НОВЫЕ ВСТРЕЧИ. «ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПОЭМА»

Старые работники колонии один за другим начали покидать Куряж. Зернотрест предложил мне участвовать в научной экспедиции по изучению опыта работы первых крупных механизированных зерносовхозов. Я дал согласие и в начало 1929 года тоже простился с колонией.

Перед отъездом с экспедицией в Донские степи я заехал к Антону Семеновичу в детскую коммуну имени Ф.Э. Дзержинского.

Встреча с Антоном Семеновичем, с ребятами и воспитателями, большинство которых перешло сюда из колонии имени М. Горького, была на редкость радостной и теплой. Антон Семенович водил меня по коммуне, как экскурсанта. Когда осмотр подошел к концу, я невольно сказал:

— Да ведь вам же здесь делать нечего! Все настолько четко и хорошо организовано, что если вы явитесь на один час утром и на два часа вечером, то этого будет достаточно, чтобы обеспечить нормальную жизнь колонии.

Антон Семенович рассмеялся и ответил, что мое замечание вполне справедливо, но что он вовсе не собирается отдыхать в свободное время, а намерен серьезно заняться литературной работой, обобщающей все этапы жизни колонии имени М. Горького, и что в связи с этим ему хотелось меня кое о чем расспросить. Мы стали воскрешать в памяти эпизоды колонийской жизни, участником или свидетелем которых я был. И так увлеклись беседой, что проговорили до самого вечера.

Антон Семенович уже составил план будущей «Педагогической поэмы», а некоторые главы и написал.

Потом заговорили о моей предстоящей работе в экспедиции, об огромном размахе революционных преобразований в сельском хозяйстве всей страны, о сталинском докладе на XV съезде партии в 1927 году и о решениях съезда по развертыванию коллективизации и укреплению колхозов и совхозов... Вспоминали былое положение колонии в самой гуще кулацких хозяйств и нашу упорную, непрерывную борьбу с кулачеством. Антон Семенович с жаром говорил, что ныне ни один честный советский человек не может не принимать участия в небывалой перестройке всей жизни советской деревни. Он говорил, что жаждет найти и для себя форму живого и действенного участия в грандиозных процессах, какими был отмечен тот год — «год великого перелома».

— Как бы мне самому хотелось окунуться в вашу работу! Поехать в совхоз я, конечно, не могу. Но если вы не возражаете, я охотно помогу вам по возвращении литературно оформить всё, что вы делали, видели, слышали. Осветить в живом очерке опыт первых крупных механизированных совхозов будет крайне полезно для тысяч рядовых организаторов социалистического сельского хозяйства Украины. Давайте сделаем это?

Я с радостью согласился на предложение Антона Семеновича усердно собирать в экспедиции материалы для будущей очерковой книжки, о которой он говорил...

Весну, лето и осень я провел в Донских степях, а в декабре 1929 года, возвратившись из экспедиции, снова встретился с Антоном Семеновичем в Харькове, на квартире Галины Стахиевны Салько, ставшей его женой.

Выслушав мой рассказ об организации и первых успехах огромного учебно-опытного зерносовхоза, Антон Семенович потребовал, чтобы я немедленно засел за предварительную обработку моих наблюдений и данных для задуманного очерка. Когда мы прощались, он, словно между прочим, сказал, что за минувшие полгода его работа над книгой о колонии продвинулась вперед, и предложил встретиться на следующей неделе, если я хочу послушать то, что уже написано.

В назначенный день я пришел к Галине Стахиевне. Антон Семенович сразу начал читать. Я никогда не забуду того впечатления, которое произвела на меня прочитанная им тогда первая глава «Педагогической поэмы». Рождалось крупнейшее художественное произведение, и не понимать этого было нельзя. Галина Стахиевна, конечно, знала уже не только эту главу, но и все, что успел написать к тому времени Антон Семенович, из числа же его товарищей по работе мне посчастливилось быть, по-видимому, одним из первых, на чей суд он вынес свой литературный труд. Антон Семенович потребовал от нас самой беспощадной критики и тщательно записывал все наши замечания.

Потом уж как-то само собой получилось, что по пятницам мы встречались у Галины Стахиевны, и Антон Семенович, рассказав сначала, какие из наших замечаний по предыдущему тексту он учёл, какие отклонил и почему, затем принимался читать следующие главы. Так я услышал целиком первую часть и некоторые главы второй части его замечательной книги. Мысль назвать ее «Педагогической поэмой» была выношена Антоном Семеновичем уже давно, но он просил нас высказать свое мнение и о других возможных названиях. Мне запомнились некоторые из них: «Горьковцы», «Из жизни колонии имени М. Горького», «Педагогика в жизни», «Рождение советского гражданина»... Однако после долгих раздумий Антон Семенович остановился на первоначальном названии – «Педагогическая поэма», – потому что оно наиболее полно отвечало основному замыслу книги – показать значение творческого труда советского педагога...

Так прошли незабываемые для меня январь – февраль 1930 года.

