ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ В ПРЕДДВЕРИИ ФИНАЛА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

В ПРЕДДВЕРИИ ФИНАЛА

Итак, последний в земной своей жизни год — 1980-й, Владимир Высоцкий встретил на даче у Эдуарда Володарского под Москвой. Среди приглашенных, кроме Высоцкого и Влади, также были: Всеволод Абдулов, Валерий Янклович, писатель Василий Аксенов, кинорежиссер Андрей Тарковский с женой Ларисой, Юрий Трифонов с женой Ольгой. Последняя позже будет вспоминать: «Этот прошедший нелепо и невесело праздник, как и считается по поверью, определил весь год. Что-то разделяло всех. Теперь понимаю что — роскошь и большая жратва. Мне кажется, что и Тарковский, и Высоцкий, и Юра чувствовали себя униженными этой немыслимой гомерической жратвой… Все было непонятно, все нелепо и нехорошо…»

После обильного застолья Высоцкий внезапно «заводится»: у него кончились наркотики, и он решает срочно ехать в Москву. Но рядом находится жена, которая пока не догадывается о болезни мужа. И Высоцкий в очередной раз идет на обман: просит Янкловича придумать подходящую причину для отъезда. Тот придумывает: мол, ему надо успеть в театр на утренний спектакль. Влади отпускает супруга отвезти Янкловича на своей машине, но только до ближайшей трассы в сторону Москвы. В. Янклович вспоминает:

«Мы садимся в машину (Сева Абдулов тоже поехал) — и Володя гонит на скорости двести километров, не обращая внимания ни на светофоры, ни на перекрестки…

На Ленинском проспекте, прямо напротив Первой градской больницы, машина врезается в троллейбус. Сева ломает руку, у меня сотрясение мозга. Подъезжает «Скорая», Володя пересаживает нас туда, а сам на десять минут уезжает на такси. Вскоре появляется в больнице — поднимает на ноги всех врачей! Мне делают уколы, Севе вправляют руку. Первого января вся Москва гудела, что Высоцкий насмерть разбился на своей машине».

И вновь отметим фантастическое везение Высоцкого: сколько раз он попадал в различные автомобильные аварии — и как с гуся вода — лишь одни царапины. Вот и тогда оба его пассажира пострадали, а он нет. Может, потому что вовремя сумел вывернуть руль и машина ударилась той стороной, где сидели его друзья?

Несмотря на то что в тот же день Высоцкий съездил в ГАИ и подарил ее начальнику свою пластинку с автографом, дело об аварии все-таки завели. И еще потребовали возместить троллейбусному парку ущерб в размере… 27 рублей 25 копеек. Все это было не случайно: видимо, Высоцкий к тому времени попросту достал гаишников своим лихачеством и они решили впервые его наказать. Это была своего рода попытка воззвать к его совести: ведь постоянные гонки под 200 км в час могли рано или поздно закончиться плачевно не только для Высоцкого, но и для других, ни в чем не повинных людей.

Так, со всенародных слухов о его смерти, начинался для Владимира Высоцкого год 1980-й — год високосный, (пo восточному гороскопу — год Обезьяны, тот самый, про который древние астрологи говорили: «Обезьяна умирает в год Тигра, а Тигр умирает в год Обезьяны». Высоцкий по своему гороскопу, как мы помним, был именно Тигром).

Несмотря на то что у нашего героя было сильно поцарапано лицо, отгулов в театре ему никто не дал. И уже 3 января он вышел на сцену в роли Лопахина в «Вишневом саде». Еще он каждый день бывает в больнице, навещая своих друзей, и следит за ремонтом своего «Мерседеса», который находится на 7-й станции техобслуживания. Но как движется ремонт — его не удовлетворяет. Ему заявлют, что обслужат в порядке общей очереди, а Высоцкому хочется, чтобы это произошло быстрее (без машины он как без рук, а пока его возит на своем авто Владимир Шехтман). Он пытается припугнуть начальника станции своими высокими связями, но тот на угрозы не поддается.

4 января Марина Влади решает навестить в больнице Всеволода Абдулова. В качестве ее спутника выступает Шехтман. Однако до больничной палаты дойти им было так и не суждено. Как только Влади вошла в главный корпус больницы (а этому зданию было свыше ста лет) и увидела обшарпанные стены, она тут же повернула назад. Шехтману же объяснила, что у них во Франции в таких больницах лежат самые бедные. «Я туда не пойду! — заявила Влади. — У меня испортится настроение на весь приезд».

Между тем, начавшись с неприятностей, год этот ими и продолжился. В начале января в Москву из Ижевска срочно прилетел полковник Кравец, который вел дело о незаконных концертах Высоцкого, прошедших в предыдущем году. Первым делом он едет в больницу к Янкловичу для обстоятельного допроса, хотя не имеет на руках никакой законной санкции на проведение этих действий. Из-за этого между ним и приехавшим в больницу Высоцким происходит серьезная перепалка. Кравец тут же составляет бумагу на артиста, обвиняя его в том, что он сознательно устроил аварию, чтобы укрыть в больнице свидетеля по делу — Янкловича. Высоцкий предпринимает ответные шаги: жалуется на Кравца генералу МВД В. Илларионову, который был консультантом на фильме «Место встречи изменить нельзя». Тот звонит следователю и требует объяснений. На что Кравец отвечает: мол, вас ввели в заблуждение, и вообще Высоцкий все время козырял вашим именем и говорил, что сгноит нас в тюрьме. Генерал этим объяснениям поверил и приказал своим помощникам Высоцкого к себе больше не пускать.

7 января Высоцкий кладет на стол Любимову заявление с просьбой дать ему годичный отпуск в театре — он хочет заняться кинорежиссурой и снять фильм «Зеленый фургон» по одноименной книге Е. Казачинского. Еще в 1971 году он участвовал в радиопостановке по этой книге — озвучивал роль Красавчика — и с тех пор загорелся желанием сыграть эту же роль в собственной экранизации. Кому-то покажется странным подобное желание Высоцкого — все-таки на фоне его недавних серьезных ролей (Жеглов, Дон Гуан, Свидригайлов) — и вдруг бандит, да еще с прозвищем Красавчик (хотя сам Высоцкий внешне на такового явно не тянул). Но, видимо, именно желание играть роли разного плана и двигало в первую очередь творческими помыслами нашего героя. К тому же он прекрасно понимал, что фильм «Каникулы после войны», который он задумал снимать чуть раньше по собственному же сценарию (в соавторстве с Э. Володарским), имеет меньше шансов быть поставленным в ближайшее время, поэтому и взялся за «Зеленый фургон» — куда более «проходимый» вариант.

