Александр Белов

Саша Белов предвосхитил появление Сабониса. Короткая жизнь его в спорте, в баскетболе была яркой, как факел. Мне даже кажется, он чувствовал, что ему дано немного времени, чтобы сказать о себе. И действительно, всего 26 лет было отпущено этому широкоплечему гиганту, красавцу с открытым русским лицом, светлыми голубыми глазами, чудесной гривой светлых волос. Прекрасная фигура, присущая Саше с детских лет аккуратность — всегда тщательно выглаженные трусы, майка, спортивный костюм, ухоженная прическа — выделяли его еще до начала игры. Свисток судьи, и мы становились свидетелями удивительного зрелища, главным действующим лицом которого была страстная, темпераментная натура Александра Белова.

Как игрок он родился в ленинградском «Спартаке», в «команде Кондрашина и Белова», одной из сильнейших в 70?х годах в нашем баскетболе. Но он был и украшением всего советского, да и, пожалуй, мирового баскетбола. Легендарным стал его заключительный бросок в олимпийском финале Игр в Мюнхене, принесший сборной СССР — пока единственный раз в ее истории — «золото» Олимпиады. И о том пасе его друга Вани Едешко, и о самом результативном броске Саши за три секунды до финальной сирены написано и сказано многое. И думается, что то мгновение навечно останется в истории спорта. Сам же Саша в часы ожидания решения ФИБА, засчитывать ли итог встречи СССР — США, так переживал, что, проведя рукой по голове, обнаружил на ладони клок своих прекрасных волос…

Кто видел Сашу в игре, тот конечно же никогда не забудет его легкий, красивый бег настоящего атлета. Он словно плыл по площадке, вроде бы и не затрачивая ни малейших усилий. Чувствовалось, что он нравится себе, что он любуется собой — своей силой, изяществом, мастерством. И он знал, что нравится другим, что публика любуется им. И поэтому играл еще красивее, еще грациознее и элегантнее. Настоящий художник баскетбола, он не признавал игру просто как игру. Для него, созидателя, творца, был важен и внешний облик матча, каждого участника поединка. Как актер, он помнил и никогда не забывал о том, что играет не для себя, даже не для своей любимой команды, а для зрителя, который пришел на него, Белова, смотреть, Но делал Саша это не в ущерб игре, не ради красивости и одного лишь мнимого эффекта. Каждое его действие было подчинено логике событий. Но в этой логике он прежде всего искал гармонию.

Обладая высоченным, мощнейшим прыжком, Саша всегда вовремя и в нужный момент оказывался на том месте, где и разгоралась схватка. Прыжок Белова вызывал восхищение и изумление. Казалось, подчас он прямо–таки зависает в воздухе, парит над площадкой. Противники терялись, они уже опускались на землю, а Белов все еще где–то там, в облаках, висит над ними и уже без помех забрасывает мяч в кольцо.

Встав в стойку на чуть согнутых сильных, длинных ногах, широко расставив и приподняв локти, он занимал так много места под щитом, что другие просто не могли к нему подступиться. Забить «из–под Саши» было немыслимым делом, он ведь и не подпускал никого к щиту. К тому же у него было поразительное чутье, тончайший нюх плюс тактическая сметка. Это и позволяло Саше выигрывать щит у соперников, которые были сантиметров на десять–пятнадцать выше него.

Мне просто трудно сказать, чего бы Саша не мог делать на площадке. Центровым он был таким, каких не было до него и не скоро будет (за исключением Сабониса). Огромное его преимущество–предвидение развития событий. Саша не ошибался в выборе решения, настолько светлой была у него голова. Безусловно, это дар. с которым нужно родиться. Тем не менее Саша не уставал шлифовать свой талант, что и сделало его великим. Ведь вспомните, он мог сыграть легко, изящно, но мог вместе с тем, если это необходимо, и очень мощно, сильно, не боясь жесткой борьбы, на грани фола, не уступая в схватках (подчас и забивал с противником на плечах).

Белов больше всех центровых бросал штрафные. А это ведь и говорит о его смелости, о желании идти на обострение, не опасаясь синяков и шишек. А как он бросался — единственный из центровых — на пол, за мячом, который в тот момент мог находиться от него в четырех–пяти метрах! Кто из сегодняшних «больших» рискнет ринуться в борьбу на «первом этаже»? Что–то не припомню такого. А Саша буквально разбивался, сражался до самозабвения, подставлялся под удары, как это делают высококлассные хоккеисты–защитники, бросаясь под шайбу.

