Материалы журнала «Рио»
Материалы журнала «Рио»
Виктор Цой: «У нас у всех есть какое-то чутье…»
Все, кому когда-либо приходилось интервьюировать Виктора Цоя, наверняка согласятся с утверждением, что это нелегкая задача даже для самых опытных журналистов. Цой, как видно, относился к числу музыкантов, которые считали, что полностью высказываются в своем творчестве — в дополнениях и разъяснениях нет нужды, — поэтому на самые заковыристые вопросы можно было получить в лучшем случае односложный ответ. Этим, судя по всему, и объяснялось почти полное отсутствие диалогов с ним на страницах как официальной, так и независимой прессы.
Поводом к настоящему интервью послужили итоги недавних опросов, проведенных группой социологических исследований журнала РИО: КИНО было названо лучшей группой сезона 1986/1987 гг. и лучшей группой 1987 г. Разговор возник стихийно, так же стихийно и продолжался, поэтому никаких глобальных вопросов рок-мироздания он не касался.
Возможно, кому-то интервью поможет лучше представить внутренний мир этой едва ли не самой популярной группы ленрока. Возможно, кому-то он покажется чересчур прямолинейным и неглубоким. Возможно… Но мы сделали все, что могли, — пусть кто может, сделает лучше.
Со стороны РИО в разговоре принимали участие: А. Астров (Куйбышев), В. Андреев, А. Бурлака, Г. Казаков (Казань). Всем спасибо!
— Витя, первый вопрос будет такой. Согласно опросу экспертов, который проводился в Ленинграде, группа КИНО стала абсолютным лидером советского рока сразу в двух категориях — сама группа названа лучшей группой года, а песня «Следи за собой», соответственно, — лучшей песней года. И все это несмотря на то, что у вас в Ленинграде в прошлом году было всего два концерта. Как ты можешь объяснить этот феномен?
— Не знаю… Мне только странно, что «Следи за собой». Эта песня ни в какой альбом не входит. А почему так — я не знаю. Думаю, что большую роль сыграл новый альбом («Группа крови» — Ред.). Иначе просто непонятно.
— Как ты сам оцениваешь этот альбом?
— Наверное, он лучше, чем все остальные. Во всяком случае, актуальнее. Но в нем тоже есть очень много погрешностей. Мы, может быть, и хотели бы его переделать, но потом подумали и решили, что если постоянно переделывать одни и те же песни, то… Понятно что…
— Вы сами его писали?
— Писали сами, а сводили у Леши Вишни. Писали в жутких условиях, вот на такой магнитофон, как у вас, чуть получше. Но тоже на обычную «четвертую» скорость, на такие же кассеты.
— Чем все-таки вызвано то, что в последнее время КИНО так редко выступает?
— Вызвано это тем, что я снимался в кино. Это отняло массу времени, и поэтому выступать у меня не было никакой возможности. Я приезжал в Ленинград время от времени. Самый длинный срок — на две недели. И мы все эти две недели доделывали альбом. Смикшировали его, и я сразу в тот же день уехал.
— Может быть, ты немного расскажешь про фильм?
— Ну, я не знаю… Думаю, он скоро появится…
— А это вообще будет интересно?
— (Долгое раздумье) Мне очень трудно так однозначно сказать.
— Он имеет какое-нибудь отношение к року?
— Нет, никакого. За исключением музыки. Но музыка вся за кадром — в кадре я не пою.
— А музыки в фильме много?
— Я записал полчаса. Сколько из нее войдет — я не знаю.
— Кто еще в нем снимался?
— Петя Мамонов.
— Он тоже поет?
— Он тоже не поет. Мы там не поем. Мы — актеры.
— Как фильм будет называться?
— Мы сейчас все думаем — не можем придумать.
— Кого ты играешь в фильме?
— У меня там самая главная роль — поэтому это и отняло так много времени. Я там такой же совершенно, как здесь. Даже так же одетый… Ну, герой, настоящий, положительный… Хамоват, правда, но этим, я думаю, даже симпатичен.
— В связи с тем, что у вас так давно не было концертов, поползли слухи, будто КИНО распалось. Нам бы хотелось, чтобы ты, так скажем, успокоил наших читателей.
— Нет, ну, это, конечно, неправда. Просто вот что получилось стоило мне приехать в Ленинград как Юрик (Каспарян) уехал на два месяца в свою Америку — опять мы не можем функционировать. Единственное, что мы успели, — сыграть четыре концерта на этой «Ассе» в Москве.