Отметим, что фильм стал «проходимым» потому, что снимался не для большого кинематографа, а для ТВ. Председатель Гостелерадио Сергей Лапин (по указке из Кремля) с недавних пор создал в своей вотчине этакий «заповедник для инакомыслящих» — предоставлял работу тем кинематографистам, которых не привечало Госкино. Например, именно у него Эльдар Рязанов сумел снять свою полудиссидентскую нетленку «О бедном гусаре замолвите слово», которую госкиношники с негодованием отвергли. Из этой же оперы было и согласие Лапина на постановку Высоцким «Зеленого фургона». Впрочем, на ТВ очень часто дело решал не столько Лапин, сколько Идеологический отдел ЦК КПСС.

Но вернемся к заявлению Высоцкого о годичном отпуске.

Любимов его подписал, но попросил об одном — чтобы заявитель играл в «Гамлете» и по возможности в ряде других спектаклей. Высоцкий такое обещание режиссеру дал.

9 января в Париж улетает Марина Влади. Спустя несколько дней из больницы выписываются Абдулов и Янклович, и в знак благодарности врачам за их внимание, оказанное его друзьям, Высоцкий дает концерт для персонала 1-й Градской больницы. Спустя месяц он по этому поводу скажет следующее: «Вы знаете, как приятно в больнице петь, а не лежать! Когда смотрю на белые халаты, которые сидят в зале, у меня просто сердце радуется, потому что я неоднократно видел их наоборот — из положения лежа. Нет, правда, — я с удовольствием всегда в больницы езжу выступать. Сейчас у меня такое турне по больницам. В некоторых больницах я по разным отделениям даже ухитрился пробежаться. Где друзья лежат мои, там я пою, чтобы их лучше лечили. Пока удается, все вышли, живут…»

20 января Высоцкий присутствует в Центральном доме литераторов, где проходит творческий вечер братьев-детективщиков — писателей Аркадия и Георгия Вайнеров. Однако поездка туда радости ему не принесла. Он пригласил на вечер своего друга Вадима Туманова, а тот взял с собой и своего сына. Однако на входе их остановили, заявив, что в пригласительном билете значится всего лишь одно лицо. Далее приведу рассказ самого В. Туманова:

«Володя узнал, что людям, которых он пригласил, не оставили входных билетов. Высоцкий не выносил пренебрежительного отношения к людям, кто бы они ни были. Он сразу понял, что тут сыграло свою роль элитарное чванство писательской братии по отношению к „непосвященным“. И высказал все это хозяевам и распорядителям банкета. Немедленно и на „устном русском“. Спев одну песню (посвящение А. Вайнеру „Из детства“. — Ф. Р.), более продолжать не захотел, уехал…»

В эти же дни Высоцкий работает над песней для «Зеленого фургона». В середине января она готова — это «Проскакали всю страну». Этакий гимн вольного казачества: «…спешит из рвани рать волю забирать казачью».

Однако общего удовлетворения от ситуации с фильмом у него нет — сценарий, который написан Игорем Шевцовым, ему не нравится. Вот как об этом вспоминает сам сценарист:

«Сценарий „Зеленого фургона“ был переписан полностью. От прежнего осталось несколько эпизодов, но соединить, да еще на скорую руку, два совершенно разных стиля мне, конечно, не удалось. Я быстро перепечатал эти полторы сотни страниц и отнес Володе.

Через день он сам позвонил мне и устроил чудовищный разнос. Кричал, что все это полная …! Что я ничего не сделал! Что если я хочу делать такое кино — пожалуйста! Но ему там делать нечего!

— Ты думаешь, если поставил мою фамилию, то уже и все?! — орал он.

Я не мог вставить в этот бешеный монолог ни слова. Его низкий, мощный голос рвал телефонную трубку и… душу. И я решил, что наша совместная работа на этом закончилась.

Проболтавшись по улицам пару часов в полном отчаянии, я доехал до метро «Баррикадная» и позвонил ему из автомата. Приготовил слова, которые надо сказать, чтобы достойно распрощаться…

Но когда он взял трубку, он ничего не дал мне сказать. Он опять выругался, а потом добавил совершенно спокойно:

— Будем работать по-другому. Сядешь у меня и будешь писать. Вместе будем. Сегодня. Машинка есть? Ты печатаешь? Вот и хорошо. Жду вечером.

Вечером все стало на свои места. Он сказал, что в сценарии много …., но времени нет: надо отдавать, чтобы читало начальство.

— В Одессу посылать не будем, я сам поеду к Грошеву (главный редактор «Экрана»). Так двинем быстрее.

— Володя, чего тебе ездить? — предложил я. — Ты ему позвони, а я отвезу. За ответом поедешь сам…»

Разговор этот происходит 21 января. А на следующий день Высоцкий впервые в своей жизни записывается с собственными песнями на Центральном телевидении, в передаче «Кинопанорама». Весьма знаменательный факт, который имел прямое отношение к большой политике, а именно — к афганской проблеме. Как мы помним, ввод советских войск в Афганистан в конце декабря предыдущего года активизировал радикальные настроения как в диссидентском движении в СССР, так и в среде либеральной интеллигенции. В итоге советские власти в середине января 80-го приняли решение отправить в ссылку в город Горький главного «смутьяна» среди советских дисидентов — академика Андрея Сахарова, а также начать жесткую «разборку» с другими диссидентами (в том году их арестуют больше всего — 433 человека, из них осудят — 102 человека).

