Глава 6. НА ПОСТУ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ КГБ СССР

В сентябре 1988 года после совещания в ЦК КПСС, кажется, по афганской проблеме, Горбачев попросил меня задержаться.

В своей обычной манере он начал издалека говорить о значении органов госбезопасности, необходимости активизации их деятельности, повышения эффективности. Он неплохо отозвался о человеческих качествах тогдашнего председателя КГБ Чебрикова, я поддержал это мнение. Затем Горбачев спросил, как я отношусь к тому, чтобы занять должность председателя КГБ СССР.

Не скажу, что разговор был совершенно неожиданным для меня, слухи ходили, но тем не менее подобное назначение означало новый этап в моей жизни и работе, и я, конечно, понимал его серьезность.

Откровенно ответил, что с нелегким сердцем отношусь к этому предложению, не поздно ли по возрасту — 64 года, стоит, видимо, подумать и все взвесить.

Последовала нередкая в таких ситуациях реплика, что думать, мол, некогда, а если и стоит поразмышлять, то только в плане согласия. На мой вопрос относительно дальнейшей работы Чебрикова Горбачев ответил, что он перейдет на работу секретарем ЦК (членом Политбюро ЦК КПСС он уже являлся) и будет курировать работу правоохранительных органов.

После такого разъяснения я дал согласие.

В то время у меня не было каких-либо особых сомнений в линии Горбачева, в добронамеренности его устремлений. Я с доверием относился к его многочисленным заявлениям укрепить государство, Союз, придать развитию более динамичный характер и выйти на новые рубежи. Поэтому было огромное желание ему помогать.

Идеи обновления общества мне импонировали, обостренное изложение проблем я принимал за искренность, простота в общении подкупала. Как и многие лидеры его уровня, он поддавался влиянию, внимательно прислушивался к тому, что говорили о нем в стране и особенно за рубежом.

Мне кажется, в ту пору Горбачев и мысли не допускал, что в 1991 году произойдут такие кардинальные изменения, что страна окажется в таком плачевном, трагическом положении, сам он в личном плане будет так беспомощен, а его популярность упадет до нулевой отметки. Ведь на словах он клялся, что не допустит развала Союза, что ни одна из республик, включая Прибалтийские, не уйдет, постоянно подчеркивал, что этого нельзя допустить. «Да мы просто не сможем разойтись!» — не раз восклицал он. Сколько раз он заверял, что не мыслит будущее страны вне социалистического выбора, боготворил партию, называл себя ее воспитанником.

Как-то в одном частном разговоре решительно заявил, что если ему вдруг придется выбирать между главой государства и лидером партии, то он, конечно, выберет второе. Занимал позитивную позицию по отношению к социалистическим странам, видел в них важнейший позитивный фактор с точки зрения интересов Советского Союза, был полон благих намерений развивать и крепить с ними отношения. Работал много, проявлял огромный интерес к информации, был, можно сказать, жаден до нее.

Когда при таких обстоятельствах появлялись сомнения в его искренности, становилось даже как-то неловко.

К сожалению, я, как и многие, поверил его словам и, как оказалось, сильно ошибся.

Дома жена встретила известие о моем предстоящем назначении с огромным волнением, смятением. Реакция была однозначно отрицательной. Тогда она с уважением относилась к Горбачеву, но с нетерпением ждала моего ухода на пенсию, настаивала на этом. Пост председателя КГБ казался ей трудным, ответственным, к тому же был отягощен нелегкими воспоминаниями из прошлой истории органов госбезопасности. Зная мой характер, она говорила, что теперь я весь уйду в работу и меня вообще не будет дома. Но главное, о чем я думал не раз, — она с какой-то внутренней тревогой восприняла весть о моем назначении. В дальнейшем это чувство у нее постоянно присутствовало и усиливалось.

Вспоминая ее слова по этому поводу и многое другое из нашей совместной жизни, проникаюсь особым уважением к женской интуиции. Мне кажется, что женская интуиция, женское предчувствие — еще не разгаданная способность человека, тем более что сам человек, по выражению Эйнштейна, является самой большой загадкой природы. И в большом, и в малом, и в том, что касалось друзей, товарищей по работе, их поведения, отдельных поступков, интуиция жены неоднократно подтверждалась. Плюс к этому природа наградила ее острым умом, великолепным слогом, смелостью суждений, правда, преимущественно среди своих друзей и родных.

Она в свое время писала дневники о внуке и внучке. Я советовал ей опубликовать их, они доставили бы удовольствие читателям своей непосредственностью, остроумием, тонким восприятием и пониманием детской души, безмерной любовью к внукам. А если кому и доставалось, то больше всех мне, как деду. Но последнее, по-моему, придает им дополнительный колорит и выразительность, тем более что критикует она меня с юмором и звучит это по-доброму.

…1 октября 1988 года я приступил к исполнению обязанностей председателя КГБ СССР. В Комитете проработал к тому времени 21 год — помощником председателя КГБ, начальником секретариата Комитета, первым заместителем начальника Первого Главного управления и последние 14 лет — начальником. С 1978 года одновременно — заместителем председателя КГБ.

Комитет государственной безопасности представлял довольно сложную, но вместе с тем стройную структуру во главе с председателем Комитета и его заместителями, количество которых доходило до 10, в том числе 2 первых. Председатель и его заместители осуществляли также руководство территориальными органами — республиканскими комитетами госбезопасности, краевыми и областными управлениями.

Коллегия Комитета госбезопасности СССР состояла из 15–17 членов. Обсуждала наиболее важные вопросы, принимала по ним решения, вводимые в действие приказом председателя КГБ. После этого они становились обязательными для исполнения всеми органами госбезопасности. В состав Коллегии входили председатель Комитета, его заместители, начальники ведущих подразделений, а также руководители некоторых местных органов госбезопасности. Назначение членов Коллегии оформлялось решениями Совета Министров СССР.

Так повелось, что традиционно в Коллегию входили председатель Комитета госбезопасности Украины, начальники управлений КГБ по Москве и Московской области, по Ленинграду и Ленинградской области. По положению, Коллегия проводилась один раз в месяц, но иногда и чаще, в зависимости от вопроса, его срочности и значимости.

Коллегия утверждала кадры по перечню, установленному приказом по Комитету госбезопасности. Иногда заслушивались сообщения о наиболее тяжелых чрезвычайных происшествиях, имевших место в стране, в органах и войсках КГБ, обсуждались важные решения высших органов власти и по ним принимались соответствующие постановления. Обсуждение вопросов, как правило, происходило с участием довольно широкого круга приглашенных лиц, число которых достигало иногда ста и более человек.

Коллегия являлась руководящим органом Комитета госбезопасности, своего рода школой управления, формой рассмотрения и обсуждения наиболее крупных вопросов. Основополагающие постановления, принятые Коллегией, действовали в течение длительного времени и могли быть отменены только решением самой Коллегии.

Для меня Коллегия была опорой, возможностью узнать мнение достаточно широкого круга ответственных лиц Комитета, полезной формой и способом принятия решений и, главное, определения путей их реализации и контроля за исполнением. Решения рассылались во все органы и войска КГБ, где становились основой практической деятельности в рамках соответствующего подразделения.

Подготовка вопросов к обсуждению на Коллегии занимала длительное время, сопровождалась выездами на места созданных по указанию председателя Комитета групп, которые там разбирались с обстановкой, готовили сообщение для Коллегии и проект решения. Как правило, ни один проект решения на Коллегии не утверждался после первого обсуждения. Создавались комиссии для доработки, и лишь после этого принималось окончательное решение.

Для того чтобы понять, как функционировал КГБ СССР, необходимо дать некоторые пояснения к структуре центрального аппарата.

Первое Главное управление Комитета — внешняя разведка. Оно осуществляло руководство резидентурами за рубежом, вело разведывательную работу с территории Советского Союза и курировало первые (разведывательные) подразделения тех территориальных органов, где они были. Тот факт, что это подразделение называлось Первым, как бы подчеркивал первостепенное значение борьбы с внешним противником нашего государства.

Второе Главное управление занималось контрразведывательной работой. За последние три-четыре десятилетия контрразведка то разукрупнялась, то объединялась — в зависимости от того, какая линия в отношении государственного аппарата доминировала в нашей стране. В последние годы постепенно пришли к тому, чтобы не концентрировать всю контрразведку в одном подразделении, рассредоточить ее по нескольким — в зависимости от конкретной линии работы. И все же Второе Главное управление всегда оставалось заглавным подразделением контрразведки, занималось борьбой со шпионажем, работой по иностранным представительствам, на туристском канале, а также проводило некоторые разведывательные операции с территории Советского Союза.

К 1991 году контрразведывательной работой на всех видах транспорта занималось Четвертое управление. Контрразведывательное обслуживание объектов оборонной промышленности, некоторых научно-исследовательских центров осуществляло Шестое управление.

Борьбу с идеологическими диверсиями вело Пятое управление, преобразованное в 1989 году в Управление «3». Это был далеко не формальный шаг. Теперь оно уже не занималось идеологическими диверсиями в той направленности, в какой это было присуще Пятому управлению, а сосредотачивало свою работу на выявлении и пресечении террористических акций, подрывной деятельности иностранных спецслужб с использованием всевозможных зарубежных организаций и центров, занимавшихся деятельностью, противоречащей нашему законодательству.

Было еще одно контрразведывательное подразделение — Третье Главное управление, которое вело работу по пресечению подрывной деятельности иностранных спецслужб в отношении советских Вооруженных Сил, руководило работой особых отделов соответствующих воинских подразделений и частей. Главным оно стало в 70-е годы. Это вызывалось большим объемом и значением проводимой им работы во взаимодействии с Министерством обороны страны.

В структуру Комитета госбезопасности входило также Главное управление пограничных войск. Оно осуществляло руководство пограничными округами, отрядами, заставами. Центральный аппарат погранвойск был невелик, однако их общая численность достигала 220 тысяч человек. Для такой огромной страны, как наша, со значительной протяженностью границ, это была минимально допустимая численность. В последнее время была настоятельная необходимость в увеличении погранвойск, их материальных и финансовых возможностей. На погранвойска уходило более половины всех расходов из бюджета органов госбезопасности. Значительная часть расходов шла на техническое оснащение границы: военная техника, строительство объектов, связь, содержание огромного хозяйства.

Седьмое управление КГБ осуществляло наружное наблюдение за объектами, представлявшими интерес для КГБ. Это было важное оперативное подразделение, в котором нуждались все направления оперативной деятельности Комитета. По численности управление было значительным, его главной особенностью была необходимость поддержания постоянной боевой готовности для круглосуточного выполнения задач. Благодаря деятельности именно этого подразделения нередко удавалось обнаруживать и пресекать агентурную деятельность иностранных спецслужб, фиксировать их преступные контакты, попытки проникновения на наши секретные объекты, связи с советскими гражданами, проведение тайниковых операций, стремление к добыванию информации визуальным путем.

Восьмое Главное управление осуществляло шифрованную секретную переписку центра с местными органами, а также разведки с зарубежными резидентурами. Оно располагало современной технической и научной базой, отработанной системой шифросвязи, которая полностью гарантировала секретную связь Комитета госбезопасности, ее бесперебойную круглосуточную работу на любом удалении от центра. Получить доступ к шифрованной переписке можно было только одним путем — агентурным. Труд радистов и шифровальщиков за рубежом был особенно тяжел. Один, два, максимум три человека обеспечивали связь загранрезидентуры с центром в любое время суток на любой удаленности. Условия работы были нелегкими, а жизнь полна неудобств и лишений из-за необходимости соблюдения строгого режима, поскольку к радистам и шифровальщикам спецслужбы проявляли повышенный интерес.

К этому подразделению довольно близко примыкало Шестнадцатое управление КГБ, обладавшее наибольшим интеллектуальным потенциалом для решения технических и научных задач. Оно занималось съемом открытой и закрытой информации, решало сложнейшие задачи по проникновению в интересующие наше государство объекты других стран. На его счету было немало изобретений высочайшего уровня, что требовало глубоких знаний, необходимой технической вооруженности и средств. В этом подразделении работали крупные специалисты, которые вполне могут составить гордость советской науки и техники. Подразделение не замыкалось в своих рамках, оно имело широкие связи с советской промышленностью, научными учреждениями, использовало их потенциал и вместе с тем помогало последним решать научно-технические задачи.

При обсуждении конкретных задач я всегда поражался требовательности, настойчивости, изобретательности, смекалке, огромному устремлению к вечному поиску и, главное, нахождению решений задач, которые, на первый взгляд, казались просто фантастическими для человеческого разума. Это одно из тех подразделений Комитета госбезопасности, которое было в постоянном поиске, стремлении к более высоким уровням и, что самое важное, находило оптимальные практические пути к разгадке научно-технических головоломок, без чего обеспечить безопасность государства в наше время было просто невозможно.

Девятое управление выполняло охранные функции. Оно занималось обеспечением безопасности высшего руководства страны, государственных мероприятий на высшем уровне, иностранных делегаций и выездов советских делегаций за рубеж. В его задачу входила охрана правительственных учреждений Кремля, зданий Совета Министров и некоторых других, в том числе объектов, расположенных в местах, удаленных от Москвы, — в районах Черного моря, Прибалтики и некоторых других.

В 1990 году Девятое управление было преобразовано в Службу охраны, структурно изменено, были четко определены подразделения службы, которые занимались хозяйственными вопросами, и те, которые осуществляли оперативную деятельность.

Труд сотрудников Службы охраны тяжелый: постоянная бдительность, собранность, полная самоотдача — неприятных сюрпризов можно ожидать в любую минуту и в любом месте — и, конечно, приспособление к особенностям работы и самой личности охраняемого, обстановке вокруг объекта, безопасность которого должна быть обеспечена. Особенно непростые задачи, как правило, возникают при выездах за рубеж, поскольку там мы не были хозяевами, а ответственности с нас никто не снимал. Полагаться же на охрану принимающей стороны полностью невозможно, потому что в конце концов в случае чрезвычайного происшествия основную ответственность несли мы, и не только служебную, но и моральную.

Осуществление охранной функции — сложная профессия, требующая умения, способности и высокой физической подготовки. Сотрудники в этой службе, как правило, долго не задерживаются, и по истечении определенного времени переводятся на другие направления оперативной деятельности, где нервная и физическая напряженность несколько ниже.

В Комитете госбезопасности был Десятый отдел, за которым в разговорах между сотрудниками закрепилось наименование «архивный». В этом подразделении были сосредоточены документы оперативного учета, архивные материалы, накопленные за время работы органов госбезопасности в советский период и до него.

Комитетские архивы — цельная система хранения самых разнообразных материалов со строгим порядком классификации их по тематике и времени при безусловной сохранности и возможности быстрого обнаружения нужного документа. До августа 1991 года сотрудники подразделения благодаря строгой системе обращения с архивами в нашем государстве обеспечивали сохранность государственных секретов, и тут каких-либо проблем не возникало.

В то время, к сожалению, в архивной политике, в архивном законодательстве были серьезные упущения и недостатки: не было четкой регламентации сроков хранения тех или иных материалов и их публикации, использования в научной работе. Однако это исключало вседозволенность, закрывало лазейки для использования архивных материалов, составляющих государственную тайну, в целях политической спекуляции, для неоправданной передачи их в средства массовой информации, последствия чего могут быть непоправимы.

В последнее время сотрудники Десятого отдела серьезно занимались аналитической работой по отдельным проблемам, событиям и эпизодам деятельности государственных органов и иных организаций. Их анализы, обобщения и выводы были важными и докладывались руководству государства, на их базе принимались соответствующие решения по отдельным актуальным вопросам.

Архивные материалы помогли заполнить многие белые пятна, внести ясность в довольно деликатные проблемы и, оперируя правдой, рассматривать и решать вопросы, касавшиеся как отдельных граждан нашей и других стран, так и интересов государства в целом. Утечка архивных материалов из Комитета госбезопасности после августа 1991 года породила массу серьезных проблем для государства. Многие материалы были использованы в чисто спекулятивных целях, а их недобросовестное толкование еще более запутало правильное видение отдельных исторических событий.

Подразделения Комитета имели цифровое обозначение и шли как бы в номерном порядке, причем читатель обратит внимание на то, что отдельные порядковые номера отсутствовали. Это не было стремлением скрыть какое-то подразделение, просто традиционно в Комитете сложилось так, что в нумерации подразделений имелись пропуски. Иногда они заполнялись, иногда возникали снова, когда в структуре Комитета происходили организационные изменения.

Итак, следующим шел Двенадцатый отдел, тот самый, о работе которого было невероятно много слухов, всякого рода измышлений и работу которого преподносили как «тотальный контроль» органов госбезопасности в отношении советских граждан и иностранцев. Речь идет о слуховом техническом контроле, используемом органами госбезопасности при проведении особо важных оперативно-розыскных мероприятий.

Подобный метод используется специальными службами иностранных государств, применяется он и у нас.

Надо сказать два слова о «тотальности». Насколько я знаю, возможности Двенадцатого отдела ограничивались 2000 абонентов, одновременно контролируемых, в то время как служба безопасности Швейцарии может одновременно контролировать до 10 тысяч абонентов!

Проверка по делам, касающимся важнейших сторон жизни государства и затрагивающим интересы его безопасности, требует неординарных форм и способов проведения оперативных мероприятий. К числу таких относится и слуховой контроль. Он проводился в строго определенных условиях в соответствии с инструкцией, утвержденной в свое время вышестоящими инстанциями и введенной в действие приказом по Комитету госбезопасности. Слуховой контроль неоднократно способствовал выявлению особо опасных действий преступных элементов, помогал выйти на интересующие органы госбезопасности связи и контакты, позволял получать информацию, которую иным путем добыть было невозможно.

До последнего времени этот вопрос в правовом отношении должным образом не был отрегулирован, и поэтому использование полученных по этому каналу сведений носило конфиденциальный характер, органам прокуратуры и суду они не предъявлялись. Эти сведения проверялись другими следственными действиями, когда это, разумеется, удавалось сделать. Особенно полезными были сведения при расследовании таких дел, как убийства, хищения государственного и общественного имущества в особо крупных размерах, контрабандные и валютные операции, незаконный доступ к важным государственным секретам и их передача представителям иностранного государства.

Работа Двенадцатого отдела требовала специального технического оснащения, профессиональной подготовки, умения фиксировать нужную информацию и оперативно ее обрабатывать. Сотрудники службы знали порой больше, чем обычные оперативные работники, и восполняли пробелы в оперативно-следственной деятельности. Возможности службы часто являлись единственным средством получения информации, которая иным путем в органы госбезопасности никогда бы не попала.

Деликатность этой работы состояла в том, что в ходе ее проведения по отдельным объектам к оператору совершенно случайно попадала информация, касавшаяся лиц, разрешение на работу по которым не испрашивалось или которые занимали высокое должностное положение в государстве, в связи с чем законы запрещали контролировать их разговоры. Как тут быть? С одной стороны, существовал запрет на проведение работы в отношении таких лиц, а с другой, мы порой получали явное доказательство их неправовой и даже преступной деятельности, мимо чего пройти было нельзя.

В таких случаях приходилось докладывать информацию высшему должностному лицу в Советском Союзе, запрашивать разрешение на ее использование и дальнейшую работу. Подобный подход вытекал из требований государственных интересов и, как правило, не нес никаких служебных последствий для лица, о котором шла речь, до тех пор пока на этот счет не принималось соответствующее решение. Не видел и не вижу в этом ущемления прав человека, поскольку это диктовалось интересами государства и общества.

Пятнадцатое управление Комитета существовало многие годы и занималось работой по проектированию, созданию, эксплуатации в нужном режиме объектов, подготовленных на особый период, т. е. на случай военных действий и других чрезвычайных обстоятельств.

В средствах массовой информации уже писалось об этом, и хотелось бы внести ясность в этот вопрос.

В Москве, ее окрестностях и некоторых других точках Советского Союза есть глубоко законспирированные объекты на особый период. Они включают в себя помещения для запасных командных пунктов управления страной, вооруженными силами, хранения необходимых запасов, узлов правительственной связи и других сооружений для поддержания жизни государства в чрезвычайной ситуации, обеспечения его более или менее нормального функционирования, короче, выживаемости государства как такового.

Сооружение объектов требовало соответствующих научных и технических решений по принципу минимальной необходимости. Некоторые объекты были рассчитаны на то, чтобы выдержать ядерное нападение. Однако, разумеется, при прямом попадании больших ядерных боезарядов их выживаемость была бы под вопросом. Тем не менее определенная часть объектов, несмотря на это, сохранилась бы и тем самым в какой-то мере была бы обеспечена управляемость государством.

Обеспечить безопасность государства, его важнейших объектов без упомянутых сооружений невозможно. Исходя из возможностей нашей страны, мы не стремились во всем догнать Соединенные Штаты Америки с их большим потенциалом и мощью. Но это был тот минимум, без которого не обойтись.

Оперативно-техническое управление Комитета являлось головным подразделением по проектированию, разработке, производству и эксплуатации специальных технических средств. Это было сосредоточение достижений научной мысли, высочайших технологий, уникальных технических решений. Среди продукции этого управления было сравнительно немного технических средств, разрабатываемых и производимых большими партиями, сериями. Часто это были единичные изделия, предназначенные для решения строго определенных оперативных задач. Оперативно-техническое управление использовало научные и технические достижения советской науки и промышленности в целом, внимательно присматривалось к новинкам в этой области за рубежом и все наиболее ценное стремилось использовать.

Продукция этого направления носила сугубо секретный характер. Утечка информации немедленно приводила к тому, что противник разрабатывал меры по противодействию и тем самым лишал эффективности наши технические возможности.

Сотрудники управления были по-своему одержимыми людьми. Комитет госбезопасности щедро делился своими новинками с гражданскими отраслями промышленности, не требуя ничего взамен, коммерческой практики в то время не существовало. Вот уж поистине можно сказать, что без изделий этого управления ни разведка, ни контрразведка, ни другие подразделения Комитета госбезопасности, ни прежде всего пограничные войска не смогли бы решать стоящие перед ними задачи. У подразделения было и, я уверен, остается большое будущее, однако это реализуемо при одном условии — если оно будет вбирать в себя отечественный и зарубежный опыт, находиться в поиске научных и технических решений всякий раз на более высоком уровне.

Комитет имел вспомогательные, как называли их в органах госбезопасности, подразделения, хотя они выполняли далеко не второстепенную роль, а крайне нужную, без которой органы обойтись не могли. Я имею в виду Военностроительное управление, Хозяйственное управление, Медицинское управление, Финансово-плановый отдел.

Наиболее сложные объекты, в которых оперативные управления остро нуждались, строились с помощью Военно-строительного управления.

Оперативная деятельность Комитета обслуживалась Хозяйственным управлением. Эффективная работа при выполнении сложнейших оперативных мероприятий немыслима без материально-хозяйственного обеспечения, особенно в чрезвычайной обстановке.

Хватало работы и для наших медицинских учреждений. Сотрудники органов госбезопасности, выполнявшие служебные задания здесь, в Советском Союзе, и за рубежом, часто страдали от болезней, не характерных для нашей гражданской жизни.

Приведу только один пример. Часто за рубежом отдельные наши сотрудники подвергались какому-то особому воздействию со стороны спецслужб иностранного государства, на территории которого они работали, что приводило к необычным заболеваниям. У некоторых ухудшались показатели крови, появлялись головные боли, расстраивалась нервная система. Тяжелые, непривычные климатические условия в некоторых странах неизбежно отражались на состоянии здоровья сотрудников. Это относится прежде всего к некоторым странам Латинской Америки, Африки, Азии. Отсюда необходимы были профилактика, постоянное наблюдение и своевременное лечение. Были даже разработаны рекомендации по физической подготовке сотрудников перед их выездом в страны с неблагоприятными климатическими условиями.

Комитет госбезопасности располагал отличной сетью учебных заведений, где слушатели получали высшее образование, а на специальных курсах сотрудники проходили подготовку и переподготовку для получения соответствующих профессиональных знаний.

Высшая школа имени Дзержинского давала высокую языковую подготовку почти по пятидесяти иностранным языкам, знания по специальным предметам, а также готовила специалистов по высшей математике, физике и другим дисциплинам.

КГБ готовил кадры пограничников, связистов, шифровальщиков, отдельных технических специалистов, обеспечивал подготовку и защиту кандидатских и докторских диссертаций.

После августа 1991 года, когда многим тысячам сотрудников органов госбезопасности в силу тех или иных причин пришлось уйти из системы Комитета, их охотно принимали на работу в гражданские организации, учреждения, предприятия как специалистов высокого класса.

Я не раз слышал от многих руководителей различных организаций весьма лестные отзывы о профессиональной подготовке, личных качествах сотрудников органов госбезопасности. Отмечалась их исполнительность, дисциплинированность, прилежность, глубина общих и специальных знаний. Кадровый урон будет, пожалуй, наиболее трудно восполним при восстановлении боеспособности органов госбезопасности в центре и особенно на местах.

Как и подобает такой организации, в КГБ было Управление кадров и соответствующие ячейки во всех его подразделениях. Подбор сотрудников, прием на работу, их расстановка, продвижение по службе, решение многих вопросов, связанных с материальным обеспечением, оформление на заслуженный отдых, направление на подготовку и переподготовку — вот далеко не полный перечень вопросов, которыми занимались кадровики Комитета.

За свою жизнь мне не раз приходилось сталкиваться с работой кадровых аппаратов разных организаций, и должен сказать, что сотрудники соответствующих подразделений Комитета отличались всесторонней подготовкой, высокими профессиональными и личными качествами и, самое главное, объективностью в работе с людьми. Они были в меру строги, но и справедливы при разборе личных дел, располагали, как правило, объективной информацией о сотрудниках любого звена, нередко ставили перед руководством принципиальные вопросы, касавшиеся как отдельных сотрудников, так и подразделений в целом, разрабатывали основополагающие документы текущего и перспективного плана. Конечно, наиболее трудный этап работы с кадрами — подбор, изучение кандидатов для работы в органах, потому что ошибка здесь может стоить очень дорого на любом этапе деятельности сотрудника в органах.

