ТЯЖЕЛО В УЧЕНИИ
ТЯЖЕЛО В УЧЕНИИ
Десантник должен стрелять метко, как ковбой, и бегать быстро, как его лошадь.
(Из альбома солдата)
В учебке мы трижды прыгали с парашютом. Ранним свежим утром привезут нас на аэродром близ поселка Кедайняй, и ждем самолеты часа два. А холодно! Место открытое, спрятаться от пронизывающего ветра негде. Чтобы хоть как-то согреться, приходилось сбиваться в плотные кучи, а когда подъезжали машины с парашютами, часть продрогших курсантов просто облепляла их горячие капоты, пока те не остынут. Но в целом день прыжков — сплошной отдых: загрузимся в самолет, полетаем около часа, прыгнем и снова ждем, когда все соберутся.
Прыгать мне нравилось. Я даже, чтобы подольше пролететь в свободном падении, специально не выдергивал кольцо и ждал, пока не сработает механизм принудительного раскрытия парашюта.
Обучали нас и искусству рукопашного боя. Отрабатывали приемы с оружием и без него. Построят нас пошире, и по разделениям выполняем несколько комплексов упражнений: то, издавая устрашающее обезьянье уханье, выделываем замысловатые движения телом и руками, то с диким воплем имитируем удар кулаком или ногой. Пользы от такого обучения немного, скорее это была просто дрессировка для показух.
— На черта это каратэ, если есть автомат? — рассуждал я логически. — Лучше бы из автомата стреляли почаще, а то пальнем из него всего-то раза два в месяц — разве это дело? Все машем автоматом, все машем — будто патронов к нему нет. Время-то идет — не в средние века живем — неужто в современной войне может случиться рукопашная схватка?
На тактических занятиях сержанты любили немного поразвлечься, заставляя своих курков поиграть в «войнушку». Обычно это происходит так: заметив, что рядом в лесочке расположился на отдых соседний взвод, а командует там сержант младше его призывом, наш сержант ставит боевую задачу:
— Вон вражеский отряд. Приказываю: незаметно приблизиться, атаковать и обезвредить условного противника. Командира взять в плен и принести сюда.
Мы устремляемся вперед: на открытой местности ползем по-пластунски, где кустики и деревца — движемся короткими перебежками. Тихо подкравшись, налетаем на «врага». Первые секунды, пока неприятель ошеломлен и в растерянности, успеваем нескольких скрутить. Но потом «вражеские» курки приходят в себя и начинается схватка, которая переходит в обычную драку: кто изо всех сил отбивается палкой, кто автоматом, кто ремнем. Тут уже не до приемов боевого каратэ, и не до устрашающих движений и выкриков: самый обычный махач кулаками со всего размаху, да удары сапогами. Воздух сотрясается от мата и угроз. В конечном итоге все решает количество участников — кого оказалось больше, за тем и победа. Каждый раз при подобных проверках умения вести рукопашный бой обязательно кому-нибудь в кровь изобьют лицо, и некоторые потом ходят с фингалами под глазами.
Вообще драки между курсантами были не редкостью. Если возникло какое недоразумение и взаимные угрозы не привели к мирному разрешению, то сразу же руками и ногами приступают к выяснению другого вопроса — кто из них сильнее. В пылу поединка, налетая друг на друга петухами, они начисто забывают об «искусстве» рукопашного боя. Тут не увидеть четких фиксированных ударов и классических поз из боевого каратэ. В реальной драке такие финты не проходят — кто пытается действовать «по науке», того сразу собьют простым ударом со всего маха. Исход поединка, как правило, предрешен в пользу более тяжелого бойца.
Одному курсанту эта страсть — научиться драться по-настоящему — стоила жизни. Во время отработки приемов самбо он решил опробовать навыки по-боевому и дал своему товарищу вместо деревянного ножа настоящий штык-нож. Но в очередной попытке он не успел перехватить руку, и нож вошел ему в сердце.