Как и во всех предыдущих случаях такого рода (когда властям приходилось давить на диссидентов), к инакомыслящим из творческой среды был применен «метод пряника». И первым подобного «пряника» вновь удостоился Высоцкий. Было разрешено записать его студийный концерт для показа по ЦТ (эта запись совпадет с днем высылки Сахарова), а также в ускоренном темпе начала решаться проблема с присвоением ему звания заслуженного артиста РСФСР. Впрочем, о последнем речь еще пойдет впереди, а пока вернемся к записи в «Кинопанораме».

Эта съемка происходила ночью, когда все высокое начальство давно уже разъехалось по домам и, кроме съемочной бригады «Кинопанорамы», в студии никого не было. И хотя Высоцкий чувствовал себя неважно — в кадре это прекрасно видно, — однако желание оставить свои записи для потомков пересилило все сомнения. Запись продолжалась в течение нескольких часов. Могли бы уложиться и раньше, но Высоцкий ближе к концу записи стал забывать текст (кончилось действие наркотика, ему надо было вколоть новую дозу, но сделать это в студии, сами понимаете, было невозможно). В ту ночь были исполнены следующие песни: «Мы вращаем Землю», «Парус», «Жираф», «Песня о Земле», «Утренняя гимнастика», «Дорогая передача», «Про Кука», «Баллада о любви» и др.

После съемки Высоцкий пришел в аппаратную и попросил показать всю запись. Отказать ему, естественно, не посмели. Увиденным он остался доволен: «Как я рад, что мы это сняли и что это теперь останется на пленке». Однако уже на следующий день его мнение изменилось. Тот же И. Шевцов вспоминает слова Высоцкого: «Ну, сделали запись. Я час с лишним, как полный… выкладывался. А потом она (ведущая „Кинопанорамы“ Ксения Маринина. — Ф. Р.) подходит и говорит: «Владимир Семенович, вы не могли бы организовать звонок к Михаилу Андреевичу Суслову?» Я аж взвился: «Да идите вы!.. Стану я звонить! Вы же сказали, что все разрешено?» — «Нет, но…»

Отметим, что на следующий день (23 января) Высоцкий должен был вновь появиться в «Останкине», чтобы принять участие в съемках сюжета для той же «Кинопанорамы», где речь должна была идти о сериале «Место встречи изменить нельзя» (вместе с ним в кадре должны были также выступать режиссер Станислав Говорухин и его партнер по фильму Владимир Конкин). Однако Высоцкий на эту съемку так и не пришел, по сути обманув Маринину: пообещал ей приехать чуть позже (дескать, надену другой костюм), но так в студии и не объявился. Спрашивается, почему?

Судя по всему, дело было все в той же политике, а именно: в тот день стало известно, что накануне власти выслали в Горький Андрея Сахарова. Отметим, что было мнение упечь его куда-нибудь в Сибирь, поскольку он недавно совершил по сути преступление — встречался с американским послом, будучи носителем секретов, но Андропов настоял именно на этом городе, где, по его мнению, климат похож на московский, — то есть проявил гуманность к академику. Высоцкий был настолько возмущен этим событием, что даже собирался ехать к Сахарову, чтобы выразить ему публичную поддержку. Присутствовавшему здесь же Вадиму Туманову с трудом удалось отговорить друга от этого рискованного шага. Тогда Высоцкий «кинул» телевизионщиков, поскольку догадывался, что нынешний его допуск на ЦТ был хитрым ходом властей по выпусканию пара из диссидентского котла.

Кстати, именно этим отказом Высоцкого можно объяснить тот факт, что его часовой концерт для «Кинопанорамы» был в итоге положен на полку. Кроме этого, в дело могли вступить и другие факторы. В частности, тогда на ТВ вновь всплыла «еврейская» тема. В конце января 80-го солистка Московской филармонии заслуженная артистка РСФСР Т. Гусева написала письмо М. Суслову, где обращала внимание на то, что большинство телепередач «оформлено странным образом: к месту и не к месту повсюду маячит шестиконечная звезда». В качестве примеров приводились «Голубой огонек», мульфильм «Орех кракатук» и кукольный спектакль Театра С. Образцова «Божественная комедия». Далее в письме сообщалось следующее:

«Не могу не сказать особо о выступлениях Аркадия Райкина… Раньше, как и большинство людей, я доверчиво внимала ему и беззаботно смеялась вместе со всеми. Но пришло прозрение, и я содрогнулась: Райкин выбирает в качестве объектов для своих насмешек не западных толстосумов, не „диссидентов“ в нашей стране, не предателя Сахарова и его окружение. Объект Райкина — русский народ, которого он не просто высмеивает, а оплевывает…».

Это письмо не осталось без внимания и было вынесено на обсуждение коллегии Гостелерадио. В итоге был значительно сокращен показ по ЦТ интермедий в исполнении А. Райкина, а также снят с эфира спектакль «Божественная комедия», где и в самом деле фигурировали шестиконечные звезды (на одежде Бога). Судя по всему, под этот запрет угодила и запись Высоцкого для «Кинопанорамы» — ведь тот проходил по разряду трубадуров именно либерал-еврейской интеллигенции. Чтобы не выпячивать на первый план политику, запрет на запись Высоцкого был оформлен как эстетический. Как мы помним, певец выглядел во время записи неважно (из-за пристрастия к наркотикам), да и одет был непритязательно — на нем был скромный джемпер и такая же рубашка. Короче, показывать его в таком виде было признано нецелесообразным — для его же собственного блага.

С большими купюрами этот телевизионный концерт Высоцкого покажет Э. Рязанов в октябре 1981 года в той же «Кинопанораме», а полностью он выйдет только в 1988 году, в период празднования 50-летия со дня рождения В. Высоцкого. Но вернемся в год 1980-й.

