Глава 29 Шапки

Глава 29

Шапки

В колонии ждут представителей заказчика шапок. Приедут, будут ходить, смотреть, проверять качество. Шапки только с виду кажутся одинаковыми. На самом деле у каждой свой неповторимый облик. Идет много брака. Если мех плох, то на месте стыка или изгиба образуется залысина. И как ни натирал я это место железной щеткой, шапка лучше не становилась. От бригадира я получаю ответственное задание. Мне поручается наполнить несколько коробок отборными, идеально сделанными шапками. Польщенный таким доверием, я целую смену занимаюсь этим конкурсным отбором. Вскоре около меня появляется несколько коробок с готовым для показа товаром. Наступает ответственный момент, мой час пробил. В цех заходят женщины и идут ко мне. С ловкостью фокусника я задвигаю далеко под стол только что сделанные шапки, достаю и начинаю любовно расчесывать заранее приготовленные. Женщины удовлетворенно смотрят, берут у меня из рук изделия и довольно кивают. Открывают стоящие рядом коробки, тоже заранее приготовленные, и видят те же расчудесные шапки. Зря я не крикнул: «Караул, люди! Вас обманывают!» Зря я не достал коробочку с лысыми шапками! Не суждено мне сделать карьеру в этом цеху – впереди меня ждет черная неблагодарность…

В воздухе стоит взвесь пыли. Весь в пыли снаружи и внутри, я без устали пакую шапки. Цех работает на полную мощность, выдавая свою продукцию. Закрывая очередной заказ, зэки поднажали и выдали на ура дополнительное количество шапок, которые я физически не успеваю обработать. Во время обеда с разрешения бригадира я остаюсь на своем рабочем месте и мирно продолжаю обрезать нитки, нежно причесывать и складывать в коробки шапки в непривычно пустынном цеху. Заходит несколько людей в форме, среди них – начальник режимного отдела колонии майор Морозов. Он торжественно объявляет мне, что я нарушил распорядок дня, не пошел на режимное мероприятие.

«Как же так? – пытаюсь оправдаться я. – А как же план, норма выработки?»

«Я к производству отношения не имею», – отрезает он и пишет на меня рапорт.

«Вкалываешь, как раб, и еще выговор за это получаешь!» – думаю я и возвращаюсь в отряд. Возмущению моему нет предела, во мне все кипит. В лице Миши К. я нахожу благодарного слушателя, готового выслушать мои излияния. Взамен мне приходится выслушивать его.

«Какие-то существа в черных мешках дают мне немыслимый срок! – громоподобным голосом возмущается он. – Какое они имеют на это право? За что?»

Мы говорим с ним на одном языке, и я его хорошо понимаю.

Через несколько дней меня вызывает начальник отряда и под роспись дает ознакомиться с постановлением о наложении взыскания. Я пишу: «С постановлением не согласен, буду обжаловать в суде».

«Не с того начинаете, Переверзин, – зловеще говорит он мне. – Не советую вам судиться с колонией – сразу обрастете новыми взысканиями. Да и вообще, еще проверить надо, чем вы там занимались – может, подкоп рыли или ширпотреб шили».

* * *

Я жду адвоката и записываюсь на прием к хозяину. Он недавно сменился. Прежний, сделав головокружительную карьеру, стал начальником УФСИН Владимирской области. Его место занял экс-начальник производства, милейший человек, подполковник Окунев. Человек редкой интеллигентности для этой службы, он недолго проработает в системе. Случайно попав в тюремное производство и сделав неплохую для этой систему карьеру, он добровольно уволится по собственному желанию. Именно добровольно, так как с заметных должностей с такой формулировкой увольняют, как правило, за серьезные проступки, граничащие с уголовными делами.

К моему удивлению, я очень быстро попадаю к нему на прием. Отстояв небольшую очередь, я захожу в кабинет хозяина и вижу аквариум, в котором мирно плещутся пираньи. Он слышал о деле ЮКОСа и понимает его суть. Проявляя некоторое подобие сочувствия, он слушает мою историю о взыскании. Вопрос решается тот же час. Он при мне звонит начальнику цеха и приказывает выписать мне внеочередное поощрение, досрочно снимающее ранее наложенное взыскание. Довольный, что мне не придется судиться с колонией, я радостно возвращаюсь в отряд.

* * *

В отряде шум и гам, громко играет музыка, суета. Снуют туда-сюда зэки, барак переполнен. Кто-то играет в нарды, кто-то сидит и пьет чай. Редко кого заметишь с книгой. ПВРка забита народом, просматривающим очередной боевик. То и дело в барак заходит начальник отряда. Он оглядывает свои владения и выискивает нарушителей. Одно из самых любимых его занятий – вытаскивание из-под матрасов трусов и носков, спрятанных осужденными. Каждые два часа в барак заходит дежурный прапорщик и пересчитывает склонных к побегу. Обстановочка еще та, не полежишь на шконке, не расслабишься после рабочего дня. Я то и дело ловлю взгляды дневального отряда – Саши Серебрякова. Он зорко следит за мной и докладывает обо всем увиденном и услышанном завхозу и отряднику. Агентурная сеть полностью охватила барак. Рома Е. пересказывает наши разговоры напрямую своему боссу – оперативнику майору Власову, которого он называет папой. Несомненно, «папа» был многодетным и имел множество «сыновей». Другой оперативник, капитан Мишанов, имеет своих агентов и регулярно захаживает в каптерку к завхозу, где за чашкой чая они обсуждают происходящее в отряде. После его ухода в каптерку бежит дневальный и несется в умывальник мыть грязные чашки.