И таким он был всегда. Но все же отличительной чертой его игры была красота. Элегантно проскочит с ведением к щиту и — сверху. Это были маленькие спектакли, от которых стонали в полнейшем восторге зрители. Саша блестяще владел крюком и правой и левой рукой (редчайшее качество), мог спокойно и точно бросать со средних дистанций и даже издали. В общем, для него не было тайн в баскетболе. Видимо, сила истинного мастера в том и состоит: не показывать свои минусы ни противникам, ни публике, а подчеркивать, «подавать» козыри.

Это не значит, что у него не было недостатков. Наверное, были. Ведь все же мы чаще побеждали ленинградцев на протяжении многолетнего спора, который вели между собой ЦСКА и «Спартак», как ведут его в 80?е годы ЦСКА и «Жальгирис». Но ведь армейцы в целом выглядели гораздо сильнее и солиднее, а у «Спартака» был, по существу, один Белов. И конечно, нам приходилось в первую очередь решать «проблему Белова». И хотя у нас не было не только никого, равного ему по силе (да тогда такого центрового вообще не было ни у одной команды в мире), но подчас вообще более или менее приличного игрока на амплуа центрального нападающего, тем не менее мы же эту проблему както решали.

Обычно мы старались отрезать Сашу от партнеров, для чего бросали на его опеку сразу двух игроков. Кто–то из наших центровых обязательно действовал против Саши персонально — Коваленко, Петраков, Субботин или Жармухамедов. Главное было — не дать ему мяч, поэтому «маленьких» спартаковцев держали в жестком прессинге. И все же это было тяжелое дело — нейтрализовать, сдержать Сашу. И когда в 1975 году спартаковцы наконец обыграли нас и стали чемпионами СССР, то это был бенефис Александра Белова.

Казалось, он так и родился баскетболистом и в баскетболе. Никто ведь, однако, кроме самого Саши и Владимира Петровича Кондрашина не знал тогда, что у Белова — «панцирное сердце». И кое–кто недоумевал, почему тренер часто меняет своего лучшего игрока. А Саше просто необходим был отдых, хоть минимальный, секунд тридцать, минуту, но — отдых…

Великий игрок отличается от просто хорошего тем, что умеет менять стиль своей игры в зависимости от обстоятельств. Если было нужно, Саша становился чуть ли не разыгрывающим, раздавал мячи, ставил заслоны, организовывал быстрый прорыв и даже сам его заканчивал, мощно и быстро несся к щиту соперников. Если же его партнеры попадали в тиски прессинга, Саше хватало технического мастерства быстрым ведением, искусным дриблингом разрывать этот прессинг. Никто из «больших» так делать не умел. А ведь его, естественно, опекали самые сильные из команд противника. И ему всегда поручали «держать» лидеров. Саша понимал, что без него, без его всегда и непременно игры «на все сто» спартаковцам не выиграть. И Саша не щадил себя никогда, какой бы внешне легкий матч ни предстоял. В этом он разительно превосходит абсолютно всех центровых, в том числе и Сабониса, который подчас играет с прохладцей, на одном классе, без души…

Сегодня мы тем не менее восхищаемся игрой Арвидаса Сабониса. И это правильно. Но не будем забывать, что у литовского парня рост больше 220 сантиметров, на 20 сантиметров ниже был Белов. По нынешним меркам его и центровым–то назвать нельзя. И все же никто не играл так красиво, интересно, разнообразно и, главное, результативно — ни в Европе, ни в. Штатах, ни в Южной Америке, хотя во времена Александра Белова было немало ярких личностей (и центровых в том числе) в мировом баскетболе. Да, Белов не понимал, как это он, центровой, оплот команды, стержень ее, главное действующее лицо, может уйти с площадки без «своих» двух, а то и трех десятков очков. При этом он был поразительно коллективистский игрок. Но основное его дело, считал он, забивать. И он это делал, как бы ему ни мешали. Тоже ведь яркая черта. Компонент, в котором он значительно превосходил Ткаченко или Сабониса, почему–то считающих, что им и десяти–пятнадцати очков за игру хватает. Белов, уж если в кои веки игра у него не шла и он забивал меньше двадцати, готов был сгореть со стыда, он считал такой матч даже в случае победы «Спартака» проигранным. Им, Беловым, проигранным. И никогда не винил партнеров. Дескать, мало мне давали, мало на меня играли… Да, центровым 80?х его бы самокритичность, его умение анализировать свои действия, его бескомпромиссность…