Управление кадров оказывало необходимую помощь подразделениям Комитета при разборе дел, связанных с чрезвычайными происшествиями, такими как предательство отдельных сотрудников, нарушение ими воинской дисциплины, совершение общеуголовных преступлений, нерадивое отношение к выполнению служебного долга.

Подразделения Комитета госбезопасности имелись далеко не во всех городах и районах страны, хотя просьб, предложений об их создании поступало с мест немало. Координация оперативной деятельности осуществлялась по линиям работы: разведывательной, контрразведывательной, защите конституционного строя и другим. Однако непосредственное руководство в территориальных органах по всем направлениям осуществлялось начальником органа и дополнялось кураторством по линиям из центра.

Такой подход двойного управления формировался десятками лет, большинством сотрудников в общем-то воспринимался и поддерживался, но имели место и дискуссии, отстаивались различные точки зрения: от строгой централизации по линиям работы до передачи всех управленческих функций на места.

В целом пробивала себе дорогу линия на расширение полномочий местных органов при неослабевающем контроле со стороны центра. Взаимодействие этих двух начал в управлении органами госбезопасности представляется оптимальным вариантом. Проверка, контроль, определенная степень централизации необходимы, поскольку речь идет в конечном счете о судьбах людей.

Заслуживает внимания вопрос о бюджете Комитета госбезопасности СССР.

Различных слухов и домыслов вокруг бюджета было невероятно много. Назывались мифические цифры, перед которыми «бледнели» расходы спецслужб западных стран, в том числе и США. На самом деле в 1990 году все расходы органов госбезопасности в центре и на местах, включая погранслужбу, все виды связи, содержание медицинских учреждений, учебных заведений, строительство объектов и Жилья, короче говоря, все, что подчинялось Комитету госбезопасности, — составляли 4,9 миллиарда рублей. А еще за несколько лет до этого, при стабильной экономике и отсутствии инфляции, бюджет КГБ не превышал 3 миллиардов рублей.

В печати, особенно зарубежной, высказывались сомнения в правдоподобности этой цифры — слишком скромным казался наш бюджет. Для сравнения: ассигнования на разведывательные цели в США в то время приближались к 30 миллиардам долларов.

Однако это точные данные. В Комитете старались беречь каждую копейку, да и зарплата была относительно небольшой. Средний ее размер в 1990 году составлял немногим более 300 рублей в месяц. Если бы по уровню заработной платы сотрудников органов госбезопасности сравнять с их американскими коллегами, то одно это потребовало бы увеличения бюджета КГБ в несколько раз.

Удивила после предания гласности и численность сотрудников органов госбезопасности, которая в 1989 году составляла около 490 тысяч человек, включая 220 тысяч пограничников и 60 тысяч служивших в войсках правительственной связи. Не изменились эти цифры и к августу 1991 года.

Данные о численности вызывали наибольшее недоверие, поскольку некоторые излишне ретивые средства массовой информации приводили совсем другие сведения о числе сотрудников КГБ СССР — миллион (притом только оперативных работников) и даже больше. На этом строились спекуляции, мы же в Комитете сожалели лишь о том, что раньше не предали гласности все эти цифры.

Кстати, многие специальные службы западных и других стран не только не раскрывают статьи расходов по отдельным направлениям оперативной деятельности, но не открывают вообще бюджета своих служб, исходя из соображений секретности, деликатности этих государственных структур, видя в этом угрозу для своей безопасности.

Американцы объявляют общий бюджет специальных служб в целом и по отдельным их направлениям — внешним и внутренним, но не открывают расходов по тем видам оперативной деятельности, по которым можно прийти к конкретным выводам об их эффективности и направленности. И это вполне понятно. Знать полностью бюджеты специальных служб, их расходы по статьям и направлениям — значит получить возможность судить о приоритетности их работы, целях и даже конкретных задачах.

Другое дело, представлять расходы специальных служб для соответствующего лица в государстве или той ячейки в законодательном органе, которая по Конституции или другому законному акту имеет право знать и контролировать деятельность специальных служб в целом и в отдельных ее аспектах.

Не знаю ни одного случая, чтобы в какой-либо капиталистической стране закрытые статьи расходов специальных служб были предметом гласного обсуждения в законодательных или исполнительных органах. Там в этих вопросах полное понимание, поскольку речь идет о важных государственных секретах, раскрытие которых затрагивает интересы безопасности государства.

В условиях радикальных перемен в Советском Союзе да и в мире органы госбезопасности остро нуждались в совершенствовании своей работы на путях структурных изменений, освоения новых форм и методов деятельности, более рационального распределения сил и средств — кадровых, финансовых, материальных. Для меня, как нового председателя Комитета, эта задача была очевидной, к ней я был готов внутренне еще до вступления в должность.

Но больше всего меня тревожило другое — политическое, морально-нравственное состояние сотрудников органов госбезопасности, их обеспокоенность по поводу положения дел в стране. Способность и готовность чекистского коллектива в целом и каждого сотрудника в отдельности вскрывать собственные недостатки, говорить о них в открытую, признавать промахи и ошибки, не пытаться скрывать негативные стороны своей деятельности, искоренение даже малейших проявлений круговой поруки — вот те морально-нравственные категории, без чего острое оружие, каким, безусловно, являлись органы госбезопасности, могло быть обращено не в том направлении, в каком требовали интересы народа и государства. Все эти мысли у меня возникали особенно под влиянием одного случая, имевшего место в органах госбезопасности несколько лет назад. Мне представляется важным остановиться на нем подробно.

В мае 1980 года исчез сотрудник шифровальной службы КГБ Виктор Шеймов, 33 лет от роду. Исчез вместе с семьей — женой и шестилетней дочкой.

Для Комитета это было чрезвычайным происшествием.

Немедленно начались поиски пропавшего сотрудника и его семьи.

По словам его родителей, в ночь на субботу он собирался выехать на дачу, к одному из своих товарищей, а в понедельник вернуться и выйти на работу. В понедельник на работе он не появился, не было его и в собственной квартире.

Начались поиски. Были задействованы возможности Комитета госбезопасности и Министерства внутренних дел СССР. Расследовались, как обычно в таких случаях, все версии: возможное убийство, несчастный случай, задержка у знакомых или родных, похищение, бегство за границу, т. е. предательство.

Ни одной из этих версий не было основания отдавать предпочтение. Правда, были два обстоятельства, которые не могли не настораживать.

Первое — относительно спокойное отношение родителей к факту исчезновения их сына и его семьи. Ведь в таких случаях — переживания, расстройство настолько очевидны, что не обратить внимание на это невозможно. В данном же случае высказывалось недоумение, но носило оно, скорее, наигранный характер.

И второе — накануне исчезновения Шеймов передал родителям на хранение одну дорогостоящую вещь.

Бросалось в глаза еще одно обстоятельство: в холодильнике на квартире Шеймова находился значительный запас продуктов, приготовленных впрок, причем сделано это было нарочито, дабы специально обратить внимание тех, кто будет проводить расследование, сбить их с толку.

В это время в Москве расследовалось другое тяжкое преступление. Группа сотрудников милиции, состоявшая из трех человек, совершала грабежи, акты насилия, убийства. Их последней жертвой был сотрудник органов госбезопасности, который под надуманным предлогом был задержан на станции метро, избит, вывезен под Москву и там ограблен и убит.

В ходе расследования двое из троих сотрудников милиции дали показания о том, что ими примерно в мае 1980 года было совершено убийство семьи, состоящей из мужа, жены и дочери. По совпадающим признакам предположили, что речь идет о семье Шеймова, и началось расследование именно этой версии, хотя несовпадающих признаков также было немало. Преступники давали противоречивые показания о квартире, где было совершено убийство, указывались разные места захоронения, были противоречия в описании жертв, давались неточные показания о времени совершения преступления.

Следствию иногда казалось, что эпизод с убийством семьи из трех человек был придуман подозреваемыми в силу каких-то не до конца выясненных обстоятельств и причин. Короче говоря, вменить в вину подследственным убийство семьи не представлялось возможным, и уголовное дело пошло в суд без включения в обвинительное заключение этого эпизода.

Состоялся суд, вина подсудимых по другим преступлениям была доказана, все они были приговорены к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведен в исполнение.

А тем временем случай с исчезновением Шеймова не раз был предметом обсуждения у председателя Комитета госбезопасности Андропова, а позднее у тех, кто сменил его, и каждый раз в ходе обсуждения возникали новые моменты, новые признаки, указывающие на то, что дело с исчезновением Шеймова до конца так и не выяснено. Правда, контрразведка настаивала на том, что убийство было все-таки связано с упомянутыми преступниками, другие версии в расчет не принимались.

Конечно, кому приятно «вешать» на себя бегство за границу, т. е. предательство сотрудника органов госбезопасности? Случай ложился бы пятном на контрразведку со всеми вытекающими последствиями. И вот желание пойти по наиболее приемлемому варианту, а не по версии предательства, мне кажется, было мотивом, объяснявшим всю последующую цепь неверных действий.

В мае 1982 года Андропов перешел на работу в ЦК КПСС, его сменил Федорчук. Спустя короткое время новый председатель КГБ решил вернуться к вопросу об исчезновении семьи Шеймова и вынести его на обсуждение.

Совещание было длительным и бурным. Друг другу противостояли две точки зрения на происшедшее. Одни утверждали, что Шеймов стал жертвой преступных действий бывших сотрудников милиции и был убит вместе с семьей, другие настаивали на том, что дело все-таки не выяснено до конца и что, вполне возможно, Шеймов был вывезен из Советского Союза.

К тому времени в подтверждение второй версии поступил сигнал о том, что спецслужбам Соединенных Штатов Америки удалось нелегальным путем вывезти из Советского Союза некоего сотрудника КГБ. Информация не носила достоверного и конкретного характера, и потому к ней можно было отнестись по-разному.

Поступил также сигнал о том, что из Советского Союза примерно в тот же период, когда исчез Шеймов, самолетом была вывезена какая-то семья. Более того, один из советских граждан, находившихся в самолете, по фотографии опознал Шеймова. Позже он не давал таких твердых показаний, и потому к его рассказу можно было отнестись с сомнениями.

Расследование выявило настораживающие моменты поведения Шеймова как во время пребывания в Советском Союзе, так и в период командировки в Польше. Во всяком случае, поводов усомниться в версии убийства семьи Шеймова было более чем достаточно.

Однако контрразведка продолжала настаивать на своем, и мне показалось, что в их утверждениях было много неискренности. Просматривалось желание представить дело не таким тяжелым, каким оно было на самом деле, дабы избежать выводов, разумеется, весьма неприятных.

Надо отдать должное Федорчуку, он проявил принципиальность: дело не было закрыто, расследованию было придано новое направление.

К сожалению, именно то время было весьма тягостным для органов госбезопасности, особенно для разведки. Предательства происходили одно за другим, каждый случай измены приносил огромный политический и оперативный ущерб.

Разведка честно докладывала о каждом случае, проводила тщательные расследования, ничего не утаивала, делала соответствующие выводы. Мы искали выход из создавшегося положения, пытались наладить работу внешней контрразведки, о чем я подробно говорил в другой главе.

Кое-что нам удавалось сделать, а кое в чем мы явно недорабатывали. В частности, нам не удавалось заблаговременно выявлять и пресекать случаи предательства, не говоря уже о том, чтобы доводить подобные дела до логического завершения и выводов.

Прошло еще два года, и сначала в 1984 году, а затем в 1985 году были получены достоверные данные о том, что Шеймов вместе с семьей был действительно нелегально вывезен из Советского Союза и проживает в Соединенных Штатах Америки. Информация не вызывала сомнений: ее получила внешняя разведка, а также разведывательная служба дружественной нам страны.

К сожалению, этой информации не было придано должного значения. Правда, меры по локализации возможного ущерба от измены шифровальщика были приняты, по насколько они были эффективны — сказать трудно. К тому же это была только одна сторона медали, нас интересовало, что же произошло на самом деле, когда и как Шеймов встал на путь предательства? И почему наша контрразведка просмотрела факт вывоза сотрудника органов госбезопасности и его семьи из Советского Союза?

В 1985 году англичане вывезли из Советского Союза Гордиевского. Этого могло бы не произойти, если бы мы в свое время должным образом отнеслись к факту исчезновения Шеймова и расследовали бы дело со всей объективностью и глубиной.

Так одна беда порождает другую по нашей же собственной вине из-за нежелания выяснить правду, сколь бы горькой она ни была! Ложно понятая честь мундира оказалась выше интересов государства.

И вот час расплаты наступил: в 1993 году в Соединенных Штатах Америки выходит книга бывшего майора КГБ Шеймова под названием «Башня секретов»! В ней Шеймов описывает историю своего предательства, обстоятельства нелегального выезда из Советского Союза вместе с семьей.

Правда, как теперь установлено, описанные им обстоятельства выезда из Советского Союза не соответствуют действительности; Шеймов не называет подлинный канал вывоза из нашей страны, чтобы скрыть, уберечь этот канал. Но дело не в этом, а в том, как неверный, порочный шаг в расследовании дела об исчезновении Шеймова обернулся для нас не только политическим и оперативным ущербом, но и нравственными потерями.

В конце концов правда вышла наружу, да она и не могла не выйти! Более того, она повлекла за собой еще один серьезный для нас провал. И самое неприятное — душевную травму у сотрудников органов госбезопасности из-за того, что такое возможно в их среде.

Учитывая все это, с первых шагов пребывания на посту председателя Комитета госбезопасности я прежде всего думал о том, как поддерживать и укреплять соответствующую морально-психологическую атмосферу в коллективе, как быть во всем честными и чистыми, как не убегать от правды. Что касается меня, то я не уходил от правды ни 17 июня 1991 года, когда выступал на закрытой сессии Верховного Совета СССР и откровенно говорил о положении дел в стране, ни в августовские события того же года, когда выступил в защиту общественно-политического строя, Конституции СССР и самого Союза.

К 1989 году обстановка в стране стала заметно осложняться по всем направлениям: политический накал настроений возрастал, все острее стали ощущаться трудности в экономике, сильнее с негативной стороны давали о себе знать межнациональные отношения и даже кровавые конфликты, увеличивалась общая напряженность в обществе.

В КГБ СССР поступали достоверные сведения о действиях спецслужб западных стран против Советского Союза и всех его союзных республик. Почувствовав, что «запахло жареным», спецслужбы противной стороны резко усилили работу по добыче информации о положении в нашей стране. Использовались самые различные каналы — от агентурных до открытых.

Многократно увеличилось число иностранных делегаций и отдельных лиц, посещавших Советский Союз, возрос интерес к глубинке.

Заметно возросло количество приглашений в западные страны советских делегаций и лиц на частной, общественной или государственной основе.

Поездки, естественно, осуществлялись за счет принимающей стороны, сопровождались богатым приемом и соответствующими знаками внимания. Хотя немало таких акций предпринималось и с добрыми намерениями, в рамках проявления здорового интереса, из желания чем-то помочь.

Принимая все это во внимание, Комитет опубликовал ряд свежих материалов об агентурной деятельности западных спецслужб против Советского Союза. Конкретные аргументы призваны были показать, и это в какой-то мере удалось, насколько серьезны и опасны для нас действия спецслужб через агентов из числа советских граждан.

Стали шире освещаться факты расхищения народного достояния путем контрабанды, незаконных сделок с иностранными гражданами и организациями, а то и просто заключения невыгодных для нас соглашений. Разворовывание принимало такие масштабы, что в 1990 году Верховный Совет СССР специальным постановлением обязал Комитет госбезопасности наряду с МВД и Прокуратурой СССР принять активное участие в борьбе с экономическим саботажем.

Чекисты и ранее занимались этой проблемой, но после упомянутого постановления задача борьбы с экономическими преступлениями стала для нас одной из приоритетных.

Для выполнения этой задачи КГБ усилил соответствующие направления работы и создал в центральном аппарате специальное подразделение — Управление по борьбе с организованной преступностью. Там, где это вызывалось необходимостью, создавались структурные подразделения и в территориальных органах.

Конкретных дел было немало, их количество росло, но удовлетворения мы не испытывали, поскольку пресекалась преступная деятельность отдельных лиц или групп, а причины, порождавшие преступность, не только не устранялись, но, напротив, их становилось даже больше: отсутствие надлежащего законодательства, рост спекуляции, в том числе организованной, групповой, слабый финансовый контроль, несовершенная налоговая система, отсутствие правовых норм, предусматривавших декларацию доходов, не говоря уже о вседозволенности и распущенности государственных чиновников, и другие.

Из регионов страны все интенсивнее поступала информация о назревании межнациональных конфликтов. Обозначившиеся тенденции к обострению межнациональных отношений прямо были связаны с политикой определенных кругов и лиц в национальных образованиях, стремлением в борьбе за власть использовать эти проблемы и обострить их.

Одни хорошо понимали, к чему могут привести национальные вспышки, видели весь трагизм ситуации, которая ждет страну в целом, и сознательно, целеустремленно шли на это. Другие наивно полагали, что таким путем можно будет разом решить политические, экономические и иные проблемы, считая, что все это обойдется без особых жертв и осложнений, без большой крови.

Немало было и экономических проблем, но главную скрипку играли политические. Из Комитета руководству страны шла объективная информация о действиях центробежных сил, разрушавших, размывавших Союз, разваливавших дружбу, единение народов.

Рост межнациональных конфликтов, организованной преступности обусловил заметное увеличение террористических акций: убийства должностных лиц, общественных деятелей, угоны транспортных средств, взрывы, диверсии в общественных местах, похищения людей, захват заложников. Можно, конечно, спорить, все ли эти преступные действия подходят под квалификацию террористических акций, но дело ведь касалось человеческих жизней, которые становились объектом торга, разменной монетой, жертвами наиболее жестоких преступлений.

Борьбе с террористическими проявлениями необходимо было придать новые импульсы, и она стала важнейшим направлением в работе Управления «3» — по защите конституционного строя как в центре, так и в территориальных органах КГБ.

Террористические акции трудно предупреждать, поскольку они не всегда заранее проявляются, готовятся втайне, нередко одним лицом или узкой группой лиц, носят в основном целевой характер — т. е. дважды по одной схеме, как правило, не совершаются. Созданная система борьбы с террористическими проявлениями давала результаты и, что особенно важно, позволяла в подавляющем большинстве случаев устанавливать носителей угроз и исполнителей акций.

Особенно сложными были операции по спасению заложников, нейтрализации действий преступников и их задержанию. Один неосторожный шаг мог повлечь гибель ни в чем не повинных людей, сотрудников правоохранительных органов, провал операции со всеми вытекающими отсюда оперативными и политическими издержками.

Длительное время действия по освобождению заложников нередко сопровождались жертвами. Применение огнестрельного оружия и других средств для обезвреживания преступников всегда несет в себе большой риск, но на это шли сознательно, хотя при этом нередко были раненые и даже убитые среди заложников и работников органов МВД и КГБ. Для всех было очевидно, что в таком подходе есть элемент неоправданного риска и негуманного отношения к тем, ради спасения которых проводятся операции.

В конце 1988 года в городе Орджоникидзе (ныне Владикавказ) трое вооруженных бандитов захватили автобус с большой группой школьников — более 30 детей — вместе с учительницей Ефимовой и, угрожая их убийством, потребовали предоставить самолет для вылета за рубеж. Они показали пистолет (никто не знал, что в нем всего два патрона), ножи, канистры с бензином для поджога автобуса вместе с детьми в случае попытки освободить заложников.

К месту происшествия немедленно была направлена группа захвата, в КГБ был создан штаб по руководству операцией. Оценка обстановки показала, что освободить заложников можно за одну-две минуты, но исключить при этом возможность гибели хотя бы одного школьника никто, разумеется, не мог.

И тогда я принял решение: удовлетворить все условия преступников, выдать им требуемую валюту, продукты питания, автобусом доставить до аэропорта, предоставить самолет, передать пистолеты, автоматы, бронежилеты, что тоже было их условием.

Возникли трудности с валютой. Преступники согласились заменить недостающую часть долларов другой свободно конвертируемой валютой.

Все решения принимались в считаные минуты. Из Москвы в аэропорт Минеральные Воды были отправлены два грузовых самолета «Ил-76». По новому требованию захватчиков нам предстояло погрузить в самолет автобус вместе с детьми.

Не скрою, были споры по поводу моих решений. Ведь прежде, как я уже говорил, при проведении подобных операций шли на уничтожение преступников, не исключая возможности того, что могут пострадать и заложники. Я отказался от такого варианта, поскольку существовал риск гибели детей. По существу, впервые предлагалось пойти на полное удовлетворение всех требований угонщиков, и, естественно, не каждый сразу проникся целесообразностью такого подхода.

Наибольшие дискуссии вызвал вопрос о выдаче преступникам затребованного оружия. Кто даст гарантии, что преступники не употребят его и не принесут в жертву школьников, сопровождавших лиц, сотрудников органов госбезопасности и экипаж самолета? Но коль скоро мы пошли на удовлетворение остальных требований преступников, то нельзя было исключать и этот пункт, поскольку он сразу срывал бы достигнутые договоренности в целом. В данном случае риск с нашей стороны был огромным. Но я пошел на него опять-таки ради самых высоких целей — освобождения ребят, исключения всякой возможности их гибели.

Соображение было одно: преступники дорожили своей жизнью, не случайно они втянулись во все эти авантюрные переговоры. Поэтому если с нашей стороны не будет предпринят какой-либо неосторожный шаг и не будет дан повод применить оружие, то все может обойтись без стрельбы, и цель будет достигнута. Так оно в общем-то и получилось.

Уже после проведения операции, освобождения всех детей, учительницы, после возвращения самолета в Советский Союз зарубежная и отечественная печать положительно отнеслась к действиям сотрудников Комитета госбезопасности, потому что они позволили избежать жертв в борьбе с отъявленными преступниками, а это, пожалуй, самое главное. Материальные затраты тут, разумеется, не в счет.

После этого случая в нашей стране была прекращена практика неоправданного, неприемлемого риска при освобождении заложников и в центр внимания ставилась задача их спасения.

Нет смысла во всех деталях описывать операцию, поскольку она в свое время получила широкое освещение. Напомню лишь, что детей и учительницу удалось освободить перед самым вылетом самолета в Тель-Авив. Наиболее драматический момент — переход преступников из автобуса в самолет: они шли среди детей, одному из них приставили пистолет, другому — нож. Предупредили, что малейшая попытка освободить детей кончится стрельбой!

С аэродрома доложили обстановку. Была реальная возможность обезвредить бандитов, но вдруг они успеют сделать свое черное дело и пострадает хотя бы один ребенок? Решили операцию на поражение не проводить. В самолете преступники окончательно поверили в то, что их замысел сбывается: проверили, нет ли оружия у экипажа, лихорадочно пересчитали деньги в долларах, западногерманских марках и швейцарских франках, убедились в исправности затребованного оружия, произвели из него выстрелы.

С каждым часом у преступников возникали все новые и новые требования. Уже на аэродроме они потребовали, чтобы вместе с ними в самолете находился и летел за рубеж наш сотрудник Шереметев.

Я попросил связать меня с ним по телефону и лично переговорил с ним. Спросил, как относится он к тому, чтобы стать заложником, на что получил ответ о его полной готовности. Он сказал, что готов рискнуть, готов пожертвовать собой ради спасения детей и считает это своим гражданским и чекистским долгом.

Я не почувствовал в его голосе какой-то наигранности, это был голос бойца, смелого человека, хорошо понимавшего, на что он шел. Что не менее важно, он верил в успех операции, его оценки отличались практичностью. К тому времени он уже успел несколько раз переговорить с бандитами, «срисовать» их и обстановку, подобрал ключи к каждому из них. Все переговоры с ними вел таким образом прицельно, предметно.

Положительную роль сыграла жена главаря. Она вошла в самолет и помогла уговорить преступников отпустить детей и учительницу. В конце концов они согласились, дети оказались на свободе. Сама жена на уговоры мужа не поддалась и с ними в дальний путь не отправилась.

Последним самолет покинул подполковник Шереметев, бывший в то время начальником отдела Управления КГБ по Ставропольскому краю. Ему досталось больше всего. Он был в контакте с бандитами с самого начала, почти сутки. В самолете его заставили лечь на пол, грозили застрелить, в доказательство серьезности своих намерений произвели выстрел. Он выдержал и это. В полет с собой не взяли, не свой человек, а значит — дополнительный риск.

Когда Шереметев покинул самолет, то сказались суточная усталость и напряженность. Он неважно себя почувствовал и, как только прибыл в аэропорт, попросил дать ему какое-нибудь сердечное лекарство. Его встретили как героя.

За проявленное мужество Шереметев был награжден орденом Красного Знамени. Эту высокую награду он заслужил, выполняя служебный долг, рискуя своей жизнью.

Трудно передать радость встречи с освобожденными детьми. Дети проявили выдержку, характер, не пресмыкались перед бандитами и не раз заступались за свою учительницу. Первый вопрос, заданный ими, когда они оказались на свободе: «Что с нашей учительницей?» Ефимову также. встретили в аэропорту с цветами, она попала в объятия детей и их родных. Глядя на хрупкую, худенькую учительницу со стажем работы всего один неполный год, люди поражались: откуда у нее взялись силы, выдержка?

А тем временем самолет с угонщиками взял курс на Израиль, в Тель-Авив. Этот город был выбран не случайно. В числе стран, куда был возможен вылет самолета, угонщики назвали и Израиль.

С самого начала я решительно высказался именно за эту страну, будучи уверенным в том, что Израиль выдаст бандитов. Должен заметить, что такую твердую уверенность никто, кроме меня, не разделял.

Через Министерство иностранных дел СССР мы немедленно вступили в контакт с израильскими властями и спецслужбами в Тель-Авиве, и с самого начала меня не покидала надежда в благоприятном исходе дела — израильтяне были с нами откровенны, с пониманием отнеслись ко всем нашим просьбам, действовали четко и оперативно. С согласия израильской стороны мы направили в Тель-Авив второй самолет для вывоза угонщиков и вообще в порядке подстраховки, поскольку наш первый самолет мог быть там по тем или иным обстоятельствам задержан.

