вместе с этого дня до самого конца войны».
Мертенс частенько использовал словечко «Gebimmel», если что-то шло не так. Эрих нашел очень забавным, что его старший техник так привязался к нему, и прозвал Мертенса «Биммель». Кличка прилипла. На Эриха произвели огромное впечатление встречи с Храбаком и фон Бониным, вдохновляющий пример Крупински, теплые отношения с Биммелем и Россманном. Он отчаянно рвался в воздух, чтобы показать себя. И 14 октября 1942 он отправился в первый боевой вылет ведомым Россманна.
Едва пара истребителей успела взлететь, чтобы провести поиск между Грозным и Дигори, как ожила рация.
«Семь истребителей и 3 Ил-2 обстреливают дорогу возле Прохладного. Перехватить и атаковать».
Весь напряженный, Хартманн следовал за Россманном на высоте 12000 футов, когда они летели вдоль русла Терека к Прохладному. Вот как он сам рассказывает историю своего первого воздушного боя:
«После 15 минут полета в наушниках затрещал голос Россманна: «Внимания, 11 часов, ниже. Бандиты. Держаться рядом со мной, и мы атакуем». Я поглядел вниз, чтобы увидеть самолеты, о которых говорил Россманн. Я ничего не увидел. Тогда я подошел ближе к лидеру, на расстояние около 100 футов сзади, и мы начали пикировать.
Я все еще не видел вражеских самолетов. Снизившись на 5000 футов мы выровнялись, и на большой скорости я впервые увидел 2 темно-зеленых самолета перед собой и чуть выше. Они находились примерно в 1000 футов от нас.
Мое сердце подпрыгнуло. Моей первой мыслью было попытаться сбить свой первый самолет. Сейчас! Эта мысль овладела мною. Я дал полный газ и обогнал Россманна, чтобы раньше него выйти на огневую позицию. Я быстро сближался с противником и с расстояния 300 ярдов открыл огонь. Я был потрясен, когда увидел, что мои трассы проходят выше и левее. Никаких попаданий. Ничего не происходило. Цель росла так быстро, что я в лишь в последний момент успел отвернуть, чтобы избежать столкновения.
Внезапно я оказался со всех сторон окружен темно-зелеными самолетами, и все они разворачивались на меня, чтобы сбить… МЕНЯ!
Я впал в отчаяние. Я потерял своего ведущего. Я рванул вверх и пробил тонкий слой облаков. Наверху приятно светило яркое солнце, и я оказался совершенно один. Я почувствовал себя немного лучше. Затем в наушниках раздался спокойный я ободряющий голос Россманна. «Не волнуйся. Я слежу за тобой. Я потерял тебя, когда ты пробил облака. Спускайся вниз, под них, и я тебя подберу». Этот спокойный голос был просто чудесным. Я толкнул ручку вперед и спустился сквозь слой облаков.
Когда я оказался внизу, то увидел самолет примерно в 1500 ярдах от себя, который шел на меня. Я запаниковал. Я пошел вниз и повернул на запад вдоль реки, сообщив Россманну, что меня преследует неизвестный самолет. Мне ответил спокойный уверенный голос: «Поворачивай направо, чтобы я мог сблизиться с тобой».
Я повернул направо, но неизвестный самолет перерезал мне курс и опасно сблизился. Я снова ударился в панику. Я ударил по газам. Вниз, к вершинам деревьев и на полной скорости на запад. Я мог слышать Россманна по радио, но его слова был искаженными и неразборчивыми. Я с шумом несся назад, втянув голову в плечи и съежившись за бронеспинкой сиденья. Меня поразил смертельный ужас. Я ждал удара вражеских снарядов и пуль о мой истребитель.
Когда я осмелился оглянуться, этот самолет все еще гнался за мной. Я продолжал удирать еще несколько минут, и к своему облегчению обнаружил, что оторвался от преследователя. Я снова услышал неясный голос Россманна, но я почти ничего не соображал от радости, что избавился от погони. Немного поднявшись, я попытался определиться. Один ясный ориентир — гора Эльбрус — находился слева от меня. Но было уже слишком поздно. Красное мигание лампочки указателя топлива сообщило мне, что бензина осталось всего на 5 минут полета.
Это были самые короткие 5 минут в моей жизни. Потом мотор зачихал, закашлял и умолк. Самолет пошел вниз. Я находился на высоте 1000 футов. Я мог видеть узкую дорогу, по которой двигались военные колонны. Самолет начал падать, как камень. Я выровнял его и посадил на брюхо в чудовищном облаке пыли. Потом я открыл фонарь, и менее чем через 2 минуты меня окружили немецкие пехотинцы. Я приземлился примерно в 20 милях от своей базы в Солдатской, куда меня доставили на грузовике».