23 января Высоцкий отправился на прием к директору телевизионного объединения «Экран» Грошеву, чтобы прояснить ситуацию с «Зеленым фургоном». Но, отправляясь туда, он совершил ошибку: принял седуксен. В итоге Грошев подумал, что он пьян, и жестко отчитал визитера: «Владимир Семенович, я вас прошу больше в таком виде ко мне не показываться». Короче, разговора не получилось. Едва он приехал домой, как ему позвонил Шевцов. «Ну как?» — спросил сценарист. «Никак, — ответил Высоцкий, — я отказался от постановки». Шевцов бросился на Малую Грузинскую. Далее приведу его собственный рассказ:

«Володя лежал на тахте. Что-то бурчал телевизор, почти всегда у него включенный. Тут же сидел Сева Абдулов с рукой в гипсе (после аварии), задранной к подбородку, еще кто-то, кажется, Иван Бортник. У всех вид такой, точно объелись слабительного. Я встал у стены.

— Ну что стоишь! — рявкнул Володя. — Снимай пальто! В общем, я отказался от постановки.

— Ты не спеши.

— Да что ты меня уговариваешь. Я приезжаю к этому Грошеву! Он, видите ли, за три дня не мог прочитать сценарий! Я, Высоцкий, мог, а он не мог, твою мать!

— Да он и не обещал…

— Да ладно тебе! И как он меня встретил: «Владимир Семенович, я вас прошу больше в таком виде не появляться! В каком виде? Я-то трезвый, а он сам пьяный! И мне такое говорит! Мне!!!

(К слову сказать, Володя действительно тогда не был пьян, но очень болен. А уж Грошев, конечно, тем более не был пьян.)

— Я ему стал рассказывать, как я хочу снимать, а он смотрит — и ему все, я вижу, до …!

— Володя, — успеваю вставить я, — а чего ты ждешь?.. и т. д. — но он сейчас слушает только себя.

— Больше я с этим… телевидением дела иметь не хочу! Удавятся они! И сегодня на «Кинопанораму» не поеду! Пусть сами обходятся! Ничего, покрутятся!

И стал метать громы и молнии. В частности, заявил, что от постановки фильма отказывается…»

Между тем из Министерства культуры СССР в Театр на Таганке приходит бумага о том, чтобы руководство театра готовило документы на присвоение В. Высоцкому звания «Заслуженный артист РСФСР». Заведующая отделом кадров театра Елизавета Авалдуева сообщила эту приятную новость Высоцкому. Но тот среагировал на нее на удивление спокойно.

— Я еще не заработал, — ответил он Авалдуевой. — Вот не дадут — вам будет больно, а мне — обидно. Еще поработаю как следует — тогда будем оформляться…»

Видимо, осознание того, что главным двигателем этого присвоения являются события большой политики и что оно по сути было откровенным умасливанием его, раздражает Высоцкого и вынуждает его сопротивляться награде. В иные времена он бы почел за счастье получить звание «заслуженного», но теперь совсем другое дело, поскольку оно может быть расценено в либеральной среде как фактический подкуп Высоцкого.

Тем временем накануне дня рождения героя нашего повествования друзья пытаются поговорить с ним по душам — видеть то, как он убивает себя, они уже не в силах. В разговоре принимали участие Всеволод Абдулов, Валерий Янклович, Вадим Туманов. Все просили Высоцкого одуматься, начать серьезное лечение. Артист отмахивался: мол, да ладно, перестаньте! Видя это отношение, Абдулов не сдержался: встал и направился к выходу. Уходя, сказал: «Володя, смотреть на то, как ты умираешь, я не могу. И не буду. Поэтому я ухожу. Если понадобится — звони, я появлюсь и все сделаю. Но просто присутствовать при твоем умирании — не буду».

Этот поступок близкого друга, кажется, отрезвил Высоцкого. Сразу после своего дня рождения (25 января ему исполнилось 42 года; кстати, в тот день он дал сразу два концерта в Доме метролога в Менделееве) он делает очередной отчаянный шаг в сторону того, чтобы побороть болезнь. Вместе с врачом Анатолием Федотовым артист закрывается на несколько дней у себя на квартире. А. Федотов рассказывает:

«В январе 1980 года мы с Высоцким закрылись на неделю в квартире на Малой Грузинской. Я поставил капельницу — абстинентный синдром мы сняли. Но от алкоголя и наркотиков развивается физиологическая и психологическая зависимость. Физиологическую мы могли снять, а вот психологическую… Это сейчас есть более эффективные препараты. Да, сила воли у него была, но ее не всегда хватало».

Об этом же слова В. Янкловича: «Высоцкий запирается вместе с врачом. Врач пытается что-то сделать. День, два… На третий день — срыв. Ничего не помогает — так делать нельзя. Даже врачи уже не верили в успех».

1 февраля Высоцкий дает концерт в столичном ВНИИ ЭТО. Трудно сказать, чем объясняется его согласие отыграть концерт, поскольку состояние здоровья Высоцкого хуже некуда. У него затруднена речь, подводит память. Спев третью песню («Песенка о слухах»), Высоцкий делает короткую паузу, чтобы представить следующую песню («Песня о переселении душ»). После чего поет… «Песенку о слухах». Затем спохватывается: «Это я вам уже пел, да?»

В последующие три недели Высоцкий нигде не светится: ни в театре, ни в концертах. Зато он внезапно вспоминает про свою незаконнорожденную дочь, что родилась в 72-м от его романа с актрисой «Таганки» Татьяной Иваненко. Вот как об этом вспоминает Иван Бортник:

«Однажды в половине четвертого утра хмельной Володька завалился ко мне с открытой бутылкой виски в руке и говорит: „Поехали к Таньке, хочу на дочку посмотреть“. Приехали, звоним в дверь — никого. Решили, что Татьяна у матери, отправились туда. А рядом отделение милиции — тут-то нас и „загребли“ менты. „О-о-о! — говорят. — Жеглов, Промокашка!“ И в отделение. А Володька на лавку — и сразу спать. Но в конце концов нас все же отпустили. Уже после его смерти Татьяна мне призналась, что была тогда дома и не открыла. „Ну и дура!“ — заявил я ей. Ведь больше такого порыва у Высоцкого не возникало…»

Тем временем продолжаются два уголовных дела: «ижевское» (по концертам) и «московское» (по автоаварии). В те февральские дни Высоцкий предпринимает попытку уговорить следователя, у которого было в производстве последнее дело, закрыть его. Он приглашает его с женой к себе в гости на Малую Грузинскую. На этой встрече была и Оксана Афанасьева. Она вспоминает:

«Пришел милиционер — совершенно одноизвилистый человек — с женой, красивой блондинкой в кримплене… Она как зашла в квартиру, так сразу потеряла дар речи. Сидела в кресле, абсолютно не двигаясь… А он нес абсолютный бред, шутки были такого уровня:

— Ты, Володя, у меня еще на дыбу пойдешь!

