Глава 3 Гений сражений

Глава 3

Гений сражений

Бонапарт прежде всего – военный, солдат, генерал, командующий армией и беспощадный истребитель военных мощностей противника. На протяжении всей карьеры его целью было быстро выдвинуться на позиции, где он мог навязать противнику крупное сражение, уничтожить силы противника, а затем оккупировать его столицу и диктовать условия заключения мирного договора. Так он и поступал, когда у него был выбор. В большой стратегии он был последовательным, и это приносило свои плоды. Это соответствовало его темпераменту, его характеру: он был агрессивен, дерзок, очень энергичен и нетерпелив. Ему всегда нужен был немедленный результат. Да, нетерпеливость была главной чертой его характера, она и помогала ему, и мешала. Как отмечал Веллингтон, который прекрасно понимал слабые и сильные стороны Бонапарта, Наполеону не хватало терпения вести оборонительные бои, и даже когда ему приходилось держать оборону, как, например, зимой 1813/14 года, он искал любую возможность, чтобы перейти в атаку и одержать победу решительным наступлением.

Таким образом, скорость была основой, сущностью действий Бонапарта. Он использовал скорость, чтобы сохранить максимальное неравенство между его собственными силами и силами противника, атакуя последнего до того, как тот успевал полностью подтянуть и развернуть войска, а также – с точки зрения тактики и стратегии, чтобы обеспечить эффект внезапности. Он двигал крупные армии по Европе быстрее, чем любой другой полководец. Это стало возможно в первую очередь благодаря его умению читать как крупномасштабные, так и мелкомасштабные карты и разрабатывать самые короткие и безопасные маршруты. Когда он изучал местность по карте, он как будто видел ее в действительности, в этом его воображение проявлялось особенно ярко. И, во-вторых, при помощи блестящих штабных офицеров он мог преобразовать все эти маршруты кампании в детальные приказы для всех родов войск с проворством и точностью, которая действительно потрясала воображение. В-третьих, Бонапарт привил всем своим командирам эту любовь к скорости и стремительности. Рядовые и впрямь научились двигаться быстро, спокойно воспринимали долгие марши, зная, что, когда предоставляется возможность, Бонапарт старается организовать поочередную перевозку войск на грузовых повозках. (Во время Ста дней он перебросил свои войска в Париж таким образом, что солдатам вообще не пришлось идти пешком.)

Бонапарт и сам являл пример скорости. Часто видели, как он подстегивал не только собственную лошадь, но и лошадь своего адъютанта, скачущего рядом. Он загонял невероятное количество лошадей. В погоне за скоростью сотни тысяч лошадей пали, загнанные до изнеможения. В наполеоновских войнах были убиты миллионы лошадей, и самой сложной проблемой, связанной с военными поставками, стала именно проблема замены лошадей. За одно десятилетие, с 1805 по 1815 год, поголовье лошадей во Франции стабильно сокращалось, чем и объясняется значительное ослабление французской кавалерии.

Скорость, с которой двигались его армии, достигалась также и мотивацией войск. Армия связывала с Бонапартом и свое благополучие, и свое будущее, и чем меньше чин, тем сильнее была эта связь. В этом кроется какая-то загадка. Бонапарт совершенно не ценил жизни своих солдат. В процессе достижения поставленных целей император не обращал внимания на потери. В 1813 году во время длительного спора по поводу будущего Европы он сказал Меттерниху, что с радостью пожертвует миллионом человек, лишь бы обеспечить свое верховенство. Более того, как только его армия попадала в затруднительное положение и, соответственно, после того как кампанию списывали со счетов, он неоднократно оставлял своих солдат на произвол судьбы и спешил в Париж – спасать собственное положение в политике. Так было в Египте и в России, в Испании и в Германии. Бонапарта никогда не привлекали к ответственности за его дезертирство или за те потери, которые несла французская армия, а они составляли 50 тысяч убитыми в год. Для сравнения: потери Веллингтона за шестилетнюю кампанию на Иберийском полуострове составили в общей сложности 36 тысяч – по всем причинам, включая дезертирство, или по 6 тысяч человек в год. Эта разница послужила причиной невеселого замечания Веллингтона: «Я едва ли могу представить что-либо более величественное, чем Наполеон во главе армии – особенно армии французской. У него было одно громадное преимущество – его безответственность; он мог делать все, что пожелает; и ни один человек не терял столько армий, сколько он. Мне же больно терять каждого солдата. Я не могу так рисковать. Я знаю, что если потеряю 500 человек без явной необходимости, то на коленях предстану перед судом в палате общин».

Та возможность рисковать, которая была у Бонапарта всегда, за исключением самого начала его карьеры, раздражала всех его оппонентов и противников, окруженных толпами ревнивых соперников и подчиненных политической власти своих стран. И Бонапарт с максимальной выгодой для себя пользовался этим преимуществом. Оно прекрасно дополняло его стратегию стремительного натиска и наступательных боевых действий. Обычно такое поведение срабатывало, ну а когда не получалось, Бонапарт реализовывал на практике старое армейское правило: «Никогда не усугубляй неудачи» – и отводил войска.