Когда я закончил предварительную обработку всех материалов, собранных в экспедиции, мы встретились, чтобы наметить план нашего будущего очерка. Он должен был отобразить труд советских трактористов, комбайнеров, агрономов, инженеров, успешно строящих новый огромный совхоз, взаимоотношения этого совхоза с окружающим крестьянством, его помощь молодым, ещё не окрепшим сельхозартелям. В нашем распоряжении был обильный материал, позволявший показать всё это на фоне упадка и внутренних противоречий капиталистического способа ведения сельского хозяйства в Америке. Отложив на неделю работу над «Педагогической поэмой», Антон Семенович засел за этот очерк.

Уже в следующую пятницу он читал его нам с Галиной Стахиевной. Собранные мною наблюдения и данные были мастерски литературно обработаны Антоном Семеновичем, оживлены поэтичными описаниями степной природы и обогащены очень ценными сравнениями и глубокими замечаниями по экономическим и политическим вопросам.

На мою долю оставалось внести ряд технических поправок, и очерк можно было публиковать.

Так родилась в соавторстве со мною небольшая книга Антона Семеновича, названная им «На гигантском фронте». Это был первый печатный труд Макаренко, увидевший свет раньше «Педагогической поэмы».

Первая часть «Педагогической поэмы» и этот очерк были сданы в Государственное издательство Украины одновременно – весной 1930 года. Ответ издательства поразил нас своей неожиданностью: очерк «На гигантском фронте» оно одобрило без всяких возражений, а «Педагогическую поэму» отказывалось издать под предлогом ее дискуссионности.

Мы много раз обсуждали этот трусливый ответ Украинского Госиздата, и стало ясно, что Антону Семеновичу необходимо ехать с книгой в Москву.

Договор на издание очерка был заключен на мое имя. Антон Семенович решительно не хотел ставить свою фамилию на обложке брошюры.

— Я не намерен давать врагам педагога Макаренко повод обвинить его в «несерьезности», «разбросанности», попытке делать выводы и обобщения в малознакомой ему области жизни, — сказал он.

Но и я не мог согласиться, чтобы очерк, целиком обязанный своими литературными достоинствами Антону Семеновичу, был издан без его имени. Наконец мы пришли к соглашению поставить на книжке только наши инициалы (Н.Ф. и А.М.). Издательство не возражало. Очерк появился в свет летом 1930 года на украинском языке.

Когда поздней осенью 1930 года я вернулся в Харьков из очередной экспедиции, Антон Семенович стал готовиться к поездке в Москву для переговоров об издании «Педагогической поэмы». К этому времени он окончил уже и вторую часть книги. Мы решили отпраздновать завершение его многолетней работы, благо я получил наш общий гонорар за уже изданный очерк «На гигантском фронте». Встретились, как и раньше, у Галины Стахиевны. За праздничным столом, естественно, больше всего говорили о «Педагогической поэме». Антон Семенович рассказывал о том, что нового внес он в книгу за минувшие месяцы, читал неизвестные мне куски из «Поэмы», показывал переделанные места. Изменения и дополнения сводились главным образом к художественной доработке текста.

Случилось так, что в Москву я попал раньше Антона Семеновича. Он приехал в феврале или марте 1931 года, когда я еще не кончил своих служебных дел, и мне удалось увидеться с ним дважды: первый раз мы встретились в гостинице, в которой он остановился, и я узнал тогда, что рукопись уже сдана им в издательство. Второе наше свидание произошло в самом издательстве, в день, когда он должен был получить там ответ.

Антон Семенович пришел раньше условленного часа и поджидал меня на лестничной площадке. Вид его был необычен: он стоял с опущенной головой и плотно сжатыми губами...

Московское издательство попросило, чтобы Наркомпрос Украины дал свой отзыв о «Педагогической поэме». Было совершенно ясно, что те, кто признал педагогическую систему Макаренко «несоветской», никакой визы на издание его книги не дадут.

Мы молча вышли на улицу. Говорить не хотелось, и мы зашагали по зимней, сияющей Москве, только изредка перебрасываясь ничего не значащими словами; иногда я замечал, что одну и ту же вывеску или витрину вижу уже в третий или в четвертый раз; долго продолжалось это наше бесцельное блуждание по городу...

С наступлением ранних зимних сумерек мы оказались на Неглинной. Внезапно загоревшиеся фонари привлекли наше внимание к вывеске ресторана. Усталые и продрогшие на морозе, мы невольно остановились и решили зайти согреться, перекусить и отдохнуть. Время было обеденное, посетителей много. Свободный столик оказался только в глубине большого зала.

Мы переговаривались в ожидании заказанного, когда вдруг раздался громкий женский возглас:

— Да ведь это он!

И я увидел, как между столиками по направлению к нам быстро пробирается молодая женщина, продолжая взволнованно говорить:

— Это он! Он!

