М. И. Сбойчаков. НА ПОСТУ КОМАНДУЮЩЕГО

Специальный эшелон — несколько товарных вагонов с латышскими стрелками и красноармейцами, платформа с пулеметами, посредине классный вагон наркома — мчался с самой высокой скоростью, какую только мог развить паровоз, в топку которого за неимением угля бросались дрова. Кедров же испытывал нетерпение. Он плохо спал ночь, а с рассветом часто подходил к окну, смотрел на проплывавшие деревья и телеграфные столбы, теребил усы, подковой соединяющиеся с короткой бородкой.

Тревожные думы овладели им с того часа, как их беседу с вождем прервала телеграмма о захвате интервентами Онеги. Ничего неожиданного, конечно, нет — нападение предвидели. Еще в марте на VII съезде партии Ленин указал, что империалисты захотят отнять у нас Архангельск. И все же надеялись выиграть время, получить более длительную отсрочку. Как бы то ни было, Кедров никак не предполагал, что ему придется возглавить оборону края.

…И поныне можно встретиться с мнением, что, по образованию юрист, врач и музыкант, он попал на этот большой военный пост только из-за нехватки военспецов и к тому же фронт якобы имел второстепенное значение. И то и другое неверно. Защиту Севера Ленин поручил Кедрову не случайно. Учитывал, что он три месяца возглавлял «Советскую ревизию», хорошо изучил положение северных губерний, занимался организацией обороны, познакомился с людьми. А самое главное — знал, что Кедров — профессиональный революционер, не рядовой участник вооруженного восстания в девятьсот пятом году. Это не ниже военного образования.

Именно такой руководитель и требовался на Севере, где наступление в августе обещало интервентам особые выгоды, поскольку они заранее сосредоточили вооруженные силы, в то время как у нас были лишь отдельные отряды, не обеспеченные продовольствием и снаряжением. «Этот фронт… был особенно опасным, — подчеркивал Владимир Ильич и пояснял: — потому что неприятель находился там в наиболее выгодных условиях, имея морскую дорогу…»[51]

В своей книге «За советский Север» Михаил Сергеевич вспоминает основные моменты, относящиеся к началу борьбы. Читая ее, ощущаешь скромность старого большевика. Совсем мало говорит о себе, больше о боевых подвигах подчиненных, самокритичен. Чего стоит, скажем, его рассказ о том, как не сразу понял, за что Ленин объявлял ему выговор.

Архивные документы и свидетельства участников событий, с которыми автору очерка довелось встречаться, позволяют восполнить этот пробел. Бывший вологодский губвоенком и командующий войсками Котласского района А. А. Медведев утверждал:

— Ни один военспец не сделал бы того, что сделал Кедров. Опасный момент требовал сочетания военно-организаторской и политической работы. Все это было под силу ему, наделенному властью наркома, приобретшему популярность и авторитет за время «Ревизии».

В правоте этих слов убеждаешься, проследив за действиями наркома, ставшего командующим еще не развернувшегося фронта.

Первую продолжительную остановку эшелон сделал в Вологде. Пока будут менять паровоз, нарком решил провести совещание с партийными и советскими руководителями губернии, о чем подал депешу с дороги.

Губернские руководители ожидали поезд. Едва он остановился, вошли в вагон, поздоровались. Кедров хорошо их знал — старые большевики М. К. Ветошкин, И. А. Саммер, Ш. З. Элиава. Обрадовался, увидев комиссара Беломорского округа А. И. Геккера, которого в июле отправляли с отрядом в Ярославль.

— Мятеж подавлен, товарищ нарком, — доложил он. — Наверняка он к высадке десанта приурочивался.

— Безусловно, — ответил Кедров. — Как и Шенкурский.

Кедров расстроился, что Вологда не знала подробностей об онежском десанте. Погадали вместе. Возможно, с захватом Онеги противник станет ждать развязки в Архангельске. А может, двинется на восток, чтобы перерезать Северную железную дорогу и тем облегчить задачу овладения Архангельском?