Солдатам нравился такой рискованный подход. По их мнению, погибнуть можно как в оборонительном бою с осторожным командиром, так и в атаке, но, рискуя, можно было надеяться захватить трофеи. Солдаты любят действовать. Высокий процент потерь означает быстрое продвижение по службе и более высокое жалование. Кроме того, в армии Бонапарта, в отличие от других армий, повышение по службе можно было заслужить. Рядовой имел хороший шанс получить старшее неофицерское звание и реальный шанс стать офицером – и даже генералом. По введенным Бонапартом правилам, искусный, опытный солдат переводился в гвардию – элитные части армии, где ему платили, как сержанту в пехотном полку. Хорошее питание (где это было возможно), высокое жалование, трофеи – вот материальное стимулирование, которое предлагал Бонапарт. Он также держался запросто с простыми солдатами. Хобхаус, друг Байрона, наблюдал, как Бонапарт принимал парад в период Ста дней; его потрясло, что Наполеон дергал за носы некоторых солдат в строю. Это воспринималось как знак дружеского расположения. Он также довольно сильно похлопывал по щеке приближенных офицеров. Это тоже воспринималось весьма положительно. Бонапарт знал, как разговаривать со своими солдатами у костра на привале. Его публичные выступления были короткими и простыми: «Солдаты, я верю, вы сегодня будете храбро сражаться. Солдаты, будьте смелыми и решительными! Солдаты, сделайте так, чтобы я вами гордился!» Бонапарту нравилось, когда его приветствовали громкими возгласами, в отличие от Веллингтона, который запретил все громкие приветствия, так как они «опасно приближаются к выражению мнения»; англичанин не мог и помыслить прикоснуться к какому-нибудь из своих офицеров, не говоря уже о рядовых. Веллингтон не признавал произведения в офицерский чин из рядового состава, так как полагал, что такой офицер останется рабом выпивки. В этих столь разных подходах есть свои плюсы и минусы.

Как только Бонапарт стал первым консулом, а особенно после коронации, он превратил своих солдат в привилегированную касту. Веллингтон часто повторял, что присутствие Бонапарта на поле боя равносильно введению в бой еще 40 тысяч солдат с его стороны. При этом он имел в виду не тактический гений Бонапарта, а реакцию людей на его присутствие. В меморандуме лорду Стэнхоупу в 1836 году Веллингтон так объяснял это свое замечание: «[Наполеон] был сувереном, правителем страны, а также верховным главнокомандующим. Его страна была устроена на военной основе. Все учреждения были нацелены на формирование и содержание его армий с расчетом на завоевание чужих территорий. Все должности и награды были в первую очередь и исключительно для армии. Офицер и даже рядовой армии за свою службу, за свои заслуги мог рассчитывать на верховную власть в каком-нибудь королевстве. Очевидно, что присутствие монарха в армии, устроенной подобным образом, сильно мобилизовало и поднимало боевой дух солдат».

Веллингтон добавлял, что все ресурсы французского государства были направлены на конкретную операцию, которой командовал Бонапарт, чтобы обеспечить ей максимальные шансы на успех. Бонапарту нравилась непосредственная власть, а не делегированные полномочия, как у большинства главнокомандующих. И, по словам Веллингтона, ни один монарх, ни один повелитель прежде никогда не имел такой власти на поле боя. Он сам, по своему разумению, назначал всех своих подчиненных, и ему не было необходимости с кем-нибудь советоваться. (Веллингтона, напротив, часто окружали генералы, навязанные ему военным министерством, и иногда он не мог даже самостоятельно выбрать своих собственных штабных офицеров.) Наконец, как считал Веллингтон, верховная власть Бонапарта усмирила все споры среди его маршалов, что придало французской армии «единство действия».

Веллингтон мог отметить также и тот факт, что Бонапарт контролировал все внутренние каналы связи, включая услужливую, зависимую прессу. Таким образом, он мог, за исключением крайних случаев, представить французской публике и всему миру свою собственную версию военных событий и ролей, которые играют в этих событиях отдельные личности и воинские подразделения. Он был не первым правителем-главнокомандующим, который умело использовал пропаганду, но однозначно первым, кто понял ее неоценимую значимость в войне и кто с максимальной выгодой для себя использовал широкомасштабные средства массовой информации – от гигантских плакатов до уже существовавших тогда многотиражных газет. Государственные системы семафора и почты всегда могли первыми доставить его версию событий в Париж, и это позволило ему, например, представить свою египетскую экспедицию как колоссальный культурный успех, а не полный провал флота и сухопутных сил. При необходимости он мог управлять толпой точно так же, как арабские военные диктаторы делают это в наше время – не через правящую политическую партию, как в их случае, а через структуры Национальной гвардии и другие военные формирования, которые пережили времена революции и остались ему верны. Бонапарт пережил те времена, когда толпы горожан угрожали королевским солдатам и убеждали их нарушать присягу. Он полностью повернул этот процесс: теперь военные задавали политический тон, а мирное население слепо следовало за ними.

В наполеоновский период (1800–1814) во Франции народ был на втором месте. На первом месте была армия. Такого не могло быть ни в одной другой европейской стране того времени. Армия была головной организацией государства, в некотором роде она и была государством, и солдаты знали это. Они гордились этим, это укрепляло их боевой дух. Именно здесь таится ключ военного успеха Бонапарта: он мог черпать этот боевой дух, полагаться на него, использовать, пока в конечном итоге этот дух не разрушили события в Испании и России. Французская армия под руководством Бонапарта на пике его карьеры демонстрировала завидную корпоративную гордость. Солдаты знали, что они – лучшие. Соответственно, это вселяло ужас во всех, за исключением лучших профессиональных частей, а иногда и в них.