Вскоре состоялись похороны. На плацу построили полк, и замполит полка произнес короткую речь. Потом все курсанты по одному, сняв с головы берет, молча, со скорбным видом проходили-прощались мимо гроба, стоящего на табуретках. Покойный был одет в парадку. Его бледное, юношеское лицо не вызывало у меня ровно никаких чувств. Мне было абсолютно все равно, что он мертвый, что он погиб так и не вкусив толком жизни. Зато то обстоятельство, что я стою на плацу и отдыхаю от беготни — только радовало.
Рядом со своим погибшим сыном стояли его родители: мать, одетая в черное траурное платье, и отец. Они не плакали, а лишь с отрешенным видом смотрели на происходящее.
Когда прощание закончилось, родители отправились домой, чтобы там похоронить сына. Жизнь в учебке вошла в обычное русло.
…Где мы действительно налегали, так это в изучении уставов гарнизонной и караульной службы. Обязанности солдата, дневального и караульного на посту зубрили наизусть, как стихотворение. Тут не допускалось никаких неточностей — если оговорился или даже произнес не тот предлог, что написан в уставе — прерывали на полуслове и приходилось зубрить по-новой.
Особое место в учебе занимала идеологическая подготовка: целые тетрадки исписывали, конспектируя бессмертные труды классиков марксизма-ленинизма и материалы последнего Съезда КПСС. Хорошо еще, что твердых знаний тут не требовали, а только наличие необходимого объема страниц конспектов.
Мы — операторы-наводчики — проходили теоретическую подготовку в учебном классе, где находилась учебная башня от БМД. Здесь шло изучение огневой мощи БМД: тренировались как правильно подготовить и установить ПТУРС (противотанковый управляемый реактивный снаряд), как заряжать орудие и наводить на цель, как пользоваться различными приборами.
Как-то офицер, ведущий занятия, откровенно поделился своими соображениями:
— Если доведется воевать, то все вы — смертники! В современном бою БМД живет не больше двадцати минут. БМД абсолютно беспомощна: броня защищает только от пуль и осколков, даже крупнокалиберный пулемет прошивает ее насквозь. Она сделана из такого материала, что сгорает за какие-то минуты полностью. Короче — консервная банка или алюминиевый гроб на семерых!.. А у буржуев?! — офицер аж скривил лицо. — Там, бля-я! Танки с лазерным прицелом и автоматической системой наведения — бьет без промаха! Если по танку промахнулся, то максимум что успеешь — перезарядить и пальнуть второй раз. Потом открывай люк, выскакивай, бегом десять-пятнадцать шагов, падай на землю и прикрывай голову руками! Успел — значит спасся! А вашей БМДшке к тому времени — уже конец!
Для отработки навыков управления ПТУРСом операторы-наводчики ходили в специально оборудованный класс, единственный на всю часть. Там на столе был установлен тренажер, похожий на большой осциллограф. Операторы по очереди садились за пульт тренажера — ручку управления ПТУРСом — и, управляя движением точки на экране, пытались попасть в вытянутый горизонтально кругляшек, условно имитирующий танк. Рядом сидел сержант-наставник с большущей отверткой в руке. Тому, кто упорно не попадал в «танк», сержант по-деловому бил рукояткой отвертки по лысой голове:
— Меться лучше, е* тебя в рот! Стреляй еще!
Поскольку тренажер был один, а курков — сотни, то каждый тренировался в общей сложности не более часа. Соответственно, никакой уверенности в том, что настоящий боевой снаряд попадет в цель, у меня не было.
Раза три в неделю проводились стрельбы на полигоне. Ночью по тревоге подъем. Берем с собой курсовые пулеметы, муляжи-снаряды, какие-то ящики. Загрузившись, идем колонной по лесной дороге на полигон, до которого пилить километров семь. Временами сержанты устраивали пробежки. Когда сержант почувствует, что немного запыхался, то переходит на шаг и командует:
— Гусиным шагом, марш! — мы закладываем руки за голову и пока сержант переводит дух продвигаемся на корточках. Восстановив дыхание, он командует:
— Бегом, марш! — взвод побежал. По правой стороне дороги приближается полоса грязи. Мы уже наперед, по опыту знаем, что стоит взводу поравняться с ней, как прозвучит команда:
— Вспышка слева! — мы бросаемся в эту грязь, прикрывая руками голову от воображаемого ядерного взрыва. Кто неправильно выполнил команду — сделал лишний шаг, чтобы перескочить грязь, того сержант пинком направит вернуться назад — в то место, где он еще успел бы спастись от «взрыва». После чего командует:
— Отставить! Бегом, марш!