— Ты мог бы определить концепцию КИНО как группы. Например, мы в журнале своем писали, что КИНО напоминает хорошо настроенный аппарат, где все части подогнаны и идеально соответствуют этому аппарату.
— Ну я могу, конечно, сказать, что КИНО — это образ жизни и так далее… (Общий смех.)
— Но в других «образах жизни» есть какие-то внешне проявляющиеся шероховатости, может, даже конфликты, трения. У вас есть? С виду, по крайней мере, КИНО производит впечатление абсолютно цельного механизма.
— Всегда есть конфликты, потому что ведь все ленивые очень и больше всего хотят развлекаться, а не работать.
— Чай и лень — синонимы?
— Нет. Но мысль, конечно, очень хорошая.
— Витя, как ты считаешь, чего в вашей музыке больше: естественности или продуманности?
— Не знаю. У нас в группе у всех какое-то чутье — когда я прихожу и показываю новую песню, мы начинаем о ней думать — что должен играть бас, что гитара и так далее. И когда, например, Юрик предлагает вот такую-то партию, как правило, раздается несколько голосов — «это классно», «это лажа», «этого мы играть не будем»… Просто мы стараемся сделать так, чтобы нам всем это нравилось. Но пока не всегда получается.
— Как ты объясняешь заметный прогресс Юры как гитариста? Просто в глаза бросается.
— Не знаю. Я, как только с ним познакомился, сразу понял, что это человек, который является моим единомышленником. Единственное, он тогда не очень хорошо умел играть, но это настолько ничего не значит… Он очень мелодичный человек. Он действительно прогрессирует.
— Зачем тогда понадобилось вводить в состав группы еще одного гитариста — Игоря Борисова?
— Подружились просто… На самом деле это важно: когда гитара, бас-гитара, барабаны — группа очень бедно звучит, и поэтому я даже иногда брал гитару, а мне труднее выступать на концертах, когда я с гитарой, — получается все статично. Поэтому нужен был второй гитарист.
— А два барабанщика, это само получилось иди изначально подразумевалось?
— Все получается само собой. Только где сейчас Африка, я не знаю, и, по-моему, у нас сейчас один барабанщик.
— Как дальше будет развиваться союз КИНО и Курехина — с одной стороны, и союз ПОП-МЕХАНИКИ и КИНО — с другой?
— Очень сложно предсказать, как это все дальше будет развиваться. Я пока не знаю.
— Оказало ли влияние слово «вино» на название группы — КИНО? Насколько случайно созвучие этих двух слов?
— Наверное, оказало. Подсознательно.
— Откуда взялось слово «бошетунмай»? Сам придумал?
— Нет, не сам. Есть несколько разных версий возникновения этого слова.
— А у тебя какая?
— Классическая. Просто такое вот волшебное слово.
— Что из западной музыки ты сейчас слушаешь?
— Исключительно развлекательную музыку. Раньше, до последнего времени, я слушал независимые группы? Они все очень мрачные, занудные такие. Но, как показала практика, независимость группы не всегда следствие ее хорошего качества. Не знаю, на самом деле, я не вижу сейчас ничего особенно интересного в западной музыке. Ни одной новой группы я назвать не могу.
— Каждая рок-культура — битники, хиппи, панки — существует примерно десять лет. Сейчас, в 1988-м, поколение, начавшееся с СЕКС ПИСТОЛЗ в 1976 году в Англии, полностью выработано. Все, что могло в этой области рока появиться, — появилось и развилось. Подходит время для чего-то нового. Как ты представляешь себе это новое? Видишь ли ты какие-либо зачатки его?
— Ну, я не знаю. Сейчас, по крайней мере, никаких хоть маленьких всплесков не видно. Мне-то другое непонятно: почему в 1990 году наши группы пытаются быть похожими на панков 75-го года, а то еще хуже — начинают играть хард. Почему они выбирают себе аналоги и прообразы? Вот это мне действительно непонятно.
— А тебе хотелось бы, чтобы появились группы, похожие на КИНО?
— Нет. Мне хотелось бы, чтобы появились группы, не похожие ни на кого, чтобы все они были разные.
— А тебя самого больше не обвиняют в подражании Гребенщикову?
— Да вроде нет.
— КИНО сейчас чуть ли не единственная у нас группа, песни которой можно спеть…
— Не единственная. Вот КАЛИНОВ МОСТ — она мне как раз и понравилась тем, что ее песни можно спеть.
— А в Ленинграде?