Саша плоть от плоти, кровь от крови ленинградцев, спартаковец, детище Владимира Петровича Кондрашина. Это Владимир Петрович нашел Сашу, когда тому было десять лет, увлек баскетболом, привел в зал и занимался с Сашей до последнего дня его молодой жизни. Если бы даже Владимир Петрович не добился таких выдающихся успехов, как выигрыш золотых олимпийских медалей, титула чемпиона мира, европейского Кубка, уже за одно то, что он отыскал, вырастил и воспитал Александра Белова, ему нужно поставить памятник…

Будучи очень результативным, Саша, повторяю, не стремился быть только бомбардиром, не жадничал, не требовал мяча, не стрелял лишь бы выстрелить. Он получал радость от самой игры, он выражал себя и в голевых передачах, и в оборонительной работе, которой так чураются многие нынешние центровые, и в подборах. С ним в «Спартаке» играли, прямо скажем, отнюдь не выдающиеся баскетболисты. И не знаю, какими бы они стали без него. Но рядом с Беловым раскрылись и выросли в мастеров высокого класса Арзамасков и Павлов, Большаков и Макеев, Иванов и Кузнецов. Они учились у него, а он хотел только одного: чтобы они играли, помогал им играть, давал им играть.

С ним, что очень важно, и легко было играть. Он так страховал партнеров, так поддерживал их, так вовремя ловил момент, когда нужно прийти на помощь, что команда как бы выпрямлялась, сбрасывала путы, откидывала робость, переставала опасаться за свой щит (там ведь Саша) и приобретала веру в себя. И спартаковцы, ведомые своим лидером, рвались к победам.

Да, свойство, которым обладают только поистине великие спортсмены, позволяло Саше видеть развитие события на два, на три хода вперед. У него было какое–то повышенное чувство кульминации. Как только назревала опасность, Белов оказывался именно там, где он был необходим в данную секунду. И тут уж он становился неудержим. Его блокшоты (накрывания мяча) были не просто технически безупречными, он ставил их жестко, резко, без тени сомнения. Шел в борьбу, не страшась фолов, отпора, грубости. И забивал. Тот же Сабонис тоже неплохо накрывает соперников, но он делает это мягче, как бы стесняясь, рассчитывая только на технику. Белов брал и характером.

Я увидел его, когда Саше было всего 16 лет, и сразу пригласил в сборную. В 17 он уже поехал с нами в США, где, правда, играл не слишком много, больше смотрел, вникал, учился. И понял, и усвоил многое. В 1969 году в Неаполе он уже стал чемпионом Европы, хотя ему было только восемнадцать. В Италии Саша играл значительно чаще, но все–таки он еще не являлся основным центровым сборной, его время еще не подошло. И в 1970 году Саша еще не раскрылся так, как в последующие пять лет. Однако только профан мог не увидеть, в какого баскетболиста превратится этот юноша.

Импонировал он мне и своими человеческими качествами. Вы заметили, вообще большинство центровых просто как люди вызывают только положительные эмоции от общения с ними. И все же Саша и в этом плане стоял особняком. Проявлялось это в мелочах, но ведь из мелочей скадывается жизнь.

Помнится, перед чемпионатом Европы совсем мальчиком, симпатичным и застенчивым, он подошел ко мне после зарядки (мы жили на даче в Серебряном бору, где готовились к первенству континента) и, краснея, сказал: «Знаете, меня приглашают в ЦСКА, зовут переехать в Москву. Как мне быть? Что вы мне посоветуете?» Я ведь ленинградец. И кроме того, понимал, что с уходом Белова «Спартак» рухнет. Поэтому я безапелляционно отговорил Сашу от такого опрометчивого шага, заметив: «Помни, кто тебя воспитал. Об этом нельзя забывать никогда. Это — на всю жизнь…»

Игра Белова восхищала не только зрителей, но и самих игроков, тренеров, даже нас, московских армейцев, для которых он был самым трудным, самым грозным соперником. Но настоящее мастерство не может оставить равнодушным никого и не позволяет опускаться до грубого прагматизма. Да, как тренер ЦСКА, я делал все, чтобы не дать сыграть Белову (далеко не всегда это удавалось, свое дело он все равно делал). Но как специалист баскетбола, как тренер сборной страны, в конце концов как любитель этой замечательной игры, я просто радовался и наслаждался, когда видел в игре этого человека.

