Литературный «черный рынок»

Литературный «черный рынок»

Но не взяли. Потому как – что распространяли-то? Иосифа Бродского, Владимира Высоцкого, братьев Стругацких. Обращаю внимание, кстати: самодельные книги ПРОДАВАЛИ. Я и сам как-то сделал такой же маленький бизнес: купил в магазине «Букинист» книгу «Огненный столп» Гумилева, переснял и продал в тот же магазин обратно. А потом приторговывал фотокопиями.

Конечно, были и те, кто занимался более опасными играми – распространением Солженицына и прочих авторов, за которых можно было огрести серьезные неприятности. Но основная масса самиздата – это были вполне безобидные книги. В том числе – и напечатанные в Советском Союзе. Например, «Мастер и Маргарита», братья Стругацкие. Конечно, ходили и перепечатки вещей, изданных «там». Но! «...Кто бы ни занимался на самом деле стуктурированием и распространением подлинного самиздата, интересовали этих тайных продюсеров и менеджеров в первую очередь и почти без исключения не потаенные и неведомые миру гении, а советские литераторы – чем высокопоставленней, тем лучше, – по тем или иным причинам (сплошь и рядом случайным) пошедшие на конфликт с властями» (В. Топоров).

Добавлю – или просто книги, изданные слишком маленькими тиражами, как «Мастер и Маргарита». То есть самиздат был просто-напросто формой «черного рынка», который в советское время компенсировал убогость «белого». А рынок, какого бы он цвета ни был, живет по единым законам. На него бросают прежде всего то, что пользуется спросом. В случае с литературой – что уже раскручено тем или иным способом.

Разумеется, никак нельзя пройти мимо деятельности славистов из Лэнгли. Сотрудничество, явное или неявное, отечественных самиздатчиков с зарубежными разведками – тема очень болезненная для ветеранов борьбы с советской властью. Дело даже не в этических вопросах. Хотя и в них тоже. Одно дело – бороться с властью, которая не нравится, другое – продавать Родину. Но все-таки главный вопрос – в самооценке. Люди полагали себя героическими борцами, а оказалось, что они просто марионетки, которых использовали в шпионских играх.

Но вернемся к тому, с чего начали главу. Самиздат не был и не мог быть альтернативным способом раскрутки. Множество более или менее талантливых писателей и поэтов «запускали» свои вещи в самиздат, рассчитывая таким образом обрести пусть подпольную, но известность. Но «цепочка» почти никогда не возникала, довольно быстро прерываясь, – а еще чаще распространение не шло дальше первой копии. Были, разумеется, и исключения. Так, в середине восьмидесятых по рукам активно ходил текст Виктора Шинкарева «Митьки». Слава известной арт-группы началась после того, как о тексте, приняв его за репортаж, накатала разгромную статью комсомольская тогда газета «Смена». Антиреклама сделала свое дело. Текст Шинкарева начали активно перепечатывать и ксерить. А тут подоспела перестройка, осталось лишь немного подсуетиться.

Много шума в свое время было поднято по поводу самиздатовских питерских журналов – таких как «Митин журнал», «Часы», «37». Иногда говорят, что эти издания расходились чуть ли не в сотнях экземпляров. Но мало ли что говорят. Благо теперь уже не проверишь. Именно издатели и авторы этих журналов в перестроечные годы старательно раскручивали миф о культурообразующей роли таких изданий. А вот злые языки утверждают, что довольно быстро «тиражи» стали изготовляться в основном для передачи все на тот же Запад – в наивной вере, что там-то оценят. Не оценили. Журналы демонстративно дистанцировались от политики – в широком понимании этого слова. А что еще интересовало западников, кроме описания ужасов советского режима? Все это, по большому счету, была работа для самих себя. Точнее, для узкого круга «посвященных».

* * *

Вокруг самиздата всегда существовало множество историй о борьбе с органами. Почитаешь-послушаешь воспоминания тех, кто развлекался подобным образом, можно подумать – КГБ делать было больше нечего. Хотя, возможно, так оно и было. В Комитете существовал целый отдел, призванный бороться с «идеологическими диверсиями». Надо же было людям чем-то оправдывать свою зарплату! С другой стороны, «преследование конторы» давало возможность раскрутиться на Западе. Так что, можно сказать, существовало то, что в биологии можно назвать симбиозом – взаимовыгодным сосуществованием. Конечно, кого-то неизбежно сажали – тех, кто чересчур увлекался, или просто потому, что по правилам игры должны быть жертвы. Забавно, что с началом перестройки в среде литературных самиздатчиков, как и в среде чисто политических диссидентов, начались было разборки: кто на кого стучал и кто кого заложил. Но они быстро стихли. Подозреваю, потому что быстро выяснилось – все на всех. И решили не углубляться в столь щекотливую тему. К тому же ко всем этим играм неизбежно подверстывались уже упоминавшиеся игры с разведкой, всякие дела с валютой (тогда валютные операции были запрещены), с фарцовкой...

То же самое и в отношении «карательной психиатрии». Считалось, если посадили в дурдом человека, который против советской власти, то, значит, именно за это. Ага. Сходите сегодня на любой коммунистический митинг. Там вы увидите множество людей, которых тоже не мешало бы подлечить. В оппозицию уходят по разным причинам. В том числе и по психиатрическим. А добавьте сюда традиционное для русской литературной и окололитературной среды безбрежное пьянство...

Так, один мой знакомый до сих пор уверен, что КГБ, узнав, что он «засылает» свои стихи в самиздат, стал воздействовать при помощи психотронного оружия с крыши соседнего дома, мешая сочинять. А потом чекисты, гады, и вовсе его в «дурку» посадили. Кстати, рассказывая об этих ужасах, он в перестройку с помощью общества «Мемориал» сумел выбить себе новую квартиру как жертва политических репрессий. Облучать его, правда, все равно не перестали. Как он говорит, «гэбисты сводят со мной счеты».

Так что Галич в своей песне сказал красиво, но по сути – неверно. Четырех копий на «Эрике» было недостаточно. Для того чтобы вынырнуть из неизвестности, требовались куда более серьезные игры...