— По-моему, Костя Кинчев пишет песни, которые можно спеть. Во всяком случае, раньше писал — я его давно не слышал.
— Как ты относишься к тому, что в Ленинграде в последнее время возникла тенденция к появлению групп, у которых в творчестве мало музыки, но зато очень большое внимание уделяется социально-политической тематике песен?
— Вот это меня всегда просто раздражало. Может быть, это и надо, но мне очень не нравится. Не нравится, что группы как-то размениваются. Очень похоже на… Существуют же роман и статья в газете. Статья, например, о «Семи Симеонах», которые угнали самолет. Сейчас ее все читают, вырывая друг у друга из рук. А есть роман… Роман — это художественное произведение, а статья в газете — это статья в газете. И вот, мне кажется, что в последнее время очень много групп, особенно в Ленинграде, почему-то занимаются публицистикой, а не написанием песен.
— Но ведь рано или поздно появляются романы, которые написаны как бы с использованием этих статей. У того же Дос Пассоса.
— Ну, это разные вещи. Газета — и есть газета. Она сиюминутна. Можно сделать коллаж из газетных статей, который будет отражением времени, который будет документом того времени, но это уже другое. И нужен человек, который его сделал бы.
— Слушай, а тебе не кажется, что все это следствие того, что у нас произошел скачок от советской эстрады к собственно концептуальному року, минуя нормальную поп-музыку, лучшие образцы которой как раз «Восьмиклассница», «Когда твоя девушка больна»…
— Не знаю. Лично я стараюсь заниматься именно поп-музыкой, а не роком.
— А ты не боишься, учитывая сегодняшнюю конъюнктуру, заявлять, что Виктор Цой занимается поп-музыкой?
— Да, я занимаюсь поп-музыкой. Музыка должна охватывать все: она должна, когда надо, смешить, когда надо, веселить, а когда надо, и заставлять думать. Музыка не должна только призывать идти громить Зимний дворец. Ее должны слушать.
— А как ты оцениваешь в этом контексте ТЕЛЕВИЗОР? Что движет Борзыкиным — желание использовать ситуацию, рассчитывая на быстрый успех, или это у него от сердца идет?
— Все помнят: Борзыкин начинал с песен. Потом он всех удивил своей смелостью, совершил ряд героических поступков, пел незалитованные песни и тому подобное. Это, конечно, всем симпатично очень, и мне в том числе, но при этом немножко пропали песни. Они немного стали похожи на эти самые газетные статьи. А у нас… «Когда твоя девушка больна»— в ней есть шутка и самые простые рифмы, типа «кино — вино» — и больше ничего.
— А ты не замечал, что у некоторых твоих песен появляются другие, часто полностью неверные трактовки. У тех же «Перемен» — песни в общем-то личной, обращенной к самому себе — возникла другая трактовка, превратившая песню в призыв типа «Дайте миру шанс». Не то чтобы она повредила группе, просто у людей, которые ее раньше не знали, и создался некий свой стереотип, собственно говоря, чуждый КИНО.
— В общем, да. Так получилось: как только началась гласность — все как с цепи сорвались говорить правду. Это было очень популярно. А в наших песнях нет никаких сенсационных разоблачений, но люди по привычке пытаются и здесь найти что-то эдакое. И в результате «Перемены» стали восприниматься как газетная статья о перестройке. Хотя я ее написал давно, когда еще и речи не было ни о какой перестройке, и совершенно не имел в виду никаких перестроек. Конечно, это не очень хорошо, но я думаю и надеюсь, что в конце концов все встанет на свои места.
— Какие отношения с телевидением? И, в частности, как тебе песня «Война» в передаче «Взгляд» как иллюстрация к Афганистану?
— Я пробовал несколько лет назад иметь дело с телевидением — мы записали песню «Фильм». Позже сняли песню «Война». Они похожи, как братья-близнецы. Мы посмотрели эти ролики, и тогда я решил вообще не иметь дела с телевидением.
— Еще есть ваши ролики на ТВ?
— Есть пиратская запись с какого-то концерта «Алюминиевых огурцов» под акустику. Она, по-моему, даже черно-белая. Еще песня «В наших глазах» лежит, ждет. Ну, сейчас они мне говорят: «Мы перестроились, у нас работают теперь одни профессионалы, у нас все отлично, мы сделаем такой-то ролик — просто…» Только что записали в Москве две песни, но, по-видимому, это будет то же самое, что и раньше. И поэтому пока с ними дела иметь не буду. А что касается передачи «Взгляд» — ну что я могу с ними поделать?… С большим юмором отнесся.