Конечно, мы понимали, что можем смутить израильскую сторону, и потому, прежде чем решать вопрос о направлении самолета в Израиль, уточнили, что среди угонщиков не было лиц еврейской национальности. Этот вопрос, естественно, возник в Тель-Авиве, и, получив на него ответ, израильская сторона действовала смелее и увереннее. Был еще один момент. Положительное решение о выдаче угонщиков могло иметь место только при гарантии советской стороны, что в случае судебного преследования к указанным лицам не будет применена высшая мера наказания, т. е. расстрел. Такие гарантии Тель-Авиву были даны Министерством иностранных дел СССР, и таким образом все препятствия для решения вопроса о выдаче угонщиков были сняты.

Успешному исходу всей операции помогли сами угонщики. После выхода из самолета в Тель-Авиве они решили показать себя политиками и обратились к встречавшим их израильским представителям со словами: «Приветствуем фашистское государство Израиль!» Нетрудно представить, каково было изумление и возмущение представителей этой страны. Подобное обращение «гостей» явилось убедительным дополнением к нашей информации, характеризовавшей угонщиков как отпетых преступников, которую к тому времени мы уже успели передать по телефонной связи.

На следующий день появились признаки американского вмешательства в это дело. Израильские представители и здесь поступили честно, неофициально посоветовав нам быстрее вывезти угонщиков и тем закрыть вопрос, намекнув, что американцы проявляют к нему интерес. Израильская сторона передала советским представителям отобранные у преступников оружие, деньги, личные вещи, а также их первые показания.

Так завершилась одна из драматических, но с успешным концом операция по освобождению детей, получившая название «Гром». Она послужила эталоном проведения мероприятий по освобождению заложников, исключающих их гибель.

Одна из смелых, можно сказать, дерзких операций по обезвреживанию была проведена в Саратове в мае 1989 года. Вторые сутки город буквально терроризировала группа преступников. Им удалось захватить оружие, автомашину, взять заложников.

Преступники обосновались в квартире, в которой проживала семья: муж, жена и двухлетняя дочь. Отсюда пошли их дополнительные требования — деньги, самолет для вылета за рубеж. Появилась реальная опасность для жильцов; прекратив переговоры, преступники угрожали выбросить с четвертого этажа сначала хозяина квартиры, затем его жену и дочь.

Сотрудники группы захвата (всего участвовало 18 человек) совершили, казалось, невероятное — с крыши дома на канатах совершили прыжок на два этажа ниже, буквально вышибли окна квартиры и влетели в нее. Первое, что было сделано, — один из сотрудников накрыл своим телом двухлетнюю девочку и тем уберег ее от возможной гибели. Выстрелы бандитов чекисты приняли на себя, спасли бронежилеты.

Позже один из преступников на допросе показал, что он успел произвести два выстрела, а парень, словно робот, не падал, более того, свалил его и обезвредил. Жители города тепло благодарили героев операции, их поздравляли представители коллективов, газеты опубликовали о подвиге чекистов подробные сообщения.

И еще об одной операции подразделения «Альфа» следует рассказать. 13 августа 1990 года группа преступников в количестве семи человек захватила следственный изолятор в Сухуми. Помимо арестованных, они взяли в заложники четырех сотрудников изолятора, в последующие двое суток выдвинули ряд условий освобождения заложников: машина, деньги, самолет, свобода. В противном случае угрожали расправой как над арестованными, так и над сотрудниками изолятора.

Переговоры шли день и ночь, но к успеху не привели. Тем временем в Сухуми была направлена группа сотрудников «Альфы» в количестве 22 человек. Они на месте оценили обстановку, изучили особенности изолятора, подходы к нему, окрестности, возможные варианты действий.

На третьи сутки — 15 августа — началась операция. Расчет строился на внезапности и мгновенности действий. Направленным взрывом были выбиты двери, через образовавшиеся бреши во внутренние помещения изолятора ворвались сотрудники «Альфы», и спустя буквально несколько секунд все семь преступников оказались лежащими на полу со связанными руками. Вскоре появились освобожденные заложники, которые за двое с лишним суток перенесли неимоверные страдания и муки, находились на волоске от смерти и были еще не в состоянии оценить, что же произошло в действительности.

А тем временем около изолятора собралась большая толпа наблюдателей, люди выглядывали из окон близлежащих домов, с балконов. В городе хорошо знали ситуацию, и потому почти все двое суток люди не покидали место, где разыгрывалась драма. Сама территория изолятора была оцеплена нарядами милиции. И вдруг стихийно, как-то одновременно раздались аплодисменты в честь победителей этой операции. Люди выкрикивали приветственные слова, от души чествовали героев, а родственники и близкие захваченных не могли скрыть своих слез.

Спустя месяц я вручал участникам операции высокие правительственные награды. К счастью, она обошлась без жертв с нашей стороны, но одного нашего товарища пуля все-таки задела, касательно прошла под кожей на шее, чудом не задев артерию. Его прооперировали, сотрудник был спасен и, более того, вскоре встал в строй, хотя рана давала о себе знать; раненый был еще далек от выздоровления, но врачи заверили, что со временем все пройдет без последствий. Это, пожалуй, была наиболее опасная, рискованная операция, к счастью для нас завершившаяся с минимальными издержками.

После вручения наград я спросил у награжденных, готовы ли они выполнить аналогичные, а может быть, даже более трудные задачи? Все без колебаний ответили утвердительно. И это не было фразой, это отражало их внутреннюю готовность, говорило об их отношении к служебному долгу, о воспитании, сознательном выборе ими боевого пути, на котором в любое время может потребоваться и самопожертвование. А ведь они не получали больших денег, их денежное содержание колебалось в пределах 300–350 рублей. Надо отдать должное журналистам, они обратили внимание на это обстоятельство и подняли в печати вопрос о повышении зарплаты тем, чья работа связана с риском для жизни и здоровья. Вопрос был решен, материальное положение сотрудников группы «Альфа» было улучшено.

К сожалению, число попыток угонов транспортных средств, и прежде всего самолетов, захвата заложников увеличивалось, их география расширялась, случаи становились все более сложными и тяжелыми. Требовались дополнительные силы, повышение оперативности, быстрая реакция на преступные проявления.

В 1990 году было принято решение о создании в ряде регионов небольших подразделений групп захвата — в Краснодаре, на Дальнем Востоке, в Сибири, на Урале. Ничего другого, кроме как стремления усилить борьбу с террористическими проявлениями, за этим не скрывалось.

К нашим многочисленным бедам прибавилась еще одна — наркомания. Эта проблема многогранна, ее причины носят политический, экономический, социальный, национальный характер.

Наркотики, особенно слабые их разновидности, довольно широко употребляли в некоторых национальных районах. Должного внимания этому опасному явлению у нас не уделялось, полного учета не велось, статистика была несовершенной, не отражала действительного положения дел. Серьезных обобщений и выводов не делалось. Но как только кризисные явления в Союзе стали все острее давать о себе знать, наркомания получила небывалое распространение.

Заметно возросло выращивание и производство наркотического сырья. Большие размеры принял завоз и транзит наркотиков через Советский Союз, особенно из Афгани-» стана. Количество употребляющих наркотики в 1990 году исчислялось уже сотнями тысяч, а оборот достигал порядка 10–15 миллиардов рублей.

В борьбе с наркоманией КГБ СССР пошел на сотрудничество со спецслужбами ряда капиталистических стран. Так, благодаря контактам со спецслужбами Англии, Канады, Голландии удалось перекрыть важный канал транспортировки наркотиков из Афганистана и изъять большую партию весом несколько тонн на сумму сотни миллионов долларов.

К сожалению, в Союзе дело так и не дошло до разработки комплексной общегосударственной программы борьбы с наркоманией и наркобизнесом. Уже тогда дело заходило далеко, появились наркомафиозные структуры, действовавшие в национальном и международном масштабе, и с этим злом так просто не справиться, если не устранить его причины или, по крайней мере, не свести их до минимума.

Медицина, образование, средства массовой информации, правоохранительные органы, весь диапазон воспитательных и административных мер воздействия — все оправдано в интересах борьбы с этим явлением, способным разложить общество и государство.

В интересах борьбы с наркоманией необходимо самое широкое и глубокое сотрудничество с любой специальной службой любого государства, которое проявляет интерес и готово к этому. Самые развитые капиталистические страны в недалеком будущем окажутся под угрозой гибели, если им не удастся пресечь такое зло, как наркомания, поражающее не только ныне живущие поколения, но и закладывающее генные основы разрушения, разложения многих будущих генераций. Начинать надо с воспитания в детских садах, школах, в печати, по телевидению, в кино. Примеров убийственного воздействия наркотиков на здоровье человека более чем достаточно.

Ни у одного государства в мире границы не имели такой значимости, как у Советского Союза. Рубежи нашей великой державы формировались более десяти веков — через войны, добровольное присоединение к нам многочисленных народов со своими землями, через переговоры, договоренности, а также в результате насильственного передела территорий. Отдельные участки границ менялись естественным путем.

Россия прирастала в основном новыми землями, а если и лишалась некоторых районов, то по прошествии времени вновь воссоединялась с ними. На протяжении всей тысячелетней истории государственное обустройство происходило на федеративной основе, что убедительно показал выдающийся русский историк-исследователь Костомаров. На огромных просторах Европы и Азии создавалась, росла и крепла большая держава, где совместно жили многочисленные народы и этнические группы.

Исходя из исторических, этнических особенностей, географических условий, потребностей внутреннего развития, внешнего окружения на протяжении веков формировалась концепция охраны границы протяженностью 62 тысячи километров, из которых две трети приходилось на морские рубежи. Одно это предопределяло невозможность обеспечения надежной физической охраны границы на протяжении всего периметра.

Так, до революции 1917 года охрана границ России осуществлялась по принципу создания на некотором удалении от пограничной линии опорных баз с ответственностью за определенную территорию. В случае необходимости с опорной базы направлялись маневренные группы на тот или иной участок. Таким образом, пограничные заставы не являлись основным звеном в системе охраны границ, что делало их довольно уязвимыми для проникновения, или, как сейчас говорят, прозрачными.

После Октябрьской революции, особенно в условиях гражданской войны, обстановка на границах кардинальным образом изменилась. Практически на всей ее протяженности имели место постоянные провокации враждебных советской власти сил. Конфликты часто приобретали характер боевых действий с потерями, жертвами с обеих сторон.

Через границу на территорию Советского Союза проникали специально подготовленные группы, совершавшие акты террора и диверсий. Нарушители границы активно занимались контрабандой, чем наносили серьезный экономический ущерб стране.

Какое-то время население, проживавшее в приграничной зоне, не чувствовало себя в безопасности, мирный труд людей не был обеспечен. Сама ситуация заставляла Москву подумать и принять необходимые меры, обеспечивавшие надежную охрану границы, по крайней мере, на ее значительной части. И такие меры стали приниматься. Центр тяжести в охране границы был перенесен на заставу, т. е. на постоянное физическое, техническое присутствие непосредственно на пограничных рубежах и обеспечение их неприкосновенности.

Фактическое положение дел, анализ данных, практика и весь опыт подтверждают обоснованность такого подхода. Даже в мирный период нарушения границы носили значительный по количеству и весьма опасный характер. В обоих направлениях нарушения исчислялись тысячами и нередко выливались в вооруженные конфликты, в ходе которых были потери в личном составе.

Итак, в течение нескольких десятков лет в Советском Союзе сформировалась стройная, цельная система охраны рубежей — сухопутных, речных и морских по схеме: застава (главное звено), отряд — на некотором удалении от границы, пограничный округ, главное управление пограничных войск.

За охрану воздушной границы отвечала противовоздушная оборона (ПВО) страны.

На обустройство границы были израсходованы значительные средства — многие сотни миллиардов рублей, создана солидная материально-техническая база, налажена подготовка кадров различных специальностей и уровней, сколочен коллектив пограничников, приобретен, обобщен и использовался ценный опыт.

Пожалуй, наиболее важным достижением явилась сложившаяся практика взаимоотношений между пограничниками, населением и органами власти на местах. Население приграничной зоны в первую очередь страдало от нарушителей границы, от их преступных действий и было кровно заинтересовано в спокойствии и порядке в районах проживания. Оно чувствовало себя увереннее в присутствии пограничников, всегда рассчитывало на их помощь, в частности, при стихийных бедствиях, в хозяйственных работах.

Общение между населением и пограничниками было постоянным, отличалось дружбой и взаимной помощью. Пограничники помогали поддерживать общественный порядок в районах, примыкавших к границе.

Огромную роль играла политическая, воспитательная работа среди населения и личного состава погранвойск. Выигрывали от этого все. До сих пор мы живем еще багажом дружеских отношений, сложившихся между пограничниками и населением, хотя процесс размывания после 1985 года и особенно с образованием СНГ начался, приобретая все большие темпы и масштабы.

Этому способствовала обостряющаяся в последнее время криминогенная обстановка в приграничье. — контрабанда, незаконные торговые сделки, хищения, наркобизнес и т. п. Ситуация с охраной границы, положение в прилегающих к ней районах становились все более нестабильными, что порождало все большую неудовлетворенность у пограничников и населения.

В октябре 1974 года перед назначением на пост начальника ПГУ я попросил предоставить мне краткосрочный отпуск. Решил провести его на Дальнем Востоке. Побывал в Хабаровске, Владивостоке, на острове Сахалин, на Малой Курильской гряде.

Впечатление от поездки осталось неизгладимое. Просторы, чарующая природа, еще не тронутая активной деятельностью человека, крупные города, мощная промышленность поражали воображение, не оставляли равнодушным.

В Хабаровске все напоминало о российских первопроходцах, об их многовековой борьбе и труде по освоению дальневосточных земель. Город жил активной жизнью, но село находилось в запустении.

На пограничном катере прошлись по небольшому участку на реке Амур. Наш берег представлял безрадостную картину. От некогда богатых сел мало что осталось. Раньше некоторые села и деревни насчитывали сотни, а то и тысячи домов, теперь на их месте оставалось по нескольку десятков, а о некоторых жилых постройках напоминали лишь остатки домов, сплошь заросшие бурьяном. Вблизи границы, в зоне так называемой безопасности, строительство, хозяйственная деятельность не поощрялись, более того, ограничивались.

Обращала на себя внимание рыболовецкая активность китайцев на реке Амур. На нашей же части реки — почти никого и ничего. Ничем иным, как результатами соответствующей политики, такое положение не объяснить.

По возвращении в Москву у меня состоялся разговор по этим вопросам с Андроповым. Он с интересом и пониманием отнесся к высказанным соображениям о необходимости принять меры по хозяйственному освоению приграничных районов. По этому поводу я имел разговор в ЦК КПСС, Совете Министров СССР, но, к сожалению, до соответствующих решений дело так и не дошло.

Одним из первых моих шагов после назначения на должность председателя КГБ явилась постановка вопроса о значительном сокращении пограничной зоны — с 3,6 миллиона квадратных километров до 360 тысяч, т. е. в десять раз. Соответствующее решение было принято в 1990 году.

Правда, последовало и немало нареканий, мол, открыли для браконьеров большие участки, угодья. Но ведь с ними следует бороться с помощью иных организаций и возможностей, а не путем использования полувоенных методов пограничных войск. С помощью политических и экономических мер можно в сравнительно короткие сроки исправить ненормальное положение и ввести в народнохозяйственный оборот для нужд промышленности и сельского хозяйства огромные массивы земель в районе приграничья, и не только Дальнего Востока.

Кстати, во время той памятной поездки удалось побывать на островах Кунашир и Итуруп. Стратегическое значение этих островов невозможно переоценить, что признается и нами и другими странами. Сами острова, прилегающие к ним просторы по своему богатству уникальны. Леса, сельхозугодья, термальные источники, рыбные запасы делают их исключительно ценными и перспективными для народного хозяйства. Население невелико, природные возможности позволяют увеличить его многократно.

Тогда жители островов испытывали, а сейчас тем более, серьезные опасения за будущее и потому весьма неохотно шли на расширение хозяйственной деятельности и закрепление своего проживания в тамошних местах. То же самое можно сказать и о властях.

В том, 1974 году тревога, сомнения за судьбу островов то и дело возникали в разговорах на разных уровнях, да и центральные органы давали для них повод, не удовлетворяя даже в минимальной мере потребности островов в средствах на капитальное строительство.

Принадлежность Малой Курильской гряды — далеко не автономный вопрос, прояви к решению его неосторожный, невзвешенный подход, и он породит цепочку аналогичных проблем в других районах государства. Нетрудно предположить, что нам будет практически невозможно остановить нежелательное развитие событий с далеко идущими последствиями.

Пришел момент, когда принципиальная позиция по островам Малой Курильской гряды стала неизбежной, какой бы она ни казалась трудной в данный момент. Видимо, выход из положения заключается в совместном использовании природных ресурсов данного региона, с точным определением условий и доли, получаемой каждой из сторон — российской и японской и, разумеется, сроков действия соглашений.

Однако при решении вопроса одно должно быть очевидно и бесспорно: полный суверенитет Российского государства над Малой Курильской грядой, как ни больно будет пережить это другим странам региона и тем, кто их сегодня поддерживает. В вопрос должна быть внесена абсолютная ясность для того, чтобы со временем окончательно его закрыть.

Вместе с тем мы, разумеется, должны учитывать интересы соседей при разработке международных соглашений по совместному использованию территориальных вод, морских путей, вообще по использованию территории и акватории Малой Курильской гряды. Уверен, что можно договориться о заключении соглашения, взаимовыгодного для всех сторон, которые бы в этом участвовали.

Помимо этого, хотелось бы еще раз подчеркнуть огромное стратегическое значение для России этого района. Потеряв суверенитет над островами Шикотан, Кунашир и другими, входящими в Малую Курильскую гряду, Россия лишается свободного, беспрепятственного выхода в Тихий океан. Огромный восточный регион нашего государства оказывается закрытым для свободного прохождения надводных и подводных судов.

Никто не может предсказать, как сложится ситуация в этом районе через пять, десять, пятнадцать лет, вполне возможно, могут наступить времена с осложнениями, и для России это будет иметь далеко идущие негативные последствия. Должна быть соответствующая подстраховка для огромного восточного региона нашего государства, судьба и безопасность которого связаны именно с Малой Курильской грядой.

Короче говоря, основополагающими должны быть наши национальные интересы. Ни одно государство в мире не проявляет легковесного подхода к решению территориальных вопросов, и это в полной мере должно относиться к России.

Дискуссии о концепции охраны границы активизировались в погранвойсках в конце 60-х годов. Часть руководящего состава во главе с тогдашним начальником Главного управления погранвойск генерал-полковником Зыряновым предложила вернуться в принципе к старой системе охраны границы, т. е. упор сделать не на заставу, а на погранотряды, придать последним большую маневренность, полагая, что это позволит сделать охрану границ более эффективной, экономичной, существенно улучшить социально-бытовые условия личного состава, и прежде всего семей. При этом имелось в виду, что пограничники будут нести службу на заставе посменно, в течение двух-трех месяцев, а затем возвращаться в отряды, где постоянно будут жить их семьи.

Тогдашнее руководство комитета сочло возможным дать добро на переход к охране границы в рамках этой концепции. В числе доводов, которые приводили ее сторонники, была возможность широкого использования современных технических средств: если раньше от опорных пунктов пограничных отрядов до границы можно было добраться за несколько дней, то сегодня с учетом технических возможностей это можно сделать буквально в считаные часы.

Вместе с тем концентрация сил и возможностей пограничных войск в опорных базах большего масштаба позволяла бы не только успешно решать текущие задачи, но и обеспечивать локализацию более крупных конфликтов, которые могут возникнуть на том или ином участке государственной границы.

Вроде все было логично, но при этом сбрасывалась со счетов одна «маленькая» деталь. В результате такой реорганизации на самой границе оказывалось значительно меньше пограничников, чем того требовала обстановка, хотя и до введения этой концепции в жизнь на рубежах СССР явно не хватало личного состава, постоянно испытывался дефицит. А тут получалось, что примерно 30–40 процентов военнослужащих погранзастав постоянно находились бы на удалении от границы, в так называемых опорных пунктах.

Более глубокое изучение проблемы, проведенные на ряде отрядов и застав эксперименты показали несостоятельность этой концепции, и спустя два года от нее отказались. И тем не менее потеря даже двух лет отрицательно сказалась на положении дел, поскольку немедленно отразилась на боеспособности застав как основного звена системы охраны госграницы.

В начале 70-х годов был твердо восстановлен курс на охрану границ на базе застав. Это было исторически верное решение, что еще раз подтвердили события на границе Таджикистана с Афганистаном.

С развалом Советского Союза проблема охраны границ и вообще вопрос о них приобрели совершенно иное звучание. Если сохраняет свое значение задача возрождения Союза и мы от нее не отказываемся, то проблема границы может или помогать союзному фактору, или, наоборот, содействовать его дальнейшему ослаблению.

Все зависит от того, как подойти к этому вопросу! Создается впечатление, что в России и некоторых других странах ближнего зарубежья к проблеме внешних границ бывшего Союза, а также в рамках Содружества Независимых Государств подошли, руководствуясь не желанием сделать все необходимое для сохранения союзных структур, а стремлением покончить с ними и расчистить еще одну дорожку на пути полного разобщения.

Проблема ликвидации прежней границы СССР по своему значению и тяжелым последствиям многогранна. Политический аспект ясен: еще одно подтверждение разрушения Союза, устранение основы для совместных действий в такой важной области обеспечения безопасности и государственности, как граница. Присутствие союзных или хотя бы российских подразделений пограничников на бывших рубежах бывшего Советского Союза упраздняется. Националистические силы такое решение, разумеется, устраивает. Из независимых теперь государств — бывших союзных республик — уходят российские военные подразделения, которые при известных обстоятельствах, как некоторым представляется, могут сыграть роль «промосковской» силы и таким образом подорвать «завоеванный» суверенитет.

Главное — в политике. Все остальное подчинено этому. Граница создавалась веками, материальные затраты огромны, значение ее еще больше. После развала Союза поставлена задача создания границы со странами ближнего зарубежья. Расходы очевидны — это не одна сотня миллиардов рублей в прежнем их стоимостном выражении.

Для России, находящейся в глубоком кризисе, с огромным внешним долгом

— это непозволительная роскошь, дело неподъемное. И хотя экономический фактор в расчет как бы не принимается, он неизбежно заставит о себе заговорить.

С появлением новых границ возникает масса трудностей, неудобств, проблем. Нарушаются нормальное привычное общение между людьми, между родными и близкими, связи между организациями, предприятиями, учреждениями внутри СНГ. Становятся проблемой даже почтово-телеграфная связь, культурный обмен, медицинская помощь и все остальное.

Таким образом, создание границы между Россией и другими странами СНГ — определяющий шаг в разъединении и разобщении бывшего Союза, закрепляет его развал, создает еще одно препятствие на пути его возможного возрождения.

Конечно, сохранение прежних границ весьма сложное дело, тут совершенно недостаточно одного лишь доброго намерения России или другого государства. Нужны соответствующие посылки, и прежде всего понимание необходимости сохранения условий если не для возрождения Союза, то хотя бы для создания подлинного содружества бывших республик, стремление и решимость добиваться этого. Были ли проявлены такие стремление и решимость? Во всяком случае, заметных усилий со стороны властей к сохранению прежних границ Союза и к их совместной охране предпринято не было.

Обустройство новых границ займет время, потребует огромных затрат. В отдельных регионах создавать ее придется по живому, и многие, видимо, плохо представляют себе, что это будет означать в действительности. Местами граница пройдет по окраинам городов, по селам и деревням, производственным площадям, карьерам, поделит автодороги и железнодорожные пути, зоны отдыха, сельскохозяйственные угодья, леса, водные просторы. Это будет в значительной части искусственное деление, которое неизбежно породит невиданные до сих пор по масштабам территориальные проблемы.

Исключение составляют, пожалуй, новые границы с прибалтийскими государствами, поскольку в силу исторических причин они более очевидны, чем в других районах России, — они обозначены определенными, известными рубежами, правда, не по всей линии протяженности.

Другое дело, экономические, хозяйственные связи — тут уже проявляются серьезные трудности, ощутимо ударившие в первую очередь по интересам народов Литвы, Латвии и Эстонии. Тем не менее все три прибалтийских государства в той или иной мере заявили о территориальных претензиях к России и муссируют этот вопрос.

Со многими государствами — Украиной, Белоруссией, Азербайджаном и другими — новые границы могут каждодневно порождать массу конфликтных ситуаций, обусловят рост правонарушений со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Обозначена лишь часть проблем, которые возникнут в результате появления новых границ. На самом деле проблем будет значительно больше.

Но во всем этом есть и позитив: трудности, неудобства даже в чисто житейском плане обусловят рост настроений против искусственных препятствий к общению, появление более серьезных проблем, что, в свою очередь, усилит движение за возрождение Союза. Вот только жаль, что окажутся напрасно потраченными силы и средства на обустройство новых границ — контрольных пограничных пунктов, таможенных постов, технических сооружений, затрат на содержание личного состава.

В последнее время в печати появляется все больше сообщений о том, что население приграничных районов фактически не признает новых границ, игнорирует их и активно общается между собой, не обращая внимания на формально установленные запреты и попытки этому помешать. Взаимные посещения, торговля, совместная хозяйственная деятельность, массовые мероприятия по случаю праздников, дней рождения и других дат делают новые границы фактически не существующими. Никто не спешит проводить демаркацию границ, т. е. устанавливать точную линию ее прохождения.

Короче говоря, власти думают, замышляют одно, а люди ведут себя часто так, как будто бы ничего не произошло. Кто возьмет на себя ответственность пойти против естественного стремления людей, ограничить их потребность в общении, помешать привычному порядку вещей в жизни, сложившемуся в течение многих веков?

Я хорошо понимал, что у Комитета госбезопасности и у его органов на местах невероятно много проблем. Была острая потребность в обновлении, совершенствовании, развитии, в отказе от отживших форм и методов работы, способов решения задач, острая нужда в поиске новых подходов к решению проблем безопасности Советского государства.