В конце концов он «развязался» — ходил, хлопал всех по плечу, даже читал стихи, — ужас!..»

Этот визит не помог Высоцкому — суд все-таки состоялся. Но он отнесся к артисту снисходительно, что вполне закономерно: уголовное дело затевалось в одно время (когда шел накат на либералов), а суд проходил уже в другое (когда либералам начали раздавать «пряники»). В итоге Высоцкому было вынесено наказание из разряда мягче не бывает — общественное порицание плюс обязал его быть особо внимательным за рулем.

Поскольку здоровья Высоцкого не хватает на дальние переезды, он вынужден выступать с концертами в черте города Москвы и Московской области. 20 февраля состоялся первый после перерыва концерт — на факультете аэродинамики и летательных аппаратов МФТИ, что в городе Жуковский. Правда, он едва не сорвался. Организатор концерта В. Янклович договорился, что руководство института платит Высоцкому гонорар, но билеты на концерт не продает. «Собирайте деньги с народа любым другим способом», — было заявлено «физикам». Таким образом Янклович пытался обмануть ОБХСС. Однако, едва они с Высоцким подъехали к зданию, как перое, что увидели, — в кассах продают билеты. Янклович возмутился и заявил, что концерта не будет. Но «физики» так всполошились, так стали биться в истерике, что пришлось им уступить.

Высоцкий начал свой концерт со следующего вступления: «Выступать перед студенческой аудиторией всегда очень рискованно. Я одно время даже перестал это делать после того, как однажды на химическом факультете в университете девочку задавили. Я сказал, что больше ездить не буду, потому что… Вот, задавили, значит, и с трудом ее оттуда вынесли… Я сказал, что я ездить не буду.

Действительно, не ездил в чисто студенческие аудитории… Потому что это всегда какие-то прорывы… Например, я помню, в медицинском институте гигантская дверь шестиметровая упала. Она медленно-медленно так вот упала, все разошлись и сели на нее тут же. И все продолжалось, как будто ничего не случилось. Но тогда это было организованно, а потом в университете такая случилась история…

И вы — одни из первых, к которым я стал ездить снова…»

На концерте Высоцкий исполнил 17 песен: «О моем старшине», «Случай в ресторане», «Переселение душ», «Жираф», «Песня попугая», «Почему аборигены съели Кука», «Письмо с Канатчиковой дачи», «Баллада о детстве», «Кто кончил жизнь трагически», «Профессионалы», «Песенка про прыгуна в длину», «Песенка про прыгуна в высоту», «Ах, милый Ваня…», «Джеймс Бонд», «Лекция о международном положении», «Случай на таможне», «Я не люблю».

Как видим, песни взяты из разных репертуаров Высоцкого: самая древняя — «Профессионалы» 67-го года, самая свежая — прошлогодняя «Лекция о международном положении».

25 февраля состоялся следующий концерт — в 31-й больнице на проспекте Вернадского (Олимпийская поликлиника). Вспоминает И. Шевцов:

«В больнице мы что-то напутали, разминулись, и, когда наконец разобрались и нашли конференц-зал в полуподвале, там уже было битком народу. Мы трое, что были с ним, еле протиснулись, когда Володя уже начал выступление…

Спел первую вещь, вторую, потом вдруг разволновался:

— Моих там устроили?

Увидел нас, успокоился.

— Ну, хорошо…

Пел много, больше обычного, и про больную ногу как будто забыл (Высоцкий на днях сделал себе укол наркотика через брюки и занес инфекцию. — Ф. Р.). Среди ответов на записки запомнился такой: «Что вы думаете о других наших бардах: Окуджаве, Киме и (назвали какое-то третье имя, которого я не знал, поэтому и не запомнил)? Расскажите о них».

Володя сказал, что с большим уважением относится к Окуджаве и Киму. К сожалению, они сейчас меньше стали работать в этом жанре (авторской песни). Окуджава, как вы знаете, пишет прозу. Ким закончил поэму в стихах. О Фаусте. Говорят — очень интересная. А третьего — он назвал фамилию — я не знаю, кто он такой. Но раз не знаю, то, наверное, и не нужно. И Володя улыбнулся…»

27 февраля Высоцкий играл в «Гамлете», а три дня спустя дал сразу два концерта: в НИИ капитальных транспортных проблем и в МФТИ. Из-за последнего концерта Высоцкий не смог (или не захотел) поехать в Дом кино, где состоялась премьера фильма «Маленькие трагедии», там он играл Дон Гуана. Но на самом концерте Высоцкий вспомнил об этом событии. «Вот сегодня, сейчас, премьера в Доме кино, — сообщил Высоцкий. — Это Швейцер сделал изумительный, на мой взгляд, монтаж из пушкинских стихов… Смог объединить все „Маленькие трагедии“ — получилось как будто единое произведение…»

1 марта на ЦТ вышла в эфир «Кинопанорама», где был показан сюжет о фильме «Место встречи изменить нельзя». О ленте рассказывали ее создатель Станислав Говорухин и актер Владимир Конкин. Третьим должен был стать Владимир Высоцкий, но он, как мы помним, в день съемки передачи в студию не явился.

В начале марта на очередную практику в Ленинград уезжает Оксана Афанасьева. Провожая ее, Высоцкий дарит ей свой талисман с золотым Водолеем (они оба родились под этим знаком). К тому моменту их отношения прошли сквозь огонь, воду и медные трубы, и все, кто их наблюдал, уже не сомневались — это обоюдная любовь. Как мы помним, одно время влюбленные даже подумывали о ребенке, но потом отказались от этой мысли. Высоцкий знал, что тяжело болен, поэтому беспокоился о здоровье будущего чада. Оксане пришлось лечь в больницу…

Сам Высоцкий понимал, что вечно так продолжаться не может, что рано или поздно ему придется сделать решительный выбор, но он все никак не мог решиться. Кажется, он совсем запутался, как герой тогдашней комедии «Осенний марафон». Развод с женой, помимо прочего, означал и то, что ему бы пришлось навсегда забыть не только о поездках за границу, без которых он уже не мыслил своего существования, но и о той помощи «сверху», которая ему оказывалась именно потому, что женой его была еврокоммунистка Марина Влади. Однако и Оксану он любил так пылко, как умеют любить, наверное, только мужчины, вступившие в пору критического «среднего возраста».