Действительно, страх – самое полезное оружие Бонапарта. Именно его он использовал чаще всего. В его агрессивной наступательной стратегии именно страх давал ему фору, словно невидимая армия ломала систему обороны противника еще до того, как французы открывали огонь. Во время своих кампаний, за редкими исключениями, Бонапарту противостояли коалиционные армии нескольких стран с многократно превосходящими силами, если бы они успели подвести основные силы и развернуть войска. Его стратегическая задача была не только атаковать быстро, но направить удар между силами противников до того, как они успеют соединиться. Он набрасывался на противника по очереди, в надежде, что у него будет численное превосходство, и разбивал неприятеля по отдельности. Таким образом, союзнические армии редко имели уверенный перевес в численности, но даже когда это было так, умение Бонапарта быстро и неожиданно вводить в бой подкрепление, как правило, сводило на нет любое численное превосходство.

Принимая во внимание эти исходные преимущества, тактика боя у Наполеона обычно была проста. Конечно, он знал обо всех классических приемах – окружении, нападении с тыла, засаде – и применял их, когда представлялась возможность. Он великолепно понимал и использовал все особенности местности. Когда было возможно, он сам выбирал поле боя по своему усмотрению. И как только его войска разворачивались на выбранном им месте сражения, он просто переходил в наступление. Его тактические приемы в точности повторяли стратегические. В этом был свой смысл. В начале девятнадцатого столетия солдаты шли в бой без доспехов. Они были беззащитны перед ружейными выстрелами и артиллерийским огнем. Поэтому для поддержания морального духа было крайне важно, чтобы подразделение держалось плотным строем. Как только это нарушалось, могла возникнуть неразбериха, строй рассыпался, и солдаты обращались в бегство. Каким бы вымуштрованным и дисциплинированным ни было воинское подразделение, оно, вероятнее всего, нарушит строй, если ему будет приказано выполнить сложный маневр на больших расстояниях. Поэтому, чем проще план, тем лучше, а самый простой план – в атаку!

Более того, французская армия при Бонапарте было натренирована и нацелена на наступательный бой, и все вооружение и построение было разработано для того, чтобы добиться максимального эффекта в таком бою. Хороший штаб и надежная сигнальная система на поле боя, умело организованная генералом Бертье, означали, что атаки будут своевременными и хорошо скоординированными. Установленной процедуры не существовало, но все обычно происходило следующим образом: сначала интенсивная артиллерийская подготовка. У Бонапарта были хорошие пушки, и их было много. И хорошие канониры. Его конная артиллерия могла передвигать орудийные расчеты близко к переднему краю противника, чтобы пушки могли вести огонь прямой наводкой, что утраивало скорость стрельбы. А потом, если вражеская кавалерия попытается напасть на огневые позиции, орудия можно быстро переместить назад. Действенным ответом на артиллерийскую подготовку было рытье неглубоких щелей-убежищ. Но это означало, что нужно носить с собой лопаты, а они не всегда оказывались под рукой. Альтернатива, на которую натолкнулся Веллингтон в начале кампании на Иберийском полуострове, а после этого применял там, где это было возможно, заключалась в том, чтобы приказать пехоте залечь, особенно на обратных уклонах, где позволяла местность. Это почти к нулю сводило потери, и научило солдат тому, что им не стоит бояться французских пушек. Но австрийские, прусские и русские военачальники никогда не применяли такую тактику, опасаясь нарушить строй своих войск. И во всех сражениях Бонапарта предварительная артподготовка обычно производила значительный эффект, она наносила противнику серьезный урон и нагнетала еще больше страха.

За пушками была кавалерия. Она ожидала конца артиллерийского обстрела, проводила разведку слабых точек линии противника и в нужный момент бросалась в атаку. Кавалерия Бонапарта была лучшей в Европе, это признавал и Веллингтон (свою собственную кавалерию он считал отважной, но неуправляемой и часто опасной для своих же собственных войск). Французская кавалерия обладала огромным преимуществом, так как могла проводить усеченную атаку, то есть захватить позицию, а потом вновь восстановить боевой порядок, вместо того чтобы поодиночке преследовать бегущих солдат противника. Жесткая дисциплина в кавалерии в большой степени была заслугой выдающихся военачальников, в частности Массены и Мюрата. Но были и другие. Французская кавалерия исходно имела очень хороших лошадей, но после 1808 года качество поставляемых лошадей снизилось, и это отразилось на кавалерии – она утратила внешний щегольской лоск и силу удара.

Бонапарт был не настолько глуп, чтобы полагать, что победы над полной решимости профессиональной армией противника можно добиться только артиллерией и кавалерией. Решающей силой для овладения и удержания позиций была пехота. Пехота тоже должна была внушать страх стремительным pas de charge – атакой под яростный барабанный бой, оглушительный рев сигнальных труб и грозные боевые кличи. Бонапарт использовал шум боя, его устрашающую силу, и подкреплял эффект покроем униформы, в которой его пехотинцы казались выше ростом. Это особенно срабатывало в случае со старой гвардией – гвардейцев и так отбирали по росту, а высокие медвежьи кивера делали их еще выше на два фута. (В старую гвардию отбирались ветераны, у которых был более чем пятилетний боевой опыт; в молодую гвардию отбирали лучших солдат из каждого года призыва.) Всего гвардия насчитывала до 50 тысяч и составляла сама по себе отдельную армию (подобно гитлеровским дивизиям СС). Гвардейцев держали за линией пехотных полков и дислоцировали так, чтобы их можно было послать в любую точку сражения, где это необходимо. Их присутствие приободряло французские войска. А если полевые войска сражались хорошо, гвардейцев вообще не приходилось вводить в бой. Парадоксально, элитная гвардия, особенно старая гвардия, лучшие отборные части, реже участвовали в боевых действиях, чем большинство полевых подразделений – в отличие от британской гвардии, которая всегда была в гуще событий. Это могло иметь серьезные последствия. Именно старая гвардия подвела Бонапарта в битве при Ватерлоо, когда в их помощи особенно нуждались.