В первые же дни пребывания на посту председателя Комитета я особенно остро все это ощутил. Да, собственно говоря, не скрывал этого и мой предшественник, потому что он тоже понял, что нельзя стоять на одном месте, нужно движение вперед, но от меня, как от нового руководителя органов госбезопасности, люди, естественно, ждали каких-то сдвигов, решений, заметного стремления к совершенствованию их деятельности.

Высшее руководство страны, общественность, органы управления в центре и на местах ожидали от меня первых шагов. Я понимал, что в столь ответственный период времени, каким уже заявил о себе 1988 год, тянуть было нельзя, поэтому стал шаг за шагом разбираться в отдельных направлениях оперативной деятельности органов госбезопасности. Важно было инициировать активную работу личного состава, по возможности придать ей новые импульсы.

Я стал регулярно собирать Коллегию Комитета; раз в неделю, самое большее — в две недели, проводить совещания по назревшим вопросам. Совещания тщательно готовились, заранее рассылалась повестка дня, определялись докладчики и содокладчики.

Проведение совещаний в отличие от прежней практики оформлялось соответствующими протоколами и решениями, которые рассылались не только в подразделения центрального аппарата КГБ, но и во все местные органы. Стали практиковать вызов руководителей местных органов на заседания Коллегии и отдельные совещания. Совещания проводились в узком и расширенном составах. Важно было придать заседаниям Коллегии и совещаниям остроту, деловитость. Для достижения этого осуществлялся строгий контроль за выполнением принятых решений. С нарушителей строго спрашивалось.

На первый взгляд все это может показаться ничего не значащей формальностью, даже показухой. Нет! Смысл всех этих мероприятий заключался совершенно в другом. Вся деятельность органов госбезопасности самым непосредственным образом соприкасается с правами человека, так или иначе затрагивает его интересы. Порой на первый взгляд безобидные указания в практической работе могут неверно преломляться, истолковываться и повлечь за собой нарушения законности. Поэтому важно придать строгий правовой характер любой деятельности органов госбезопасности, исключив всякую двусмысленность, лазейки для обхода законов, возможности для злоупотреблений.

В числе многочисленных проблем, трудностей, с которыми мы тогда сталкивались, особенно беспокоило одно: вопрос о связях чекистов с общественностью, с народом. Было очевидно, что для начала необходимо было сделать все возможное для преодоления отчужденности, устранения враждебного отношения к КГБ со стороны определенной части населения и особенно некоторых категорий интеллигенции. Нужно было организовать регулярное информирование народа, именно народа, о деятельности Комитета, в как можно более доступной и широкой форме, открыто признать прежние ошибки, а главное — подвести под всю деятельность органов строгую юридическую основу, исключающую как злоупотребления, так и вольность в использовании сил и возможностей КГБ. Именно на этих задачах мне, как новому председателю, и суждено было сосредоточить свое внимание и усилия чекистского коллектива.

После августа 1991 года, знакомясь с материалами, появившимися в средствах массовой информации, я особенно остро ощутил деликатность и сложность одной проблемы, связанной с органами госбезопасности. Речь идет о соотношении категорий: КГБ и гласность.

Эта проблема имеет свое звучание для общества, органов госбезопасности и человека, непосредственно ради которого эта гласность материализуется. Сложность проблемы заключается в сугубо секретной в основном деятельности органов по самой своей природе. Поэтому гласность применительно к службам безопасности — совсем другая категория, нежели гласность в работе обычной гражданской организации.

Без секретности службы безопасности любой страны мира работать не могут. Конкретное содержание, формы, многие методы деятельности, личный состав, в определенной мере структура — все это может открываться для широкой общественности в дозированных, целесообразных рамках. В противном случае службы безопасности будут не в состоянии выполнять свои задачи. Секретность распространяется прежде всего на оперативные разработки, конкретику решения задач, технические средства.

Особо оберегаемое направление деятельности органов госбезопасности — агентура. Последнее понимал даже Бакатин, известный своим негативным отношением к органам, в чем он сам неоднократно признавался.

Острейшей и важнейшей является проблема архивов. В 1992 году было принято решение об их опечатывании, они были взяты под строгий контроль. Решение вполне оправданное, но несколько запоздалое. И главный вопрос: кто будет иметь к архивам доступ, на каком уровне будет соблюдаться ответственность за сохранность секретов, за их неразглашение или, наоборот, предание гласности?

Неосторожное обращение с архивами может нанести непоправимый ущерб не только всей системе органов госбезопасности, но и государству в целом. Возможные негативные последствия ущерба трудно переоценить. Под угрозой могут оказаться организации, лица, когда-то с большим риском для себя решившие помогать нашему государству.

После августовских событий в средствах массовой информации были опубликованы многочисленные документы Комитета госбезопасности, его органов на местах, которым в период их подготовки были присвоены грифы «Совершенно секретно», а то и высший гриф секретности — «Особой важности». В печати появились доклады органов госбезопасности руководству страны и отдельных республик по самым различным вопросам. Были преданы гласности сведения, полученные в результате разведывательных и контрразведывательных операций. Под удар поставлены ценные источники, люди, помогавшие нашей стране. Практика беспрецедентная!

Практически вся деятельность органов госбезопасности является необычной с точки зрения простого человека. Их формы и методы работы могут вызывать неоднозначное и притом нередко негативное восприятие. Поэтому при опубликовании материалов о деятельности органов, его сотрудников учет этого аспекта необходим, нужны объективные, добросовестные пояснения, комментарии.

Оперативная сторона деятельности спецслужб не случайно строго оберегается во всех странах. Предание гласности сокровенных оперативных тайн может породить массу вопросов, вызвать недоумение у совершенно непосвященной части людей, привести к тяжелым последствиям.

И дело даже не в том, что перед общественностью вдруг открываются какие-то стороны работы органов, а в том, что оперативная информация попадает в распоряжение недобросовестных, тенденциозно настроенных лиц. Последние же не жалеют красок и интерпретируют ее в спекулятивных политических целях.

Исходя из своих принципов, я стремился показать всему личному составу, что общество, государство нуждаются в честной работе органов госбезопасности. Однако важно было также осознать и другое: речь идет не об одностороннем движении от общества, от государства к органам госбезопасности, должна быть строгая в своей взаимозависимости подотчетности обратная связь — от органов к обществу, к государству, поскольку органы госбезопасности являются структурной частью государства и ни в коей мере не автономны в своей деятельности.

Было признано необходимым решительно встать на путь гласности в работе органов госбезопасности всех уровней и направлений. С этой целью был создан Центр общественных связей, чекисты пошли в трудовые коллективы, двери Комитета, его органов на местах были широко открыты для делегаций, отдельных лиц, встреч с представителями государственных, общественных организаций, средств массовой информации, деятелями искусства, учеными.

У меня были опасения относительно реакции сотрудников органов госбезопасности на необходимость их широкого выхода на общественность, выступлений в средствах массовой информации, потому что никогда ранее органы госбезопасности не были открытыми, и жизнь и работа сотрудников была упрятана от глаз народа за семью печатями. Сомневающиеся были, но в целом выход чекистов на простор гласности и открытости перед обществом был встречен с пониманием.

Мне думается, что работа с общественностью, трудовыми коллективами, встречи с многочисленными делегациями, группами, представителями общественных организаций, посещавшими органы госбезопасности в центре и на местах, придали работе Комитета как бы второе дыхание. Мы вдруг сами ощутили в этом глубокую потребность.

Во время встреч задавалось множество вопросов, из них мы поняли: о нас настолько мало знают, что верные суждения о деятельности органов госбезопасности являются исключением. Вместе с тем такие встречи повышали нашу ответственность перед народом. Мы отдавали себе отчет в том, что интерес к работе органов и вместе с тем контроль за их деятельностью будут неизбежно возрастать, и потому наши действия должны точно соответствовать законам и интересам народа, чтобы в любое время можно было не стыдясь отчитаться перед ним.

Мы решили приоткрыть чекистские залы, своего рода музеи, где экспонировались весьма ценные материалы об истории и деятельности органов государственной безопасности. Заявок было настолько много, что пришлось установить очередность. С другой стороны, важно было не выдать в потоке информации и важные секреты, которые до поры до времени должны оставаться достоянием лишь органов госбезопасности и соответствующих государственных структур.

Вскоре у нас возникла потребность во встречах с представителями общественности по профессиям, интересам, отдельным вопросам. Вошли в практику встречи с редакциями газет, журналов.

В Комитете госбезопасности стали принимать зарубежные делегации, приезжавшие в нашу страну по различным линиям. Это были группы предпринимателей, представители политических партий и течений. К нам потянулись видные общественные и государственные деятели, посещавшие Советский Союз с официальными и неофициальными визитами. Это были интересные встречи, которые давали много полезного и позволяли в ходе обмена мнениями приходить к определенным выводам и учитывать их в работе.

Из этих многочисленных встреч становилось яснее, где органы госбезопасности недорабатывают, где оставляют вне поля своего зрения важные процессы, происходящие в нашем обществе и государстве. Для нас стало очевиднее, чего ждут от нас общественность, простые советские люди. Мы поняли, что без широкой разумной гласности нам не стать ближе к людям, к обществу, тем более рассчитывать на его поддержку.

Внедрение гласности в нашей работе стало важной школой, этот процесс все больше приобретал необратимый характер, и речь могла идти только о дальнейшем развитии и совершенствовании этой работы.

До 1988 года Комитет принадлежал к небольшому числу почти полностью закрытых организаций. Так повелось, что секретность и гласность считались несовместимыми категориями, между ними существовал как бы непреодолимый барьер. А снимать его время пришло. И вот начался поход в мир гласности.

За время работы председателем Комитета — с октября 1988 по август 1991 года — мне пришлось выступить в печати, по телевидению, дать интервью, принять различные делегации, отдельных деятелей в общей сложности более 300 раз. Все это требовало большой подготовки, времени, напряжения, здоровья. В гласность постепенно вовлекались сотрудники всех уровней в центре и на местах. Лед отчужденности между органами госбезопасности и обществом начал таять.

Я почувствовал это сам, когда в августе 1989 года состоялось мое утверждение в должности председателя КГБ. Впервые в истории органов госбезопасности председатель КГБ публично утверждался на сессии Верховного Совета СССР. Это был не только мой личный экзамен, проходил проверку, сдавал экзамен коллектив Комитета. До этого я отчитывался на заседаниях комитетов Верховного Совета, где тоже было совсем не просто.

При утверждении я более двух часов стоял на трибуне Верховного Совета, отвечал на многочисленные вопросы. И за этой процедурой в прямом телевизионном эфире наблюдали многие телезрители. При шести голосах против сессия утвердила меня председателем Комитета госбезопасности.

Отвечая на вопросы окруживших меня после заседания журналистов, я заметил, что это был самый трудный экзамен в жизни. Сейчас могу сказать, что на тот момент это соответствовало действительности, а вот сегодня следует уточнить: судебный процесс — испытание посложнее и потруднее. Тут и морально-политический экзамен, и борьба за правое дело, за которым — вся жизнь.

Расширение гласности в работе органов госбезопасности проявлялось в проведении многочисленных встреч с зарубежными и отечественными представителями общественно-политической жизни. Так, в 1989–1991 годах я, как председатель Комитета, имел беседы с известным американским деятелем Эдвардом Кеннеди, бывшим президентом США Ричардом Никсоном, с большой группой американских бизнесменов-республиканцев, представителями Индии, Афганистана, Южной Кореи, многих арабских стран, Африки, Латинской Америки. Это были действующие и бывшие государственные деятели, руководители политических партий и движений, представители крупных международных организаций.

В соответствии с поступившими просьбами в Комитете были приняты руководители специальных служб и органов, министерств внутренних дел таких стран, как Италия, Испания, Германия, Франция, Румыния, Венгрия, Чехословакия, Болгария, Австрия, Южная Корея и многих других. В ходе этих встреч обсуждались возможные вопросы сотрудничества на двусторонней основе по борьбе с терроризмом, контрабандой, наркобизнесом и другими. В большинстве своем это были первые контакты с руководителями специальных органов по линии Комитета госбезопасности.

Я принимал послов США, Турции, Швеции и других стран, аккредитованных в Москве. Дал многочисленные интервью корреспондентам зарубежных печатных изданий самых различных политических направлений и ориентации.

Что было характерно для этих встреч? Собеседники проявляли огромное желание поглубже ознакомиться с процессами, происходившими в нашей стране, с обстановкой, возможными перспективами ее развития. У многих из них чувствовалась нескрываемая тревога за положение дел в Советском Союзе. Судя по вопросам и репликам, они далеко не всё понимали, с недоумением относились ко многим политическим и экономическим мероприятиям в стране, и в частности, шагам, предпринимавшимся Президентом СССР Горбачевым. Многие из них прямо говорили, что мир катится к однополярному состоянию и что это вряд ли будет отвечать интересам человечества.

Такая озабоченность особенно чувствовалась со стороны представителей арабских стран. Многие из тех, кого мы относили далеко не к прогрессивному направлению, высказывали серьезную озабоченность возможным усилением влияния Соединенных Штатов Америки и некоторых западных стран в арабском мире. Отбрасывая в сторону общественно-политический строй в Советском Союзе, коммунистическую идеологию, они смотрели на развитие событий в мире, в СССР с сугубо прагматических позиций.

Многие говорили, что если сойдет с политической арены Советский Союз, то его место в арабском мире займут Соединенные Штаты Америки со всеми вытекающими негативными последствиями для арабских стран. Отмечая наличие противоречий во взглядах на международные проблемы у Москвы и у некоторых арабских стран, они подчеркивали, что такие противоречия в еще большей степени присутствуют между ними и американцами. С особой тревогой высказывались об этом представители африканских и некоторых латиноамериканских государств.

Примечательными были отдельные высказывания Эдварда Кеннеди. Он подчеркнуто высоко отзывался о достижениях Советского Союза в социальной области. Говорил, что в СССР примерно решены проблемы, связанные с образованием и медицинским обслуживанием. Их бесплатный характер, подчеркивал он, — огромное достижение советских людей. Как сенатор, он десятки лет борется за то, чтобы обеспечить бесплатное медицинское обслуживание для всех групп населения США, но из этого у него ничего не получается.

По его словам, около 40 миллионов американских граждан лишены возможности пользоваться медицинским обслуживанием, что, естественно, отражается на их здоровье, на общем демографическом состоянии населения страны. Однако все попытки добиться прогресса в этом вопросе оказываются тщетными. Он говорил, что страшным бичом для Соединенных Штатов являются безработица, наркомания и преступность и что по этим показателям Советский Союз выгодно отличается от США.

Из этих встреч нетрудно было вынести одно впечатление: за рубежом отчетливо понимали, к чему идут дела в Советском Союзе, пытались прозрачно сказать нам об этом и в меру своих сил предупредить нежелательное развитие событий. Многие с благодарностью вспоминали роль Советского Союза в послевоенное время, когда наша страна помогла многим государствам и народам обрести независимость и самостоятельность.

Представители ряда государств со ссылкой на свое руководство заявляли, что готовы рассмотреть вопрос о предоставлении Советскому Союзу выгодных кредитов, дабы помочь ему выйти из трудного положения, в котором он оказался.

Разумеется, вся эта информация докладывалась Горбачеву. Она не могла не настораживать. Только не желающий видеть не видел того, что происходило в нашей стране, в то время когда каждый зрячий видел, куда идет дело.

Об одном зарубежном представителе мне хотелось бы рассказать несколько подробнее в связи с широкими спекуляциями, пересудами, которые имели и еще имеют место на Западе вокруг его имени. Мое желание продиктовано также стремлением дать объективную справку о нем в той части, которая касается советской стороны, и в частности Комитета госбезопасности.

Речь идет о Роберте Максвелле, известном общественно-политическом деятеле, крупном бизнесмене, подданном Великобритании, неоднократно посещавшем Советский Союз в течение ряда лет.

Осенью 1991 года мир облетело печальное сообщение о гибели Роберта Максвелла во время плавания на принадлежащей ему яхте. Я узнал об этом, находясь в «Матросской тишине». Тело его нашли в море, куда он упал при обстоятельствах, полностью еще не выясненных.

Как гласит одна из версий, находясь на палубе яхты, он почувствовал себя плохо и, видимо, упал в море. Пошли слухи о том, была ли его смерть насильственной или естественной, не было ли в данном случае самоубийства?

Прошло какое-то время, и стали обыгрываться сообщения о том, что Максвелл неоднократно бывал в Советском Союзе, поддерживал связи с Комитетом госбезопасности. Дело даже не в попытках увязать его гибель с КГБ. Дело в другом. Он действительно посещал нашу страну, а раз так, то стоит поспекулировать на этом, дабы у читателей появился к трагическому случаю еще больший интерес.

Действительно, Роберт Максвелл на протяжении многих лет неоднократно бывал в Советском Союзе, где встречался с представителями общественно-политических кругов, политологами, экономистами, ответственными сотрудниками аппарата ЦК КПСС и Совета Министров, журналистами. Посетил многие города Советского Союза, немного знал русский язык. Словом, приезжал сюда, как давнишний знакомый, подчеркивал, что является другом Советского Союза. В последнем сомневаться, пожалуй, нет оснований.

О Максвелле ходило много мифов. Один из них — что это был миллиардер, обладавший огромным состоянием, и что стоило ему пожелать, как он мог осчастливить любую страну, в том числе и Советский Союз, значительными кредитами, в которых мы тогда так нуждались. Он доверительно, ненавязчиво мог намекнуть, что у него большие связи в мире всемогущих, что он влиятельное лицо в международных делах и что грешно было бы это не использовать. Его преподносили как человека, склонного к благотворительности, в основе которой не только знаки внимания, но возможность оказать щедрую помощь и поддержку.

Словом, интерес к нему был большой, некоторые на этом спекулировали, в том числе и в нашей стране, чрезмерно завышая его возможности и порывы. Среди них особенно отличался Яковлев, именно в этом плане он влиял на Горбачева, пытаясь убедить последнего в полезности контактов с Максвеллом.

В 1989–1991 годах у меня, как у председателя КГБ, было три или четыре встречи с Максвеллом. Всякий раз они проходили по инициативе последнего. Вот о них-то и о впечатлениях, которые я вынес от этих встреч, мне и хотелось бы поведать читателю, исходя из того, что это имеет определенное значение в плане объективного представления о возможностях, достоинствах и качествах этого человека.

Прежде всего я хотел бы подчеркнуть, что в целом у меня сложилось о Максвелле положительное впечатление.

Наша первая встреча состоялась в 1989 году во время его очередного приезда в Москву. В кабинет председателя Комитета в сопровождении трех своих ближайших сотрудников вошел человек больших размеров (весил он значительно больше сотни килограммов), улыбающийся, с протянутой для приветствия рукой. После нескольких слов на русском языке он вдруг перешел на венгерский язык, заранее узнав, что я по специальности венгровед и говорю по-венгерски.

Я поддержал разговор, и потому в услугах переводчика мы больше не нуждались. Должен сказать, что он хорошо владел бытовым венгерским языком, что касается литературного, то, видимо, судьба не позволила ему заниматься этим языком основательно.

Он подчеркнул, что имеет родственников в Венгрии (кстати, об этом я хорошо знал). Так, один из его родственников по линии отца когда-то работал венгерским послом в Москве.

Он сказал, что, во-первых, пришел познакомиться с главой Комитета госбезопасности, с которым прежде никогда не имел чести быть знакомым; во-вторых, из первых рук получить информацию о ситуации в стране и обсудить некоторые вопросы, представлявшие, как он полагал, взаимный интерес для обеих сторон.

В течение этой и последующих встреч с Максвеллом разговоры велись в основном вокруг четырех проблем.

Первая — он пытался получить информацию о том, что же происходит в Советском Союзе, какие перестроечные процессы у нас идут, что для них характерно и каковы их перспективы.

Вторая — будучи специалистом в области бизнеса, Максвелл хотел глубже изучить, обсудить проблему бизнеса и получить поддержку от Комитета госбезопасности в организации курсов, школы для начинающих советских предпринимателей, которых он считал неопытными, необразованными, в связи с чем их легко будет обмануть в больших и малых сделках.

Несколько отступая от беседы с Максвеллом, хотелось бы сказать, что здесь он в своих суждениях проявил чрезмерную однозначность. Дело в том, что наши бизнесмены, войдя в мир предпринимательства, нередко показывают изрядные способности так отделать своего контрагента, что последний ахнуть не успеет, как лишается значительной части своего богатства, если не всего. Так что в мире к нашим бизнесменам начинают подходить порой с опаской, по поговорке: «Палец в рот не клади, может откусить».

Но по сути Максвелл был прав: наша неопытность при заключении сделок нередко оборачивалась для нас ущербом. Бизнес — дело для нас новое, и для того, чтобы не ошибиться, нужно не только желание, нужен еще и опыт, которого наши предприниматели тогда еще не успели приобрести.

Спустя некоторое время по инициативе Максвелла Кабинет Министров СССР принял специальное решение о создании школы для советских бизнесменов, где Максвелл согласился прочитать курс лекций сам и где готовы были выступить те, кого он для этого порекомендует. Это, бесспорно, было делом полезным.

Третий вопрос, которым Максвелл постоянно занимался, — издательские дела. Он оказывал помощь, правда не такую большую, на какую рассчитывали наши представители, в издании политической и иной литературы за рубежом, в частности, отдельных книг, выступлений Президента СССР, Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева. В издательском мире у него были широкие связи, и он имел тут реальную возможность оказать нам помощь, причем не рассчитывая на какие-то серьезные для себя финансовые выгоды.

Последний, четвертый вопрос, которому Максвелл придавал исключительно большое значение — и было видно, что он в нем кровно заинтересован, — это вопрос об отношениях между Израилем и Советским Союзом, положение евреев в Советском Союзе, а также проблема их выезда из нашей страны. Максвелл не скрывал того, что в этих переговорах представляет израильскую сторону и, как еврей, хотел бы помочь этой стране. Остро переживал случаи, как ему казалось, проявлений антисемитизма в Советском Союзе, с болью говорил об антиеврейских настроениях в арабском мире. Вместе с тем Максвелл никогда враждебно не отзывался об арабах, подчеркивая, что мир для Израиля можно обеспечить только в том случае, если этой стране удастся наладить всесторонние деловые, полезные отношения со странами арабского мира.

Бывая в других советских организациях, Максвелл обсуждал вопросы кредитной политики, но всегда уходил в сторону, когда речь заходила о заключении конкретных сделок, связанных с выделением кредитов под те или иные цели. Он никогда не давал конкретных обещаний, и было видно, что речь идет не о том, что он не желает пойти на этот шаг, а потому, что он не обладает кредитными возможностями, что лишний раз подтверждало: разговоры о его неимоверном богатстве — один из мифов, одно из преувеличений возможностей Максвелла.

По характеру Максвелл был доброжелательным человеком, исключительно внимательным к собеседнику, старался угадать его желания, и, если речь шла о чем-то практически выполнимом, он, как правило, старался пойти навстречу собеседнику, оказывал конкретную помощь и поддержку. Он обладал связями в международных кругах, и поэтому его оценки положения дел в мире, в отдельных регионах и странах представляли несомненный интерес.

Он давал дружеские советы, предостерегал от тех или иных шагов, подсказывал, какие опасности могут поджидать Советский Союз в его отношениях с ведущими капиталистическими странами. Он много ездил в треугольнике Тель-Авив — Вашингтон — Лондон, имел там контакты на самом высоком уровне, делился информацией и вместе с тем черпал необходимые сведения для себя. Оценки событий и людей были осторожными, он проявлял лояльность даже тогда, когда говорил о своих откровенных противниках. А последних у него было немало.

По информации, которой располагала советская разведка, у Максвелла были серьезные финансовые затруднения. Не рассчитываясь по долговым обязательствам, он играл, как водится в капиталистическом бизнесе, по правилу кто — кого. Вот на этом он мог нажить себе настоящих врагов.

К Советскому Союзу Максвелл относился более чем лояльно, можно сказать, дружески. Он высоко ценил вклад советского народа в борьбу с нацистской Германией, в победу над фашизмом. С благодарностью говорил об огромном вкладе советских Вооруженных Сил в освобождение значительного числа евреев, находившихся в плену в Германии, о поддержке Советским Союзом образования самостоятельного еврейского государства. В целом исключительно положительно оценивал роль Советского Союза в международных делах как фактора мира и стабильности, говорил, что не верит утверждениям некоторых, будто бы Советский Союз только и думает о том, как бы начать новую мировую войну.

Обращало на себя внимание его довольно осторожное отношение к перестроечным процессам в Советском Союзе. Он считал, что не все у нас просчитано хорошо, что не все может кончиться так, как хотелось бы организаторам перестройки, и что есть смысл остановиться, осмотреться и кое-что подправить, поскольку сохранение Советского Союза — главная задача, ради которой есть смысл пойти и на определенные издержки.

По его мнению, Соединенные Штаты Америки и Западная Европа не отдавали себе отчета в том, что будет с ними в случае исчезновения Советского Союза, потому что те опасности, которые поджидают Советский Союз, в одно прекрасное время могут стать губительными и для западного мира.

Последняя встреча с ним состоялась летом 1991 года. Она проходила у Горбачева. Помимо Максвелла и меня, на встрече присутствовал переводчик. Круг вопросов, который обсуждался, был тот же, что обозначен выше. Каких-либо конкретных договоренностей зафиксировано не было, но в этом не было и потребности. Для Максвелла встреча нужна была скорее по престижным соображениям, нежели для решения вопросов по существу. Тогда было обусловлено не делать публикаций о состоявшейся встрече, чтобы не вызывать вокруг нее ненужного ажиотажа.

Уже после освобождения из «Матросской тишины», в 1993–1994 годах, я дал несколько интервью представителям английской, французской, германской телекомпаний и ряда изданий. Основная тема бесед, главный интерес — личность Максвелла, его визиты в Советский Союз, встречи с нашими деятелями, и в частности, со мной как председателем КГБ. Им хотелось получить информацию, проливающую свет на причины смерти Максвелла, и найти какие-то отправные точки, побудительные мотивы, которые помогли бы поиску ответов на вопросы, занимающие общественность.