Примерно в эти же дни случилась последняя встреча Высоцкого с ленфильмовским режиссером Иосифом Хейфицем (тем самым, который снимал его в «Плохом хорошем человеке» и «Единственной»). Режиссер вспоминает:

«Помню, я возвращался после какого-то совещания по улице Воровского. Был пасмурный весенний день, снежная каша на тротуарах. Слышу — догоняет меня мчащаяся машина, близко к тротуару. Оглядываюсь и сторонюсь, чтобы не обрызгало. Резко тормозит заляпанный грязью, что называется, „по самые уши“ серый „Мерседес“. Выскакивает Володя. Здороваемся, и я ему говорю:

— Легок на помине! Володя, я задумал экранизировать бабелевский «Закат» и «Одесские рассказы». И вы у меня будете играть бандита Беню Крика.

Он широко улыбнулся и, не раздумывая, грохнулся на колени прямо в снежную кашу…

Это была наша последняя встреча…»

Да, интересные метаморфозы происходили тогда в советском искусстве. В 1927 году фильм об одесском бандите Михаиле Винницком (Мишке Япончике), которого Исаак Бабель зашифровал под Беню Крика, уже снимал Борис Шумский. Однако советские власти этот фильм положили на полку, опасаясь, что он послужит толчком для подобного рода кино, где будет присутствовать романтизация уголовщины. На закате брежневского правления, когда началась новая волна коммерциализации советского кинематографа, эта романтизация вновь оказалась ко двору. И опять в авангарде этого процесса стояли либералы. Таким образом, осуществись этот проект, Высоцкий сразу после муровца Глеба Жеглова мог перевоплотиться в бандита Беню Крика. В те годы это входило в моду — когда на роли «обаятельных злодеев» начали приглашать именно самых раскрученных кумиров: так, Олег Янковский после секретаря парткома в «Премии» сыграл бандита Князя в сериале «Сержант милиции», Леонид Филатов после бравого советского летчика в «Экипаже» перевоплотился в отъявленного мерзавца в «Грачах» и т. д. Та же участь была уготована и Высоцкому. Но не сложилось…

И вновь вернемся к событиям 80-го.

Тем временем если «московское дело» на Высоцкого удалось благополучно разрешить, то «ижевское» продолжается. В середине марта певца вызывают в Ижевск на суд, но он ехать отказывается и (не исключено, что при помощи своих высоких «крышевателей») уезжает на несколько дней из страны (в Венецию, где в те дни снимается в очередном фильме Влади). Вместо себя Высоцкий отправляет на суд Николая Тамразова и адвоката Генриха Падву. И все, что в зале суда предназначалось для ушей Высоцкого, пришлось выслушать им.

Например, один из администраторов тех концертов, стоя на скамье подсудимых, кричал Тамразову: «Передайте Высоцкому, чтобы башли привез сюда. А то я выйду и взорву его вместе с его „Мерседесом“!» Понять кричавшего было можно, поскольку действительно складывалось впечатление, что Высоцкого «крышуют» власти, а в суде отдуваются «стрелочники» — козлы отпущения. О верности последнего вывода говорит хотя бы инцидент, который случился с нашим героем в аэропорту Шереметьево во время его отлета за границу.

В качестве провожающих с Высоцким были двое: Иван Бортник и Валерий Янклович. Поначалу все было как обычно и не предвещало никаких неприятностей. Таможенники, хорошо знавшие Высоцкого, уже собирались пропустить его без тщательного досмотра, хотя прекрасно знали, что он везет с собой запрещенные вещи — шкурки соболя, предназначенные для продажи (фактически контрабанда). Как вдруг к месту проверки подошли трое особистов, что было не случайно: после утечки альманаха «Метрополь» за кордон к заграничным вояжам Высоцкого у властей было особенное внимание. Если бы они нашли эти шкурки, разразился бы скандал. Понимая это, один из таможенников (а он в тот момент думал не столько о Высоцком, сколько о себе) не растерялся и сунул шкурку соболя, которая была в чемодане у Высоцкого, за пазуху Бортнику. Сам Высоцкий тоже перепугался и руками раздавил в кармане куртки пузырек с наркотиком. Пошла кровь. Но особисты так ни о чем не догадались, хотя нервы артисту все-таки потрепали.

В итоге досмотр продолжался больше получаса и на свой рейс Высоцкий не успел. У него конфисковали золотое кольцо, картину и еще что-то. Возмущенный артист позвонил одному из своих «крышевателей» — высокому чиновнику из Министерства внешней торговли (заместителем министра там был родной брат генсека Юрий Брежнев, с которым наш герой тоже был знаком, но шапочно). Тот посоветовал написать объяснительную на имя министра Патоличева. Высоцкий так и сделал. Причем специально наделал в объяснительной массу ошибок, чтобы разыграть волнение. Бортник тогда еще удивился: «Вовка, ты с ума сошел… Ошибка на ошибке!» — «Это специально», — ответил Высоцкий. «Понимаю, но это уж слишком — „дарагой“?!» Как показали дальнейшие события, хитрость Высоцкого удалась: все конфискованные вещи ему вскоре вернули. И отпустили за границу.