После этих трех волн атак Бонапарт снова оценивал ситуацию на поле боя и, в соответствии с результатами оценки, принимал необходимые меры. Он руководил происходящим с какого-нибудь возвышения или с крыши здания, если это было возможно. Иногда для него выстраивали специальную вышку из строительных лесов. Но это было довольно опасно, а Бонапарт, будучи, несомненно, человеком храбрым, тем не менее не любил неоправданно рисковать своей жизнью. Он всегда одевался в темно-зеленую форму стрелков гвардии, иногда поверх надевал серую шинель, которая не привлекала внимания. В бою он никогда не надевал никаких воинских отличительных знаков. (Грудь Нельсона неизменно украшали сияющие звезды, в битве при Трафальгаре именно они и привлекли внимание французского снайпера, который убил адмирала.) Веллингтон следовал тем же принципам, что и Бонапарт. На поле боя он обычно был одет в темную одежду, почти не отличавшуюся от штатского платья. Но если Бонапарт носил шляпу так, что углы находились над плечами, то Веллингтон надевал свою двууголку на манер пилотки. Почему? Веллингтон обычно приподнимал шляпу, когда здоровался сам или отвечал на чьи-то приветствия. Бонапарт редко перед кем-то снимал шляпу.

Оба командующих постоянно пользовались подзорными трубами. Бонапарт часто критиковал французских оптиков за то, что те не производили лучшие модели труб. Широко известно, что у британских офицеров были превосходные подзорные трубы, и первое, что делали французские офицеры, когда британцы попадали в плен, отбирали у них оптические приборы.

Руководить крупным сражением в условиях плохой видимости из-за порохового дыма – дело непростое. Большая часть батальных сцен с изображением наполеоновских войн была написана гораздо позже самих сражений художниками, не присутствовавшими на поле боя, и поэтому коренным образом упрощавшими сцены битв. Но у Асперна зарисовки делались прямо в процессе боя. Профессиональный австрийский акварелист взобрался на высокое здание, откуда видел почти все поле брани. Правдоподобие его картин оставляет впечатление полного хаоса, неразберихи. Неудивительно, что опытные генералы отдавали предпочтение простым планам. Непросто было и отдавать новые приказы. Их обычно должны были доставлять отважные и надежные адъютанты. Начальник штаба Бертье всегда посылал больше одного офицера с одинаковыми приказами, иногда и более десяти, если расстояние было большим. Но это скорее военная роскошь, которую мог себе позволить только Бонапарт, пользовавшийся поистине неограниченными людскими ресурсами. В любом случае к концу боя адъютантов при штабе уже не оставалось. И тогда любого человека могли послать доставить клочок бумаги. В битве при Ватерлоо Веллингтон наткнулся на одного английского туриста, который каким-то образом оказался втянутым в бой, и использовал его в качестве курьера. Но довольно часто командующий должен был ездить по полю на коне и лично раздавать приказы. Именно тогда его могли просто убить или захватить в плен.

Хотя Бонапарт был необычайно предприимчивым и готовым на риск стратегом и тактиком, во многих отношениях он был довольно консервативным военными. Почти все военные инновации, которыми он пользовался: генеральный штаб, усовершенствованная артиллерия, семафор и тому подобное – были изобретены еще при старом режиме или в революционный период. Французское государство имело величайшие арсеналы и оружейные заводы, но Бонапарт не учреждал ведомств, которые изучали бы и развивали военную науку или новую технологию, и при этом он часто публично положительно отзывался о научном подходе. Во Франции было много опытных инженеров, химиков, физиков и биологов, знания которых можно было применить в военном деле. Американский морской инженер и изобретатель Роберт Фултон, который построил первый пароход, и который придерживался радикальных анти-британских взглядов, появился во Франции с целым ворохом идей, в частности относительно создания подводных лодок. Но получил только вялую поддержку французского адмиралтейства, но не самого Бонапарта. Британский полковник Генри Шрапнель изобрел артиллерийские снаряды, которым предстояло на многие годы стать самым эффективным осколочным противопехотным боеприпасом. А королевский арсенал в Вулвиче первым приступил к работе над реактивными снарядами.

На службе у Бонапарта был настоящий научный гений – Доминик-Жан Ларрей, который посвятил свою жизнь военной медицине и был с Бонапартом в самых сложных кампаниях. Именно Ларрей изобрел летучие лазареты, впервые организовал эффективную эвакуацию раненых с поля боя. Это стало частью системы Ларрея, которая должна была обеспечить раненым необходимую экстренную медицинскую помощь. Эта система, несомненно, работала, она спасла несметное количество жизней. Более того, Ларрей выступал против жестокой привычки военных хирургов отрезать руки и ноги по малейшему поводу, обычно по причине того, что пуля при ранении в конечность, попадала в рану вместе с клочком одежды и могла инфицировать рану. Ларрей считал, что обычно конечность можно спасти, и доказал это на множестве случаев.