Я не имел и не имею возможности пролить свет на причину смерти Максвелла. Если говорить о самоубийстве, то в этом я глубоко сомневаюсь и сегодня. Максвелл был человеком оптимистического склада и, несмотря на трудности, которые он испытывал в своей работе как политический деятель и бизнесмен, вряд ли предпочел жизни смерть — слишком сильно было в нем жизнелюбие.

Положим, финансовое положение Максвелла было не блестящим, он имел долги, по которым не так-то легко, видимо, было расплатиться. Однако изворотливость, глубокое знание правил и игры без правил, обычаев и нравов мира бизнеса, широкие связи Максвелла вряд ли не помогли бы ему в решении даже самых запутанных ситуаций. Потом, как известно, за деньги убивают, но не умирают.

Далее — у него была семья, о которой он неизменно говорил с гордостью, и самое главное — у него было дело, в том числе и политическое, которому он посвящал всего себя и находил, как мне казалось, в этом удовлетворение. Возможно, его уход из жизни был естественным, однако на этот вопрос должно ответить следствие. Только оно может вынести окончательное заключение, потому что обстоятельства происшедшего, видимо, могут стать известны лишь ему.

Максвелл был патриотом Великобритании. Для него не безразлична была Америка, он был большим патриотом Израиля и желал ему счастья. Он хотел видеть Израиль в окружении дружественных арабских государств и понимал, что рано или поздно с ними надо договариваться. Максвелл был интересным собеседником и, видимо, мог быть неплохим личным другом. Все сказанное заставляет сожалеть о его безвременном уходе из жизни, и дело не столько в возрасте, сколько в тех планах, которыми он был полон и которые стремился реализовать.

К 1988 году перед органами КГБ стояло немало проблем, которыми следовало безотлагательно заняться. Так, предстояло поднять еще один огромный пласт — приведение законодательства, по которому жили и работали Комитет и все его органы, в соответствие со временем, с новыми условиями, со всей общегосударственной правовой базой.

Прежде всего нужен был основополагающий закон об органах госбезопасности, и мы стали его готовить, добиваться его рассмотрения в Верховном Совете СССР. К подготовке проекта закона подключились многие сотрудники органов, ряд организаций, ведомств, институтов, опытные юристы, правоведы.

В новых условиях органы госбезопасности могли органически вписаться в систему государственности только через новое, соответствующее времени законодательство. Проблем с законодательством было много, а если говорить точнее — целина.

Правовой акт, по которому существовал и действовал Комитет госбезопасности, был принят ЦК КПСС и Советом Министров СССР еще в 1959 году. За истекшее время он не раз дополнялся, корректировался, но в основе оставался действующим, более того, единственным и главным.

За 30 лет было принято немало постановлений ЦК КПСС и правительства по ряду направлений чекистской деятельности, свыше трех тысяч подзаконных ведомственных актов. Они создавали широкую правовую базу, регулировали работу органов, что уберегало их от произвола. Но чего не хватало? Прежде всего органической увязки деятельности КГБ, органов и войск с общесоюзным законодательством, полного соответствия и строгой подчиненности правовых норм, по которым работал КГБ СССР, союзным законам.

В условиях гласности, открытости общества происходили кардинальные изменения во всех сферах жизни страны. Проблема создания правового государства предопределила необходимость выработки и принятия союзного закона об органах госбезопасности. Эта задача стала очевидной и безотлагательной.

Спустя месяц после назначения председателем Комитета, в ноябре 1988 года, мною был поставлен вопрос о подготовке проекта закона об органах госбезопасности. Среди личного состава двух мнений на этот счет не было. Разгорелись споры на страницах печати, в политических кругах, среди депутатского корпуса о том, что чему должно предшествовать — общий закон о безопасности государства или закон о КГБ СССР.

В руководстве Комитета считали, что спор этот беспредметен. Если раньше будет готов общий законопроект о безопасности, то можно обсудить и принять его. Однако такого законопроекта никто не подготовил и пока не собирался готовить, в то время как разработка закона об органах госбезопасности началась, приобрела вполне реальные очертания, и его первый вариант КГБ вскоре был готов представить в комитеты Верховного Совета на обсуждение.

В жизни так и произошло.

Проект закона был внесен в Верховный Совет СССР уже в 1989 году и по поручению его председателя Лукьянова начал путь длительного, основательного обсуждения в комитетах Верховного Совета. Обсуждение проходило заинтересованно, высказывалось много заслуживающих внимания предложений, замечаний, пожеланий. В комитетах выступали ответственные сотрудники КГБ, неоднократно приходилось выступать и мне.

Примечательно, что, вопреки ожиданиям, подавляющая часть предложений депутатов была направлена на усиление органов госбезопасности, предоставление им больших прав и полномочий. По инициативе депутатов в закон был включен целый раздел, посвященный социальной защите сотрудников органов госбезопасности. Нашли полную поддержку положения о централизованном управлении органами госбезопасности с четким определением полномочий союзных, республиканских и местных органов, включая совместные права и обязанности.

Ни один раздел, ни один пункт проекта закона не был размыт, ослаблен. Вместо «Закона о Комитете госбезопасности СССР» в комитетах Верховного Совета предложили другое название — «Закон об органах государственной безопасности в СССР». Это название звучало шире, было обращено также к другим государственным и общественным структурам, сильнее подчеркивало слитность органов госбезопасности с системой государственности в целом.

На многие вопросы отвечает статья первая закона. Стоит воспроизвести ее содержание. «Назначение органов государственной безопасности. Органы государственной безопасности обеспечивают в пределах компетенции государственную безопасность Союза ССР и республик и в этих целях ведут борьбу с разведывательно-подрывной деятельностью специальных служб иностранных государств и иностранных организаций против Союза ССР и республик, осуществляют защиту конституционного строя Союза ССР и республик от противоправных посягательств, защиту суверенитета и территориальной целостности государства, его экономического, научнотехнического и оборонного потенциала».

Хотелось бы обратить внимание на ту часть статьи, где говорится о том, что органы госбезопасности «осуществляют защиту конституционного строя Союза ССР и республик от противоправных посягательств, защиту суверенитета и территориальной целостности государства…».

Намеченное на 20 августа 1991 года подписание договора о Союзе суверенных республик несло в себе прямую угрозу конституционному строю Союза ССР, его территориальной целостности, и поэтому противодействие этому акту означало не что иное, как защиту Конституции, законов СССР, к тому же в строгом соответствии с волей подавляющего большинства народа, выраженной на всенародном референдуме 17 марта 1991 года.

Закон регламентировал основные направления и принципы деятельности органов государственной безопасности. Специально оговаривались гарантии соблюдения прав и свобод граждан.

Законом предусматривалась гласность в деятельности органов государственной безопасности.

Финансирование и материально-техническое обеспечение органов

госбезопасности определялось отдельной статьей, что особенно важно, поскольку речь шла о бюджетной организации. Подробно оговаривались обязанности и права органов госбезопасности всех уровней. Такая регламентация была зафиксирована впервые — ни в одном законодательном акте, в том числе и ведомственном, она не содержалась.

Публично заявлялось, что органы госбезопасности:

— осуществляют в законодательном порядке гласные и негласные оперативно-розыскные мероприятия, в том числе с использованием технических средств;

— проводят с последующим уведомлением прокурора, исключительно в целях пресечения разведывательно-подрывной деятельности специальных служб иностранных государств и иностранных организаций против Союза ССР и республик, противоправных посягательств на конституционный строй Союза ССР и республик, контроль почтовых отправлений и прослушивание переговоров отдельных лиц, ведущихся с использованием телефонов и других переговорных устройств.

По закону контроль за деятельностью Комитета государственной безопасности СССР должен был осуществляться Верховным Советом СССР, Президентом СССР, а также Кабинетом Министров СССР. Надзор за точным и единообразным исполнением законов в деятельности органов госбезопасности возлагался на Генерального прокурора СССР, прокуроров союзных республик и подчиненных им прокуроров.

Кабинету Министров СССР поручалось до 1 января 1992 года утвердить положение о Комитете государственной безопасности СССР и до конца 1992 года привести в соответствие с законом все ведомственные и иные правовые акты.

Закон был принят Верховным Советом СССР 16 мая 1991 года. Обсуждение шло в течение двух дней. Поступило много конструктивных предложений, уточнений, проект был улучшен и, несомненно, мог бы служить правовой базой для органов госбезопасности в целом и их союзных структур в частности.

Однако сразу же после его утверждения в ряде республик стали раздаваться выступления против союзного закона, за принятие своих республиканских законов об органах госбезопасности явно сепаратистского плана. Политическая деятельность определенных сил не в пользу Союза все сильнее давала о себе знать, в ряде республик его применение становилось проблематичным (Эстония, Латвия, Литва, Грузия, Украина, Молдавия, Армения). В случае подписания 20 августа 1991 года договора о Союзе суверенных республик принятый закон об органах госбезопасности в СССР вряд ли мог рассчитывать на жизнь.

Кстати, за название «Комитет госбезопасности» мы особенно не держались. Просили внести предложения по любым возможным вариантам, но в конце концов было решено не менять наименование, и члены Верховного Совета проголосовали за это, ничего иного так и не придумав.

Постатейное голосование, как и голосование в целом, проходило при подавляющем большинстве в поддержку закона. Против голосовали буквально единицы.

Во время обсуждения закона об органах КГБ в Верховном Совете у меня сложилось впечатление, что представители высшей законодательной власти решили не тянуть с его утверждением. К тому времени они уже не могли не понимать, что дело идет к трагической развязке, и в этой ситуации подкрепленный законом Комитет госбезопасности мог бы стать одним из реальных стержней сохранения союзного государства.

У закона об органах государственной безопасности действительно была одна исключительно важная сторона: он был призван сыграть роль главного стержня в защите целостности государства, а таких связующих Союз факторов к моменту принятия упомянутого закона оставалось все меньше.

После отмены статьи 6 Конституции СССР позиции КПСС решительным образом ослабли, она перестала быть цементирующим, объединяющим звеном, а равноценной замены не появилось. Был ликвидирован ряд союзных министерств, ведомств, организаций, многие отраслевые структуры управления.

Практически сводились к нулю возможности влиять на положение в республиках по своей линии у Министерства внутренних дел СССР. В этих условиях каждая возможность сохранить союзные структуры, уберечь их от разрушения приобретала особую значимость. За каждую такую возможность приходилось бороться, и далеко не всегда удавалось отстоять союзные позиции. В случае с органами госбезопасности удалось, но только в законодательном отношении.

Политические игры сепаратистов вершили свое разрушительное дело.

Одним из важнейших направлений работы в тот период была деятельность по реабилитации жертв сталинских репрессий, обнародованию всей правды об этих страшных преступлениях.

Об этом хотелось бы сказать особо и сделать небольшой экскурс в историю.

Октябрьская революция, судя по всему, была последней в мире по масштабам, характеру, радикализму. Обстановка на планете изменилась в значительной мере под влиянием Октября и вызванных им социальнополитических преобразований в нашей стране. Капитализм вобрал в себя многое от социализма, он стал ближе к народу, у его наиболее разумных представителей хватило ума, смелости и гибкости, чтобы учесть опыт 1917 года и с помощью серии мер сделать капиталистическое общество более терпимым и приемлемым для народа.

Великая мировая депрессия конца 20-х — начала 30-х годов окончательно убедила правящие круги капиталистических стран в том, что следует во что бы то ни стало находить возможности сосуществования капиталистов и остальной части общества, в противном случае социальных взрывов не избежать. Таким образом, силовые методы решения вопросов, противоречий в историческом плане стали отходить на второй план, а после Второй мировой войны они основательно уступили место политическим средствам.

Целая сумма факторов, причин и обстоятельств обусловила волну репрессий в Советском Союзе со времен гражданской войны вплоть до 1953 года.

Гражданская война — самая что ни на есть жестокая братоубийственная война без правил. Она не могла не оставить глубокого следа, не повлиять на отношения между людьми. Покончив с нэпом, революционные методы хозяйствования вытеснили эволюционный подход к решению основополагающих проблем, приобрели господствующий характер.

После гражданской войны нашей второй трагедией было широкое раскулачивание. Затем репрессии против политических противников — полоса беззакония, длительного по времени и значительного по числу жертв.

Ничто не может оправдать допущенных репрессий. Оценка роли в этом культа личности была дана принципиальная, извлечены уроки, сделаны выводы, предусмотрены преграды на пути возможных рецидивов.

Для реабилитации, увековечения памяти погибших, пострадавших сделано немало, но обостренное чувство долга перед жертвами дает о себе знать, будоражит умы. И все-таки списывать все невзгоды, жестокости на общественный строй, на социализм не только несправедливо, но было бы не менее трагической ошибкой.

Заслуживает осуждения за беззаконие Сталин, культ его личности, жизненно важно не допустить повторения подобного в будущем. Что касается социализма, в нем нет ни одного положения негуманного, противоречащего интересам человека, народа. Дело — в понимании, толковании и реализации социалистических идей.

Период советской власти займет неоднозначное место в истории нашего государства, да и не только нашего, хотя его величия, грандиозных свершений никому умалить не удастся. К нему не раз будут возвращаться историки, политологи, ученые. С годами претерпят изменения оценки, иначе будут расставлены акценты, по-иному зазвучат события, имена людей того времени, одни личности займут достойное место в исторической памяти людей, пройдут дорогу к величию и славе, другие займут более скромное место, многие уйдут в тень и, более того, оставят по себе лишь черный след презрения.

Неоднозначно представляется историческая оценка личности Сталина. О нем еще появится немало публикаций, научных исследований, давность не закроет его имя в литературе, публицистике, искусстве, не говоря уже об историографии.

Сталина невозможно вычеркнуть из советского периода истории нашего государства, ибо его роль со всеми минусами и плюсами присутствует и значима в достижениях индустриализации страны, культурной революции, в развитии науки, образования, в формировании многонационального государства нового типа. Без многого из того, о чем идет речь, что было сделано в Советском Союзе, мы не выиграли бы войну с германским фашизмом — ее исход был предрешен в нашу пользу в битве один на один еще до открытия союзниками второго фронта на европейском театре военных действий в 1944 году.

В политике и практической деятельности Сталина были крупные просчеты, ошибки и даже преступления. Стремясь к умножению мощи государства, расширению его территории и влияния в мире, он прибегал к таким средствам достижения целей, которые дорого обошлись нашему народу. Сталин, будучи бесспорно выдающейся личностью, создал во многом свою теорию построения социалистического общества в Советском Союзе. В значительной части она носила субъективный, волюнтаристский характер, создал ее Сталин по своему видению, сам сооружал схемы, определял направления развития, жестко формировал положения о надстройке и базисе, об их взаимосвязи и взаимозависимости. Одной категории — базису отдавал все, другой — надстройке — роль пленницы, инструмента во власти других факторов, сформулированных им закономерностей, хотя на практике, в жизни надстройка по воле одного человека была всесильна, вертела базисом, как считала нужным, оставляя за бортом законы, которые так и не дождались простора для своего проявления.

Один ученый в беседе со мной как-то сказал, что Сталин в теории уподоблялся каменщику, который так делал кладку из кирпичей, что не оставлял никакого зазора, даже небольшой возможности втиснуться туда чему-нибудь иному.

Сталин был прагматичным человеком, эта черта определяла многое. На всех этапах он считал главным производство, рассматривая решение экономических проблем именно под этим углом. И в правоте тут ему не откажешь.

Жесткие планы, неизменно перенапряженные по срокам и объемам, строгий контроль за их выполнением в сочетании с ответственностью, нередко опасной для жизни в полном смысле этого слова, отражали общую атмосферу в стране. Энтузиазм был нацелен на решение производственных задач любым путем, любыми средствами, без всяких оправдательных причин. Именно это предопределяло подход к оценке действий работника любого уровня.

Во всем чувствовалась работа четко отлаженного и твердо, жестко управляемого механизма. Сбой, отставание в производстве, пусть даже на небольшом участке, немедленно кем-то замечались, принимались меры, и положение выправлялось. Достигнутые результаты были временным рубежом. То ли по инициативе на местах, то ли по указанию сверху определялись новые задачи, застой был нетерпим и недопустим. Казалось, сделать больше уже невозможно. Но это только казалось; глаза страшатся, а руки делают. И вот взяты более высокие рубежи. Что-то двигало людьми в постоянном, неиссякаемом стремлении добиваться новых высот, направляло их усилия, держало их в постоянном поиске и движении вперед.

Значительно позже я пришел к пониманию, что такой движущей силой являлся созданный Сталиным управленческий механизм, в котором свою огромную роль играла личность самого Сталина. С приходом в 1953 году к власти Хрущева начался демонтаж этого механизма. Он продолжался не один десяток лет, идет еще и сейчас, но даже его остатков нам хватает, чтобы не погибнуть окончательно.

Во всем этом можно найти и положительное и негативное, обе стороны переплелись: привлекательные цели и порой негодные средства. В результате репрессий, преследований целых групп населения травмировано не одно поколение людей. Единственный выход из создавшегося положения — откровенность, правда, сколь бы горькой она ни была.

О масштабах нарушений законности при Сталине стало известно лишь в 60— 70-х годах. Они были значительными, но требовали выяснения и уточнения многие аспекты, обстоятельства, причины, на основе глубокого и всестороннего анализа которых можно было прийти к объективным выводам.

Предстояло определить категории осужденных лиц, обоснованность их вины, порядок расследования и рассмотрения дел в судах или в специально созданных внесудебных структурах, исполнения приговоров, в том числе отбытия наказания в местах лишения свободы.

Темпы и масштабы этой работы получили особенно большой размах в 80-е годы. В 1988 году при ЦК КПСС была создана специальная комиссия по реабилитации, которая определила идеологию и организацию работы по этой проблеме. Шел поиск материалов в архивах КГБ, МВД, Прокуратуры СССР, ЦК КПСС, в Главном архивном управлении при Совете Министров СССР. Производились опросы оставшихся в живых свидетелей, но их было очень мало, буквально единицы.

Активно велся поиск мест захоронений. Строго централизованного учета их не было, поэтому искали в предполагаемых районах по устным сообщениям, рассказам очевидцев. Работа давала результаты, и к 1990 году появились обобщенные данные.

Так, было установлено, что в 30—50-е годы (до 1953 года) по обвинению в политических преступлениях было репрессировано 3 778 234 человека. Из них высшей мере наказания — расстрелу — подвергнуто 786 098 человек. Цифры ужасны и говорят сами за себя.

Комитет госбезопасности не скрывал данных о репрессиях, местах захоронения, лицах, причастных и виновных в нарушении законности. Однако до полной убежденности в их достоверности мы не считали возможным предавать гласности всю информацию, потому что знали, сколь остро воспринимается она общественностью, и ошибки здесь были недопустимы.

За некоторое опоздание с информированием органы госбезопасности не раз подвергались критике, подозревались в стремлении скрыть правду. Но это не так, хотя имели место и неоперативность и недостаточность мер по выявлению необходимых данных. Гласная работа комиссии при ЦК КПСС по реабилитации, равно как и неоднократные обращения КГБ к населению с просьбой помочь в получении сведений были полезными, позволили, в частности, обнаружить ряд неизвестных захоронений.

Одной из сложных проблем являлось катынское дело. В архивах КГБ по состоянию на 1988 год материалов, которые проливали бы свет на эту проблему, обнаружено не было. Версия о причастности советской стороны к гибели польских военнослужащих со счетов не сбрасывалась. Она исследовалась, более того, некоторые обстоятельства (например, переписка польских офицеров оборвалась весной 1940 года) вызвали сомнения в достоверности официальной советской версии о том, что уничтожение пленных поляков в Катыни — дело рук немцев. Сомнения испытывал и Фалин, работавший в то время заведующим Международным отделом ЦК КПСС.

В начале 1989 года я, как председатель КГБ, и Фалин обратились в ЦК КПСС с предложением не отбрасывать версию о причастности НКВД к уничтожению поляков, начать поиск документов, провести расследование и откровенно поделиться с польским руководством нашими сомнениями.

В том же 1989 году, помимо Катыни, были обнаружены еще два захоронения польских военнослужащих в городах Владимире и Харькове. Были найдены также некоторые документы, которые свидетельствовали о том, что ликвидация польских военнопленных офицеров была исполнена НКВД.

Об этом было сообщено польскому руководству.

Как известно из недавних официальных сообщений, в 1992 году в архивах ЦК КПСС было наконец найдено решение Политбюро ЦК ВКП(б) 1940 года о ликвидации польских военнопленных. Об этом был проинформирован президент Польши Лех Валенса.

Такой оказалась одна из трагических страниц в советско-польских отношениях. Можно лишь выразить надежду, что эта трагедия навсегда стала историей, которая не должна отразиться на дальнейших отношениях между Польшей и Россией.

Сейчас нам стали известны основные сведения о массовых репрессиях,

расстрелах, осуждениях на длительные сроки лишения свободы значительного числа людей. В подавляющей массе это были невинно пострадавшие люди.

Я часто задавался вопросом, знали ли сотрудники органов госбезопасности тогда, а если знали, то в какой мере, что происходит, что безвинно гибнут люди, жестоко ломаются судьбы членов их семей. За время работы в Комитете я беседовал с чекистами, которые работали в органах при Сталине. Мне представлялось — они не могли не ведать того, что происходило вокруг.

Я услышал не одну впечатляющую историю об обстановке в органах тех времен. В 1937 году, например, был расстрелян практически весь личный состав Омского управления НКВД за отказ участвовать в репрессиях. Состоялся скорый суд, и судьба сотрудников управления была решена.

Обстановка в системе НКВД была окутана мраком гнетущих ожиданий. Каждый занимался своим делом и не знал, какие конкретные дела вел его сослуживец. В кабинете могли находиться несколько сотрудников, каждый из них был занят решением своих вопросов, никаких серьезных, служебных советов друг с другом, разговоры только на общие темы. Периодически сослуживцы вдруг недосчитывались какого-либо соседа по рабочей комнате, вопросов по этому не задавали, но каждый задумывался; через день-два начальство сообщало, что исчезнувший сослуживец — «враг народа», арестован, будет предан суду. Удивительное дело — соседей по кабинету, как правило, не допрашивали, что придавало всему происходящему мрачную таинственность.

Но люди есть люди, у них возникает невольная потребность поговорить о чем-то сокровенном, наболевшем, мучительном.

Однажды два сослуживца поделились между собой сомнениями в виновности их арестованного товарища. Один даже бросил фразу, не ошибается ли Берия, знает ли он правду, доходит ли до него достоверная информация? По тем временам такой разговор мог закончиться трагически. И вот после 1953 года они вспомнили тот разговор и откровенно поведали друг другу, что испытывали острый страх, мучились опасениями, не доложит ли кто из них первым о высказанном другим сомнении!

Что смущало, сбивало с толку? Арестованные давали признательные показания, которые привязывались к подлинным эпизодам из их жизни, и в ходе судебного процесса рассказы о преступной деятельности казались правдоподобными.

Однако со временем сомнений накапливалось все больше, появлялись нестыковки, да и просто внутреннее чутье подсказывало что-то неладное.

После войны количество дел, а следовательно, и арестованных заметно поубавилось, что в какой-то мере снижало остроту проблемы.

Дезориентировало официально декларируемое стремление руководства НКВД к «строгому» соблюдению правовых норм в служебно-оперативной работе. За малейшие нарушения строго взыскивали, подвергали критике на служебных совещаниях, партийных собраниях, осуществляли жесткий контроль, короче, была полная видимость соблюдения законности.

Однако далеко не все молчали, мирились с репрессиями, с обстановкой, находилось немало сотрудников, которые поднимали голос протеста, заступались за своих товарищей, пытались добиться правды.

Были случаи, когда подобные вопросы ставились на партийных собраниях, некоторые обращались к Сталину, давали показания в защиту своих сослуживцев. Как правило, все это заканчивалось печально, трагически. Только в 1934–1939 годах за «контрреволюционные преступления» было расстреляно 21 880 сотрудников органов безопасности. Известны многочисленные случаи попыток со стороны сотрудников органов помочь гражданам, облегчить судьбу арестованных и членов их семей.

Оговоры, самооговоры не были исключением. В результате невинно страдали другие.

По настоятельной просьбе советских и иностранных граждан я тогда давал разрешение ознакомить их с делами на репрессированных родственников. Впечатления были тяжелыми. Тогда мы приняли решение не показывать дела с материалами, содержащими оговоры, в результате которых пострадали люди. Ничем иным, кроме гуманных соображений, мы при этом не руководствовались.

Один гражданин, кстати, широко известный в стране, после ознакомления с делом на своего отца выразил искреннее сожаление, что уговорил меня показать ему материалы, и признался, что получил тяжелую моральную травму. Я, как мог, успокаивал его, уповая на то, что нечеловеческие обстоятельства, в которых оказался его отец, дают основания для проявления снисходительности.

В результате репрессий погибли люди различных убеждений, взглядов, социального положения. Источник трагедии — нарушения законности, изъяны, пороки системы. Пострадавшие не были единомышленниками, их порой разделяли идеологические и политические барьеры, жизни же лишались и те, и другие.

Память о них должна быть одна, и памятник, следовательно, должен быть один, как были общими захоронения. Такой подход лишь подчеркнет общность трагедии, необходимость единения людей в беде, знак примирения и согласия сегодняшнего и будущих поколений. Аналогичные примеры этому есть: в Испании воздвигнут памятник всем погибшим в ходе гражданской войны в 1930-е годы как с той, так и с другой стороны.

Ныне работающие в органах госбезопасности сотрудники, как и я, не имели никакого отношения к сталинским репрессиям и не несут за это ответственности. На их долю выпала большая работа по реабилитации репрессированных, увековечению памяти безвинно погибших. Они честно выполняют свой долг.

Я знаю, что чекисты очень переживают по поводу трагических страниц нашей истории и к выявлению всей правды относятся с полной ответственностью. Поиск, уточнения продолжаются, не было попыток что-то скрыть, было лишь стремление установить истину, не ошибиться, донести до людей правду, никого не забыть.

В июле 1991 года в Комитете госбезопасности состоялась моя встреча с группой репрессированных и впоследствии реабилитированных лиц. Она продолжалась несколько часов и вылилась в откровенный и деловой разговор.