Последний вариант, пожалуй, наиболее вероятен. Нужно позаботиться и о складах Сухоны и Котласа, куда вывезено немалое количество оружия и боеприпасов. Взяв листок бумаги, Кедров набросал телеграмму в наркомат по военным делам: «Срочно требуется выслать полторы тысячи пехоты и подрывную команду со взрывчаткой».

На совещании подобрали членов Военного совета тылового района во главе с Геккером, и Кедров утвердил его приказом. Вторым приказом он объявил осадное положение в Вологде, Сухоне, Котласе, Череповце, Грязовце и Архангельске.

— Опубликуйте его в печати, — сказал он, передавая приказ Ветошкину, и, обращаясь ко всем, добавил: — Надо организовать патрулирование на улицах, взять под контроль железные дороги, задерживать всех подозрительных.

Распрощался с вологжанами в уверенности, что главное его ждет в Архангельске, куда планировал прибыть 2 августа. Бои за порт должны принять затяжной характер, поскольку на подступах к нему создан оборонительный пункт на острове Мудьюг и предусмотрено заграждение фарватера Двины.

Многое связывал со своим прибытием в город командующий. Лишь бы скорей добраться. Но на его пути одна за другой вырастали преграды. Сначала пришел сигнал о продвижении английского десанта от Онеги. Надо высылать против него силы. Лучше всего это сделать со станции Обозерская, откуда пролегает тракт на Онегу. Поспешили туда, но вскоре поезд остановила телеграмма из Архангельска: десант будто бы вышел к Обозерской. Дорога перерезана. Как быть? Без промедления нарком принимает решение — на полном ходу ворваться на станцию и, если потребуется, завязать схватку, любой ценой расчистить путь. В сущности, всем эшелоном двинуться в разведку-наступление. Иного выбора не было.

К счастью, сигнал о захвате оказался ложным.

— Наверняка его подали враги, — сказал управделами Эйдук.

— Хорошо, что не поддались, не остановились, — ответил Кедров.

На спешивший эшелон продолжали сыпаться тревожные телеграммы. Острейшая из них — о падении Мудьюга. Затрудняется оборона города. Кедров шлет телеграфное приказание: защищать Архангельск до последней возможности, не отступать до его прибытия.

Нарком сохранял мужество и был полон веры в успешную оборону города даже тогда, когда получил сведения о начавшейся стрельбе в порту, о том, что над портом кружат английские гидросамолеты, о бегстве губернского руководства.

С большевистской решимостью наводит порядок в паниковавших эшелонах на станции Тундра, повернул их назад, увлекая личным примером.

Можно представить его состояние, когда перед станцией Исакогорка продвижение эшелонов остановил завал и порча пути. В сущности, на подступах к городу. Дав грозную телеграмму о высылке ремонтной бригады, он метал гром и молнии в адрес Совета обороны, не позаботившегося о безопасности движения, проявив явное благодушие в условиях военной обстановки. Не ведал он, что все преграды на его пути воздвигали предатели, до последнего часа маскировавшие свои действия и больше всего боявшиеся прибытия эшелонов.

Надо сказать, что, несмотря на устроенный завал, у Кедрова еще сохранялась возможность достичь цели. Он упустил ее поспешным решением о расстреле инженера Митропольского, приняв его за организатора диверсии. Своим поведением тот дал повод для обвинения (вместо того чтобы выйти открыто к поездам, наблюдал из кустов). Если бы нарком сумел проверить, то убедился бы, что инженер говорил правду. Начальник станции Рыжков действительно, получив телеграфное приказание, моментально создал ремонтную бригаду и сам отправился с него к месту происшествия. Но так как до этого пришло ложное сообщение о занятии Обозерской англичанами, проявил осторожность, послав инженера в разведку. Не дождавшись его, повернул бригаду назад. (Предстанет перед судом белогвардейцев «за пособничество Кедрову».)

Трудно сказать, как сложились бы обстоятельства, не случись этой беды. Ясно одно: не под колокольный звон вошли бы интервенты в Архангельск, а встретили ожесточенное сопротивление, которое, возможно, и не смогли бы преодолеть.

