Глава 12 РД: Музыка непослушных детей

Глава 12

РД: Музыка непослушных детей

В наэлектризованном, битком набитом молодежью зале Дворца культуры «Невский» погасили свет. На сцену, уставленную аппаратурой и микрофонами, выбежали четыре фигуры, видимые в слабой подсветке индикатора. Зал приветствовал их отдельными выкриками, свистом. Атмосфера напоминала предгрозовую, когда вот-вот грянет удар грома. Луч прожектора высветил входную дверь зала, где возникла тоненькая, изящная фигурка молодого человека в черной курточке без рукавов, черных манжетах на запястьях, с лицом, разрисованным гримом, и вздыбленной прической, в которой присутствовали все тона желтой гаммы — от соломенного до темно-пегого. Зал встретил его появление истошным ревом, который все усиливался, пока молодой человек медленно и почти величаво шествовал по центральному проходу к сцене. Луч прожектора сопровождал его, задевая краем плотную фигуру милиционера в фуражке, тянувшегося, точно баржа на буксире, на расстоянии двух метров за артистом, то ли предохраняя его от восторгов поклонников, то ли ожидая какой-нибудь выходки от него самого.

Молодой человек, прямой, как струнка, взошел на эстраду и вдруг, резко оборотившись лицом к публике, начал петь. Первые аккорды песни слились с громоподобным воем, топотом, свистом и скрежетом темного зала, хотя казалось, что громче кричать уже нельзя. Неподготовленному человеку лучше было бы переждать этот взрыв энтузиазма где-нибудь вдали. Собственно, неподготовленными были лишь сотрудники милиции, которые стояли в проходах возле каждого сектора, повернувшись лицом к зрителям и наблюдая за порядком. Но что считать порядком в этом случае?

Огромный задник сцены представлял собою писанную гуашью стену кирпичной кладки, в которой зияла внушительная дыра с разводами трещин. Вероятно, она символизировала брешь в общественном сознании, пробитую отечественным любительским роком в последние годы. На фоне стены видна была эмблема Ленинградского рок-клуба, а под нею в экстатическом напряжении, буквально «в поте лица своего», группа АЛИСА во главе с автором текстов и музыки вокалистом Константином Кинчевым прокладывала себе дорогу к лауреатским званиям IV смотра-конкурса любительских рок-групп Ленинграда и области.

«Мне неясен взгляд тех, кто устал,

Мне непонятен тот, кто спит.

Я не принимаю языка столбов,

И мне неинтересен лифт.

Я люблю окно, из окна виден день,

А ночью — видна ночь.

И если кто-то думает так же, как я,

Мы с ними похожи точь-в-точь.

Мы — вместе!

Мы — вместе!..»

Повинуясь рефрену, тысячный зал вскидывал вверх растопыренные два пальца и повторял за Кинчевым: «Мы — вместе!»

Среди немногих, сохранявших хотя бы внешнее спокойствие, кроме уже названных сотрудников милиции, были и члены жюри смотра-конкурса: представители ОК ВЛКСМ, Управления культуры, Союза композиторов, Союза писателей, ВТО, Дома самодеятельного творчества, рок-клуба… Я представлял в жюри Ленинградскую писательскую организацию.

Описанная атмосфера сопутствовала выступлениям по крайней мере половины групп из числа шестнадцати, участвовавших в заключительном третьем туре конкурса. Почти все группы, вызвавшие восторженный прием, стали лауреатами.

АЛИСА закончила свою сорокапятиминутную программу, и публика повалила в фойе и буфеты, чтобы охладить страсти пепси-колой.

О публике стоит сказать особо. Разнообразие стилей одежды и причесок способно удовлетворить вкусы модников любой эпохи: вот стиль «ретро» — со стоячими воротничками, узкими галстуками, прическами «кок», брошками из фальшивых бриллиантов; вот «металлический» стиль — с потертыми джинсами, обилием заклепок, браслетов, брелков и кулонов, для которых годятся ключи, гайки и вообще любое железо; вот стиль «панк» — с выбритыми висками, затылком и петушиным гребнем на макушке; вот вообще непонятно что, но смотреть интересно. Принципиальная эклектика сочетается у многих с придуманностью «фенечек», как на молодежном жаргоне принято называть мелкие аксессуары наряда — значки, заколки, защепки, кожаные ленточки, манжеты, заклепки, серьги и пр. В принципе «фенечкой» может служить любой предмет, для нее не предназначенный. Чем неожиданней, тем лучше.