В адрес КГБ была высказана признательность за работу по реабилитации, установлению невинно пострадавших лиц, поиск мест захоронений. Вместе с тем раздавались и критические замечания за неоперативность, недостаточную ясность по конкретным делам, за нерешенность многих вопросов в целом. В частности, поднимались вопросы о неудовлетворительном положении дел с материальной компенсацией, обеспечением жильем, лечением, изданием литературы по этой тематике.

Обсуждение показало готовность и желание заинтересованных сторон совместно решать вопросы, воссоздать картину происшедшей трагедии в память о пострадавших и в назидание будущим поколениям. Договорились о конкретных мерах по взаимодействию между Комитетом госбезопасности и его органами на местах и соответствующими организациями, занимающимися жертвами репрессий.

В развитие этого был подготовлен даже проект постановления правительства о решении вопросов, связанных с реабилитацией.

21 августа 1991 года по Центральному телевидению должен был состояться показ упомянутой встречи, однако августовские события помешали этому.

В октябре 1989 года я был избран членом Политбюро ЦК КПСС. Подобного выдвижения по партийной линии никак не ожидал. Но важно другое: пройдет всего несколько месяцев, как будет отменена статья 6 Конституции СССР, и с монополией КПСС, ее руководящей ролью в правовом отношении фактически будет покончено. Состав Политбюро ЦК сильно изменится, и министры там уже не будут представлены.

Этим хочу подчеркнуть стремительность развития событий, изменения обстановки, а также невозможность да и неспособность в то время просчитать ситуацию даже на полгода вперед. Время раскачки, то и дело бросал слова Горбачев, прошло, начался новый этап в развитии общества — этап быстрых перемен, ломки привычных схем и стереотипов, которые несли с собой, как он и его политические сторонники утверждали, обновление общества, а на самом деле — крушение союзного государства.

Еще до своего избрания в Политбюро я стал регулярно бывать на его заседаниях (как только был назначен председателем КГБ).

Сейчас в адрес партии, ее руководящих органов, и в частности Политбюро, раздается много критики, незаслуженных обвинений. Даже небольшой по времени опыт работы в Политбюро позволяет мне со всей ответственностью заявить: сложившаяся практика и стиль работы этого партийного органа содержали в себе немало положительного, поучительного. По своим потенциальным возможностям это был коллективный орган для обсуждения вопросов и принятия соответствующих решений. Обсуждение носило принципиальный, основательный характер, вопросы, как правило, тщательно готовились; на заседания приглашались руководители заинтересованных ведомств и организаций. Если у членов Политбюро возникали сомнения и хотя бы один из них возражал, вопрос снимался и отправлялся на доработку.

Пожалуй, в то время в стране просто не было другого столь отлаженного и работоспособного коллективного органа. В условиях однопартийной системы подобная практика обеспечивала серьезный заслон волюнтаризму, но в обстановке развития подлинно демократических начал действительно нужны были иные институты управления, иные руководящие органы.

Политбюро с тогдашними функциями и полномочиями явно не вписывалось во время. Однако никакой другой орган из существовавших тогда не в состоянии был заменить Политбюро. Прекращение его деятельности в прежнем качестве, к тому же ничем не компенсированное, немедленно привело к образованию серьезного пробела в системе управления государством.

Самый большой недостаток в той системе управления, когда на вершине пирамиды находилось Политбюро, состоял в чрезмерной централизации. Там решались и большие, и малые вопросы. Политбюро знало и владело ситуацией в стране, видело осложнение проблем, но продолжало работать по инерции, каждодневно беря на себя ответственность за все происходящее. К этому так привыкли руководители многих ведомств и организаций, что норовили по каждому вопросу получить решение Политбюро, а потом, прикрываясь им, спокойно жить — индульгенция от ответственности получена.

Узловые проблемы Политбюро держало в своих руках прочно, и не во всех случаях это было плохо. Помню, в 1989 году Совмин СССР вышел с предложением осуществить разовую эмиссию денег на сумму всего 500 миллионов рублей. После острой дискуссии предложение не было принято: члены Политбюро расценили подобную меру как возможное начало опасного процесса, который затем будет трудно сдерживать, и экономика начнет разрушаться.

Как остро обсуждались на Политбюро вопросы снабжения Москвы продовольствием и промышленными товарами! Тогдашний первый секретарь МГК КПСС Зайков, председатель Моссовета Сайкин выглядели, мягко выражаясь, бледно.

Вообще вопросы социально-экономической политики выносились на заседания Политбюро, Секретариата ЦК КПСС часто. Особенно строго контролировалось строительство жилья. Конечно, плохо, что хозяйственными вопросами занимался политический орган: тут и подмена, и некомпетентность, но такова была сложившаяся система. Пришла эта практика совсем из других времен, формировалась она десятилетиями, но отбрасывать ее разом тоже было ошибочным решением.

…Я уже отмечал, что обо всех негативных явлениях в жизни страны, перекосах в политике и их последствиях Комитет госбезопасности своевременно и объективно докладывал высшему руководству.

В этой связи хотелось бы задержать внимание читателя на одной публикации в «Литературной газете» в декабре 1991 года, озаглавленной «Каждый народ — это божье явление», и дать справку. Повод, как мне кажется, того заслуживает. Речь идет о беседе Горбачева с обозревателем Щекочихиным. В ней содержится многое, по поводу чего есть что сказать, но остановлюсь только на одном вопросе.

Щекочихин завел разговор о характере информации, которая поступала к Горбачеву. Ниже приводится часть диалога на эту тему.

«Ю. Щ… До путча вам передавали много дезинформации, которую Крючков подсовывал через Болдина.

М. Г. Подобная информация шла на меня целенаправленно, их целью было подвести меня к введению чрезвычайных мер. Не только целенаправленно подбиралась тенденциозная информация, но даже события организовывались так, чтобы потом на их основе эту дезу создавать.

Ю. Щ. Т. е. как это?

М. Г. Выехать куда-нибудь по поручению ЦК, Компартии России, организовать где встречу с партийными секретарями, а где удастся — и с рядовыми коммунистами, правда, это хуже удавалось, легче с секретарями. И потом резолюции с протестом, с требованиями ко мне. Ультраправые требования! А я чувствовал, что эти резолюции написаны еще в Москве, до выезда на место».

Так Горбачев оправдывал себя и грубо клеветал на других. Вот уж воистину — немного совести быть не может: она или есть, или ее нет вовсе.

Это интервью Горбачев давал в ноябре 1991 года. Тогда он, видимо, еще не сознавал, что ему, как Президенту, осталось жить всего несколько дней. Он рассчитывал, что каким-то чудом удастся выжить на этом посту и что развитие событий в Советском Союзе пойдет не так, как пошло после заключения Беловежских соглашений.

Информация Комитета госбезопасности и его органов на местах в своей подавляющей части была объективной, правда — безрадостной, особенно в 1990–1991 годах. Не было никакого намерения да и надобности искажать информацию. Традиционно сложилось так, что информационно-аналитические материалы, как правило, менее остро отображали события по сравнению с тем, как было на самом деле. Всегда оставлялся резерв прочности, чтобы справляться с возможными попытками опровергнуть информацию, поставить ее под сомнение.

В последнее время Комитет госбезопасности буквально бомбил ЦК КПСС, Президента, Совет Министров СССР сообщениями о росте националистических настроений, назревании межнациональных конфликтов. Разве это противоречило действительности?! Разве конфликты не захлестывали страну, причем по нарастающей, охватывая все новые и новые регионы: Азербайджан, Армению, Нагорный Карабах, Киргизию, Узбекистан, Грузию, Молдавию, ряд районов Северного Кавказа и другие?

В информациях содержались заслуживающие внимания сведения о причинах назревания конфликтов, об экстремистских националистических организациях, лицах, движущих силах. Почти все начиналось с малого. Но Горбачев не хотел обращать внимание на это малое! А беду можно было предупредить, не допустить.

Тревожная информация направлялась по экономическому положению в стране. В 1990 году после двух лет стагнации появились первые признаки спада производства. В промышленности выпуск продукции сократился на 1,2 процента, а продукция сельского хозяйства уменьшилась на 2,9 процента. Конечно, эти данные сегодня могут вызвать улыбку — мелочь по сравнению с тем, что произошло в 1991–1995 годах. Однако это был первый случай сокращения производства за весь послевоенный период.

Нарушение вертикальных и горизонтальных связей, перебои в поставках сырья, комплектующих, сокращение производства, остановка целых предприятий и т. д. — обо всем этом направлялись сообщения с прогнозами, в том числе и информация, полученная Комитетом за рубежом и подтверждающая движение нашей экономики к краху. Внутренняя и внешняя информация дополняла друг друга и делала ее еще более убедительной. Довольно точно предсказывались этапы кризиса, характер и масштабы обострения. Так что в происходящем сегодня нет чрезмерных неожиданностей и чего-то удивительного. Докладывались также важные, по мнению Комитета, соображения по предупреждению опасного развития событий.

В чем же обман? Где деза? Или за окном совсем другая картина, чем та, о которой сообщалось?

Повсеместно в стране усиливалась социальная напряженность. Она все шире охватывала рабочих, интеллигенцию, молодежь, значительную часть крестьянства. Опасно росла напряженность в армии, которую унижали, оскорбляли, пинали. Недовольство стало выливаться в острые проявления — митинги, пикетирования, забастовки. Ущерб от последних исчислялся миллиардами. В стране действовали разные силы: одни — подстрекали, призывали на улицу, рвались к власти, обещая золотые горы, другие — пытались без демагогии объяснить ситуацию, но не были услышаны или услышаны, но не поняты. В центре и на местах власти теряли авторитет и влияние, оказывались неспособными управлять.

Так в чем же был обман, деза? Или социальной напряженности не было и нет сейчас?

В течение ряда лет шла настораживающая информация о процессах, назревавших в Союзе. Центробежные силы набирали скорость и силу, подхватывались то в одной, то в другой республике. Многие проблемы четко обозначились, и мимо них уже невозможно было проходить, хотя ситуация в целом могла еще быть спасена. Однако центр терял способность контролировать и управлять процессами, использовать настроения большинства населения страны, высказывавшегося в пользу сохранения Союза.

Возможно, итоги мартовского 1991 года референдума притупили бдительность, люди посчитали, что Союз защищен. Однако в жизни было далеко не так. Сепаратистские проявления вспыхнули с новой силой. Комитет информировал о разработке в некоторых союзных республиках планов по введению национальных валют, организации собственных таможенных служб, установлению постов на границах, созданию национальных гвардий, вооруженных сил. Может быть, и эта информация Комитета о смертельной угрозе Союзу оказалась обманом, дезой? Развал Союза стал фактом. Трагический ответ на этот вопрос дало развитие событий.

7 декабря 1991 года по радио впервые передали сообщение о том, что Горбачев уйдет в отставку, если произойдет развал Союза, он, мол, не хочет быть участником трагедии. Возникает вопрос, а разве до этого он присутствовал при укреплении Союза?

Комитет располагал всесторонней информацией о положении в бывших социалистических странах. Мало кто не понимал, что эти страны охватывает глубокий кризис. Росла социальная напряженность, недовольство активно подогревалось и принимало резкие формы. К сожалению, реакция тогдашнего руководства в этих странах была неадекватной происходившим событиям. Все спасались поодиночке.

Друзья в социалистических странах рассчитывали на нашу моральную, политическую поддержку, но ее не получали. В целом расстановка социальнополитических сил в этих странах была в пользу существовавшего тогда общественного строя. В одночасье все переменилось. Прекратили существование Организация Варшавского Договора, Совет Экономической Взаимопомощи.

Информация Комитета госбезопасности и здесь была упреждающей, достаточно всесторонней и глубокой. Она не была обманом, дезой!

И последнее. Комитет госбезопасности не организовывал никаких «событий» для давления на руководство страны. Комитет не прикладывал руку к организации забастовок, митингов, акций протеста, всякого рода собраний. Кстати, после августа, когда прежнего Комитета госбезопасности не стало, «события» в стране продолжались. Кто организовывал их тогда?

В средствах массовой информации много говорили о моем выступлении на закрытом заседании Верховного Совета СССР 17 июня 1991 года.

Действительно, необычное заседание, необычное выступление. Депутаты — члены Верховного Совета проявляли все больше беспокойства за положение дел в стране. Оно ухудшалось по всем направлениям: росла политическая нестабильность, экономические показатели становились все хуже и хуже, уровень жизни населения падал и, как следствие всего, опасно усиливалась социальная напряженность. От кого зависело исправление положения? Кто должен, кто обязан был предпринять необходимые меры? Эти вопросы ходили среди депутатского корпуса.

Откровенно ругали Горбачева. О нем высказывались самым негативным образом. Не раз члены Верховного Совета взрывались негодованием в его адрес, а потом как-то все сходило: он предлагал очередной вариант решения проблемы, щедро сыпал обещаниями, зал успокаивался и тоже закрывал глаза на действительность, а страна продолжала двигаться к глубочайшему кризису.

В июне 1991 года на трибуну Верховного Совета депутаты в очередной раз вытащили председателя Кабинета Министров Павлова и заодно решили послушать трех союзных министров: обороны, внутренних дел и председателя КГБ.

Павлов понимал, куда идет страна в экономике — к хаосу. Исправить положение дел в народном хозяйстве без чрезвычайных мер было уже невозможно. Кабинет же Министров был лишен многих полномочий и прав еще в ноябре 1990 года, когда Верховным Советом они были переданы Президенту СССР Горбачеву.

Тогда Горбачев произнес боевую речь, четко определил, что надо делать, подчеркнул, что многие беды идут от слабой исполнительной власти. Он предложил выход — возложить на Президента непосредственное руководство исполнительной властью, таким образом, сделать последнюю еще более слабой.

Верховный Совет уцепился за призрачную надежду, поверил, вернее, хотел поверить в чудо — и, конечно, в очередной раз обманулся: дела пошли еще хуже! Председатель же Кабинета Министров лишился многих полномочий, а точнее, власти, стал, по сути, бесправной, чисто номинальной фигурой.

На упомянутом заседании Верховного Совета Павлов выступил достаточно остро. Объективно, не сгущая краски, обрисовал ситуацию и в заключение еще раз обратился с предложением наделить Кабинет Министров и его как председателя необходимыми полномочиями. Он даже не просил, а сказал, что без минимума необходимых полномочий правительство бессильно. На следующий день выступили Пуго, Язов и я — все примерно в одном ключе.

После наших выступлений на следующее заседание Верховного Совета прибыл Горбачев. Для него выступление Павлова, да еще с таким предложением, было неожиданностью. Он постарался дезавуировать предложение о наделении Кабинета Министров нужными полномочиями, и в итоге инициатива Павлова не была поддержана. Да и сам Павлов заколебался, он явно не хотел открыто идти против Горбачева.

Президент был не на шутку встревожен речью премьера, прямо спрашивал, что все это означает. Он исходил из того, что никто, кроме него, не может вести дела лучше. И вообще считал, что без него государство пропадет, а Запад никого, кроме него, признавать не будет. Негативно отнесся Горбачев и к нашим выступлениям.

В конце 1991 года мне передали в тюрьму газету «День» за 15–21 декабря. В ней было опубликовано мое выступление на Верховном Совете под заголовком «Последняя речь в Кремле». В свое время сообщалось, что кто-то из депутатов записал мое выступление на пленку. Летом 1991 года отрывки из него были переданы по Ленинградскому телевидению Невзоровым.

Горбачев возмущался по поводу утечки, но я счел поступок журналиста патриотическим и запретил предпринимать в отношении его какие-либо меры. Так широкая общественность узнала о точке зрения Комитета госбезопасности на ситуацию в стране и перспективы ее развития.

Своему выступлению на Верховном Совете я придавал и сегодня придаю большое значение. Считаю полезным частично воспроизвести его в своей книге в качестве иллюстрации к тому, что произошло в августе 1991 года.

Но, прежде чем приступить к изложению выступления, мне хотелось бы привести выдержки из комментария газеты «День».

«Роль шефа КГБ в событиях августа, — говорится в газетном предисловии, — не поддается однозначному толкованию. По его приказу случилось форосское затворничество Президента. Именно он, если верить бывшему вице-премьеру Щербакову, сообщил главе правительства о тяжелой «болезни» Горбачева, о скоплении боевиков вокруг Кремля и предложил ввести чрезвычайное положение.

Но после образования ГКЧП Крючков словно бы «умывает руки»: подчиненный ему могучий аппарат все три смутных дня пил чай в ожидании указаний и не ударил палец о палец, чтобы восстановить законность и порядок в стране».

Далее в комментарии отмечалось, что ряд представителей консервативной оппозиции видели за нерешительностью шефа КГБ сговор с Горбачевым, т. е. готовился не путч, а инсценировка путча, призванная выявить и устранить политических противников Президента. В кругах же, близких ГКЧП, нелогичное поведение Крючкова расценивается как поведение законопослушного государственного деятеля, который не мог смириться с творимыми в стране безобразиями, но и не мог решиться на применение силы, дабы пресечь все эти безобразия.

Далее в комментарии исключается возможность захвата Крючковым власти. По мнению газеты, в его намерения входило лишь заставить Президента одуматься, пока не поздно, и принять меры к сохранению Союза.

Газета «День» верно отметила, что об истинном положении дел в стране я знал больше других и отчетливо видел, что ей грозит. «Насколько обоснованны были его прогнозы, — заключает газета «День», — мы можем убедиться, обратившись к выступлению Крючкова на закрытом заседании сессии Верховного Совета СССР. Сравним сказанное тогда, в середине 1991 года, с тем, что есть теперь…»

Комментарий газеты «День» к моей речи содержит ряд вопросов, и я дам на них ответы при изложении моментов, касающихся августовского выступления. Далее, с некоторыми сокращениями, излагалось мое выступление на сессии Верховного Совета СССР.

«Уважаемые товарищи депутаты! Пользуясь тем, что заседание закрытое, позвольте мне, может быть, несколько обостренней, откровенней изложить, как Комитет госбезопасности видит ситуацию в нашей стране и вокруг нее.

Сегодня трудно давать оценку нынешней обстановке в стране, но реальность такова, что наше Отечество находится на грани катастрофы. То, что я буду говорить вам, мы пишем в наших документах Президенту и не скрываем существа проблем, которые мы изучаем. Общество охвачено острым кризисом, угрожающим жизненно важным интересам народа, неотъемлемым правам всех граждан СССР, самим основам Советского государства. Если в самое ближайшее время не удастся остановить крайне опасные разрушительные процессы, то самые худшие опасения наши станут реальностью. Не только изъяны прошлого и просчеты последних лет привели к такому положению дел. Главная причина нынешней критической ситуации кроется в целенаправленных, последовательных действиях антигосударственных, сепаратистских и других экстремистских сил, развернувших непримиримую борьбу за власть в стране…

Пока мы рассуждаем об общечеловеческих ценностях, демократических процессах, гуманизме, страну захлестнула волна кровавых межнациональных конфликтов. Миллионы наших сограждан подвергаются моральному и физическому террору. И ведь находятся люди, внушающие обществу мысли, что все это — нормальное явление, а процессы развала государства — это благо, это созидание…

Все более угрожающие масштабы приобретает преступность, в том числе организованная. Она буквально на глазах политизируется и уже непосредственно подрывает безопасность граждан и общества…

Все отчетливее проявляются апатия, ощущение безысходности, неверие в завтрашний день и даже какое-то чувство обреченности. А это очень тревожный симптом. Ясно, что такая пассивность на руку политиканам, теневикам, коррумпированным элементам, рвущимся к власти. При таком положении любой лозунг может обрести в нашей стране свою почву…

Нужны настойчивость и решительность в главном — защите Конституции СССР, кстати никем не отмененной, в выполнении воли народа, ясно выраженной во всесоюзном референдуме о сохранении Союза ССР, обеспечении прав и законных интересов граждан…

…Главное наше достояние — это складывающийся веками великий союз народов. Его сохранение — священный долг перед поколениями, которые жили до нас, и теми, кто придет нам на смену. Тут в полную силу пора говорить о нашей исторической ответственности.

Конечно, причина нынешнего бедственного положения имеет прежде всего внутренний характер. Но нельзя не сказать и о том, что в этом направлении активно действуют и определенные внешние силы. Хотел бы в этой связи сделать небольшое отступление и привлечь ваше внимание к одному весьма примечательному документу, подготовленному в 1977 году внешней разведкой Комитета государственной безопасности… Адресован он ЦК КПСС и называется «О планах ЦРУ по приобретению агентуры влияния среди советских граждан». Я прочитаю этот документ, он небольшой.

«По достоверным данным, полученным Комитетом государственной безопасности, в последнее время ЦРУ США на основе анализа и прогноза своих специалистов о дальнейших путях развития СССР разрабатывает планы по активизации враждебной деятельности, направленной на разложение советского общества и дезорганизацию социалистической экономики. В этих целях американская разведка ставит задачу осуществлять вербовку агентуры влияния из числа советских граждан, проводить их обучение и в дальнейшем продвигать в сферу управления политикой, экономикой и наукой Советского Союза.

ЦРУ разработало программы индивидуальной подготовки агентов влияния, предусматривающие приобретение ими навыков шпионской деятельности, а также их концентрированную политическую и идеологическую обработку. Кроме того, одним из важнейших аспектов подготовки такой агентуры является преподавание методов управления в руководящем звене народного хозяйства.

Руководство американской разведки планирует целенаправленно и настойчиво, не считаясь с затратами, вести поиск лиц, способных по своим личным и деловым качествам в перспективе занять административные должности в аппарате управления и выполнять сформулированные противником задачи. При этом ЦРУ исходит из того, что деятельность отдельных, не связанных между собой агентов влияния, проводящих в жизнь политику саботажа в народном хозяйстве и искривления руководящих указаний, будет координироваться и направляться из единого центра, созданного в рамках американской разведки.

По замыслу ЦРУ, целенаправленная деятельность агентуры влияния будет способствовать созданию определенных трудностей внутриполитического характера в Советском Союзе, задержит развитие нашей экономики, будет вести научные изыскания в Советском Союзе по тупиковым направлениям. При выработке указанных планов американская разведка исходит из того, что возрастающие контакты Советского Союза с Западом создают благоприятные предпосылки для их реализации в современных условиях.

По заявлениям американских разведчиков, призванных непосредственно заниматься работой с такой агентурой из числа советских граждан, осуществляемая в настоящее время американскими спецслужбами программа будет способствовать качественным изменениям в различных сферах жизни нашего общества, и прежде всего в экономике, что приведет в конечном счете к принятию Советским Союзом многих западных идеалов. КГБ учитывает полученную информацию для организации мероприятий по вскрытию и пресечению планов американской разведки».

Подпись — председатель КГБ Ю. Андропов».

Во время чтения этого письма в зале стояла мертвая тишина. После его оглашения депутаты активно заговорили между собой, мне пришлось сделать паузу и только потом продолжить выступление. Один депутат после сказал мне, что не верилось, но все абсолютно точно накладывалось на действительность.

«Через несколько дней будет ровно полвека, — говорилось в выступлении далее, — как началась война против Советского Союза, самая тяжелая война в истории наших народов. И вы, наверное, сейчас читаете в газетах, как разведчики информировали тогда руководство страны о том, что делает противник, какая идет подготовка и что нашей стране грозит война.

Как вы знаете, тогда к этому не прислушались. Очень боюсь, что пройдет какое-то время, историки будут копаться в сообщениях не только Комитета госбезопасности, но и других наших ведомств и будут поражаться тому, что мы многим вещам, очень серьезным, не придавали должного значения. Я думаю, что над этим есть смысл подумать всем нам.

Стремительное ухудшение ситуации в стране, небывалое ослабление Советского государства крайне отрицательно сказываются на международном положении Советского Союза. С нами уже фактически пытаются разговаривать, как со второразрядной державой, лишь слегка прикрывая политику диктата благообразной дипломатической фразой.

Не надо питать иллюзий, на происходящее в Советском Союзе ведущие западные страны, и прежде всего Соединенные Штаты Америки, смотрят прагматично — исключительно через призму собственных интересов. Отсюда настойчивое, если не сказать — ультимативное выдвижение вполне конкретных условий, которые СССР должен выполнить уже сегодня в ответ на туманные обещания и благосклонность в экономической помощи со стороны Запада завтра.

В числе этих условий — проведение фундаментальных реформ в стране не так, как это видится нам, а так, как задумано за океаном, сокращение Советским Союзом ниже допустимых пределов расходов на оборону, свертывание отношений с дружественными нам государствами, уступки Западу в так называемом прибалтийском вопросе и другие. Кстати, у нас есть достоверная информация относительно кредитов. Разговоры о том, что нам могут выделить кредиты в пределах 250,150,100 миллиардов — это сказки, это иллюзии. Это или самообман, или обман других. Но представим себе, что можно получить 15–20 миллиардов долларов. Дорогие товарищи, это же не спасет, потому что здесь важнее другое — чтобы работала наша страна, работала наша экономика, потому что такая страна, как наша, может спастись и обеспечить себя только сама.

Западные страны используют наши внутренние трудности для достижения своих стратегических целей в ущерб территориальной целостности СССР. Не случайно было, например, заявление официального представителя США о признании Советского Союза лишь в границах 1933 года.

…Мне кажется, что стоит нам тронуть территориально-пограничный вопрос в одном месте, как это породит цепную реакцию».

В это время кто-то в зале подал голос: «Этого нельзя допустить!»

«Кстати говоря, по сообщениям, которые мы получаем, — это и в открытой печати проходит — в Соединенных Штатах Америки и в некоторых других западных странах считают, что развал Советского Союза предрешен. И уже раздаются не только за рубежом, но и у нас голоса о том, что нормализовать положение нашей страны можно якобы лишь с применением сил Организации Объединенных Наций. Скажу больше. Есть данные о разработке планов умиротворения и даже оккупации Советского Союза в определенных условиях под предлогом установления международного контроля над его ядерным арсеналом. Кстати говоря, нам все труднее приходится на наших границах…

Должен вам сообщить, что нет такого принципиального вопроса, по которому мы не представляли бы объективную, острую, упреждающую, часто нелицеприятную информацию руководству страны и не вносили бы совершенно конкретное предложение. Однако, разумеется, нужна адекватная реакция…

Обстоятельства таковы, — говорил я притихшему депутатскому корпусу, — что без действий чрезвычайного характера уже просто невозможно обойтись. Не видеть этого — равносильно самообману, бездействовать — значит взять на себя тяжелую ответственность за трагические, поистине непредсказуемые последствия.

