ОТ АВТОРА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОТ АВТОРА

Эрнест Хемингуэй писал: «Нет на свете дела труднее, чем писать простую, честную прозу о человеке».

Работа над книгой продолжалась двадцать шесть лет. За это время я объездил многие места, связанные с Сергеем Павловичем: Житомир, Нежин, Одесса, Киев, Коктебель, разыскал его квартиры в Москве и даже попросил запереть меня в его камере в Бутырской тюрьме. Ездил в ГДР и ФРГ. Удалось побывать на полигоне Капустин Яр. В течение десяти лет как журналист я работал на космодроме Байконур, в Центре управления полетами под Москвой, на станции дальней космической связи в Крыму. За двадцать шесть лет я прочитал десятки книг, сотни статей о Королеве, ракетной технике и космонавтике, пересмотрел всю секретную и несекретную кинохронику, относящуюся к моему герою. Я искал и находил Королева в архивах Нежина, Одессы, Киева, Москвы, в архиве Академии наук СССР, бывшего РНИИ, в Доме-музее в Останкине. Мне помогали КПИ и МВТУ, музей Н.Е. Жуковского в Москве и музей К.Э. Циолковского в Калуге, КГБ и МВД, Военная коллегия Верховного суда и Главная военная прокуратура, командование Капустина Яра и Байконура. Не было организации, в которую я обратился и которая отказала бы мне в помощи. И тем не менее документальный архив Королева весьма скуден. Точнее, не скуден, а однообразен и сух. Основу его составляют научно-технические отчеты и протоколы различных испытаний. Эти документы обезличены и по форме, и по языку. Они рассказывают о ракетах, а не о ракетчиках. Из них нельзя узнать, о чем думали, о чем мечтали, о чем спорили, на что злились, кого любили, как были одеты, где жили, что ели, какая была погода. Эти документы даже не факты, а скелеты фактов, они лишены живой человеческой плоти. Это я понял давно, едва приступив к работе. Понял, что написать книгу о жизни Сергея Павловича можно, только опираясь на воспоминания людей, которые жили и работали рядом с ним. Подобное решение чревато было многими опасностями. Память человеческая несовершенна. Меня вводили в заблуждение достойнейшие и искреннейшие люди вовсе не из-за желания исказить истину, но с чистой верой в то, что так, как они помнят, оно и было. Казалось бы Королев – не Пифагор, он – наш современник, но жизнь его после смерти переполнена легендами. И это замечательно! Ибо в самом факте существования легенд – неосознанное желание заполнить информационный вакуум, образовавшийся за многие годы замалчивания и полуправды. Это замечательно, ибо, как сказал Александр Блок, «жизнь, соединенная с легендой, уже есть „житие“». Поэтому в книге есть и легенды.

Но были и другие, менее чистосердечные информаторы. Находились люди, стремящиеся, например, записаться в близкие друзья Королева или сознательно искажающие собственный вклад в его жизнь и творчество. Я был бдительным, но не хотел быть подозрительным – ведь не доверять людям хуже, чем оказаться обманутым. И поэтому я допускаю, что в моей книге есть ошибки. Грубых нет, а по частностям, наверное, есть, и это закономерно. Поэтому я заранее благодарен тем, кто на них укажет.

Но кроме ошибок существуют еще различные точки зрения на те или иные события жизни Королева, космонавтики, страны. И это тоже естественно, так и должно быть. Еще великий Мигель Сервантес де Сааведра говорил, что «совершенно невозможно написать произведение, которое удовлетворило бы всех читателей». Беда не в самом инакомыслии, а в той враждебности, которую оно генерирует в нас.

Однако при всех истинных и мнимых издержках эта книга не была бы написана, если бы многие люди, приняв близко к сердцу задуманное мною, не помогли моей работе. За двадцать шесть лет я встречался, переписывался примерно с 200 людьми, начиная с Лидии Маврикиевны Гринфельд, учительницы, которая учила в Нежине маленького Сережу грамоте и пережила своего ученика, кончая Леонидом Васильевичем Смирновым, заместителем Председателя Совета Министров СССР, который ставил урну с прахом Королева в нишу Кремлевской стены. Моими собеседниками были друзья Сергея по Одесской стройпрофшколе. Киевскому политехническому институту, МВТУ имени Баумана. Парители с горы Узун-Сырт под Коктебелем и подмосковной Планерной. Инженеры авиапрома конца 20-х-начала 30-х годов, с которыми он работал. Энтузиасты из подвала на Садово-Спасской, где родилась ГИРД. Единоверцы из РНИИ. Узники Колымы – жертвы сталинских репрессий. И палачи тоже. Зеки из шарашек, из опоясанных колючкой цехов на заводах Омска и Казани. «Цивильные» полковники, приехавшие, как и Королев, в Германию для знакомства с немецкой техникой. Офицеры и генералы с сухопутных и морских полигонов, ветераны Капустина Яра и Тюратама. Ученые во главе со своим президентом М.В. Келдышем. Космонавты первого, гагаринского, отряда. Выдающиеся ракетчики, главные конструкторы, члены Совета главных конструкторов, соратники Сергея Павловича, которых я не могу не назвать поименно: А.П. Абрамов, С.М. Алексеев, Г.Н. Бабакин, В.П. Бармин, Е.А. Башкин, К.Д. Бушуев, В.П. Глушко, О.Г. Ивановский, В.М. Ключарев, Э.И. Корженевский, С.С. Крюков, В.И. Кузнецов, Н.Д. Кузнецов, Н.С. Лидоренко, В.П. Макеев, Г.Ю. Максимов, В.П. Мишин, А.В. Палло, Н.А. Пилюгин, Ю.А. Победоносцев, А.Г. Решетин, Г.И. Северин, М.К. Тихонравов, Г.А. Тюлин, В.И. Феодосьев, К.П. Феоктистов, П.В. Флеров, М.С. Флорианский, Е.А. Фролов, В.И. Фрумсон, М.С. Хомяков, П.В. Цыбин, В.Н. Челомей, Е.В. Шабаров.

Память Марии Николаевны Баланиной и Ксении Максимильяновны Винцентини сохранили образ молодого Королева, о котором без них было бы трудно узнать что-нибудь.

Особую благодарность я хотел бы выразить Нине Ивановне Королевой за ее рассказы и открытый мне доступ к домашним архивам и письмам Сергея Павловича.

Чрезвычайно признателен Герою Социалистического Труда, члену-корреспонденту РАН Борису Евсеевичу Чертоку, Герою Социалистического Труда, академику Борису Викторовичу Раушенбаху и Герою Советского Союза, доктору технических наук, заслуженному летчику-испытателю СССР Марку Лазаревичу Галлаю, взявшим на себя труд познакомиться с моей рукописью до ее публикации и сделавшим ряд ценных замечаний. В Указателе имен выделены фамилии всех людей, которые встречались со мной, беседовали, показывали документы, дарили фотографии.

Все, что отдали мне эти люди, – дань их памяти, адресованная не мне, а потомкам, дань благородная и необходимая.