Людей, попавших сюда впервые, легко узнать по тому усилию, с каким они сохраняют равнодушие на лицах. Мол, и не такое видали! Нет, такого они не видели, ибо рок — это всегда немного карнавал и маскарад. Не следует только придавать этому слишком серьезное значение. Мы хорошо умеем застегиваться на все пуговицы и делать себя внешне похожими на других. Здесь нам демонстрируют, как можно быть внешне оригинальным. К сожалению, последнее не всегда совпадает с внутренней оригинальностью.

Наблюдателю, сумевшему попасть хотя бы на один из пяти концертов Ленинградского фестиваля — а попасть туда было необычайно трудно! — сразу бросалось в глаза переплетение проблем и противоречий, в котором существует наша любительская рок-музыка. Но разобраться в них с первого взгляда не удается. Необходимо сделать определенное усилие, затратить на это время, а главное, сохранить доброжелательную непредвзятость взгляда, потому что рок с его сарказмом, напряженностью, экспрессией, соединением крайностей, маскарадностью, наличием собственного жаргона и ритуалов как бы предохраняет себя от случайных людей. Он намеренно шокирует обывателя, привыкшего к убаюкивающей сладкозвучности эстрады. И лишь сделав это усилие, можно попасть в простой человеческий мир с его болями и надеждами и понять тогда, что бравада, экстаз, насмешка нужны ему, чтобы защититься от пошлости и фальши.

Поняв это, невозможно не полюбить наш рок. Оговорюсь сразу, что под словами «наш рок» я понимаю почти исключительно ту отечественную рок-музыку, которая существует в любительском или полупрофессиональном варианте, ибо она намного интереснее, правдивее и музыкально богаче, чем рок-музыка, звучащая в концертных организациях или на телевидении. О причинах этого я скажу позже.

Весь комплекс проблем, связанных с рок-музыкой, можно условно разделить на три группы. К первой относятся чисто социологические вопросы: каковы социальные причины, породившие этот вид музыкального искусства? Чьи настроения и стремления он отражает? Как воздействует на слушателя? И тому подобное. Второй круг проблем — собственно музыкальный, а точнее, эстетический, ибо дело касается не только музыки, но и текстов, и зрелищности тоже. Более того, в творчестве иных групп акцент делается именно на театральность, на создание яркого шоу. И тут возникает масса вопросов о поэтике, стилистике, оригинальности или вторичности, связи с национальной культурой и проч. И наконец, отдельно стоят вопросы организационные: как пропагандировать эту музыку? Нужно ли ее пропагандировать? В каких организационных формах она должна развиваться? Кто обязан заниматься этим? И так далее.

В приведенной выше зарисовке с конкурса социологический момент проявлялся в поведении зала и его составе, эстетическое начало присутствовало в том, что делалось на сцене, а организационный аспект подчеркивался наличием жюри и сотрудников милиции в зале. И все это сливалось в одно мощное эмоциональное потрясение, имя которому — рок!

Социальное бросается в глаза. В музыку надо вникать, разбирать к тому же тексты на плохих записях. Организационная деятельность требует еще больших усилий, главное из которых — духовное: как к этому относиться? А лохматые юноши с магнитофонами у всех на виду. В семьях, школах, училищах, институтах идут баталии вокруг рока, отзвуки которых все чаще достигают прессы.

Я сам когда-то начал интересоваться роком, заметив, что нынешнее молодое поколение внешне довольно сильно отличается от молодых конца пятидесятых — начала шестидесятых годов, к каковым принадлежал и я. Собственно, в этом нет ничего страшного, так и должно быть. Но постепенно в обществе накапливалось глухое, но отчетливое раздражение молодежью: похоже, что «дети» отличались не только экстравагантностью нарядов, но и не желали следовать моральным установкам «отцов». Короче говоря, это было «плохое» поколение.

Те из них, кто не желал приспосабливаться к родительским требованиям, шли на открытый конфликт: рвали с семьями, теряли вообще контакт со взрослыми, погружались в мир тусовок, «фенечек» и жаргона, шли в сторожа и котельщики вместо вузов. Более гибкие носили пристойные одежды и от сиживали на комсомольских собраниях, но и у них часто была в запасе вторая жизнь, куда они не хотели допускать взрослых. Такие шли чаще не в сторожа, а в торговлю. Слово «товаровед» приобрело романтический оттенок.