Колонна, подгоняемая сержантом, бежит дальше по грунтовой дороге.
— Не растягиваться! Шевелите яйцами!
В тот самый момент, когда колонна, продолжая движение, спустилась в низину с лужей, сержант кричит:
— Воздух! — все как подкошенные валятся на землю. Кто-то попал в эту лужу и обдал грязью других. Снова подается команда:
— Отставить! Бегом, марш!
В своем пути колонна пересекает песчаную пустыньку. Она была шириной километра два и изматывает основательно. Сапоги, не находя твердой опоры, утопают в песке, оставляя в нем последние силы. Потом путь пролегает через две взлетно-посадочные полосы, и ноги после песка просто отдыхают. Вконец измотанные, добираемся до полигона. Рота повзводно выстраивается фронтом к стрельбищу. Начинаются стрельбы.
Поочередно экипажи из двух человек — оператор и другой оператор за командира — выходят из строя и, получив в пункте боепитания ленту с патронами и два снаряда-выстрела, подходят к огневому рубежу.
— По машинам! — экипажи занимают места в БМДшках.
Получив по рации из диспетчерского пункта команду: «К бою!», операторы закладывают ленту с патронами в пулемет, опускают ствол орудия и докладывают:
— Первый к бою готов!
— Второй к бою готов!
— Третий к бою готов!
Приняв от всех экипажей рапорта готовности, диспетчер командует:
— Огонь!
Из разных мест появляются фанерные мишени с лампочками, имитирующими стрельбу автоматчиков. Операторы поливают мишени огнем из пулеметов. Потом появляются большие мишени танков. Грохают залпы. Главное — надо успеть выполнить норму — произвести два выстрела.
Отстрелявшись, экипажи покидают свои боевые машины, уступая их следующим, и бегут сдавать пустые пулеметные ленты и гильзы от выстрелов в пункт боепитания.
Сержант, выдающий патроны и выстрелы, не скрывал своей радости, когда ему обратно приносили неотстреленные боеприпасы. Неотстреленную ленту он складывает пополам:
— В позу десантника, становись! — и с маху резанет этой лентой по задней части воина. А если кто возвращался с целым выстрелом (каждый почти метр в длину и довольно увесистый), то немедленно получал этим же выстрелом вдоль хребта.
Как-то раз все стреляют, а одна машина молчит. Лейтенант Жарков по рации раздраженно спрашивает:
— Второй! В чем дело? Почему не стреляешь?
— Я второй. У меня сетки нет.[2]
Жарков выбегает из командного пункта, чтобы помочь курсанту быстрее разобраться с оборудованием. Он с ходу заскакивает на башню БМД и, откинув люк, сверху несколько раз долбит наводчика сапогом по голове. Тот сразу перебирает все тумблеры.
— Ну, как? Есть сетка?
— Все! Все! Есть!
— Давай стреляй! — Жарков спрыгивает с башни и направляется к Сакенову:
— Разбирайся с отделением. Нихрена не знают. Даже сетку включить не могут.
— Есть!
Тут же строят все отделение. Дело было осенью, ночью подмораживало.
— К бою! — отделение упало на землю. — По-пластунски, вперед марш! Искать сетку! — курки поползли по грязной земле, по рытвинам, прямо по лужам, разгоняя в них льдинки. Время от времени сержант интересовался:
— Нашли сетку?
— Никак нет! Не нашли!
— Искать дальше! Должна быть. Вон, посмотрите вокруг БМД, — курки поползли к БМД. Обшарили под ней все вокруг гусениц.
— Ну, как? Нашли?
— Никак нет, не нашли.
— Смотреть внимательней! Будете искать, пока не найдете!
Так провинившееся отделение гоняли больше часа, пока стрельбы ни закончились, и рота отправилась в казарму.