Из дневника 5 декабря 1791 года. Утро

Только что вернулся от покойного. Всю ночь я не покидал его комнаты и трудился рядом с телом. После разбора его писем я решился подступить к партитуре Реквиема. К главному! Как я откладывал, как я боялся разочарования, но медлить более было нельзя, рассвет начался за окнами. И я взял в руки партитуру… Свершилось! Свершилось! Какая красота… Божественная красота… Если в «Дон Жуане» он содрогнулся от грядущей встречи с предвечным, здесь он сам к ней стремится… Тот мир – вершина человеческих стремлений. Страшный Суд и Милосердие Божие – цель жизни. Дух вечности – это и есть Реквием. Я плакал. Какая трагедия, что он не закончен. На пюпитре я прочел его распоряжения Зюсмайеру, как завершить Реквием после его смерти. А под этими распоряжениями я нашел три письма. Это были письма самого Моцарта. Одно было написано после смерти матери, другое – по дате – перед смертью его отца…

Вот они:

«9 июля 1778 года. Моя мать умерла. В моих печальных обстоятельствах я утешаюсь тремя вещами: совершенным смирением, с которым я предаюсь воле Божьей, столь легкой и прекрасной ее смертью и тем, сколь счастлива она стала спустя мгновение. Насколько она счастливее, чем мы. В этот момент я пожелал отправиться в путь вместе с ней. И с сего желания, и с сего страстного моего стремления развилось и третье мое утешение: она не потеряна для нас, мы свидимся еще с нею».

«Дражайший отец! Смерть – истинная и конечная цель нашей жизни. За последние два года я столь близко познакомился с этим подлинно лучшим другом человека, что ее образ не только не несет для меня теперь ничего ужасающего, но, напротив, в нем все успокаивающее и утешительное. И я благодарю Господа за то, что даровал мне эту счастливую возможность познать смерть, как ключ к нашему блаженству. Я теперь никогда не ложусь спать, не подумав, что, может быть, и меня… как я ни молод… на другой день более не будет. И все-таки никто не может сказать, чтобы в обществе я был бы угрюмым или печальным. За блаженство сие я каждый день благодарю Творца».

Я стоял неподвижно над этими письмами. Так вот что он перечитывал, когда писал Реквием!

Так вот что таилось под его веселой маской. Значит, этот суетливый человечек в дурновкусных камзолах все понимал?

И я начал читать его третье письмо.

«Я всегда помню о Боге и сознаю Его всемогущество и страшусь Его гнева. Но я сознаю Его любовь, и сострадание, и милосердие к своим творениям. Он никогда не покинет своих слуг… И если что свершается по Его воле – то, значит, и по моей..».

Я упал на колени и молился, и просил: «Господи! Господи! Прости меня!»

Уже уходя из комнаты на исходе ночи, я… столкнул его маску, и она разбилась…

Теперь остались только звуки.