Уважаемые товарищи депутаты! В ваших руках находится судьба народов нашей огромной страны, Советского государства, от вашей мудрости и решительности зависит — быть или не быть великой державе, сумеем ли мы остановиться на краю пропасти. Обстановка, видимо, сегодня такова, что требует от всех нас отрешиться от личного, придать должное общегосударственному, и прежде всего — борьбе за сохранение Союза. Все остальное, мне думается, должно быть подчинено этому».

Хочу еще раз напомнить, что все это было сказано мною 17 июня 1991 года. До Беловежских соглашений оставалось менее шести месяцев.

За прошедшее время мое выступление на закрытой сессии Верховного Совета СССР было опубликовано в ряде местных изданий, в 1994 году в газете «Советская Россия», появилось оно и в некоторых зарубежных изданиях. Читатель заметил, что предсказания, к сожалению, сбылись. Наша действительность стала даже более тяжелой и трагической, чем мы предполагали до августовских событий.

С одной стороны, развитие событий сегодня оправдывает инициаторов создания в августе 1991 года Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР. Время показало обоснованность этой меры, и слова о грозящей опасности для Союза не были пустым звуком.

С другой стороны, августовские события не снимают с нас ответственности за все происшедшее, ибо действия по спасению державы должны были быть более решительными и целеустремленными, потому что слишком много было поставлено на карту.

После выступления на сессии мне пришлось ответить на многочисленные вопросы. Более двух часов я стоял на трибуне и старался терпеливо ответить на каждый вопрос, приятный или неприятный, корректный по форме и содержанию или обидный для меня и органов госбезопасности. Но в целом в вопросах членов Верховного Совета, в отдельных их комментариях звучала озабоченность, тревога, и мне казалось, что это говорило о том, что цель выступлении Павлова, Язова, Пуго и моего в какой-то мере была достигнута.

В частности, депутат Амбарцумян поинтересовался прогнозами Комитета госбезопасности о развитии обстановки в Советском Союзе и вокруг него.

Я ответил, что прогнозировать в такой обстановке дело непростое, ввиду влияния на развитие ситуации многих факторов, в том числе и внезапно возникающих. Но тем не менее Комитет госбезопасности на основе обобщений и анализа материалов, как советских, так и полученных из других стран, делает нужные выводы, докладывает их руководству страны, сколь бы нелицеприятными они ни были.

Я заметил, что можно оставаться оптимистом, попытаться найти выход из сложного лабиринта событий и обстоятельств, в которых мы оказались, но при одном условии — если нам удастся сохранить Союз. «Мне представляется, — подчеркнул я, — что все остальное — дело второстепенное. Главное — сохранение нашего Союза».

Я подчеркнул также, что интегрируются Европа, Латинская Америка, интегрируется Азия, создаются союзы пяти, семи, двенадцати государств, временные, на постоянной основе, по отдельным проблемам, по отдельным направлениям экономической жизни, начала объединяться по некоторым позициям даже Африка, по крайней мере отдельные регионы этого континента.

Интеграция — веление времени, естественный процесс. Но что же случилось с нами? Я выразил надежду, что если мы сможем доказать советским людям — а они понятливые, разбираются во многом и в конце концов поймут, — что без Союза мы все пропадем, что без Союза жить невозможно, что без него нет у нас никакой благоприятной перспективы, то это уже будет половина дела. Счел нужным указать на то, что основой нашего Союза должно служить единое экономическое пространство, что Союз — самое дорогое, лучшая гарантия нашего уверенного завтра.

Тут же я подчеркнул, что мы безбожно терзаем нашу историю, подходим к ней исключительно с критических, разносных позиций как в целом, так и по отдельным этапам ее развития. Что не следует обелять период сталинских репрессий, но вместе с тем у нас были яркие страницы, определявшие лицо и перспективы развития нашего государства, позволившие нам выжить и победить в Великой Отечественной войне.

Я указал, что так думают не только трезво мыслящие люди в нашей стране, но об этом же говорят и документы, полученные нами из ряда западных стран конфиденциальным путем, не предназначенные для нас.

До сих пор очень сожалею о том, что заседание Верховного Совета носило закрытый характер, что наши выступления не были услышаны широкой общественностью, всем советским народом. Думаю, в этом случае тогдашнему Президенту Советского Союза труднее было бы отмахнуться от того, что было сказано в наших выступлениях.

Настроение многих народных депутатов, в том числе и спикера Верховного Совета Лукьянова, было таково, что добиться открытого заседания можно было, прояви докладчики настойчивость и отбрось в сторону нежелание как-то «чрезмерно» задеть Горбачева.

После выступления ко мне подходили депутаты, одни выражали согласие, другие отнеслись к нему с пессимизмом, неверием в возможность выправить ситуацию. Помню, один из них бросил фразу, что решил еще раз поверить словам Горбачева.

У меня создалось впечатление, что депутатский корпус отлично понимал всю глубину кризиса, готов был пойти на принятие нужных решений, но все они нуждались в лидере, способном повести за собой, хотели верить Президенту и волей-неволей останавливались на пассивном варианте — еще немного подождать, может быть, все само собой образуется. Как каждый человек где-то в душе верит в собственное бессмертие, так и депутаты, вероятно, полагали, что кругом все будет рушиться, а они, словно чудесный островок, уцелеют, и потому продолжали обсуждать проблемы, проекты постановлений, от которых уже никому не было ни холодно, ни жарко.

Не хотел бы с позиций сегодняшнего дня комментировать свое выступление. Верил ли я в то, что говорил на сессии Верховного Совета? Безусловно! Мой порыв исходил из стремления предупредить тех, от кого многое зависело. И все же на одну сказанную мной фразу я хотел бы обратить внимание: «Конечно, причина нынешнего бедственного положения имеет прежде всего внутренний характер, — говорилось в выступлении. — И сейчас, применительно к нынешней ситуации, стоит особо подчеркнуть, что никакие действия внешних факторов не были и не являются определяющими, фатальными. Такая большая страна, как наша, лишь сама в состоянии справиться со своими бедами.

Любая иностранная помощь — есть помощь, и не больше. И бедственное положение и выход из кризиса — было и остается делом наших рук. В них наша судьба. В этих условиях одни выполняют свой долг или, по крайней мере, стараются, другие выступают как разрушающая сила, а третьи — находятся в состоянии ожидания, пессимизма, наблюдателей. Кому что! Но в итоге, как бы в отместку за отсутствие гражданской позиции, самые большие беды всегда обрушиваются на безучастных наблюдателей!»

…Негативные тенденции, снежным комом нараставшие в стране, не могли не сказаться и на Комитете госбезопасности. Слишком много идеалов было растоптано, слишком много сомнений западало в души людей… А ведь в деятельности чекистов всегда доминировала именно идейная основа.

Справедливости ради должен сказать, что чекисты оказались и наиболее подготовленной к потоку «демократического» наступления частью нашего общества. Видимо, сама специфика работы делала их более закаленными, и том числе и в идейном отношении.

Тем более одиозной всегда выглядела такая фигура, как Калугин. Вряд ли он сам по себе заслуживает упоминания, но многие не знают истинной подоплеки его поступков да и просто всей правды об этом человеке.

Казалось бы, вопрос о Калугине невозможно сделать предметом конъюнктурного подхода, спекуляций. И тем не менее именно в этих целях в 1989 и 1990 годах кое-кто решил его поэксплуатировать. Одни делают это сознательно, другие — по незнанию или под влиянием момента.

Чтобы ясно представить себе этого человека, обратимся к фактам. Правда, о некоторых из них кратко упоминалось и выше. Кое-что прошло уже в средствах массовой информации.

В 1952 году по просьбе своего отца Калугин попадает в одно из учебных заведений органов госбезопасности в Ленинграде. Именно оттуда сам Калугин, там же в звании капитана госбезопасности работал его отец. Учебное заведение КГБ Калугин окончил со знанием английского языка.

В конце 50-х годов он направляется под прикрытием стажера в Колумбийский университет. Вместе с ним в США оказался и будущий член Политбюро ЦК КПСС Яковлев, там они сдружились и с тех пор поддерживают близкие отношения.

После окончания стажировки Калугин был направлен в США в длительную командировку под прикрытием журналиста. Вскоре американские специалисты подставили Калугину «агента» — специалиста по топливу. Поначалу информация показалась ценной: Калугин получил за это «приобретение» орден. Но впоследствии данная «научная» разработка оказалась тупиковой и в результате попытка использовать ее нанесла нашему государству ущерб порядка 80 миллионов рублей.

По службе Калугин продвигался стремительно: в 1974 году возглавил управление внешней контрразведки ПГУ КГБ, а в 40 лет стал генералом.

Но время шло, мнения о его служебной деятельности становились все более отрицательными. Успехов в работе по разоблачению иностранной агентуры под его началом не было, а предательства с нашей стороны имели место. Давали о себе знать такие его отрицательные качества, как большое самомнение, интриганство, протекционизм, выдвижение «своих».

Появились сигналы о настораживающем интересе к нему со стороны американских спецслужб. В 1979 году руководство КГБ СССР приняло решение перевести Калугина из разведки в Ленинградское управление КГБ. К тому времени я уже был начальником разведки, но инициатива перевода Калугина исходила не от меня, а от Андропова.

Должен признать, что я не сразу разобрался в этом человеке. В общении с начальством он всегда работал на собеседника, из кожи вон лез, чтобы понравиться и произвести благоприятное впечатление, мог в глаза высказать лестные слова, особенно тому, от кого зависел по службе, был на сто процентов «идейным» человеком, не давал ни малейшего повода усомниться в своей политической ориентации. Уделял большое внимание заведению влиятельных связей как в Комитете госбезопасности, так и за его пределами.

До сих пор полагаю, что Андропов не раскрыл мне полностью карт, не сказал, что послужило истинной причиной перевода Калугина в Ленинград. Видимо, у него были какие-то материалы, которыми он не счел нужным со мной поделиться: то ли они еще не отличались достоверностью, то ли на этот счет были какие-то другие соображения. Во всяком случае, на мое замечание, не стоит ли повременить, поглубже разобраться в Калугине, Андропов ответил категорическим отказом, сказал, что решение принято и что со временем я тоже приду к выводу о его правильности.

Я понял, что Андропов чего-то недоговаривает. Посоветовался в разведке, прежде всего с теми, кто знал Калугина достаточно хорошо, и был удивлен единодушным отрицательным мнением о нем. Меня убеждали, что дела во внешней контрразведке, которую возглавлял Калугин, после его ухода пойдут лучше. Как выразился один сотрудник: «Калугин любит пускать пыль в глаза».

Это предсказание сбылось, во внешней контрразведке дела действительно пошли лучше: впервые стали разоблачать агентов западных спецслужб из числа сотрудников главка, многие из которых были завербованы еще в бытность Калугина на посту начальника управления.

За время работы Калугина в Ленинграде органы контрразведки неоднократно фиксировали интерес к нему со стороны американцев, отмечались случаи, когда и Калугин, и американские разведчики «попадались» на одном маршруте.

Оказавшись в Ленинграде, Калугин вскоре стал писать жалобы в ЦК КПСС на сослуживцев, на некоторых работников партийных и советских организаций. Из Москвы одна за другой приезжали комиссии. Проверки показывали несостоятельность утверждений Калугина, о чем ему сообщалось и устно, и письменно.

Калугин, кстати, был ретивым «партийцем». Он настоятельно требовал усиления партийного руководства, особенно по линии отдела административных органов ЦК КПСС, видел в этом главное средство решения органами госбезопасности стоящих перед ними задач. Клеймил тех, кто отступает от принципов партийного руководства.

Все эти заявления и результаты проверок имеются в соответствующих делах, и в свете нынешних нападок Калугина на КПСС выглядят, по меньшей мере, любопытно.

Народным депутатом СССР Калугин был избран в 1989 году на волне разгула «демократии», активно выступал в печати с критикой органов госбезопасности, выдал немало секретов. В связи с этим против него было возбуждено уголовное дело, но после событий 19–21 августа его прекратили. Указом Президента СССР Горбачева Калугин еще до августовских событий был лишен генеральского звания, а вскоре после августа по представлению Бакатина получил его из рук того же Горбачева обратно.

Для полноты характеристики личности Калугина стоит поведать и о следующем факте. В 1989 году Калугину было объявлено об увольнении из органов госбезопасности. В его личные планы это не входило, и он предпринял шаги по предупреждению подобного развития событий.

Попросившись ко мне на прием, Калугин прямо заявил, что хотел бы и далее работать в органах госбезопасности, причем в Москве, и что если будет принято такое решение, то он обещает ничего отрицательного о чекистской организации не писать, а жить с КГБ мирно. Но если, грозил он, его все-таки уволят из органов, то он начнет публично выступать против Комитета госбезопасности и никакого мира не будет.

Этот откровенный шантаж окончательно убедил меня в том, с кем мы имеем дело, и что такому человеку не место в органах госбезопасности. А Калугин свою угрозу реализовал.

Конечно, в личности Калугина люди разобрались, и когда в 1993 году он попытался вновь пролезть в народные депутаты России, то с треском провалился, получив всего 2 процента голосов, в то время как в 1989 году за него проголосовало около 60 процентов.

В любой организации есть кадровые проблемы, были они и в Комитете госбезопасности. К моменту моего назначения на пост председателя их накопилось немало.

В подавляющей части кадры состояли из высокообразованных, профессионально подготовленных, опытных сотрудников. Прежде всего это следует отнести к руководящему составу. Были вопросы по возрасту, и их, пожалуй, следовало поставить на первый план. На ряде оперативных направлений давали о себе знать застойные явления. Долгое время не производилось кадровых перемещений, тормозился рост молодых сотрудников. Длительное пребывание в одной и той же должности, на одном и том же узком направлении оперативной работы, как правило, отрицательно влияло на отношение к делу, не прибавляло инициативы, не помогало внедрению в работу нового.

Было ясно и другое: серьезный сдвиг в решении кадровых проблем немыслим без глубокого системного подхода. Он был и прежде, но новые условия требовали серьезных корректив.

Важнейший компонент в кадровой работе — подбор. Так повелось, что кандидаты для работы в органах госбезопасности изучались в первую очередь с точки зрения политической благонадежности. При любой власти это останется важнейшим аспектом, и кривить душой тут не следует.

Однако многолетний опыт — и положительный, и отрицательный — убеждал, как дорого обходилось для органов госбезопасности малейшее пренебрежение изучением других особенностей кандидатов, таких как интеллектуальные, языковые способности, кругозор, состояние здоровья, психологические черты, способность выдерживать нагрузки, стрессовые напряжения.

В практику подбора кадров было внесено одно принципиальное изменение: изучению кадров решили придать максимально открытый характер. От лиц, с кем представители органов проводили беседы по кандидатурам, не скрывалось, что речь идет о работе в системе КГБ, в том числе и в разведке. Откровенность делала собеседования предметными, получалось более объективное представление об интересующем лице, повышалась ответственность рекомендующих.

С каждым годом органы госбезопасности испытывали потребность в специалистах все более разнообразного профиля. Поэтому было признано необходимым пойти на существенное расширение источников подбора кадров и географии. Появилась нужда в редких специальностях, с опытом работы в определенных отраслях.

Социальный состав сотрудников госбезопасности определяет многое — в нем отражение интересов и настроений различных слоев населения, характерных черт выходцев из крупных промышленных, научных, культурных центров и, напротив, из небольших городов и районов.

В последние годы грани между представителями различных социальных групп стирались, но тем не менее они еще сохранялись, давали о себе знать, и пренебрегать ими было бы непозволительно. Чрезмерная доля среди сотрудников, к примеру, жителей Москвы рано или поздно негативно сказывалась на моральном климате коллективов, порождала элементы круговой поруки, превращалась в тормоз при перемещениях кадров в территориальные органы.

Обострение национальных проблем в стране заставило Комитет госбезопасности серьезно заняться формированием личного состава по национальному признаку. Было принято специальное решение о мерах по совершенствованию комплектования кадров в центре и на местах с учетом национального аспекта. В центр предстояло взять на работу национальные кадры из тех районов, откуда до этого они попадали в недостаточном числе или вовсе не попадали. Было также признано целесообразным организовать прием на работу в органы госбезопасности представителей малочисленных народностей — Дальнего Востока, Крайнего Севера, южных районов.

Немало было резервов в использовании штатных возможностей, маневрировании ими в рамках Комитета и его органов. В силу логики развития, пожалуй, любого бюрократического аппарата волей-неволей меняется соотношение между численностью рядовых сотрудников и руководящего состава, причем в сторону увеличения последнего. Так случилось и в органах госбезопасности.

Было принято решение поправить положение, причем без каких-либо резких мер, постепенно, естественным путем. Предполагалось в течение пяти-шести лет по мере ухода в отставку по выслуге лет и другим причинам ликвидировать определенное количество руководящих должностей и заменять их по мере освобождения рядовыми сотрудниками в пределах общих финансовых ассигнований. По подсчетам, такая мера позволила бы в упомянутый срок существенно, примерно на 20 процентов, сократить руководящее звено и на 25–28 процентов увеличить численность оперативного состава.

Руководство Комитета госбезопасности было обновлено почти полностью.

В 1989 году ушел на пенсию первый заместитель председателя Комитета Н. П. Емохонов, участник Великой Отечественной войны, генерал армии с инженерным образованием, крупный специалист по шифрованию и дешифрованию, созданию информационно-аналитических систем. В органы пришел в 1968 году по предложению Андропова.

В начале 1991 года ушел на пенсию другой первый заместитель председателя Комитета — Ф. Д. Бобков, участник Великой Отечественной войны, в органах проработал с 1945 года, начав путь с младшего оперуполномоченного, в отставку ушел генералом армии, с огромным оперативным опытом на различных направлениях чекистской деятельности.

Их заменили Г. Е. Агеев и В. Ф. Грушко (ныне покойные). Первый до органов госбезопасности был на партийной работе в Иркутске, Грушко начал свою трудовую деятельность в МИДе СССР.

Ушли в отставку по выслуге лет заместители председателя Комитета В. А. Матросов (ныне покойный) и В. П. Пирожков, оба участники Великой Отечественной войны. Умер заместитель председателя Комитета И. А. Маркелов, проработавший в органах госбезопасности более 40 лет.

Заместителем председателя — начальником Первого Главного управления в начале 1989 года был назначен Л. В. Шебаршин, до этого работавший заместителем начальника Главного управления. Ему тогда только что исполнилось 54 года, в разведке проработал более 25 лет. Неоднократно находился в длительных загранкомандировках (Пакистан, Индия, Иран), востоковед, владеет английским, хинди, фарси. Человек острого ума, широко образован, начитан, большой книголюб, опытный оперативник, хотя больше склонен к аналитической работе, поэтому не случайно в последние годы работал в информационно-аналитическом управлении разведки. Отличался самостоятельным мышлением, принципиален, умел постоять за свою точку зрения, не был лишен самолюбия, но, по-моему, без особого перебора.

С новым председателем Комитета Бакатиным решительно не сработался. Когда последний пошел на кадровые перестановки в разведке без согласования и учета мнения ее начальника, т. е. Шебаршина, последний подал рапорт об отставке. Думаю, что это была потеря для разведки и органов.

Конечно, отношение к Шебаршину со стороны Бакатина и Горбачева — смесь перестраховки и стремление расправиться с «кадрами Крючкова», хотя оснований для таких претензий к Шебаршину не было.

В личном плане Шебаршин никогда не был мне близок, отношения между нами носили чисто служебный, деловой характер, он откровенно ставил передо мной любые вопросы, без опаски отстаивал свою точку зрения и знал, что я поощряю такое поведение. Мне не раз приходилось бывать с ним в зарубежных командировках, в том числе неоднократно в Афганистане. В острых ситуациях Шебаршин вел себя мужественно, не терялся, быстро устанавливал контакты, умел расположить собеседника. В политике ориентировался верно, чему помогали здравомыслие и интеллект.

Очень жаль, что после августовских событий немало подобных Шебаршину людей вынуждены были уйти или их «ушли» из органов госбезопасности. В результате понес потери Комитет, уменьшился его потенциал, проиграло общее дело. Уверен, не будь в органах госбезопасности трехмесячного бакатинского периода, такой беды с кадрами не случилось бы.

Институт заместителей председателя Комитета пополнился необычно для практики органов молодыми кадрами — В. Ф. Лебедевым и А. А. Денисовым, которым едва перевалило за 40 лет.

На должность заместителя председателя Комитета — начальника Второго Главного управления (контрразведка) был назначен Г. Ф. Титов, работавший первым заместителем начальника разведки, 56 лет, с оперативным и политическим опытом.

Появился новый начальник Главного управления пограничных войск, он же заместитель председателя КГБ И. Я. Калиниченко, всю сознательную жизнь, с 18 лет, прослуживший в погранвойсках и прошедший в них все ступени от рядового до командующего. Честный службист, для которого работа, верность долгу. Родине составляют основу жизни.

Попросился в отставку прежний «главный пограничник». Герой Советского Союза генерал армии В. А. Матросов. 20 лет он возглавлял это направление, много сделал для совершенствования пограничной службы, человек большого личного мужества, знал границу как свои пять пальцев, заботливый командир, для которого в центре внимания всегда был солдат. В острейших ситуациях он никогда не терял самообладания, к решению проблем подходил со всех точек зрения, работалось с ним уверенно.

Коль уж я упомянул заместителей председателя КГБ, считаю нужным внести ясность в один вопрос, который длительное время будоражил не только нашу общественность, но вызывал интерес и за рубежом. Вспоминают о нем и сегодня, причем высказываются самые различные версии — от сфабрикованных и надуманных до близких к правде. Речь идет о судьбе бывшего первого заместителя председателя Комитета госбезопасности СССР С. К. Цвигуна.

Легенд, мифов вокруг этой личности много. Некоторые утверждали, что Цвигун якобы был в близких отношениях с Брежневым и его семьей, за что подвергался нападкам со стороны противников Брежнева и в конце концов жестоко поплатился за это.

Другие говорили, что Цвигун на каком-то этапе своей работы выступил против политического курса Брежнева, за что подвергся гонениям, преследованиям и поплатился жизнью. Нет смысла перечислять все домыслы и предположения, потому что почти все они не соответствуют действительности и далеки от того, что произошло на самом деле.

Я знал Цвигуна в течение длительного времени, почти 15 лет, по совместной работе в Комитете, жил в одном с ним дачном поселке, так что имел возможность если не каждый день, то, по крайней мере, часто с ним встречаться. Знал и знаю его семью, жену, дочь, сына, внуков.

Когда-то, в период работы в Молдавии, Брежнев и Цвигун были знакомы, у них были служебные контакты, но они не отличались близостью. Затем их пути-дороги разошлись: Брежнев поехал в Казахстан, затем в Москву, Цвигун же работал сначала в Таджикистане, затем в Азербайджане. Но, видимо, в своей памяти Брежнев сохранил имя Цвигуна.

Когда в 1967 году Комитет госбезопасности стал укрепляться кадрами и новый его председатель Андропов приступил к назначению новых заместителей, руководителей управлений, Брежнев вспомнил о Цвигуне и предложил Андропову познакомиться с ним и решить вопрос о целесообразности его перемещения в союзный Комитет из Азербайджана, где Цвигун возглавлял КГБ республики. Брежнев не называл должность, на которую следовало бы переместить Цвигуна, заметив, чтобы с этим вопросом Андропов сам определился.

В июне 1967 года Цвигун был приглашен к Андропову, у них состоялось первое знакомство, после чего Андропов предложил Цвигуну должность заместителя председателя Комитета с курированием ряда подразделений, преимущественно хозяйственных и технических. Андропов доложил свои соображения Брежневу, и тот согласился, сказав, что на данном этапе решение, пожалуй, правильное и о более высокой должности для Цвигуна он не думал.

За работу Цвигун взялся рьяно, внимательно разбирался с переданными в его ведение подразделениями Комитета, активно занимался местными органами. Вскоре перевез из Баку свою семью, рассчитывая, что остаток жизни и работы ему придется провести уже в Москве.

Руководство Комитета было неоднозначным в профессиональном отношении и по ориентации на членов высшего партийного и государственного руководства, по своему прошлому опыту да и по сугубо личным качествам. Цвигун не скрывал и даже подчеркивал, что ориентируется на Брежнева, которому он верен и которого будет поддерживать во всех ситуациях.

Правда, у Андропова был еще один заместитель — Цинев, тоже назначенный на эту должность по настоятельной рекомендации Брежнева. Цинев действительно был близок к Брежневу, его семье. Все об этом знали, не делал из этого тайны и сам Цинев, более того, постоянно это подчеркивал.

Между Цвигуном и Циневым никогда не было дружеских отношений, что влияло на деловую атмосферу. Тут сказывалась несовместимость личных качеств, различный круг знакомых, индивидуальное понимание путей и способов решения оперативных задач. С назначением Цвигуна на должность первого заместителя председателя Комитета его отношения с Циневым окончательно испортились, что было очевидно для всех. Знал об этом и Брежнев, однако трагедии из этого не делал. Так же поступал и Андропов.

Не все в Комитете приняли назначение Цвигуна с одобрением. У него было немало недругов, отношения с которыми он испортил еще тогда, когда находился в их подчинении. Было немало и таких, которые отрицательно относились к нему только из-за того, что он однозначно ориентировался на Брежнева.

В первые пять-семь лет Цвигун работал довольно напряженно. Решил немало конкретных задач, проявлял большую заботу о сотрудниках органов госбезопасности. Неоднократно выступал инициатором улучшения их материального положения, создания благоприятных бытовых условий, строительства новых домов отдыха, медицинских учреждений.