Довольно любопытно, что хотя Бонапарт рассыпал щедрые похвалы умениям и личным качествам Ларрея, он так и не назначил его начальником медицинской службы армии. Этот пост достался более старому и консервативному человеку, Пьеру-Франсуа Перси, который в период с 1801 по 1812 год был главным хирургом армии, а позже начальником медицинской службы Великой армии, после чего ушел в отставку. (Понятие Великая армия было введено в 1805 году для обозначения имперской армии, объединенной в единое целое для проведения крупной военной кампании.) Ларрей тогда действительно некоторое время заменял его на этом посту, но когда Бонапарт вернулся с острова Эльба, он снова назначил Перси, который к этому моменту был явно слишком стар. На протяжении большинства войн Ларрей должен был довольствоваться должностью главного хирурга гвардии, которая была чрезвычайно высокого мнения о его методах. Бонапарт лишь один раз воспользовался его услугами. Он предпочитал обращаться к Александру Ива, который пользовал Бонапарта с 1796 по 1814 год. Причина в том, что Ива придерживался старомодных взглядов на ампутацию и скальпель – в противовес времени, лекарствам и лечению. Альтернативе гнилостного разложения и смерти Бонапарт скорее предпочел бы ампутацию конечности. Те же причины, вероятно, объясняли и его предпочтение Перси, приверженца ампутации. Здесь таится ключ к разгадке одной из сторон личности Бонапарта. Как многие люди, скорее, как большинство, которые в общем склонны к радикализму и прогрессивным взглядам, он был весьма консервативен в деталях, особенно в тех областях, о которых, как он считал, он хорошо осведомлен. И боевые ранения были одной из этих областей. Другой областью были пушки и боеприпасы. В этих вопросах он считал, что вполне достаточно тех улучшений, которые были внедрены во времена его юности, и хотя он экспериментировал со стандартным оборудованием, но не внес никаких значительных изменений. Понтоны, мобильные металлические мосты, осадные гаубицы – все, что связано с морскими технологиями, включая баржи и транспорты для перевозки войск, его не интересовали. Он почти не использовал аэростаты наблюдения; он вообще не обращал внимания на возможности воздухоплавания, хотя об этом тогда много говорили. Бонапарт игнорировал энергию пара, хотя тяговый индукторный двигатель и железные дороги были уже не за горами. Именно железнодорожному транспорту предстояло изменить большую стратегию в грядущие десятилетия. Можно было бы сказать, что военная железная дорога просто создана для геостратегии Бонапарта, связанной с быстрой переброской войск. Но он предпочитал лишь улучшать старую систему военных дорог, проложенных в основном во времена Людовика XIV. Доказанный факт, что Бонапарт ввел много инноваций, в частности десятичную систему. Но сам он был отнюдь не силен в десятичных дробях, отдавая предпочтение старой системе, которой его обучили в детстве, и на Святой Елене он совершенно разуверился в ней. Он производил впечатление радикала, но в глубине души был упрям и консервативен.

Наверное, Бонапарт подписался бы под современной американской поговоркой: «То, что не сломалось, чинить не стоит».

Бонапарт укрепил и усовершенствовал то, что досталось ему в наследство от прошлого, но был слишком дисциплинирован, чтобы менять военный аппарат, который хорошо ему служит. И у него были веские причины быть довольным собой. Пока еще ни один человек в истории не сравнялся с ним по количеству выигранных битв, завоеванных стран, разбитых армий и смещенных правительств. Подобный успех можно найти только в древней истории, у Александра Македонского. Стоит уже на данном этапе подвести итог всех его войн и кампаний, всех коалиций, которые создавались, чтобы противостоять ему, и того, как он с ними справлялся.

Первая коалиция (1792–1797) возникла в результате захвата Австрийских Нидерландов. Французское правительство объявило войну австрийскому императору в качестве короля Венгрии, надеясь, что в таком случае война не инициирует существующие у Австрии договоры о взаимопомощи. На самом же деле коалиция была сформирована очень быстро. В нее вошли Австрия, Пруссия, Британия (с 1793 года), Неаполь, Португалия, Испания, Швеция и другие, более мелкие государства. Эта коалиция никогда не была сплоченной, и в 1795 году Тоскана, Пруссия, Люксембург, Швеция и Испания вышли из нее, заключив между собой отдельный мирный договор. Бонапарт появился на сцене в главной роли в 1797 году, и, в результате побед в итальянской кампании, 17 апреля 1797 года он вынудил австрийцев подписать предварительные условия в Леобене. В октябре того же года они были закреплены подписанием Кампо-Формийского мирного договора.