Нарком возлагал надежду на отряд Эйдука, посланный ночью в разведку. По достижении города тот должен был дать сигнал. Тогда отряды в пешем порядке устремятся туда. Мучительно тянулось безвестное время. Ко всему еще и с Москвой связь прервалась, не сообщить о положении (потом узнает, как беспокоился Ленин, посылая запросы о месте нахождения поезда). Лишь ненадолго засыпал нарком, потом беспрестанно ходил взад-вперед. Окна настежь, а ему душно. Спустился на землю, глубоко вдохнул утреннюю свежесть. Из-за леса поднималось солнце. Хмуро взглянул на него. Наступал день 3 августа. Досадно! Уже сутки как был бы на месте.

В лесной тишине разнесся отдаленный гул. Кедров насторожился. Похоже, артиллерия. Вопросительно взглянул на Ленговского, ответработника «Ревизии» из военспецов.

— Бьет дальнобойная, — определил он. — И аэропланы летают.

Гул то затихал, то снова доносился. Почти весь день строили предположения относительно складывающейся обстановки в городе, ожидая вестей от Эйдука. И телеграмма пришла, но какая!.. Будто он перешел на сторону белых и зовет всех. Чушь! Старому большевику-латышу Кедров верил, как самому себе. Смущало лишь, откуда враги узнали фамилию.

Только под вечер прояснилось. К эшелонам вышел Ф. А. Луков — руководитель большевиков Архангельского железнодорожного узла.

— Пал Архангельск, — сказал он. — Еле выбрался оттуда. На Исакогорке губвоенкома Зеньковича схватили. В Бакарице появлялся красноармейский отряд, наверно Эйдука. На него обрушили огонь крейсера и гидропланы.

Значит, надо отступать, скрепя сердце решил Кедров. Ожидая возвращения разведки, выделил отряд прикрытия. Хорошо бы усилить его. Но чем? Взгляд остановился на завале. А что, если партизанский отряд образовать?

— Берись за это дело, товарищ Луков, и будете вот таким манером действовать, — указал на завал.

— Организую, товарищ нарком. Вовлеку кондукторов, смазчиков, кочегаров, стрелочников.

С острым чувством досады Кедров повел эшелоны в Обозерскую. И здесь, в 130 километрах от Архангельска, его ожидали неприятности. Посланный ранее запрос о высылке подкреплений остался без ответа, а выделенный отряд не смог сдержать онежский десант, который продвигался по тракту, уже в трех переходах от станции. Спешно отправив два отряда в сторону противника, Кедров собрал начальников секций «Ревизии» и объявил приказ об образовании штаба войск Беломорского района и о разгрузке эшелонов. Понимал, конечно, что наличных сил недостаточно и надежд на скорую присылку мало. Поэтому, закончив совещание, сел писать обращение к населению Архангельской, Вологодской и Олонецкой губерний. Основу продумал ранее, теперь старался поярче выразить мысли. Работал с увлечением. Даже резкий гул в воздухе не отвлек его. Подняли из-за стола крики: «В укрытие!» Он увидел, как стремительно разбегались люди от путей, бросались на землю, прятались за деревьями.

— Аэроплан, товарищ нарком, выходите! — закричал ему снизу Эйдук.

Кедров отмахнулся рукой, снова сел за стол. Сливаясь с гулом мотора, трещал пулемет, а он продолжал писать, громко проверяя слова на слух. Строчка за строчкой ложились на бумагу. «Мы временно отступаем перед их крейсерами и дальнобойными орудиями. Но мы придем неизбежно, ибо нет той силы, которая смогла бы сокрушить власть миллионов рабочих и крестьян». Завершил призывом к мести народной, создавать партизанские отряды. Вошел Эйдук, обеспокоенный состоянием наркома, не вышедшего в укрытие. Сказал:

— По пустым вагонам эшелонов прострочил воздушный пират из пулемета. Успели разгрузиться. А вам следовало бы поберечься, товарищ нарком.

— Учту. Больно увлекся. Ну-ка, почитайте.

Управделами прочел вслух и воскликнул:

— Замечательно! Набатом звучат слова.

— В местной типографии отпечатайте листовкой. Передайте также мой вызов представителей ближайших уездных, волостных и сельских Советов на станцию Плесецкая.