В политическом отношении его позиция была абсолютно ясна. Он не раз выражал ее словами: «Пусть на меня обижается кто угодно, лишь бы не обижалась советская власть». Как-то произошел такой случай. Министр внутренних дел одной из социалистических стран, как показалось Цвигуну, неодобрительно высказался о советском народе, за что тут же при всех получил от него решительный отпор.

На следующий день Андропов предложил Цвигуну извиниться перед министром. Цвигун отказался, заявив, что, если будет приказ, он извинится, в противном случае так не поступит, потому что для него честь советского народа дороже. Андропов не стал настаивать на своем предложении. В конце концов перед Цвигуном извинился министр.

Работа Цвигуна в Молдавии, Таджикистане, Азербайджане позволила ему глубже познакомиться с национальными особенностями, познать специфику народов, их обычаи, нравы. О молдаванах, таджиках, азербайджанцах он отзывался одинаково лестно. Не случайно у него был широкий круг друзей из этих республик. В каждом выступлении, тосте он всегда говорил о дружбе, сотрудничестве между народами, подчеркивая, что от этого зависит все.

Цвигун отличался преданностью друзьям. Не помню случая, чтобы он отказался от какого-либо друга, не имея к этому серьезных оснований, подвел его, не протянул руку помощи. Он помнил друзей детства, юношеских лет, помнил тех, с кем работал в Молдавии, Азербайджане и Таджикистане, и когда те попадали в беду, всегда получали от него помощь и поддержку.

Так что положительных качеств у Цвигуна было немало. Более того, некоторые ими даже злоупотребляли, обращаясь к нему с просьбами об оказании помощи, в которой Цвигун, как правило, никогда и никому не отказывал.

Но спустя лет шесть-семь с Цвигуном стало происходить что-то неладное. Он заболел, ему сделали операцию, удалили часть легкого, установив раковое заболевание. В течение нескольких лет Цвигун чувствовал себя неплохо, и врачи, прогноз которых поначалу был не очень хорошим, заявили, что этот сильной воли человек справился с тяжелой болезнью, и теперь она ему уже не угрожает. Но в итоге оказалось не так.

Года за два-три до кончины тяжелый недуг стал поражать головной мозг, у Цвигуна стала пропадать память, все сильнее давали о себе знать головные боли, пришлось употреблять в больших количествах лекарства, принимать длительные сеансы облучения, периодически ложиться в больницу, прибегать ко все более тяжелым и длительным курсам лечения.

В последние несколько месяцев болезнь настолько серьезно поразила его организм, что были дни, когда он вообще не в состоянии был воспринимать информацию и происходящее вокруг. За две недели до кончины у меня был с ним короткий разговор по телефону, по ходу которого он путал мое имя и отчество, затруднялся в ответах, не воспринимал мои слова.

В начале января 1982 года выдался день, когда Цвигун почувствовал себя неплохо и вызвал машину для поездки на дачу. По словам водителя, в отличие от прежних дней он вел спокойный, вполне осознанный разговор и, прогуливаясь на даче по дорожке, вдруг проявил интерес к личному оружию водителя. Поинтересовался, пользуется ли он им, в каком состоянии содержится пистолет, потому что по уставу, мол, оружие всегда должно быть в полной готовности, а затем попросил показать его.

Водитель, ничего не подозревая, передал пистолет в руки Цвигуна, и последний сразу же выстрелил себе в висок. Смерть наступила мгновенно.

Цвигун, конечно, понимал, что серьезно болен, что станет обузой для семьи, которую очень любил, что будет еще хуже, и решил добровольно уйти из жизни.

Спустя час в дачный поселок прибыли Андропов, некоторые его заместители, следователь. Врачи были уже там, они констатировали смерть.

Брежнев не подписал некролог по поводу смерти Цвигуна, посчитав неудобным ставить свою подпись, поскольку человек сам ушел из жизни. Думаю, что именно это обстоятельство вызвало поток слухов, измышлений, всякого рода инсинуаций и в какой-то мере травмировало семью Цвигуна.

Супруга знала, что произошло с мужем, однако дочь и сына решили тогда не ставить в известность, они узнали об этом позже. Я же описал эту историю для того, чтобы поставить в ней точку с надеждой, что семья Цвигуна с пониманием отнесется к этим тяжелым откровениям. Помимо этого, у меня было большое желание сказать добрые слова о человеке, который их заслуживает.

В 1988–1991 годах большие кадровые перестановки были произведены во многих подразделениях КГБ и его территориальных органах. Целая плеяда сравнительно молодых сотрудников получила назначение на более высокие должности, в том числе были и такие, кто получил повышение сразу через две-три ступени. Их дальнейшая работа показала, что ошибок при назначениях почти не было.

С назначением на пост председателя Комитета я близко познакомился с более широким кругом лиц, представлявших различные направления чекистской деятельности.

Август 1991 года высветил людей ярче, четче, образно говоря, обнажил их суть. С огромным удовлетворением хотел бы отметить, что неприятных сюрпризов было мало. А вот колоритных, стоящих сослуживцев появилось много. И речь идет вовсе не об их отношении — положительном или отрицательном — к трем августовским дням. Речь идет прежде всего об их гражданской позиции, о долге перед Родиной, о чисто человеческих качествах.

Об одном из них — начальнике военной контрразведки Александре Владиславовиче Жардецком — мне хотелось бы сказать несколько слов.

Человек с нелегкой судьбой, Жардецкий рано лишился родителей: мать умерла в 1945 году, а четыре года спустя не стало отца. Сестра осталась жить с мачехой, а он поступил в Высшее военно-морское училище. Так началась его служба в Вооруженных Силах Советского Союза.

После окончания училища Жардецкий был направлен для прохождения службы на Тихоокеанский флот. Был командиром торпедного катера, затем звена торпедных катеров.

В 1958 году ему предложили перейти на работу в органы госбезопасности. После получения чекистского образования началась его служба в военной контрразведке. Работал старшим оперуполномоченным на атомной подводной лодке первого образца.

В 1975 году направляется на работу в Третье Главное управление КГБ. В 1979 году стал заместителем начальника этого управления, а в 1990 году — начальником. Организаторские способности, аналитический ум, огромный жизненный опыт и завидный багаж знаний делали его высококомпетентным руководителем военной контрразведки.

Когда Жардецкого спрашивают о партийности, он отвечает, что является членом КПСС, из партии не выбывал.

Вся его жизнь — в судьбе Родины. Он мучительно переживает горе, обрушившееся на страну, имеет стойкую жизненную позицию и ни на минуту не поддается влиянию обстоятельств. В нем исключительно глубоки коллективистские начала, отсюда его заботливое отношение к товарищам, друзьям, особенно попавшим в беду, желание помочь. Это человек большой совести, порядочности и справедливости. Юн может простить любую, даже самую тяжелую ошибку товарищу по службе, но непримирим, когда речь заходит об интересах державы. Все эти качества — не секрет для окружающих. Отсюда и искреннее уважение, которым он пользуется.

Что бы ни говорилось, что бы ни писалось о кадрах органов госбезопасности в связи с августовскими событиями, в целом они заслуживают высокой оценки, уважения и доверия. Если встать на точку зрения Горбачева, можно обвинить их во всевозможных грехах, что и было не без успеха сделано в средствах массовой информации. Но многое уже встает на свои места, многочисленные обвинения в адрес чекистов уже не находят в обществе той реакции, на которую рассчитывали их инициаторы. Конкретные дела сотрудников органов госбезопасности покажут, что они достойны уважения своего народа, против которого они никогда не выступали, не поднимали на него руку, в том числе и в августовские дни 1991 года.

Было время, когда сотрудники Комитета, его органов и войск материально обеспечивались существенно выше, чем в среднем по стране. В последние 10–15 лет разница в оплате сократилась, но материальный фактор не стал определяющим у желающих работать в органах госбезопасности. Более того, когда из-за недостаточной заработной платы появились случаи ухода из органов, в них оставались только сильные духом и убежденностью в значении чекистской деятельности для безопасности страны. Убежденность в правоте дела и сознательность были всегда присуши личному составу органов госбезопасности, без этого качества их сотрудников ожидает перерождение с непредсказуемыми последствиями.

Теперь о моем видении того, что произошло в Комитете госбезопасности и вокруг него после трех августовских дней 1991 года. Обстановка действительно была непростой, не все представлялось ясным, выводы и меры посыпались на органы госбезопасности, и все преимущественно разрушительного характера, без какой-либо попытки остановиться, разобраться, а затем уже решать.

Шел мощный поток ломки, в водоворот которого попадали самые различные государственные и общественные структуры.

24 августа 1991 года консультант Президента СССР Ревенко собрал Кабинет Министров и, сославшись на поручение Горбачева, объявил о его роспуске. Недоуменные вопросы членов Кабинета остались без ответа.

В тот же день Горбачев заявил о роспуске Центрального Комитета КПСС, Политбюро и Секретариата ЦК. Партия фактически была ликвидирована и устранена с общественно-политической арены.

Ельцин заявил о запрещении деятельности КПСС на территории РСФСР. Президент СССР своим указом упразднил ряд союзных министерств и учреждений.

Вскоре Съезд народных депутатов СССР принял решение о самороспуске, а Верховный Совет Союза сначала провел ряд мер по ограничению своих полномочий, произвел структурные изменения, а в декабре 1991 года вовсе прекратил свое существование.

Удары обрушились и на Комитет госбезопасности СССР. 24 августа председателем Комитета был назначен Бакатин. Для того чтобы лучше понять все, что затем произошло с Комитетом, необходимо остановиться на личности Бакатина, тем более что в 1992 году вышла его книга под броским, но вполне понятным названием «Избавление от КГБ».

В книге, посвященной именно этой задаче, содержатся любопытные умозаключения автора, характеристики этой организации и отдельных лиц, выводы, к которым он пришел за 107 дней пребывания на посту председателя КГБ. Разумеется, я коснусь лишь отдельных моментов, связанных с личностью Бакатина и его деятельностью на этом посту.

С самого начала оговорюсь, что лично был знаком с Бакатиным в течение сравнительно короткого времени: с момента назначения его в 1989 году министром внутренних дел. Вскоре после назначения, кажется, на второй день, Бакатин заехал ко мне в Комитет познакомиться и побеседовать о делах.

Я сразу оговорился, что не настолько знаю работу МВД, чтобы давать какие-либо конкретные советы, и поэтому предпочел рассказывать о Комитете, его функциях, задачах, структуре, коснулся, естественно, взаимодействия между КГБ и МВД СССР.

Бакатин стал излагать свои соображения о Министерстве внутренних дел, необходимости его глубокой реорганизации, сокращения центрального аппарата, внесения изменений в соотношение полномочий между центром и местными органами решительно в пользу последних. Конечно, подобные суждения нового министра, их категоричность не могли не насторожить. Ведь не прошло и двух суток после его назначения, а он уже все знает!

Я вспомнил слова одного товарища, который в разговоре со мной подметил одну черту в характере Бакатина — склонность к разрушению и реорганизациям.

Он считал, что именно с этого Бакатин и начнет свою деятельность в МВД.

Вспомнив об этом, я в максимально тактичной форме счел нужным посетовать на то, как трудно находить оптимальные решения, разбираться в проблемах даже той организации, в которой работаешь не один десяток лет. У меня закралось сомнение, не будет ли Бакатин принимать поспешных решений, не наломает ли дров. В его словах четко просматривалось намерение ослабить союзный аспект в системе органов внутренних дел. К сожалению, так оно и произошло.

С первых же дней обстановка в коллективе МВД стала накаляться, возникла нервозность. Началась реорганизация центрального аппарата министерства, местных органов. Центр передал почти все права и соответственно задачи на места; министерства внутренних дел союзных республик получили практически полную независимость; центр лишился влияния, оставив за собой подготовку кадров в центральных учебных заведениях, разработку методологии борьбы с преступностью, координацию работы органов по строго определенным направлениям да кое-что еще второстепенное.

Решение кадровых вопросов передавалось на места. Так, было низведено до непозволительно низкой отметки значение одного из важнейших союзных органов. Кроме того, в деликатном положении, мягко выражаясь, оказывались органы прокуратуры и госбезопасности, так как нарушалась вся правоохранительная система страны.

Встал вопрос: или следовать примеру МВД СССР и пойти на децентрализацию органов госбезопасности и прокуратуры, или продолжать линию на соблюдение действующего союзного законодательства, не разрушать другие централизованные структуры.

Все это происходило в условиях резкого осложнения криминогенной обстановки в стране. Преступность набирала темпы, приобретала широкий размах, принимала организованный характер, вышла за рамки отдельных регионов. Были получены достоверные данные, и вскоре конкретные факты подтвердили — преступность перешагнула границы Советского Союза и сомкнулась с международными мафиозными группами.

Становилось очевидным, что успешно бороться с ней можно только в том случае, если будут четко действовать централизованные начала и если преступные элементы не будут чувствовать себя уверенно и безнаказанно после совершения противоправного действия — независимо от того, в каком регионе страны оно имело место. Рассредоточение сил и возможностей органов внутренних дел было непродуманным шагом, поскольку ослабляло возможности для борьбы с преступностью, не говоря уже о том, что децентрализация разрушала установившуюся в течение десятков лет общую союзную систему борьбы правоохранительных органов с правонарушениями.

А тем временем к Президенту Горбачеву стала поступать информация об осложнении обстановки в МВД, его руководстве, напряжении в отношениях между министром и значительной частью коллектива. Острые споры шли и вокруг проблемы центр — местные органы. В главном же облегчения не наступало — преступность росла и принимала все более угрожающие масштабы. Ослабление необходимой координации и централизованного руководства отрицательно влияло на общую криминогенную обстановку.

Я далек от мысли видеть в действиях Бакатина или плохой работе органов МВД основную причину роста преступности. Были причины основополагающие, определяющие, они лежали в экономике, политической и социальной нестабильности, в переходе страны из одного состояния в другое. Хотя, разумеется, нельзя отрицать или преуменьшать значение субъективных факторов, деятельность отдельных лиц, которые или создают серьезные, научно обоснованные программы, или, напротив, строят прожекты, противоречащие интересам общества и государства.

В 1990 году Горбачев решил переместить Бакатина с поста министра и вместо него назначил Пуго, работавшего председателем Комиссии партийного контроля ЦК КПСС. Процесс окончательного распада органов внутренних дел удалось приостановить, однако многое было уже сделано, в частности порушена стройная система отношений с союзными республиками. Задача состояла в недопущении дальнейшего размывания, сохранении хотя бы того, что еще оставалось.

В книге «Избавление от КГБ» Бакатин, с одной стороны, высказывает негативное отношение к распаду Союза, а с другой, бросает фразу о Союзе: «О нем жалеть не стоит». Подавляющее большинство советских людей, уверен, так не думает.

К Комитету госбезопасности Бакатин относился плохо, не скрывал своей неприязни. В его книге читатель найдет немало подтверждений этому. Более того, он не скрывал, что пошел в Комитет госбезопасности для его разрушения. «Организация (КГБ), которую мне предстояло возглавить, чтобы разрушить…» — замечает Бакатин.

Сотрудники органов госбезопасности всегда называли себя чекистами, связывая это с именем Дзержинского, в личном плане кристально честного, бескорыстного, идейно убежденного человека. По мнению же Бакатина, «традиции чекистов надо искоренять, чекизм как идеология должен исчезнуть».

Обратите внимание, как выражается «демократ», каким считал себя Бакатин. Какая бесцеремонность, категоричность! Прямо по известному принципу: пришел, увидел, победил.

Как дорого обходится стране любая некомпетентность, но еще дороже разухабистость, нетерпимость, волюнтаризм, разрушительные начала в политике и действиях человека! Иногда создавалось впечатление, что команда Ельцина подбиралась по принципу «нужны не созидатели, а разрушители». Можно разрушить все, а что дальше?

Бакатин считает, что традиции чекистов надо искоренять. А что, разве все традиции чекистов были плохими? Разве заветы, оставленные нам Дзержинским, были негодными? В первые же дни он заявил, что нужно создать законодательную базу для деятельности органов безопасности, каждодневно думал об интересах общества и никогда не заботился о своем личном благополучии, хотел сделать отсталую Россию прогрессивным государством и ради этого работал, боролся. Дзержинский первым в том ужасном положении, в котором находилось тогда наше государство, поднял голос в защиту миллионов беспризорных детей, выброшенных судьбой на улицы, и спас их. Разве это плохо?

По утверждению Бакатина, Комитет госбезопасности был носителем бесчисленного числа зол и источником недобрых дел. Так, из книги я, например, узнал, что КГБ «сдерживал развитие рыночных отношений».

Просто диву даешься, читая подобные сентенции! КГБ и его предшественники «составляли основу тоталитарного режима, без которого этот режим просто не мог существовать». И это говорит человек, бывший первым секретарем двух обкомов партии — Кемеровского и Кировского!

И еще: «Комитет госбезопасности стоял у истоков создания «интернациональных фронтов» в союзных республиках, проявлявших строптивость в отношениях с центром». Утверждение взято с потолка.

Интернациональные фронты — порождение, проявление инициативы самих масс, результат их поиска форм борьбы с национализмом, сепаратизмом, за сохранение Союза, да просто за выживание иноязычного населения.

Разрушение Комитета и всей системы государственной безопасности началось с первых шагов деятельности Бакатина. «Уже в первую неделю моего председательства, — пишет он в своей книге, — Комитет стал лишаться своих подразделений».

Тут он сказал истинную правду! Из Комитета были выделены погранвойска, правительственная и шифровальная связь, стала самостоятельным ведомством внешняя разведка, была выведена служба правительственной охраны, подразделения для проведения операций по борьбе с терроризмом, отдел по осуществлению технического слухового контроля.

Уже после Бакатина КГБ был переименован в Министерство безопасности, затем в Федеральную службу контрразведки, которая включала в себя исключительно контрразведывательные подразделения без каких-либо других вспомогательных и технических служб. Короче говоря, полная раздробленность, разобщенность, отсюда скованность в проведении оперативных мероприятий, невозможность концентрировать, координировать их деятельность на наиболее важных направлениях.

Разумеется, все это не могло не ослабить работу органов госбезопасности, да, впрочем, о них как о единой и цельной системе говорить в настоящее время просто нет смысла. Если к этому добавить отток кадров вследствие добровольного ухода или увольнения по тем или иным причинам, то можно себе представить, в каком плачевном состоянии находится система безопасности, являющаяся одним из важнейших направлений в обеспечении безопасности государства, его выживаемости. Ни о каких высших интересах при этом говорить не приходится, все подчиняется сомнительному моменту, конъюнктуре, интересам нового вождя и его команды.

Конечно, такое положение долго сохраняться не может, в таком усеченном виде ведомство не обеспечит эффективного выполнения задач. Да и с точки зрения экономичности раздельное существование спецслужб дело крайне невыгодное, дорогостоящее.

Российским органам безопасности, разумеется, нет смысла копировать бывшие союзные структуры. Новые параметры страны диктуют новые потребности — население 150 миллионов вместо 300 миллионов в бывшем Союзе, другие направления и цели во внешней политике, качественно новая обстановка внутри Содружества Независимых Государств. Меняется природа самого общества.

Но есть одна проблема, которая определяет почти все: межнациональные и межрегиональные отношения в бывших союзных республиках и в самой России. Именно от состояния этой проблемы зависит: быть миру и единству в России и вокруг нее или же быть разладу со всеми вытекающими из него последствиями.

В первые дни и недели Бакатин действовал в общем потоке критики, обрушившейся на Комитет госбезопасности, даже занимал в антикомитетской кампании лидирующее место. Но, как видно из его книги, вскоре он сам попал под огонь критики сначала вне, а потом и внутри Комитета. «Положение постоянно виноватого неизвестно за что — не из самых приятных. Противно, но что поделаешь. Не без основания приобретенная давнишняя привычка всю политическую грязь «валить» на КГБ долго, наверное, еще будет жить. Даже тогда, когда новые спецслужбы ничего общего со старым КГБ иметь не будут».

К такому выводу пришел Бакатин к концу своего пребывания в КГБ. Но все дело в том, что нападкам подвергался КГБ, во главе которого стоял Бакатин!

Кстати, разрушительная деятельность Бакатина на посту председателя КГБ вызвала широкое недовольство в коллективе. Дело дошло до образования в Комитете организации, выступившей с требованием отстранения его от должности. Такого еще в истории органов не бывало! Несмотря на обстановку в стране в целом, и на Лубянке в частности, антибакатинские настроения носили открытый характер, и с ними нельзя было не считаться. Но кое-кому Бакатин явно пришелся по душе.

В 1992 году Бакатин побывал в Соединенных Штатах Америки вместе с Калугиным, с которым успел подружиться. В США они были хорошо приняты, имели многочисленные встречи с американскими представителями, в том числе с бывшим сотрудником советской разведки С. Левченко.

В 1979 году Левченко, работая в нашей токийской резидентуре, изменил Родине, бежал в США, за что Военной коллегией Верховного суда СССР был заочно приговорен к расстрелу.

В ноябре 1995 года Левченко дал интервью корреспонденту газеты «Вечерняя Москва» в США Давиду Гаю, в котором высказал свое отношение к Бакатину и Калугину. Вот выдержки из его высказываний.

«Вопрос: Доводилось ли вам в Америке встречаться со своими бывшими коллегами?

Ответ: Несколько лет назад я был приглашен Международным фондом свободы на прием, устроенный в одном из фешенебельных вашингтонских особняков. Меня предупредили, что там меня ожидает сюрприз. Главными гостями на приеме были бывший руководитель КГБ Вадим Бакатин и бывший самый молодой генерал разведки Олег Калугин. Знаю, моим американским друзьям было любопытно, как гости отреагируют на мое появление. Мне самому было интересно. Меня представили Бакатину. Он крепко пожал мне руку. Мы говорили о разных вещах, тон разговора был вполне дружеским. Каким-то внутренним чутьем я осознал: он — порядочный человек. Такие же лестные отзывы о нем я слышал от некоторых американцев, встречавшихся с ним… Думаю, он очень хотел переделать КГБ в духе демократических преобразований, но ему не позволили это сделать. Представили меня и генералу Калугину. Эта наша встреча не была первой. В свое время мы три часа просидели с ним в помещении резидентуры разведки КГБ в Токио и обсуждали сложное дело… Теперь в Вашингтоне мы встретились как старые знакомые. Калугин говорил со мной вполне откровенно и даже поделился своими политическими планами. Я не мог удержать журналистского порыва взять интервью у этого весьма незаурядного человека. Калугин на удивление легко согласился. Это интервью потом было опубликовано в американской прессе».

Комментировать нет нужды. Думаю, читатель во всем этом без труда разберется.

Итог своей деятельности в Комитете Бакатин подвел сам: «Все эти 107 напряженных дней прошли, как теперь оказалось, во многом зря».

Не оправдались ожидания Бакатина и по обстановке в стране в целом. Подъем в его настроении в августе — сентябре 1991 года сменился совсем другими чувствами. Еще одна цитата из книги: «Бюрократизма, неразберихи и привилегий стало больше. Суета. Коррупция. Никто ничего не решает, ни до кого не дозвониться, но каждый требует телефон и автомобиль».

Что же, логичный итог абсурдной, целенаправленной деятельности по разрушению государственности, в том числе в области безопасности! Своим вкладом в это Бакатин может «гордиться» с полным основанием.

В период моей работы руководителем разведки, а затем председателем Комитета госбезопасности кое-кем неоднократно поднимался вопрос о реорганизации КГБ, выделении из его структуры разведки, других подразделений, в частности шифровальной, дешифровальной, пограничной служб. Каждый раз я по сугубо принципиальным соображениям выступал против: снизятся оперативность, эффективность, не говоря о неэкономичности этих мер.

В условиях Советского Союза эту роскошь можно еще было позволить, но в России, уже не сверхдержаве, организационное разобщение органов госбезопасности при резком снижении оперативной отдачи обойдется намного дороже.

Реорганизация Комитета госбезопасности СССР после августа 1991 года и последовавшие затем многочисленные перестройки органов произведены с недобрыми намерениями, с использованием момента. Преследовалась одна цель — воспользовавшись ситуацией, разрушить важную структуру центра, нанести удар по союзной государственности, в ходе реорганизации «решить» кадровые дела, убрать неугодных. Именно этому подчинялось все.

Время, потребности и обстоятельства рано или поздно поправят положение, однако прежде государство испытает на себе тяжелые последствия от нанесенного ущерба, от разрушения одного из основных звеньев системы безопасности.

Одним из нелогичных шагов по реорганизации органов госбезопасности была попытка объединить их с МВД. С одной стороны, КГБ разделили, разукрупнили, а с другой, оставшуюся часть намеревались объединить с МВД, об этом даже был издан указ Президента России.

Проблема не новая. В истории Советского государства эти два ведомства не раз объединялись, а затем разводились вновь. В бытность мою председателем Комитета тоже однажды обсуждался вопрос об объединении КГБ и МВД СССР «с целью сконцентрировать усилия в борьбе с усиливающейся преступностью».

Я однозначно выступил против подобного объединения, поскольку КГБ и МВД, являясь правоохранительными органами, все же принципиально отличаются друг от друга, у них совершенно разные функции и во многом принципиально иные задачи. Две сравнительно большие силовые структуры, два источника информации, и их соединение в одну организацию породит трудноуправляемого монстра, в недопустимых масштабах унифицирует подход к проблеме борьбы с преступностью, лишит его гибкости. Важно также учитывать различную степень политизации этих организаций, что делает объединение их проблематичным и с этой точки зрения.

Конституционный суд Российской Федерации признал неконституционным Указ Президента России об объединении МВД и службы безопасности. Решение суда политически было верным, особенно в столь сложный период, переживаемый Россией.

Я верю, что со временем служба государственной безопасности обретет необходимые позиции, соответствующие ее задачам. Однако труднее будет восполнить кадровые потери. Ведь большинство ушедших из КГБ — опытные разведчики, контрразведчики, за плечами которых был большой стаж работы, конкретные успехи, а самое главное — честная служба Родине, беззаветная ей преданность.

Уверен, что придет время, и они будут морально и политически реабилитированы, их доброе имя восстановлено, некоторые из них снова займут место в органах госбезопасности, и от этого безопасность государства станет надежнее.