Британия, которая одержала победу на море и захватила французские заморские владения, не согласилась на условия, выдвигаемые французами, и продолжала борьбу. Она попыталась создать вторую коалицию. Прежде Британия уже ввела в Неаполе систему финансирования партнеров по коалиции, и эта система функционировала с 1798 года. Победа британского военно-морского флота над флотом Бонапарта в Абукирском сражении воодушевила будущих партнеров. Неаполь первым присоединился к Британии, за ним последовали другие итальянские государства и Австрия (Пруссия сохраняла нейтралитет), а также Россия и Турция, которая предприняла меры в ответ на оккупацию французами Ионических островов. Но австрийцы потерпели поражение в итальянской кампании, Бонапарт провел армию резерва через перевал Большой Сент-Бернар, чтобы зайти в тыл противника и в результате выиграть решающую битву при Маренго (14 июня 1800 года). Однако в ноябре Бонапарт вынужден неотлучно находиться в Париже: ему необходимо укрепить свое политическое положение. Но он руководит стремительной кампанией против Австрии в Германии. Кульминацией этой кампании стала победа в битве при Гогенлиндене (3 декабря). В феврале 1801 года Австрия заключила Люневильский мир. Уильям Питт – британский премьер-министр и самый решительный и стойкий противник Бонапарта – в тот же месяц подает в отставку. К этому времени Португалия остается единственным союзником Британии, таким образом, со второй коалицией покончено. В октябре 1801 года преемник Пита, Генри Аддингтон, заключает предварительный мирный договор в Амьене. Это стало лишь коротким перерывом в войне Британии с Францией 1793–1814 годов.

Это перемирие длилось недолго. И Британия, и Франция, полные взаимных подозрений, отказались выполнять условия мирного договора. Каждая обвиняла противницу в умышленном нарушении обязательств. В феврале 1803 года Бонапарт вызвал к себе лорда Витворта, британского посла, дипломата старой школы, на решительную беседу. Витворту не дали вставить и слова. Он решил, что целью встречи было «напугать и унизить». В отчете он докладывал: «Такое поведение в частной жизни было бы твердой презумпцией слабости». Именно к такому заключению дипломат пришел после выступления Бонапарта. К этому он высокомерно добавляет, что одно выражение, которое использовал Бонапарт, «было настолько грубое, вульгарное, что его уместно услышать только из уст какого-нибудь кучера». Спустя месяц, 13 марта Бонапарт повторил эту сцену на публичном дипломатическом приеме в Тюильри. Витворт был крупным, импозантным мужчиной, и уже сама его фигура, его выдержка и молчаливость приводили Бонапарта в ярость. Бонапарт подошел к Витворту и во всеуслышание обвинил Британию в том, что она планирует войну еще на пятнадцать лет. «Англичане не уважают договоров. Значит, они умоются слезами», – добавил он. После этого заявления Бонапарт ринулся вон из комнаты так стремительно, что лакеи не успели распахнуть перед ним двери, и Наполеону пришлось еще секунду стоять, пока они справятся с дверными ручками.

Это была такая же вспышка ярости, какие потом были некоей отличительной чертой Гитлера: вселить ужас в тех, к кому он обращался, и напугать невольных свидетелей. Но если неистовство Гитлера было продуманным и хорошо отрепетированным, Бонапарт иногда терял контроль и потом обычно сожалел об этом, как в описанном случае. Но это мало что меняло. С мая 1803 года снова разгорелась война между Британией и Бонапартом. Именно в этот период возникла реальная угроза вторжения Франции на территорию Британии. В портах Ла-Манша были собраны плоскодонные суда, и войска разбили лагеря на побережье. Британцы восприняли угрозу со всей серьезностью и тщательно готовились к войне, включая строительство крепости в Мидленде, где планировалось разместить короля и правительство, в случае высадки французов и оккупации Лондона. Не сохранилось детальных планов переправы войск и высадки десанта с боем. Вполне вероятно, что такие планы вообще не составлялись. Бонапарту претила сама идея боевых действий на море, он содрогался от мысли, что придется принимать в них участие. Но если бы кто-то другой возглавил вторжение, это вызвало бы нежелательное сравнение с тем, как Британию завоевывал Цезарь. Бонапарт в подробностях описывал, что он будет делать в Лондоне, упоминая захват Английского банка с его золотым резервом. Но в сравнении с тем, как решительно он хватался за возможность провести широкомасштабную наступательную операцию на суше, с какой стремительностью он проводил такие операции, его колебания и медлительность в вопросе вторжения в Британию весьма показательны – к этому у него просто не лежало сердце. А зрелищная победа Нельсона при Трафальгаре 21 октября 1805 года окончательно положила конец угрозе вторжения Бонапарта в Британию.

К этому времени Питт вернулся к власти и в 1804 году сразу приступил к созданию третьей коалиции, в основу которой лег русско-австрийский альянс. Все документы по созданию коалиции были окончательно подписаны 9 августа 1805 года. Британцы субсидировалии более 12 миллионов фунтов и договорились со Швецией о высадке десанта на севере Германии; это привело к тому, что осенью Пруссия вступила в коалицию. Было решено, что Австрия вторгнется во Францию при поддержке 250 тысяч русских войск. Но Бонапарт быстро оставил планы вторжения в Британию и перебросил крупные силы (которые теперь были переименованы в Великую армию) в Италию и Германию. Скорость, с которой он действовал, резко контрастировала с вялостью и нерасторопностью австрийцев и еще более неторопливыми действиями российских войск. Одна австрийская армия в Баварии была окружена под Ульмом и 20 октября сдалась в плен. Бонапарт принял на себя командование французскими войсками, которые воевали в Австрии с главными силами России и Австрии, соединившимися, наконец, под личным командованием двух императоров. Мастерски скрыв реальные размеры собственной армии, Бонапарт ухитрился вынудить императоров 2 декабря дать ему бой под Аустерлицем.