Однажды завхоз Фома спросит меня: «Знаешь, почему тебя так не любят мусора?»

Я не знал ответа на этот вопрос, так же как не знал и о том, что они меня не любят.

«Они считают, что ты государство ограбил!» – говорит он.

Понятно, что для них я был источником и первопричиной всех их несчастий – неустроенности в жизни, маленькой зарплаты, необразованности, алкоголизма и прочих бесчисленных бед.

Обстановка тяготила меня, и я хотел вырваться из этого окружения. Постепенно у меня сложилась четкая и очень подробная картина жизни колонии. Я узнаю о существовании на территории профилактория, где есть небольшой спортзал. Профилакторий – дом отдыха, где зэки могут отдохнуть от режима. Сюда попадают передовики производства, активисты и прочие люди, нужные администрации. Попасть в дом отдыха становится моей мечтой на ближайшие полгода.

* * *

После инцидента в цеху по пошиву шапок и ругани с его бригадиром меня переводят в цех по производству фуражек. Такая же грязь и шум. Орет музыка, заглушая шум швейных машин и шипение утюгов. Я знакомлюсь с бригадиром. Владислав Б. (или Блин, как его называют) пользуется непререкаемым авторитетом у зэков. Он сидит не в первый раз. Осужден на пятнадцать лет за несколько убийств. Был приговорен к расстрелу, но в связи с введением моратория на смертную казнь это наказание ему заменили на пятнадцатилетний срок. Мы находим общий язык, и он не один раз поможет мне. Чем он хуже судьи Ярлыковой, осудившей как минимум двоих невиновных?! Блин хоть не отрицает свою вину и честно говорит: «Ну да, разозлили они меня! Вот и пришлось ножичком немного помахать!»

К моему удивлению, он скажет мне следующее: «Иваныч, давно хотел спросить. Как же вы ЮКОС грабили, если там все Ходорковскому принадлежало?»

Ему, необразованному человеку, проведшему в тюрьмах полжизни, были видны нестыковки в нашем деле!

Я осваиваю новую тюремную профессию – обрезальщика ниток с готовых изделий. Теперь меня заваливают готовыми фуражками с торчащими со всех сторон нитками. Моя задача – аккуратно их обрезать и придать изделию товарный вид. Готовые фуражки через проделанное в стене окно я передаю в ОТК, где уже пристроился мой бывший партнер по шапочному цеху, похититель платиновых ванн Юра. Моя новая работа значительно легче предыдущей. Я больше устаю от бессмысленных разговоров, от вынужденного общения с не очень симпатичными мне людьми. Меня очень тяготит то, что я вынужден тратить свое время, годы своей жизни, на эти бессмысленные, идиотские, никому не нужные занятия. Юра беспрестанно шутит. «Кому расскажу, не поверят, что вот так, бок о бок, с подельником Ходорковского работал!» – говорит он и закатывается радостным смехом. Я грустно улыбаюсь и жду окончания смены и возвращения в отряд.

* * *

В колонии готовятся к прибытию очередной комиссии. Руководство решило блеснуть и сделать весну. Спешно убирается весь снег. Его соскребают до земли. Снегоуборочная команда долго – с помощью сумок – перетаскивает снег в снеготопилку. Группа зэков срочно красит все бордюры. В отряде царит нагоняемая отрядником паника и суета. На построении он отдает приказ: «Всем навести порядок в тумбочках! А то в прошлый раз открыли тумбочку Переверзина, а там бардак!»

Ну да, в чьей тумбочке из ста интереснее всего копаться? Конечно, в моей! Генералы и полковники не отказывают себе в удовольствии порыться в моих вещах!

Из тумбочек спешно убирается все «лишнее». В баулы прячется чай, консервы, конфеты. Остается только кружка, ложка и туалетные принадлежности.

В локальном секторе каждого отряда есть специально огороженное место для сушки белья. К приезду комиссии из сушилки всегда убирается белье. Кто не успел, тот опоздал. Дневальный отряда снимает с веревок недосушенные вещи. В мешок летят трусы, носки, полотенца, простыни. Так происходит всегда и везде – во всех колониях, где я побывал. За семь лет я так и не смог понять, для чего это делается. Загадка так и осталась неразгаданной.

Во время приезда комиссии находиться в спальном помещении отряда строжайше запрещается. Все свободные от работы осужденные набиваются в ПВРку, где тихо смотрят телевизор.

В такие моменты я чувствовал себя лишним. Не понимая, для чего это все делается, мне представлялась фантастическая картина. В колонию приезжает комиссия. Из зоны убирают всех зэков. Исчезли мы, испарились. Хозяин гордо показывает свои владения. Водит гостей по помещениям, показывает пустые бараки с заправленными кроватями, видны ряды тумбочек, ни один осужденный не омрачает взор высоких гостей. Красота! Мечта любого начальника колонии!

Ну не нужны мы им там! Лишние мы. Вот и ненавидят они зэков лютой ненавистью, не считая их за людей.