Между тем в Венеции между Высоцким и Влади состоялся серьезный разговор: он рассказал жене о своей проблеме с наркотиками. Объяснение произошло во время прогулки на катере. В первые мгновения после признания мужа Влади была вне себе от ярости, даже хотела сбросить Высоцкого в воду. И ее гнев можно понять — мало ей было проблем с сыном-наркоманом, так еще и супруг туда же. Но потом она взяла себя в руки и позволила Высоцкому продолжить свой рассказ. Как пишет сама М. Влади:

«Почему этот город пахнет смертью? Может быть, потому, что он словно зажат между солоноватыми водами и небом — влажный и теплый, как чрево мира…

…Этой ночью было сказано все, и наконец между нами нет больше тайн… Теперь я знаю все. Ты осмелился произнести «запретные слова».

Я наслаждаюсь этими минутами с болезненным ликованием, как мог бы наслаждаться последними минутами жизни смертельно больной человек. Мы снова вернулись к началу нашей любви. Мы больше не прячемся друг от друга, нам нечего друг от друга скрывать. Для нас с тобой это — последний глоток воздуха…

Ты говоришь мне, что обязательно поправишься, и чувствуешь сам, что это — конец.

— Я возьму себя в руки. Как только приеду в Париж, мы начнем соблюдать режим, мы будем делать гимнастику, вся жизнь еще впереди.

В конце концов, нам всего по сорок два года! Ты обещаешь, что к моему дню рождения в мае «все будет в порядке»…»

21 марта Высоцкий был уже в Москве. На следующий день к нему в дом явились очередные гости: близкий друг Вадим Туманов и журналист Борис Прохоров. Последний оказался у Высоцкого в первый раз. Как-то он оказал Туманову важную услугу, и, когда тот поинтересовался, чем он может его отблагодарить, Прохоров ответил: «Познакомь меня с Высоцким». Туманов позвонил артисту и попросил о встрече. А своего друга отрекомендовал так: «Хороший парень, хоть и журналист». Далее послушаем самого Б. Прохорова:

«Наверное, нас ждали, потому что дверь распахнулась сразу на первую трель звонка. Щурясь от подъездного полумрака, я шагнул прямо в освещенную комнату. Крепкое оценивающее рукопожатие.

— Владимир Семенович?

— Нет, просто Володя.

Эта искорка зажигания — просто Володя! — как свидетельство: есть контакт. Обожаю эти мгновенные контакты, после которых надо просто быть самим собой и не надо притворяться сильно умным. И он сразу дал понять, что здесь нет ни кумиров, ни поклонников, а есть нормальные мужики.

Однако по фильмам — радист из «Вертикали», незабвенный Глеб Жеглов — он представлялся совсем иным: эдаким коренастым крепышом. Ничего подобного: изящный, стройный и достаточно высокий, скорее худой, чем атлетичный. Руки только выдают силушку — жесткие, рабочие руки. Одет по-домашнему просто, в джинсы и в такую же рубашку.

— Ребята, извините, Шерлок Холмс по ящику! Досмотрим? (В тот день шла премьера первых двух серий телефильма Игоря Масленникова «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона». — Ф. Р.)

Конечно, досмотрим. Хотя какой тут Холмс! Я уставился на экран, ничего не соображая, искоса разглядывая обстановку. Прихожей действительно нет. Сразу из входной двери попадаешь в большую комнату, которая как бы поделена на зоны. Направо — импровизированная гардеробная, где на креслах свалены наши пальто, в углу видны две гитары. Дальше — проход в глубь квартиры. Налево — гостиничный уголок, за которым мы и расположились вокруг столика на диванах. Дальше рабочая зона: какая-то радиотехника, микрофоны. По углам — церковная утварь. Благостные апостолы в полный рост жалостливо протянули длани навстречу друг другу. Книг немного — один сервант, и в основном художественные фотоальбомы. И все это пронизано острым запахом сердечных капель.

— А Васька-то Ливанов хорош! Люблю его до смерти! — Его реплика по ходу фильма. — Вообще отличная работа, аж завидки берут!..

Шел одиннадцатый час ночи. Шерлок Холмс успел расправиться со своими врагами. Мы потянулись на кухню в глубь квартиры. Хозяин сам показал: «Здесь, налево — спальня, вот мой рабочий стол. „Я пишу по ночам — больше тем!“ Здесь, направо, прочие удобства. А вот и кухня!» Просторная, а-ля рюс, под потолком высокие полки, расписанные петухами, уставленные всякими импортными банками. Главный предмет — широкий крестьянский стол, вдоль лавки. «Сейчас мы закусь изобретем. Маринка столько вкуснятины натащила».

Четвертым в нашей компании был друг и коллега Владимира Семеновича Сева Абдулов. Отнесся он ко мне настороженно, холодно и ревниво. И не без оснований — я таки оправдал его худшие опасения. Вадим Туманов торжественно достал свой сувенир — большую копченую оленью ногу! Под вопли восторга мы, пощадив заграничную вкуснятину, набросились на российский деликатес. Володя отрезал себе здоровые куски, наворачивал будь здоров. Мы вроде не отставали, однако кусок не лез в горло. Я умоляюще смотрел на Туманова, но тот словно не замечал моих взглядов. Пришлось пойти ва-банк!

— Не, мужики, не по-русски получается: в одиннадцать ночи сидят четыре амбала, едят мясо, как сектанты или заговорщики. Правильно вас, москвичей, КГБ шпыняет. Давайте хоть для конспирации…

Рассмеялись. А Высоцкий вроде как оправдывается:

— Старик, клянусь — в доме ни капли! Севка не даст соврать.

Вот где она пригодилась — провинциальная предусмотрительность. Все мы непьющие, а какой-нибудь паршивенький коньячишко всегда найдется, на всякий пожарный случай! Мы разлили чисто символически, буквально по 15 капель. И я поднял стакан и сказал:

— Володя…

И захлебнулся от нахлынувших чувств…

Где-то около часу ночи раздался звонок — Высоцкого ждали в какой-то артистической компании. На прощанье я еще раз обнаглел. Смерть не люблю автографы, а тут — будь что будет!

— Какой разговор, старик! — Он достал стандартную открытку и быстро подписал ее…»

27 марта Высоцкий дал концерт в Доме культуры Парижской коммуны, в клубе «Диапозон». Организаторам концерта он обещал, что специально споет новые вещи, но потом про свое обещание забыл и сыграл старый репертуар. Еще он обиделся на одну из записок, присланную ему из зала, где некий зритель позволил себе сделать несколько замечаний по его песням. Замечаний было два: Высоцкий пел «в 41-м под Курском я был старшиной», а битва на Курской дуге, как известно, была в 43-м, и Фернандо Кортеса Высоцкий называл то Эрнандо, то Фернандо.

