Путаница

Путаница

Лавка для иностранцев. «Коммунизм». Жилищная нужда. Темпы.

Утром седьмого июня, на следующий день после моего прибытия в Новосибирск, я явился в сопровождении венгерского коллеги к месту работы. На боковой улице, то есть на разъезженной песчаной дороге, находилось пятиэтажное скучное здание, наполовину еще незаконченное.[16] По деревянной временной лестнице поднимаемся на второй этаж, где находится проектный отдел строительства сибирской железной дороги. Шеф отдела, 35-летний инженер, принимает меня по-дружески. Мой венгр, который приехал на три месяца раньше, но уже немного понимает и говорит по-русски, служит переводчиком. Сначала необходимо выполнить массу формальностей, выдаются анкета за анкетой, пишутся «бумажки» и суются мне в руки. Я получаю продуктовую книжку, по которой могу покупать в магазине, предназначенном для иностранцев. Этот магазин находится на Красном проспекте. Перед входом стоит часовой с винтовкой с примкнутым штыком, так же как перед многими другими домами. Здесь я могу купить все и ничего: обувь и одежду, но, к сожалению, только немногих определенных размеров, граммофон, но без пластинок и иголок, продукты по предназначенным для меня нормам, молоко и яйца — если они там случайно окажутся. В одном углу лавки стоит шкаф с кубками и фарфором, как будто в тире. В центре помещения — круглый стол с красным плюшевым диваном и креслами, где всегда сидят два-три пьющих пиво специалиста. Над прилавком большой плакат с немецкой надписью: «Ленин живет в сердцах каждого честного рабочего». Большие витрины частично завешены, частично декорированы красным материалом и цветными портретами Ленина и Сталина. Несмотря на скудость всего в этой лавке, мы все-таки могли кое-как ею обходиться. Но по сравнению с русскими мы снабжались по-княжески. Наши русские коллеги не видели ничего обидного в том, что мы, иностранцы, снабжались лучше, чем они. Напротив, благодаря нашим знаменитым продуктовым книжкам, мы приобретали слишком много друзей, которые рассчитывали вместе с нами пользоваться нашими рационами. Белый хлеб, молоко, яйца, масло русские инженеры не получали вообще, а все прочие их продуктовые нормы были намного ниже норм для иностранцев. К тому же цены на продукты для наших русских коллег иногда в десять раз превышали то, что должны были платить мы, иностранцы. И даже если наши зарплаты были не намного выше, чем зарплаты русских, то продуктовые книжки делали нас привилегированным классом. Такими особыми привилегиями пользовались среди русских только высшие чиновники, высокие партийные функционеры, военные и, прежде всего, ГПУ тайная государственная полиция. У этих тоже имелись свои закрытые магазины, где могли покупать только они и только по специальным книжкам. Собственно «открытых», то есть доступных всем жителям, магазинов было очень мало, и то, что там можно было достать, было дорогим и плохим. Продукты продавались только в закрытых лавках и на свободном рынке, где цены были заведомо недоступными. Рабочие и служащие покупали тоже в закрытых лавках, поскольку все предприятия и управления имели свои продуктовые магазины. Они значительно отличались друг от друга, так как одни тресты обеспечивали своих рабочих лучше, чем другие. Рабочие сибирского золотодобывающего треста и комбинатов тяжелой индустрии находились в наилучшем положении. Обеспечение инженеров и высших служащих тоже отличалось от обеспечения рабочих. При тех же ценах рабочие получали только самые необходимые продукты питания и в намного меньших количествах.

Особенно отчетливо разница в обеспечении продуктами проявлялась во время обеда. Почти все русские ели в столовых на предприятиях, поскольку только немногие семьи имели возможность готовить пищу дома, и к тому же самостоятельно приготовленный обед стоил гораздо дороже, чем готовая еда на работе.

В нашем управлении было три столовых. Одна предназначалась для рабочих и низших служащих. Еда этих людей была очень плохой и стоила 1,50 рубля при месячном заработке от 80 до 150 рублей. Для среднего уровня, более высоких служащих и для инженеров с заработком от 200 до 500 рублей имелась еще одна столовая, в которой первое блюдо стоило один рубль, второе — два рубля и простой десерт тоже один рубль. В третью столовую нашего управления имели доступ высшие служащие, начиная с руководителей отделов, с заработком от 600 до 900 рублей и партийцы. Обед здесь был относительно хорошим и обильным, состоял из супа, мясного или рыбного блюда и десерта, но стоил только 2,50 рубля. В этой последней столовой, где столы были накрыты скатертями и прислуживали чисто одетые девушки, получил право есть и я. Большинство инженеров и техников нашего управления вообще не знали о существовании этого закрытого заведения. Зайти в эту столовую, как и в две других можно было только по предъявлении соответствующего удостоверения. Контроль был очень строгим.

Только один единственный доступный всем ресторан имелся в большом городе Новосибирске; государственный, так называемый «коммерческий», в котором обед стоил от 10 до 20 рублей. Здесь ели, как правило, только товарищи, которые какими-то темными путями зарабатывали много денег и находящиеся в командировках чиновники.