И все это происходило под душераздирающую, конвульсивную музыку, которая валом валила из-за рубежа и называлась коротким и опасным словом «рок», хотя часто не имела к року никакого отношения.

Немудрено, что следствие приняли за причину. Соблазнительно было свалить на рок собственные воспитательные ошибки. Не требовал особых усилий и тезис о том, что нашу молодежь сознательно развращают из-за рубежа посредством этой дикой музыки.

Это было удобно, повторяю, ибо требовало лишь ограничительных и запретительных мер взамен духовного сближения с «непослушными» детьми. Тезис о западном влиянии успешно продержался все семидесятые годы, пока у нас практически не было своей рок-музыки. Вернее, она уже была, но находилась в столь загнанном состоянии, что до поры до времени о ней знали лишь истые фаны.

Но вот с начала восьмидесятых годов начал набирать силу вал отечественной рок-музыки, который катился по стране на колесиках магнитофонных лент, минуя управления культуры, худсоветы, сдачи и приемки, горлиты и творческие союзы, где по-прежнему заседали «отцы», решая молодежные проблемы. Но молодежь уже стала решать их сама, все более и более переходя на духовное самообслуживание. Вместе с рок-песнями ездили по стране устные легенды об ансамблях и музыкантах, их фотографии, самодеятельные критические статьи и рецензии, переводы. Популярные группы обрастали собственными художниками, режиссерами, актерами пантомимы, звукооператорами, фотографами. Они на свой страх и риск записывали «альбомы» и оформляли их, причем качество записей вскоре достигло вполне профессионального уровня.

Но главным было то, что «дикая» музыка зазвучала на родном языке, и если раньше «взрослые» лишь неодобрительно морщились, слыша скрежещущие звуки, сопровождавшие непонятные английские слова, то теперь все стало понятно.

Но от этого не стало легче. Наоборот. Слова песен вызывали у «взрослых» если не ярость, то озабоченность. Их словно бы дразнили эти молодые неизвестные голоса с магнитофонных пленок. «Как много разных дураков живет вокруг меня!» — пел один. «Мама, я бездельник, у-у-у!» — вторил другой. Третий вовсе нес абракадабру: «Солдаты любви, мы движемся, как призраки фей, на трамвайных путях. Мы знаем электричество в лицо. Развяжите мне руки!»

Со всем этим надо было срочно что-то делать, хоть как-то объяснить, ввести хоть в какое-нибудь русло. Прекрасное изобретение человеческого гения — магнитофон — явно использовался не по назначению. Вместо того чтобы посылать друг другу звуковые письма и записывать по трансляции песни Кобзона, молодые люди переписывали друг у друга такие, например, песенки:

«Я покоряю города истошным воплем идиота.

Мне нравится моя работа.

Гори, гори, моя звезда!»

В чем дело? Ведь еще лет десять назад трудами некоторых социологов и музыкантов было точно установлено, что «рок-музыка в нашей стране не имеет социальных корней». Но вот парадокс: корней не было, а музыка цвела пышным цветом, нимало не заботясь о том, какое она производит впечатление на музыковедов.

Кое-кто еще пытался говорить о «западном влиянии», но теперь это было просто неумно. Количество стихийно возникающих групп исчислялось уже тысячами. Не получая ни моральной, ни материальной поддержки, молодые люди в Ленинграде, Свердловске, Вышнем Волочке, Чите обзаводились гитарами и сочиняли песни. Видимо, в этом была насущная потребность.

Они явно хотели что-то сказать. Но они говорили на своем языке, недоступном «взрослым». То есть слова, безусловно, русские, но вот понятия, мысли, чувства…

Пожалуй, все же были у этой музыки социальные корни. Иные, чем на Западе. Они обнажились лишь в последнее время, хотя видны были давно. Но раньше о них не принято было говорить. Интересно, что та рок-музыка, о которой мы ведем речь, находит отзвук прежде всего среди думающей, ищущей, интеллектуальной части молодежи. «Балдеющие» на дискотеках под музыку диско или поклонники итальянской эстрады просто не в силах войти в сложный мир песен АКВАРИУМА, им не может быть по душе резкость АЛИСЫ, вряд ли оценят они тонкую иронию песен Виктора Цоя, сарказм Михаила Науменко, интеллектуальное озорство СТРАННЫХ ИГР. Эта музыка не располагает к душевному комфорту, она остра и проблемна, хотя нечуткому, а точнее, нетренированному уху она кажется такой же, как музыка развлекательных коммерческих групп.