На следующий день герой нашего повествования дал концерт в столичной школе № 779.

5 апреля состоялся концерт Высоцкого в ДК имени В. Чкалова, два дня спустя — в МИЭМе.

9 апреля в «Литературной газете» был напечатан юмористический рассказ Лиона Измайлова «Синхрофазотрон». Речь в нем шла о том, как взаимно выручают друг друга представители интеллигенции и сельские жители. Например, артисты из симфонического оркестра по осени едут в подшефный колхоз убирать картошку, а зимой колхозники приезжают в город на помощь артистам. А еще в подшефных у колхозников есть атомные физики, которым они на днях будут ремонтировать… синхрофазотрон. Прочитав этот рассказ, Высоцкий нашел в нем прямые заимствования из своей старой песни «Товарищи ученые…» И на одном из концертов, состоявшемся в те дни, не преминул поделиться своими мыслями со зрителями: «Недавно открываю „Литературную газету“, смотрю сразу 16-ю полосу и вижу… Написан рассказ, где слово в слово пересказано содержание моей песни. Наверное, этот человек решил, что теперь можно, и начал шпарить — ну просто один к одному…»

10 апреля Высоцкий выступил с концертом в ВПТИ тяжелого машиностроения, что на 3-й Мытищинской улице в Москве. Два дня спустя — в Доме ученых города Троицк Московской области (41-й км).

13 апреля он в последний раз в своей жизни сыграл в спектакле-концерте «В поисках жанра». В тот же день им был дан концерт в ДК МАИ.

На следующий день Высоцкий присутствует на открытии чемпионата Москвы по карате, куда его пригласил один из самых именитых советких каратешных тренеров Алексей Штурмин. Вместе с Высоцким там была и Оксана Афанасьева. Вечером того же дня наш герой дал концерт в Академии химзащиты имени С. Тимошенко.

16 апреля Высоцкий приезжает в Ленинград (один из редчайших приездов его в этот город за последние несколько лет, поскольку тамошним властям он крайне неудобен; в последний раз он выступал там в ноябре 76-го). Он и в этот раз вряд ли бы приехал, если бы не просьба руководства Большого драматического театра, которое имеет свой блат в обкоме и сумело пробить его концерт в малом зале. Кроме этого, Высоцкий не смог отказать телережиссеру Вячеславу Виноградову, собиравшемуся включить фрагменты этого концерта в свой новый фильм «Я помню чудное мгновенье». Эта съемка также станет для Высоцкого последней в жизни. Что касается ее показа в фильме, то ее оттуда вырежут. И только несколько лет спустя (уже при генсеке Юрии Андропове) Виноградову удасться вставить ее в другой свой фильм — «Я возвращаю Ваш портрет».

Будучи в Ленинграде, Высоцкий навестил своего друга Кирилла Ласкари (сводного брата Андрея Миронова). Последний вспоминает:

«Я был в цирке: кажется, ставилась пантомима „Руслан и Людмила“. Меня позвали с манежа к телефону. Звонила Ирина, передала трубку Володе. Он просил немедленно все бросить и ехать домой. Я не мог: ставился номер, связанный со всей труппой. „Что-нибудь случилось? Вовочка…“ — „Охота к перемене мест, — рассмеялся он. — Давай скорей“.

Когда через два часа я вошел в квартиру, его уже не было. На столе лежала цирковая программка, на ней стихи:

А помнишь, Кира, — Норочка,

Красивая айсорочка?

Лафа! Всего пятерочка,

И всем нам по плечу…

Теперь ты любишь Ирочку

И маленького Кирочку.

А я теперь на выручку

К Мариночке лечу.

Почерк неуверенный. Не его. Ошибки. Ира рассказала: просил шприц. Такового в доме не было. На ее вопрос «зачем?» — сослался на горло: плохо со связками. Пошли с Ирой на бульвар Профсоюзов, в косметическую поликлинику. Одна из сестер его узнала и дала шприц. Дома ушел в ванную комнату и плотно закрыл дверь. Оттуда до Иры доносился его хрип. Потом поцеловал ее и умчался обратно в Москву…»

18 апреля Высоцкий дает концерт в Москве, на улице Олений Вал.

В эти же дни у себя дома он делает свою последнюю запись с музыкантами: записывает песню «О конце войны», которую предполагалось включить в фильм «Мерседес» уходит от погони», работа над которым завершалась на Киностудии имени Довженко. Однако судьба этой записи будет печальной — в фильм ее не возьмут.

Памятуя об обещании, которое он дал в Венеции своей жене, Высоцкий в конце апреля предпринимает очередную попытку перехитрить болезнь. Он обращается за помощью к врачу Института скорой помощи имени Склифосовского Леониду Сульповару. Тот вспоминает:

«И я начал искать, что можно еще сделать. Единственный человек, который этим тогда занимался, был профессор Лужников. К нему я и обратился… У меня была надежда большая — и я Володю в этом убедил, что мы его из этого состояния выведем. Лужников разрабатывал новый метод — гемосорбцию (очистка крови). Я договорился…»

Вспоминает В. Янклович: «В Москве Володе впервые в Союзе делают гемосорбцию. Сульповар договорился с профессором, который занимался этим. Профессор попросил Володю обо всем рассказать откровенно, иначе не имеет смысла пробовать… Володя рассказал все: когда, сколько и как… Когда он может бороться, а когда нет… Решили попробовать. Володя остался в больнице — гемосорбцию сделали…» (Это произошло 23–24 апреля. — Ф. Р.)

Свидетель тех событий врач А. Федотов продолжает рассказ:

«Кровь несколько раз „прогнали“ через активированный уголь». Это мучительная операция, но он пошел на это. Но гемосорбция не улучшила, а ухудшила его состояние. Мы зашли к нему в больницу на следующий день. Он был весь синий.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.