Эриху пришлось выдержать шумную и ядовитую нотацию майора фон Бонина. Опытный Россманн прочитал Эриху лекцию об элементарной тактике, пока фон Бонин кисло морщился. Во время своего первого боевого вылета лейтенант Хартманн нарушил буквально все правила. Он совершил следующие тактические ошибки:
1. Оторвался от ведущего без приказа.
2. Выскочил на линию огня ведущего.
3. Поднялся сквозь слой облачности.
4. Ошибочно принял ведущего за вражеский самолет. «Противник», которого он обстрелял, спустившись вниз сквозь облака, был Россманн.
5. Не сумел выполнить приказ Россманна и присоединиться к нему.
6. Потерял ориентацию.
7. Погубил свой самолет, не причинив противнику никакого вреда.
Потом майор фон Бонин сказал обескураженному Эриху, что он должен проработать 3 дня механиком в качестве наказания за эти нарушения летной дисциплины. В результате следующие 3 дня кающийся юный грешник провел с мотористами и оружейниками. Достаточно бесславное начало для будущего аса из асов.
Он совершил еще несколько полетов с Россманном. Россманн был ранен в руку и просто не мог подобно остальным тиграм JG-52 вертеть воздушную карусель. Изобретательный Россманн создал свою собственную тактику. Эрих сразу увидел, что она гораздо лучше, чем утомительная и опасная воздушная карусель. Россманн был истребителем, который «летал головой». Его коньком стали неожиданные атаки. Эрих подметил, как Россманн выжидает перед тем, как атаковать. Он должен был увидеть своего противника м сделать небольшую паузу, чтобы быстро оценить ситуацию. Решение атаковать Россманн принимал, только если был уверен, что добьется неожиданности. Остальные старые тигры не могли сдержаться, если замечали противника. Они немедленно бросались на врага. Эрих видел, как Россманн постоянно добивается побед, не получая ни царапины. Когда Эрих говорил о тактике Россманна с другими пилотами, они не понимали, что это такое — «увидеть и решить» ДО атаки. Но Эрих знал, что Россманн был прав.
Он также сумел изжить боевую слепоту новичка и неспособность видеть другие самолеты, как это стряслось с ним во время первого вылета с Россманном. Он описывает этот недостаток неопытного пилота так:
«Боевая слепота может все спутать. Ведущий по радио призывает тебя хранить бдительность, так как на час находятся 5 неизвестных самолетов. Ты смотришь в этом направлении, обшаривая взглядом небо. Ты ничего не видишь. До того, как ты приобретешь опыт, в это трудно поверить.
Позднее, ты выработаешь проницательность воздушного боя. Управление самолетом больше не отвлекает тебя от всего на свете. Чувства словно обостряются, и ты замечаешь вражеский самолет вместе со своим опытным ведущим. Но если человек, вместе с которым ты совершаешь первые вылеты, не дает тебе шанса выработать эту проницательность, чтобы ты превратился в боевого летчика — тебя наверняка собьют.
В ходе войны это случалось раз за разом. И оставалось все меньше и меньше хороших лидеров, которые заботились о новых пилотах. Большая часть новичков, попавших на фронт в 1943 и позднее, получила только часть тех тренировок, которые получил я сам. В истребительной эскадре встречаются разные люди. Я не раз сталкивался с грубыми бойцами, которые говорили: «Я собью противника, и к черту моего ведомого».
Для молодого неопытного мальчишки потерять своего ведущего во время первого боевого вылета — просто страшный удар. То же самое, что получить ведущего, который совершенно не будет о тебе заботиться. Неопытность приводит к панике, а паника служит источником ошибок.
Если бы я получил другого ведущего, не обладающего качествами и умением Пауля Россманна, возможно, я пошел бы по другому пути. Я получил бы иное образование и, вероятно, не продержался бы так долго. В обучении пилота-истребителя важно ПЕРВЫМ показать то, что поможет ему выжить. И только потом ставить его вровень с новыми товарищами.
Когда я стал командиром звена, а позднее командиром эскадрильи и группы, я делал все, что в моих силах, чтобы научить новичков этим важным вещам в первых вылетах. Я сделал это правилом своей жизни после того, как сам полетал с Россманном. Я был зеленым мальчишкой, слепым, как котенок. Предположим, я получил бы грубого и безжалостного ведущего. Я просто ужасаюсь при мысли, что со мной могло случиться, если бы не успокаивающее присутствие Россманна. Он не только провел меня через этот критический период, но также обучил меня основам внезапной атаки, без которых, я убежден, я стал бы просто еще одним пилотажником. Это предполагая, что меня самого не сбили бы раньше».
5 ноября 1942 Эрих взлетел с обер-лейтенантом Треппе, адъютантом командира группы в составе звена из 4 самолетов. Боевое зрение Эриха оказалось отличным, и он первым заметил противника. Быстро пересчитал вражеские самолеты: 18 штурмовиков Ил-2 под прикрытием 10 истребителей Лагг-3. Численное неравенство было велико, однако немецкие пилоты уже привыкли к этому. Советская авиация с лета 1942 превосходила германскую.