На следующий день нарком провел там инструктаж и раздал напечатанные листовки.

Опыт революционера, основанный на связях с массами, принес свои плоды. Вскоре пошли донесения о создании и действиях партизанских отрядов.

В напряженных делах приутихла досада, что не пробился к Архангельску. Железнодорожное направление прикрыто, по крайней мере, на первое время, до получения подкреплений. Беспокоила оборона Северней Двины, о чем протелеграфировал Ленин. Связаться с ним можно лишь из губернского центра. Поручив командование отрядами железнодорожного направления Ленговскому, отбыл в Вологду, которая встретила его большими новостями. Оказывается, пока Кедров укреплял железнодорожное направление, Высший военный совет создал отдельный Северо-Восточный участок завесы (СВУ), призванный прикрывать фронт, протяженностью 850 километров, все северо-восточные области Российской республики.

Главное внимание Северной Двине. Заслушав доклад Геккера, одобрил посылку в Котлас вологодского губвоенкома Медведева с отрядом и действия Павлина Виноградова по созданию речной военной флотилии.

Неотложных вопросов вставало много, дня не хватало, до глубокой ночи горел свет в салон-вагоне, стоявшем на запасном пути. Оперативно рассматривались ленинские телеграфные распоряжения, постановления Высшего военного совета. Сложную ситуацию создал приказ Троцкого о расстреле членов Архангельского губисполкома. Неделю назад Кедров негодовал на них за бегство, но сейчас узнал об их активности на Северной Двине. Можно ли огульно всех под расстрел? Тем более что оборона города возлагалась на Военсовет, состоящий из военспецов. Резкий протест секретаря Архангельского горкома В. И. Суздальцевой и других против приказа Троцкого утвердил позицию Кедрова. Приказом он обязал пред-губисполкома С. К. Попова написать объяснение лично Ленину.

Фронтовая напряженность усугублялась обостренностью в тылу. Хоть и своевременно выдворили послов, в Вологде было неспокойно. 9 августа пришла предостерегающая телеграмма Ленина: «Напрячь все силы для немедленной, беспощадной расправы с белогвардейцами, явно готовящими измену в Вологде…»[52]

Кедров позвал Эйдука:

— Возглавляй этот внутренний фронт. Действуй вместе с Вологодской губчека.

В дополнение опубликовал в газете строгий приказ: все пытающиеся проехать от станции Вологда на Архангельск без необходимых на то документов подлежат задержанию.

Поступили добрые вести с фронта. Сначала с железнодорожного направления об успешном отражении вражеских атак. Тут же обрадовал Павлин Виноградов своим ночным налетом на базу интервентов.

Поступил приказ о назначении Кедрова командующим СВУ. Тотчас принялся за формирование штаба. Основные кадры были рядом: работники управления Беломорского округа и «Ревизии». Одновременно создавал оргмоботдел — прообраз будущего политотдела.

В это время резко обострилась обстановка. Вспыхнул контрреволюционный мятеж в Ижевске. Геккер, принесший эту недобрую весть, наблюдал, как командующий несколько минут молчал, подавляя волнение, прежде чем с присущей ему твердостью объявил:

— Ликвидацию мятежа поручим Вятскому району под командой Медведева. А вы, товарищ Геккер, примите от него командование Котласским районом.

Вслед за Геккером явился Эйдук. Кедров отставил все дела. На днях пойман бывший офицер Харченко, который после отпирательств раскрыл пароль и опознавательный знак мятежников — золотая пуговица на френче или шинели. Решили проверить — ловить на золотую пуговицу офицеров, пробирающихся на Север. Одновременно Кедров попросил М. С. Урицкого выслать из Петрограда отряд чекистов. Тот выполнил просьбу.

— Ну как, действует золотая пуговица? — нетерпеливо спросил Кедров.

— Действует, — бросил в ответ Эйдук. — В первом же заходе на станции Чебсара на нее попался важный зверь — полковник Куроченков, бывший командир «батальона смерти».

— Ну, ну?!.. Что же таким расстроенным голосом докладываешь? Это ж крупный успех.