Даже сегодня вряд ли кто–то скажет, что игра Белова устарела, несовременна, неэффектна. Спортсмен живет недолго, спортивные события ценны своей сиюминутностью. Завтра на телеили киноэкране, на фотографии событие, еще недавно вызывавшее восторг, может показаться пресным, чуточку наивным и даже смешным.

Но истинное мастерство не умирает, гений навечно остается в памяти людей. Просто спорт, в отличие от других видов человеческой деятельности, нельзя воплотить в нечто окончательное, застывшее. Музыка Чайковского будет также волновать жителей XXI века, как и нас, как и наших предков. Сашу Белова мы уже никогда не увидим. Но он был, он творил для нас, своих современников, и для людей будущего. И если мы хотим, чтобы советский спорт, советский баскетбол шел вперед, побеждал, мы просто обязаны помнить о тех, кто добывал ему славу, кто произносил новое слово, кто был пионером.

Саша Белов, безусловно, открыл новую эпоху в баскетболе. Это был центровой абсолютно нашей, сегодняшней формации (кроме роста). Может быть, против Рассела, Чемберлена, Алсиндора, тоже мощных, подвижных, прыгучих, ему пришлось бы тяжелее, чем Сабонису. Но ведь все они значительно превосходили его в росте. Со всеми же остальными суперцентровыми Саша мог играть спокойно. Мог бы и сейчас. Даже знаменитый Чосич не выдерживал соперничества с Сашей и остерегался его. Что же говорить о других?

Белов из тех крайне редко встречающихся игроков, которым было все равно, с кем и в каком составе играть. Высочайший интеллект и богатая техническая одаренность позволяли ему без особой сыгранности находить общий язык с кем угодно. А поскольку, как я уже говорил, он никогда не был эгоистом, то и партнеры очень быстро находили с ним взаимопонимание. Сабонис ведь тоже такой. Это их обоих так заметно и выделяет из числа других, даже очень и очень талантливых баскетболистов. И я считаю, что память об этом уникальном спортсмене нужно обязательно увековечить. Думается, что лучше всего организовать мемориал Александра Белова и превратить его в традиционный и престижный турнир, на который бы собирались лучшие клубные команды мира. И делать это надо скорее, пока играют еще те, с кем играл Саша. Для баскетболистов такой турнир, организованный в честь их товарища, был бы очень почетен и дорог, я в этом уверен.

В 1978 году перед чемпионатом мира в Маниле я вновь привлек Сашу в сборную. На летнем сборе по общефизической подготовке в Сухуми он приводил себя в порядок после длительного (несколько месяцев) перерыва. И уже тогда выглядел неплохо. Как назло, затем в Ленинграде он получил пищевое отравление, которое вновь надолго выбило Сашу из колеи. Была опасность, что он заболел сальмонеллой (африканская разновидность брюшного тифа). Однако все вроде бы обошлось. И Саша приехал на сбор в небольшой латвийский городок Талей, где сборной были созданы все условия для подготовки к чемпионату. И там Саша снова почувствовал себя плохо. Он не сдавался, крепился, пытался тренироваться индивидуально. Видя его мучения, наш доктор Корчевский, давний друг и почитатель Саши, запретил ему тренироваться до полного выяснения причин недомогания.