За нею, с интересом глядя в нашу сторону, шел военный. Мы замолчали, а молодая женщина уже оказалась возле нашего столика и бросилась обнимать Антона Семеновича. По его удивлённому и немного растерянному виду я понял, что он не узнает ее.

— Да иди же скорее, Вася, ведь это Антон Семенович, о котором я тебе столько раз говорила! — крикнула женщина своему спутнику и, повернувшись снова к Антону Семеновичу, сказала: — Вы меня не узнаете? Я — Раиса...

— Рая! — радостно воскликнул Антон Семенович и, ласково глядя на молодую женщину, обменялся с нею крепким рукопожатием. — Ты очень изменилась, поэтому я тебя сразу и не узнал, — говорил он. — Ты, кажется, не одна? Садитесь вместе к нашему столику.

Как только было произнесено имя «Раиса», я тотчас вспомнил ее тяжелую историю, коротко рассказанную в «Педагогической поэме».

Взволнованная встречей с Антоном Семеновичем, она сидела перед нами со своим мужем.

За беседой незаметно проходило время. Антон Семенович и Раиса вспоминали колонию, но, конечно, даже намеком не касались темных пятен прошлого Раи. Вспоминали веселые случаи и радостные моменты колонийской жизни. Но когда Антон Семенович к концу разговора спросил, откуда она сейчас едет, на глазах Раисы показались слезы.

— Мы едем из одного пограничного района Средней Азии, где недавно потеряли нашего сына... — ответил за Раису ее муж. — Рая считает вас своим спасителем, отцом, самым близким человеком. И я поделюсь с вами нашим горем...

Он рассказал, что в прошлом году его перевели с Украины в далекий пограничный район. Сначала он уехал один, а через полгода к нему приехала Раиса с сыном. Район считали тихим, и жили они все время спокойно. Но месяца полтора назад, как раз, когда он был в отъезде, на пограничный пост напал перешедший границу отряд басмачей. В перестрелке его заместитель и несколько бойцов были тяжело ранены. Раиса не испугалась и, чем только могла, помогала красноармейцам: делала перевязки, подносила воду, патроны, помогала устраивать укрытия. Когда басмачи бросились в атаку, Рая сама взяла винтовку в руки и вместе с оставшимися в живых красноармейцами отбивала натиск бандитов и защищала пост до подхода отряда, посланного к ним на помощь. Во время этого боя все и случилось... Шальной пулей был убит их сын. И Рая получила несколько ранений, но, к счастью, не опасных; сейчас она уже совсем оправилась ран...

Антон Семенович с напряженным вниманием слушал это рассказ, и по взглядам, которые бросал он на Раису, прижимавшую к глазам платок, было видно, что все происшедшее на далекой пограничной заставе полно для него глубоко смысла и значения.

Муж Раисы напомнил ей, что надо спешить на поезд, вышли из ресторана вместе, чтобы проводить их. Когда садились в трамвай, Антон Семенович на прощание крепко поцеловал свою бывшую воспитанницу.

Трамвай отошел, и Антон Семенович, сдерживая свое волнение, сказал:

— Проводите меня до гостиницы, поговорим... Встреча с Раисой вернула мне всю прежнюю бодрость и веру в себя. Ведь она не растерялась в минуту смертельной опасности, а смело взяла винтовку и защищала пограничный пост. В этом видна наша колонийская закалка! После сегодняшнего разговора в издательстве первой мыслью моей было бросить все дальнейшие хлопоты с «Педагогической поэмой». Я даже позволил себе усомниться: может быть, и сам я, и вы, и все те, кто поддерживает мои писательские начинания, ошиблись в ценности опыта колонии имени Горького и в необходимости широкого освещения его в печати? Но еще там, на лестнице, когда ждал вас, я подумал о тех живых людях, которые пришли в колонию с толстыми «делами», а сейчас уже кончают рабфаки и вузы, и их новые «дела» тоже становятся день ото дня всё толще, но теперь уже вы найдёте в них иные материалы — рассказы о трудовых подвигах, об учебных успехах, о полезной общественной деятельности... И я понял, что замалчивать то, как происходило это превращение, нельзя! Всю дорогу я думал об этом. А встреча с Раисой окончательно отбросила мои минутные сомнения...

Как известно, первая часть «Педагогической поэмы» впервые была опубликована в 1933 году в третьей книге альманаха «Год XVII».

Она была напечатана по настоянию Алексея Максимовича Горького, считавшего «Педагогическую поэму» выдающимся художественным произведением большого идейного значения. Вторая и третья части впервые увидели свет тоже на страницах горьковского альманаха (1935 год).

В работе над «Педагогической поэмой», в подготовке рукописи этой книги к печати неоценимую помощь оказывала Антону Семеновичу его жена Галина Стахиевна. Всесторонне образованный человек, с большим политическим кругозором, богатым жизненным опытом и волевой настойчивостью, Галина Стахиевна умела вовремя поддержать Антона Семеновича, дать нужный совет, подвергнуть дружеской критике написанное им, помочь ему в преодолении трудностей, которые нередко возникали в его сложной писательской работе.