…В Белый зал Ленинградского дома самодеятельного творчества, что на улице Рубинштейна, потупив глаза, молча входили молодые люди. Многие были с цветами. По виду это была та же пестрая экстравагантная толпа рокеров, что на фестивале, но что-то отличало их от той праздничной публики.

У девушек на глазах были слезы. Тихо рассаживались по местам, ждали. Над низкой сценой висела фотография скрипача Саши Куссуля на фоне черно-красного полотнища с нарисованной на нем скрипкой. Этот двадцатитрехлетний музыкант ансамбля АКВАРИУМ нелепо, трагически погиб несколько дней назад. АКВАРИУМ впервые играл без него — концерт в его память. В зале были родители Саши.

Я знал этого необычайно чистого, светлого, скромного молодого человека, прежде всего, по записям и выступлениям группы, где его скрипка придавала музыке особую одухотворенность, тонкость, изящество; доводилось и беседовать с ним, поражаясь его глубокому для юного возраста взгляду на мир.

Выше всего в музыке он ценил Баха, сам работал в составе оркестра Театра музыкальной комедии, но его душа принадлежала АКВАРИУМУ, где он успел поиграть чуть менее двух лет.

Тот концерт прошел при полной, чуткой тишине зала, не прерываемый ни единым хлопком, ни единым возгласом, хотя музыканты играли и пели те же вещи, что на обычных концертах, когда их встречают бурей оваций.

Когда я думаю о том, что молодежь нужно не столько учить, сколько учиться у нее, я вспоминаю Сашу Куссуля…

Но чтобы делать то и другое, необходимо говорить на одном языке.

Вопрос: знает ли молодежь язык «взрослых»? Конечно знает и даже пользуется им. Но знаем ли мы язык «детей»? Увы, нет… Кто же виноват в этом? Может быть, «дети» его скрывают? Отнюдь. Они его совсем не стесняются, склонны даже бравировать им. Но мы, ревнители чистоты языка, когда-то населившие его словами типа «комдив», «начпрод» и «колхоз», затем прекрасно «ботавшие по фене», украсившие канцеляризмами и универсальным «в этом плане», — мы приходим в сильнейшее негодование, когда слышим в их языке перекочевавшие к нам английские слова «флэт», «хайр», «шузы» или вовсе уже дикие «подруб», «тусовка», «стеб».

Кстати, о стебе. Слово это и понятие, которое оно выражает, является одним из ключевых в молодежной культуре. Не зная, что такое стеб, можно легко впасть в ошибку и увидеть преступление там, где его нет. Например, приведенная выше песенка насчет тех, кто покоряет города «истошным воплем идиота», — это не глумление, не кощунство и даже не хулиганство, а просто стеб.

Понятие стеба очень глубоко и ветвисто. Стеб тоже является одной из форм самозащиты от «взрослых». Точнее, от дураков. Основан он на тонкой невозмутимой иронии и желании подразнить тех же дураков. Если говорить о литературе, то ближе всех к стебу стоит Хармс, потому он так популярен среди молодых.

Но кто же будет изучать стеб? Социологи? Да вы смеетесь!

Однако покончим с социологией и перейдем к собственно искусству.

Попытаюсь хотя бы кратко рассказать о том, кто, как и зачем делает музыку «непослушных детей», какие здесь существуют тенденции.

Не так давно мне довелось посмотреть по Ленинградскому телевидению одну из передач «Музыкального ринга», где постоянно ведутся дебаты вокруг рок-музыки. На сей раз в передаче кроме многочисленных молодых слушателей, задававших свои вопросы, присутствовала горстка профессиональных композиторов — почти все среднего и пожилого возраста. Композиторы сидели, вежливо скучая. Правда, группа МОДЕЛЬ, которая в тот вечер выступала на музыкальном ринге, могла заставить скучать не только профессиональных композиторов. Но речь не об этом. Помню школьную учительницу, чуть ли не со слезами на глазах обращавшуюся к представителям Союза композиторов: «Товарищи! Почему вы не пишете музыку для молодежи? Почему мои ученики вынуждены довольствоваться второсортными самодеятельными поделками?!»