Как ни странно, опытный лейтенант Треппе на сей раз не заметил противника. Он приказал Эриху возглавить пару и атаковать. Немцы разделились на две пары, одна над другой. Они атаковали русских сзади в пологом пике. Главной задачей истребителей было сорвать атаку штурмовиков против германской колонны.
Эрих и Треппе прорвались через заслон истребителей красных, обстреливая по пути все, что попадалось на прицел. Выровнявшись на высоте 150 футов, Эрих увидел отдельный Ил-2 на левом фланге строя. Приблизившись со скоростью молнии, он открыл огонь с дистанции менее 100 ярдов. Попал! Попал!
Он мог видеть, как снаряды и пули попадают в штурмовик. И все они отскакивали! Черт бы побрал эти броневые плиты. Все старые тигры предупреждали о броне Ил-2. Штурмовик был самым прочным самолетом в небе. Он вспомнил, что ему рассказывал об Ил-2 Альфред Гриславски, пока наблюдал, как рикошетят его пули. Гриславски научил его, как следует поступать, и Эрих решил испытать его метод на практике. «Попытайся, Эрих, попытайся». Он кричал сам себе, перекрывая треск пушек.
Взяв вверх, Эрих отвалил в сторону и выполнил новый заход на Ил-2. Он снижался пологим пике, пока не оказался в нескольких футах над землей. На сей раз он не стрелял, пока до Ил-2 не осталось всего 200 футов. Очередь его пушек немедленно заставила задымиться маслорадиатор Ил-2. Потом показался язык пламени, который тут же превратился в настоящий факел. Русский самолет быстро превратился в костер.
Поврежденный Ил-2 повернул на восток и покинул строй. Эрих следовал за ним, убрав газ почти до предела. Оба самолета медленно снижались. Под крылом Ил-2 мелькнула вспышка пламени и грохнул взрыв. Обломки штурмовика полетели прямо в самолет Эриха. Его Ме-109 вздрогнул от глухого взрыва под капотом мотора. Дым быстро наполнил кабину и потянулся за самолетом.
Эрих быстро осмотрелся. Высота: слишком мала, чтобы чувствовать себя спокойно. Место: над германской территорией. Хорошо. Он начал готовиться сажать самолет на брюхо. Убрать газ, перекрыть подачу топлива, выключить зажигание. И вовремя. Как раз в этот момент из-под капота показались языки пламени. Посадка сопровождалась оглушительным грохотом рвущегося металла. Туча пыли заполнила всю кабину. Эрих долго чихал, когда самолет остановился.
Облако пыли погасило пламя. Когда Эрих откинул фонарь, то смог увидеть последнее смертельное пике своего противника. Примерно в миле восточнее Ил-2 врезался в землю, волоча за собой хвост огня и дыма. Охваченный пламенем штурмовик взорвался с оглушительным грохотом. Он буквально исчез в огненном смерче, поднявшемся в небо.
Эрих Хартманн одержал свою первую воздушную победу. Подтвердить ее было очень просто. Лейтенант Треппе кружил в воздухе, следя за посадкой Эриха. Когда он увидел, что победитель остался цел, то покачал крыльями и улетел. Прибежавшие пехотинцы подобрали ликующего Эриха и отправили обратно в часть.
А через 2 дня Эрих подцепил лихорадку и провел 4 недели в госпитале в Ессентуках. У него было достаточно времени, чтобы поразмыслить над всем происшедшим. Он не повторил катастрофический результат первого вылета 3 недели назад. Он не нарушил летную дисциплину, лучше стрелял, второй заход на Ил-2 послужил отличным уроком. СБЛИЖАЙСЯ ПЕРЕД ТЕМ, КАК ОТКРЫТЬ ОГОНЬ.
Его первая победа имела и другой важный аспект, который Эрих анализировал, лежа в госпитале. Он потерял свой самолет не в результате паники, глупости и неопытности, как это произошло в первом бою. Он должен был отваливать гораздо быстрее. Стремительный отрыв помог бы ему остаться в воздухе. Тогда он не попал бы под шквал обломков взорвавшегося Ил-2.
В последующие несколько месяцев Эрих окончательно отточил четырехзвенную формулу атаки. «Увидел — решил — атаковал — оторвался». Основной урок такого способа атак он получил во время первой победы. Ему очень повезло, что первый полет с Паулем Россманном не только помог ему остаться в живых, но и заложил основу совершенно особенной тактики воздушного боя, которую он позднее отработал до мельчайших деталей. Эта тактика принесла ему совершенно беспрецедентный успех. Именно таким образом он превзошел достижения самых выдающихся асов-пилотажников прошлого.