Фома

Фома

Этому имени повезло, отчасти – из-за Аквината, отчасти – из-за Томаса Венцловы, с которым мы все дружили. В 1959 годуя назвала так своего сына, естественно – в западной форме, Томас, поскольку он полулитовец, а в записках, здесь, пишу «Фома». Так назвался, принимая католичество, и Владимир Сергеевич Муравьев.

Может быть, он больше всех походил на героев Честертона. В отличие от деликатнейшего Аверин-цева и своего тишайшего брата он был воителем, на мой взгляд -даже слишком рьяным. Однако (опять честертоновский сюжет) прожил он почти незаметно, библиотекарем, как Майкл Херн в «Возвращении Дон Кихота». Ум его и юмор, силу страдания, силу противления я описать не берусь. Если сможете, отыщите маленькую книжечку о встречах с Ахматовой, изданную года два назад. В нее входят воспоминания Виктора Кривулина, Томаса Венцловы и Владимира Сергеевича[ 97 ], они и сами по себе скажут о нем немало, и снабжены его фотографией, где ему девятнадцать лет. Правда, потом он менялся, очень уж страдал, еле жил; но сейчас, здесь, скажу одно: когда Ахматова побывала в Оксфорде, или еще до этого, она говорила что-то вроде: «Куда им до него!». Теперь в Оксфорде бываю и я, вижу там замечательных людей, но они – не настолько честертоновские.

Умер Владимир Сергеевич в 2001 году, скоропостижно, а до этого долго болел сердцем. Немного раньше, в 1966-м, мы отвечали на какой-то тест, и там был вопрос: «Что вы сделаете, если заблудитесь в лесу?» Он отвечал: «Помолюсь и выйду на прямую дорогу». За свою жизнь он, как любимый им Данте, только чаще, в лесу оказывался, но на дорогу, несомненно, вышел.