Это знаменитое сражение, которое считается одной из самых блестящих побед Бонапарта, проходило зимой, в очень сложных условиях: холод, туман, не совсем замерзшие водоемы, снег, лед, сложная местность от скал до болот. Объединенные силы Австрии и России насчитывали 90 тысяч солдат, 280 пушек. У Бонапарта было 73 тысячи человек и 139 пушек. Но ему удалось скрыть часть своих войск, и союзники считали, что армия Бонапарта в наличии только 40 тысяч человек. Полагая, что численность войск альянса в два раза превосходит силы Бонапарта, они позволили французам занять оборонительную позицию. Таким образом, Бонапарт занял именно тот плацдарм, который сам выбрал, а выбирал он тщательно. Но хотя он, в отличие от своей обычной практики, ждал атаки противника, а не начинал бой сам, он мог и был готов послать в наступление и кавалерию, и пехоту. Именно таким были его ответные действия, после того как начало наступления русских и австрийских войск продемонстрировало отсутствие решимости и четкого плана совместных действий.

Сражение началось в восемь утра, когда было еще темно, и закончилось после полудня, армии союзников разделились и отступили в разных направлениях. Бонапарт одержал победу по трем причинам. Во-первых, у него была вся полнота власти, полное единоначалие. У главнокомандующего войсками союзников М. И. Кутузова не было возможности принять единый тактический план и придерживаться его, и командование было разделено между монархами и отдельными командующими, некоторые из которых действовали по собственной инициативе. Во-вторых, в плохих погодных условиях приказы часто доставляли не по адресу, понимались неправильно или не выполнялись. От этого страдали обе стороны, но французы в гораздо меньшей степени, поскольку Бонапарт точно знал, что делает, и единственной проблемой было добиться, чтобы его командиры подчинялись его приказам быстро и безоговорочно. Хотя он и разбил обе армии как боевые единицы, после боя он громко заявлял, что если бы его генералы были более проворными и исполнительными, русско-австрийские силы были бы уничтожены. В действительности союзники потеряли 27 тысяч солдат, включая пленных, а французы – 9 тысяч, большинство из них по ранению. И, в-третьих, французские части действовали более эффективно. Кавалерия неоднократно атаковала и обращала в бегство превосходящие силы кавалерии альянса, а артиллерия быстро реагировала на изменяющиеся события: как только поступило сообщение, что русские пытаются уйти по замерзшему озеру, канониры быстро раскалили ядра докрасна и стали обстреливать лед, ломая его. В результате 2 тысячи русских утонули. Полевая пехота была столь эффективна, что Бонапарту вовсе не понадобилось вводить в бой гвардию.

Битва под Аустерлицем похоронила третью коалицию. Австрийский император, который был сыт по горло боями и военными походами, уже на следующий день предложил заключить мир. К концу месяца был подготовлен Пресбургский мир. Питт, получив известие о разгроме под Аустерлицем, в отчаянии воскликнул: «Сворачивайте карту Европы. Она нам теперь долго не понадобится!» Он умер в начале 1806 года, но все последующие попытки дипломатического зондирования ни к чему не привели, и четвертая коалиция возникла после того, как в 1806 году Пруссия объявила войну. Бонапарт не хотел начинать войну, потому что ощущал: Франция утомилась от бесконечных конфликтов. Но, собрав 150-тысячную армию, он двинулся в Германию по лесным дорогам, чтобы скрыть реальные размеры своих войск. С присущей ему решительностью и твердостью он выступил против врага, у которого не было готового плана боевых действий, хотя общая численность войск достигала 200 тысяч человек, но все части были разрознены и не скоординированы. В серии боев при Заальфельде (19 октября), при Иене и Ауэрштедте (14 октября) и под Любеком (3 ноября) Бонапарт разбил основные силы Пруссии: 25 тысяч убитыми и ранеными; 14 тысяч пленных, захвачены 2 тысячи пушек, Берлин, столица Пруссии, оккупирован французскими войсками. При поддержке русских войск и британских субсидий Пруссия все же продолжала воевать всю зиму. 8 февраля 1807 года прусская и русская армии проиграли в жестоком сражении с Великой армией при Эйлау, нанеся при этом тяжелые потери противнику. Весна принесла передышку, обе стороны восстанавливали силы. Бонапарт, который занял Варшаву, собрал польскую армию и принял пополнение из Франции – призыв объявили на год раньше. Таким образом, Бонапарт собрал 600-тысячную армию. В июне он двинулся против войск прусского короля в Кенигсберге, привел своих солдат к Фридленду, где 14 июня состоялась еще одна битва. Бонапарт одержал победу и 7 июля вынудил и Пруссию и Россию подписать мирный договор, который известен как Тильзитский мир. И снова Британия осталась единственным противником Бонапарта.