В жилье тоже выражались классовые различия, однако в меньшей степени. Самыми роскошными жилищами Новосибирска были две современные трехкомнатные квартиры, которые занимали генерал, командующий Сибирской армией, и шеф ГПУ Отдельные двухкомнатные квартиры занимали только высшие чиновники и партийцы, так же как немногие женатые иностранные специалисты. Русские инженеры, если они были женаты, имели одну комнату, с очень большой семьей — две. Две или больше таких семьи делили между собой одну кухню. Неженатый не имел никакой возможности получить комнату для себя одного. Как живут мелкие служащие и рабочие, я не хочу описывать. Мне никто не поверит, если я скажу, что холостые рабочие живут по 20–30 человек в одной комнате в казармах или бараках, многие семьи делят одну комнату и тому подобное. Я это видел сам, и я видел, что иначе не могло быть; но я всегда поражался тому, с какой невероятной наглостью русская пропаганда работает за границей, и как ей удается пару новых поселков в Москве и Ленинграде сравнить с берлинскими дачными колониями. В России пропаганда грохочет уже 15 лет так сильно и непрерывно, что товарищи действительно верят, будто по сравнению с немецкими рабочими они живут в раю.

Через десять дней после прибытия в Новосибирск я смог наконец въехать в собственное жилье. В новом пятиэтажном здании управления на Красном проспекте я получил комнату, три метра шириной и пять метров длиной. Высота была 4,50 метра.[17] Штукатур (Polier) здесь явно не заметил одну мелочь, около двух квадратных метров. Половина здания еще была не достроена и на моем этаже я стал один из первых жильцов. Из-за насекомых я был рад получить необжитую еще комнату, — но только небо знает почему, буквально с первого же дня в ней были представлены не только клопы и тараканы (которые у нас известны под названием «русских», а здесь назывались «пруссаками»), но и блохи — в непредставимых количествах. Моя комната вместе с 15 другими выходила в длинный коридор без окон. Свет, водопровод и клозет были еще не готовы. Стены комнаты были побелены известкой, дверь и окно, в которых были щели в палец толщиной, покрашены серой краской. В комнате стояла узкая железная кровать, покрытая матрацем в три сантиметра толщиной, стол, стул, старый шкаф и умывальный столик с раковиной. Прошло шесть месяцев, прежде чем все пришло в более или менее жилой вид: клозет, которым пользовались сорок человек и который всегда был невероятно грязен (у меня имелись специальные галоши для посещения этого помещения), водопровод в коридоре, который каждую неделю один день не работал, электрический свет, который функционировал всегда за исключением нескольких вечерних часов от 8 до 12 и т. д. Когда я думал о Германии, то осознавал убожество моего жилья, но когда я оглядывался вокруг, а я делал это ежедневно, то казался себе в качестве одинокого человека с целой собственной комнатой просто князем.

По прошествии четырнадцати дней, когда наиболее насущные проблемы моего обеспечения квартирой и продуктами были урегулированы, я попытался со всей серьезностью приступить к работе. Об этом никто до сих пор не позаботился, меня лишь попросили, исходя из моих собственных представлений, вникнуть в проект вокзала. Переводчика не было, немного помочь мог только венгерский коллега, с которым мы вскоре близко подружились. Итак, через четырнадцать дней я обратился к своему шефу с просьбой о программе работы. Он пообещал мне ее «немедленно» обеспечить и предложил приходить вечерами и работать с пяти до одиннадцати, поскольку днем в бюро нет свободного рабочего места. Я пришел вечером, шефа не было. Я пришел на следующий вечер, его опять не было. На третий вечер он появился, будто ничего не произошло, показал мне проект вокзала и попросил дать отзыв. Мой венгр переводил довольно плохо. Я постарался не увлекаться критикой, хотя все это мне сильно не понравилось. Но для того, чтобы говорить обо всем подробно, нужен был умелый переводчик, а его не было. По моей настоятельной просьбе, шеф пообещал переводчика на следующий вечер. Переводчик не пришел назавтра, не пришел на следующий день, он никогда не пришел. Через три дня, которые я вынужден был бездельничать, снова появился мой шеф. На мое замечание, что мне нечего делать, он сказал только «nitschewo». Это замечательное словечко, которое одновременно может означать «хорошо», «плохо» и «ничего», должно было в данный момент означать «ничего страшного». В ответ на мои настойчивые просьбы, шеф снова пообещал осмысленную работу на следующий вечер — «завтра». Через два дня, в которые мой шеф не показывался, мне стало слишком скучно и я пошел к начальнику отдела. Тот позвал шефа, они посовещались и предложили мне поработать над вокзальной площадью. Таким образом проблема была временно решена. Тем не менее я все равно ничего не мог делать, поскольку не было исходных рабочих материалов. Через несколько дней, после долгого нажима, я получил необходимые чертежи с указанием расположения нового вокзала, но у меня не было никаких транспортных показателей: числа поездов, количества людей и автомобилей, данных о транспортных потоках из города до вокзала и т. п. Я просил и просил эти необходимые данные, мне обещали, но их не было, их никто не знал. В конце концов, когда уже прошло больше месяца с моего приезда, я начал работать и сочинил фантастический проект, только чтобы хоть что-то было на бумаге. Видя меня за работой, шеф стал приветливее, он только морщил лоб и пытался убраться с моего пути, когда я хотел что-нибудь спросить. Один русский инженер, видя это, принял во мне участие и все время повторял:

— Чертите спокойно все, что вы хотите, проект никак не сможет оказаться слишком грандиозным, а построено все равно будет не то, что начерчено. Вы, немцы, вес время придумываете себе лишние заботы.