Композиторы на это вяло возражали, что, вообще-то, нет — они пользуются элементами рока в своих симфониях (кто слушает эти симфонии?), а есть и коллеги, успешно работающие в самом жанре рок-музыки. Вероятно, имелся в виду композитор Александр Колкер, незадолго до того сочинивший рок-оперу «Овод», вызвавшую оживление прессы, однако оставившую любителей рок-музыки вполне равнодушными. Во всяком случае, ни среди музыкантов, ни среди слушателей я ни разу не слышал не только обсуждения музыки «Овода», но даже упоминания о ней.

Хочу сразу рассеять популярное заблуждение, сформулированное растерявшейся учительницей: той музыки, о которой я веду речь и которую ищут ее ученики во «второсортных поделках» — острой, проблемной, созвучной мыслям и опыту молодого человека, понятной ему, — профессиональные композиторы старшего возраста написать не могут. Они не умеют этого делать. И дело не в мастерстве или отсутствии желания. У них отсутствует самое важное, без чего любая музыка останется пустым звуком, — духовный опыт соответствующего поколения. Практически не могут сочинить ее и «консерваторские» молодые композиторы, воспитанные в стойком предубеждении к жанру. Лишь в последнее время появляются обнадеживающие примеры консерваторской молодежи, знающей и любящей рок.

Не помогут тут и многочисленные ансамбли из бывших самодеятельных музыкантов, вступивших на профессиональную эстраду, ориентированную прежде всего на отдых, развлечение, танцы. Рок, о котором мы говорим, никогда не был и не будет эстрадой. Он претендует на роль властителя дум, и тут он сродни литературе и театру. Кроме того, настроения, скажем так, бытующие на худсоветах концертных организаций, телевидения, фирмы «Мелодия», настолько не соответствуют самому духу рок-музыки, что даже у талантливых музыкантов, каким является, например, Андрей Макаревич, опускаются крылья. МАШИНА ВРЕМЕНИ, изменив статус с любительского на профессиональный, так и не смогла, как мне кажется, сделать шаг вперед и значительно утратила популярность. Есть группы, добившиеся известности у молодежи засчет умелого применения внешних приемов рок-музыки, качества аппаратуры, постановочных эффектов (ЗЕМЛЯНЕ, ФОРУМ), но это какая-то другая рок-музыка. Она лишена личностного начала, а в результате становится фальшивой. Когда АКВАРИУМ поет «Сны о Чем-то Большем», я ему верю, а когда ЗЕМЛЯНЕ утверждают, что им снится не рокот космодрома, а трава, я им не верю.

Нет, истинный рок может родиться и рождается только из глубин молодежных масс, только их силами, их душою. Он — дитя коммунальных коридоров и кухонь, родительских склок, последних дней до получки, соседей-алкоголиков, ранних абортов, одиночества, отчаяния. Он кричит об этом со всей прямотой и корявостью стиля, на языке тех же коммунальных коридоров. «Когда б вы знали, из какого сора…»

Сказанное выше не означает, что я отказываю эстрадной музыке в праве на существование. Она его достаточно имеет. Но права гражданства должен обрести и рок. Время этого требует.

А для этого надо решить массу организационных вопросов, но не здесь, а на тех же худсоветах и коллегиях, в издательствах и на студиях. Почти в каждом читательском письме я читаю: почему не издается специализированный музыкальный молодежный журнал? Почему популярные у молодежи группы не звучат по радио и телевидению? Почему не выпускаются их пластинки? Почему так неумно ведется пропаганда рок-музыки: настоящее замалчивается, а дешевое популяризируется? И так далее.

И я отвечаю читателям: не знаю. Потому и переадресовываю эти вопросы Министерству культуры и всем тем, от кого зависит их практическое решение. Я знаю одно: нам нельзя отказываться от значительной и очень интересной части нашей национальной культуры, которая уверенно выдвигается на мировые позиции. Нам нельзя жить вчерашним днем. Нам нельзя терять доверие молодежи. Точнее, нужно завоевывать его снова.

Нужно только понять, что лучшие музыканты и группы, которые мы лишь по привычке называем любительскими, давно уже стали артистами в подлинном смысле этого слова. Они уже являются художниками в музыке. А художник на многое имеет право, потому что за многое отвечает. Он отвечает за пути, которыми пробирается душа, чтобы выйти к свету.

«Театр», № 4, 1987 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.