— Был, да сорвался.

— То есть как?

— Конвоиры прозевали. На ходу поезда из уборной в окно выскочил.

— Безобразие! Прочесать местность.

— Прочесываем, но нашими силами много ли охватишь.

Кедров знал это, но с фронта не возьмешь, без смены бойцы на позициях стоят. Выход один — с новой силой поднимать партийные организации, трудовые массы.

Сел за приказ о немедленном принятии решительных мер к пресечению распространявшейся волны контрреволюция в тылу.

Под знаком мобилизации сил в Вологде прошел II чрезвычайный губернский съезд совместно с представителями Советов и беспартийным активом.

Губком сообщал Ленину: «…практические положения телеграмм Кедрова приняты резолюцией губернского съезда к неуклонному руководству и исполнению. Съезд постановил в срочном порядке выставить от каждой волости добровольные советские отряды. Всем уездам рассылаем агитаторов, спешно организуем комитеты бедноты».

Так, действуя по указаниям Ленина, командующий соединил политическое руководство с военным. В этом был залог успеха. Из документов и воспоминаний видно, как твердо и умело решал он боевые задачи, оставаясь без резервов. Скажем, когда англо-французские войска прорвались к Шенкурску, создав угрожающее вельско-шенкурское направление, командующий смог отправить туда только небольшой отряд В. Р. Бородулина. Ориентировал командира на связь с партизанами.

Не менее острая ситуация возникла на Печоре, и там появились белогвардейцы. Возникла опасность соединения северных интервентов с белочехами. В далекий путь Кедров отправил отряд М. Мандельбаума.

С ошеломляющим докладом явился начштаба А. А. Самойло: сдана Обозерская! Парком даже не поверил сначала. Ведь туда только что послан полк, поступивший из Петрограда. Столько времени держали малыми силами и вдруг… Проглядели петроградцы, что в полк проникли бывшие офицеры, имевшие специальное задание. Огромное напряжение потребовалось, чтобы остановить врага, бросившегося в прорыв…

Опираясь на активность советских людей, чекисты разгромили контрреволюционные силы. И это равнялось крупной победе на фронте, о чем Кедров протелеграфировал Ленину.

К началу сентября положение на фронте выравнялось. Более того, красноармейцы во взаимодействии с партизанами стали наносить чувствительные удары по интервентам. Одно за другим летели донесения Кедрова в Москву. О разгроме сводного англо-американского батальона, об освобождении ряда населенных пунктов на онежском направлении.

Повеселел командующий, но ненадолго. Пришла директива РВС республики о преобразовании СВУ в 6-ю армию. Что ж, планомерно, завеса приводилась в соответствие со структурой Красной Армии. А конец директивы явился полной неожиданностью: Кедров от должности освобождался. Прочитав эти слова, он долго сидел за столом, зажав бородку в кулак. Словно от удара, отяжелела голова. Ведь так основательно вжился в обстановку — привык к людям, чувствует биение пульса обширного фронта, знает сильные и слабые стороны. Жаль расставаться. А главное — снятие походило на незаслуженное наказание.

— Не интересами фронта продиктовано было отстранение, — говорил ныне покойный академик Б. М. Кедров, подростком выполнявший в те дни курьерские обязанности, доставляя письма отца Ленину. — Троцкий возмущался, что командующий имел прямую связь с Лениным, искал повода снять его и воспользовался ранением вождя, зная, что с жалобой в такой момент не пойдет.

От самого сердца вылились слова прощального приказа: «Оставляя командование, я выражаю глубокую благодарность за беззаветную, самоотверженную и плодотворную работу всем начальникам отделов и всему личному составу 6-й армии».

Около полутора месяцев пробыл Михаил Сергеевич на посту командующего, но за этот короткий срок он совершил дело, которое трудно переоценить. Проявил неустрашимость и революционное умение в самый трудный момент, каким являлся начальный период войны. Коварные планы интервентов — в течение двух недель завершить операцию — были сорваны. Под его командованием красноармейские части и партизанские отряды совершили подвиг, достойный всенародного признания.

Публикуется впервые