После полемики [ 55 ]

После полемики[ 55 ]

Кажется, всё есть в нескольких статьях об экуменизме, даже не от алого до фиолетового, а от розового до черного, но, видимо, чего-то нет, если просто не можешь отказаться от новой реплики. Американский ученый и проповедник Кент Хилл в своей статье о Честертоне очень живо изобразил, как видят себя и как – противника консерватор и либерал. Естественно, себя они видят возвышенно, противника – карикатурно. Поэтому разговор превращается в бессмысленную перепалку.

Выхода не было бы, да в «этом мире» его и нет, но даже на уровне дохристианской и внехристиан-ской этики люди догадались, что можно подняться выше, откуда видны оба. Определений этому много; палеонтолог Сергей Мейн предложил «принцип сочувствия». Казалось бы, зачем снова предлагать, если тысячу раз предлагали? А вот, приходится, очень уж мир его отторгает.

Словом, в наборе статей не хватает одного – ясного и честного взгляда и на себя, и на оппонента. Не у всех, не в каждой статье, но где не хватает, там не хватает.

Известно, что иудаист не вправе делать того, что опозорило бы его веру. Попробуем и мы так. Что же выйдет? Как тогда участвовать в споре?

О тех, кто считает себя шире христианства, видимо, нам рассуждать не надо. Мы – не шире; нам, с нашим «узким путем», сокрушением, личным Богом, многого тут не понять и не вместить. Почитать их праведность мы можем, жалеть их – просто должны, как и всех людей, а споры с ними бесплодны и как-то особенно утомительны. Иногда сами они, вдобавок, высокомерны, с такой снисходительной нотой. Это понятно; они не считают, что вместе со всеми заключены под грехом, и мы для них – просто непросветлённые, что верно: мы, в лучшем случае, -предающие, но очень любящие Христа. Однако в этой полемике такой ноты нет, и на том спасибо.

Говорить мы можем только от имени слабых, но христиан. Вот и поговорим, а то слишком странный облик христианства возникает у несчастных людей, читающих наши статьи.

Почему мы чем правоверней, тем грубее? Нет, не тверже, именно грубее. Почему мы путаем милость и кротость – вещи вызывающие, дикие, оскорбительные для мира – с попустительством и распущенностью? Злоба и грубость – куда легче, тут не нужна Божья помощь, и мир им меньше противится. Собственно, он им вообще не противится – он ими живет.

Возьмешь газету, журнал или сборник – всюду одно и то же. Вот человек от имени православия спорит с теми, кто приравнял мавзолей к раке с мощами. Они неправы, тут спора нет, но как он о них пишет! Точно так же, как в конце 1940-х писали про космополитов. Даже слово «господин», специально употребляемое для вежливости, превращается в издевку. Всё там есть: и «некто», и «наш либерал», и множество иронических кавычек. За рамки стиля вырывается совсем уж странная фраза: автор точно знает, что «посмертная судьба тов. Ульянова ‹…› давно определена». Где здесь отточие – слова о том, что ничего неизвестно об его христианском покаянии.

Вот именно – неизвестно. Трудно хуже меня относиться к советской власти, но это – одно, то – другое.

Таких статей невероятно много, есть и погрубей. Что же выходит? Сокровищ православия, ничуть не «этнографических», совершенно евангельских, никто в этих статьях не найдет. Во тьме советской жизни были люди, которые несли и передавали немыслимую кротость, благоговение перед тайной, странное смирение, ничуть не похожее ни на слащавость, ни на бесхребетность. Когда они видели зло, они молились и страдали, в крайнем случае – тихо и твердо возражали, подтачивая его самым верным, евангельским способом. Они умудрялись воспитывать внуков, впечатывая в них особую жалость к «другим», лучше всего выраженную в словах «не ведают, что творят». Стоит ли об этом говорить? Казалось бы, всем известно, какие просьбы Христа напомнили нам святые Борис и Глеб – смертью, Феодосии, Сергий, Нил, Серафим -примером и проповедью. Как же мы об этом напомним, если будем писать в духе советских гонителей?

О другой стороне православных сокровищ – об ангельской, райской красоте – и говорить незачем. Естественно, презрение и злость ее мгновенно сметают.

Ну, а «по существу»? Оговорим еще раз, что милость и терпение входят в существо нашей веры. Вспомним и то, как ответил Спаситель апостолам, когда они просили свести огонь на кощунствующих и злых самарян. Но все-таки, как бы с ними не обращаться, правы экуменисты или не правы?

Снимем первое недоразумение; я способна говорить только об экуменизме христианском. Есть ли и может ли быть что-то такое – сверхширокое – я не знаю. То единство, которое, в определенном смысле, есть у нас с иудаизмом и, наверное, с мусульманством, -другого рода, не от широты. Сказала бы «наоборот», но не стоит вводить новую тему, требующую многих уточнений. Как ни печально, придется оговорить одно: никакого отношения к законам и запретам эти мои слова не имеют.

Теперь – сам термин. В нем есть соблазны. Он ученый, сухой. Он вызывает в памяти жуткие советские мероприятия. Он чаще всего обозначает какое-то поверхностное уравнение конфессий. Сейчас об этом спорить не буду. Но лучше бы говорить «христианство». Оно ведь есть.

Откроешь Евангелие, испытаешь этот особый удар – и увидишь в многотысячный раз, как христианство противостоит «миру сему». Когда в детстве, кроме православных, я видела питерских лютеран, а в молодости – литовских католиков, до разделений ли было! Все они были тем островом веры, который, по слову Льюиса, становится меньше. А если православные хранят то, что францисканский священник назвал при мне «Иоанновым сокровищем», будем же ему верны.

Тот, кто принял «дружбу с миром» за духовную свободу, обычно ругает, скажем так, православных фундаменталистов. Если речь идет об их глубине, их суровости к себе, их непримиримости к «миру» -что же тут плохого? Таким был и Христос. Но бывает и особая интонация, такая вот жесткость к иным, всезнание, самоправедность, которую нелегко описать, а видит – всякий. Многим нравится именно она.

Что до «мира», оговорю, на всякий случай: речь идет о «сфере греха», а не о том прекрасном и несчастном месте, которое с такими страданиями любит Бог. Конечно, люди, ставящие на удовольствие и самоутверждение, строят на болоте, если вообще строят. Попытки оправдать это, назвав именами,

популярными в Новое время, только ухудшают дело, иногда доводят и до гильотины – но в падшем мире до нее доводит абсолютно всё, если к убежденности прибавить насилие. Чем лучше пытки и костры? А христианам – стыднее. Христос сказал нам всем то, что сказал в Самарии Иоанну и Иакову.