Военные действия переместились в Испанию, которая по-прежнему оставалась вынужденной союзницей Франции. Испания потеряла весь свой флот в битве при Трафальгаре (21 октября 1805 года адмирал Нельсон одержал решительную победу над объединенными военно-морскими силами Франции и Испании), в ней нарастали антифранцузские и националистические настроения. В марте 1808 года Бонапарт решился на прямое вторжение и оккупацию, но в мае в Мадриде вспыхнуло народное восстание, к которому присоединились части британской армии, что дорого обошлось французам. Эти события подтолкнули Австрию, не вступавшую в четвертую коалицию, но перевооружившую армию, и 8 февраля 1809 она объявила войну Франции. Эта война называется войной пятой коалиции, хотя Россия (номинально являясь союзником Бонапарта) и Пруссия не принимали в ней участия. Кульминацией широкомасштабных маневров весной того года стала битва при Асперн-Эсслиге, состоявшаяся 22 мая. Эта битва, не имевшая особого значения, по сути, была проиграна Францией. Ее часто называют первым серьезным поражением Бонапарта. Однако он восстановил свою репутацию решающей победой под Ваграмом 6 июля. А 12 июля австрийское командование подписало перемирие, которое позже, в октябре 1809 года, трансформировалось в Шенбруннский мирный договор. Этот мир покончил с пятой коалицией.

До сих пор все коалиции терпели крах. Стратегия молниеносной войны Бонапарта была нацелена на то, чтобы вынудить своих оппонентов поодиночке принять крупномасштабное сражение, затем уничтожить армию противника, оккупировать его столицу, а потом навязать унизительный мир. Это была весьма успешная формула. Она с потрясающей точностью направляла самые сильные качества Бонапарта – стремительность действий, решительность, склонность к риску и прекрасное руководство вместе с железной волей и мужеством – на достижение поставленных целей. Конечно, эта формула могла и не сработать, не прояви его противники своих слабых сторон – бездеятельность, нерешительность и слабое руководство, вкупе с нежеланием сражаться до конца, и часто с неприкрытой трусостью. Их действия прекрасно описал британский журналист Ли Хант, редактор Examiner – радикального журнала, который, будучи по большому счету патриотичным и пробританским, тем не менее не проявлял антипатии к духу Французской революции. В своей «Автобиографии» Хант писал о России, Австрии, Пруссии (и более мелких партнерах по коалиции), что они вели себя, как жалкие пигмеи. Именно поэтому на их фоне Бонапарт кажется таким гигантом.

«Для сильных мира сего это период черной меланхолии, когда они воображают, что должны прибегать к самым неблаговидным мерам, самым низким поступкам, выступая против друга на стороне врага, присоединяясь к обвинениям в его адрес под диктовку последнего, причем ни та, ни другая сторона ему равно не доверяют. Потом они снова возвращаются к другу – и снова предают его, когда меняется ситуация на поле боя, втайне надеясь, что друг поймет, что их вынудили обстоятельства, и простит. И при этом они не способны привести более убедительные оправдания своего поведения, чем „таинственная воля Провидения“ – последнее прибежище грешников… И все же именно так вели себя союзники Англии в течение всего противостояния Англии и Франции. Когда Англия преуспевала в создании коалиции против Наполеона, они клеймили его за амбиции и отправлялись на бой с ним. Когда его армии разбивали коалицию, они поворачивались на 180 градусов по его приказу, обвиняли и поносили Англию и присоединялись к нему в борьбе против собственных союзников. Вот таков был круговорот истории: то единение в коалиции, то отступничество, то обличающие речи и борьба с Бонапартом, который наносит им поражение, а то такие же речи и борьба, но теперь уже против Англии, которая снова от них откупается. Потом опять речи и сражения с Бонапартом, который снова бьет их, а потом опять, как и прежде, речи и война с Англией, которая опять от них откупается. И все это время они берут все, что могут получить, и от друга, и от врага, хватая с одинаковой жадностью клочки территории, которые Бонапарт кидает им за их подлость, распихивая по карманам миллионы Питта, за что мы расплачиваемся по сегодняшний день».

Таким образом, с 1799 года до конца 1809-го Бонапарт казался непобедимым, он шел по Европе, как гигант, огромными шагами. Но его положение и его будущее по-прежнему не были прочны – ему нужна была еще одна, крупномасштабная победа, настоящий триумф. Поскольку его военные ресурсы, начиная с 1809 года, непомерно росли, а с 1810 года ряд непрерывных побед внезапно закончился, коалиции, возникновение которых провоцировали его непомерные амбиции и его гордыня, становились все более грозными. Шестая коалиция была создана в ответ на вторжение Бонапарта в Россию в 1812 году, и эта коалиция крепла и добивалась все больших успехов, пока в конечном счете в апреле 1814 года побежденный император не отрекся от престола. За отречением последовало подписание победившими союзниками Парижского мирного договора. По этому договору Бонапарт был сослан на Эльбу в качестве марионеточного правителя. Династия Бурбонов вновь вернулась на французский престол. Младший брат казненного короля Людовика XVI был возведен на трон как Людовик XVIII. Затем великие державы собрались в Вене, чтобы обсудить окончательное урегулирование европейских границ. Этот конгресс по-прежнему заседал в Вене, когда Бонапарт бежал с Эльбы и вернулся во Францию. Их реакция на такую дерзость была скорой и решительной. В результате возникла, как ее иногда называют, седьмая коалиция – объединение всех держав, которые когда-либо противостояли бонапартизму, что привело к тотальному разгрому Бонапарта при Ватерлоо.

Но не будем предвосхищать события. Из истории семи коалиций становится понятным, что с начала и до самого конца Бонапарт оставался, прежде всего, солдатом. И в этом качестве он добился невероятного успеха. Поражение он потерпел, скорее, как политик, и еще больше как государственный деятель международного масштаба. И это поражение было настолько серьезно, что повлекло за собой и полный крах его военной карьеры.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.