Его номер на втором этаже пансионата был всегда многолюден. Ребята тепло и заботливо опекали Сашу, поддерживали. Ведь для всех он был кумиром, примером для подражания как в игре, так и в жизни. Поскольку Белов был настолько сильнее всех других, что это признавали безоговорочно все, то никто и не пытался вступать с ним в спор, не видел в нем конкурента, а значит, на первый план выходили чисто человеческие взаимоотношения. Сашу подбадривали, вселяли в него надежду и уверенность абсолютно все кандидаты в команду, в том числе и те, кто из–за него мог потерять (и наверняка потерял бы) место в сборной. К сожалению, дружеская поддержка отнюдь не панацея от недугов. Пришлось в конце концов доктору отвести Сашу в Ригу на консилиум. Оттуда — в Ленинград, на серьезное и всестороннее обследование. Сашу уложили в больницу, причем — горькая ирония судьбы — это была та же больница, где умер его отец. Вдобавок Саша оказался даже на той же самой кровати, на которой лежал отец. Из больницы Саша уже не вернулся…

Страшное известие потрясло команду, ребята долго не могли прийти в себя. Действительно, в 26 лет, в расцвете сил — как же это? Трудно, невозможно поверить…

Смерть Саши больно отозвалась в сердцах всех, кто знал этого замечательного парня. Нам выражали свое сочувствие тренеры и игроки других команд, известные деятели Международной федерации, арбитры, журналисты. Это была и их потеря, потеря всего мирового баскетбола. По нашей просьбе перед матчем со сборной США присутствовавшие на трибунах почтили память о Саше минутой молчания. 20 тысяч зрителей отдали дань этому выдающемуся баскетболисту и чудесному человеку. А ребята поклялись сыграть этот матч в память о Саше и за Сашу.

Американцы проиграли — 76:97. Мы выплеснули на ни в чем не повинных соперников всю горечь, всю боль, всю злость на несправедливость фортуны. То была и Сашина победа…

Повторяю, мне кажется, что Саша и сам понимал, как понимали это многие гении человечества, рано ушедшие из жизни, как мало ему отпущено на его веку. И поэтому он стремился жить быстро, ярко, красиво, без остатка тратя себя на игру, на друзей…

Как–то после матча в Ленинграде я собрался заехать к маме, которая жила на площади Льва Толстого. Это всего шесть–семь трамвайных остановок от зала, где мы играли. Саша увидел меня, тут же подбежал, предложил подвезти. Ну и натерпелся же я страху, когда он мчал со скоростью около 120 километров в час. А он сидел рядом — и улыбался своей неотразимой улыбкой. И вообще всегда, хотя мы и были долгое время соперниками, он старался окружить меня заботой, когда я оказывался в родном городе. Не было случая, когда я приехал бы в Ленинград и Саша не спросил бы меня: «Александр Яковлевич, какие проблемы? Чем помочь? Что нужно сделать? Мне было бы приятно что–то сделать для вас…» Такое внимание трудно переоценить…

Саша спешил творить добро. И некоторые пользовались, подчас в ущерб ему, его широтой, открытостью, искренностью. Вечно в его доме были гости, вечно продолжалось хлебосольное застолье, шум, смех. Его дом был открыт для всех, и Саша от всего сердца привечал каждого.

И вдали от дома было так же. В любом городе у него были друзья и приятели. Особенно близок он был в Тбилиси с Мишей Коркия, в Москве — с Валерой Милосердовым, ну а в Ленинграде — с Юрой Павловым, Ваней Дворным, Андреем Макеевым. Но самым близким и дорогим ему человеком был конечно же Петрович, Владимир Петрович Кондрашин, заменивший Саше отца…

Я очень любил Сашу. Он был дорог мне тем, что глубоко, темпераментно, с обезоруживающей откровенностью переживал неудачи. Нет, не свои собственные — команды, друзей. И это роднит с ним Сабониса. Лет до двадцати, наверное, Саша после поражений буквально плакал. И это не было слабостью. Потом он научился сдерживать эмоции, но внутренне горевал по–прежнему. Такие люди мне очень близки.

Он промелькнул яркой кометой. Вспыхнул и быстро сгорел. Эта утрата невосполнима. Талант Саши, красота его игры настолько уникальны, что описать их невозможно. Сашу нужно было видеть. Как жаль, что, как и в театре, спорт оставляет нам лишь кусочки дарования, лишь мгновения взлета, зафиксированные на нескольких метрах пленки! Сыграл — и все. Кто видел — тот не забудет. И Сашу Белова нельзя забыть. Это было явление. И как любое явление Саша неповторим, он — единственный в своем роде.

Саша многого не успел, не доиграл, не дожил… Но он был. И я благодарю судьбу за встречу с ним.