— Как ты оцениваешь КИНО в фильме «Rock around the Kremlin»?
— Ничего. Есть там такой здоровый элемент бардака.
— Твое отношение к фильму «Рок»?
— Не знаю… Слишком много там: «Глеб, ты хочешь писать?..»
— Картины ты давно рисуешь?
— Давно.
— И много нарисовал?
— Довольно много.
— Ты их сильно ценишь?
— Очень.
— А ты причисляешь себя к «новым художникам»? Ведь твоя картина сильно отличается от всех остальных на их выставке в ДК Свердлова, она совершенно другая.
— Я не знаю. По большой просьбе друзей отдал одну картину на выставку и то боюсь за ее сохранность… Это шутка.
— Какие картины ты больше всего любишь рисовать?
— Иногда я рисую очень реалистические картины. Я учился рисованию, живописи десять или одиннадцать лет, поэтому я умею рисовать. Я знаю анатомию, как падает свет и все такое прочее, иногда рисую собирательные картины, как «История любви», которая и висит в ДК Свердлова. Мне больше нравятся собирательные картины, как некая вещь, которая имеет меньше отношения к академическому искусству.
— Существует такой термин «неоромантика». Как ты сам считаешь, насколько существенна, насколько весома эта приставка «нео», во-первых, для направления в целом и, во-вторых, для работ КИНО?
— Думаю, абсолютно несущественна. Просто очередная наклейка. Я всегда был очень романтичным молодым человеком, но я никогда себя никак не называл.
— Ты читаешь какие-нибудь рок-журналы?
— Я с удовольствием их читаю, когда они попадают мне в руки, но почему-то в последнее время они редко ко мне попадают.
— А каковы твои личные отношения с «Мелодией»?
— Еще хуже, чем с телевидением, потому что они — пираты. Выпускают пластинки группы КИНО без всякого согласования с нами, то есть в связи с выпуском пластинки («Ночь». — Ред.) никаких дел с нами не имели вообще. Я в одной газете прочитал, что выходит наш альбом. Я не знаю, почему в нашей стране государственная фирма может выпускать пластинки без разрешения и без всякого ведома автора, оформлять, как они хотят, писать, что угодно. Я совершенно не понимаю, как все это возможно.
— А кооперативы — это тоже пиратство?
— Полное пиратство. Никакого отношения к распространению записей группы КИНО я не имею. Единственное, что мы сделали, — это записали альбом. Мы закончили запись альбома и буквально на следующий день я улетел в Алма-Ату. Прилетел, походил по городу, смотрю, у кооперативщиков лежит: КИНО, 1988, «Группа крови». В Ленинград прилетел — и здесь на каждом углу, в каждом ларьке. А по опросам газеты «Смена» альбом занимает первое место… И все кооперативы говорят, что наиболее записываемая группа — это КИНО. Ну, думаю, как все отлично-то.
— А какое из средств массовой информации ты считаешь наиболее важным применительно к року? То есть, что для всех нас главнее и нужнее: рок-н-ролльное радио, телевидение или рок-н-ролльный журнал?
— Телевидение — это очень важно. И очень жаль, что оно хромает. Телевидение — самое главное. Потому что материал в газете — это материал в газете. Радио — тоже, но качество там посредственное. А телевидение — здесь и аудио, и визуальное воздействие. Телевидение может дать наиболее полное представление.
— Сталкивался ли ты где-нибудь, в каком-нибудь городе с неприятием вашей музыки?
— Никогда. Последние годы точно. Естественно, в разных местах по-разному. Бывает, более вяло и прохладно, чем в Ленинграде, но все равно, как правило, когда я ухожу, люди хотят послушать еще.
— Любишь петь на бис?
— Не то что люблю — просто мне не трудно.
— КИНО предпочитает играть соло или с разогревающей командой?
— Неважно, разогревающая это команда или нет. Просто у нас нет пока возможности сделать достаточно разнообразную длинную программу. Пока хватает минут на тридцать.
— Если представить, что у КИНО существует своя концепция построения концерта, к чему она ближе — к тому, чтобы самим искать контакт с публикой или чтобы публика сама искала этот контакт?
— Самим, конечно.
— Такой вопрос — он, кажется, с очевидным ответом, но, чем черт не шутит — для тебя какое из двух зол лучше: полное равнодушие зала или полное неприятие?
— Лучше, если не нравится. Лучше, если раздражает. Все-таки это какая-то эмоция, все-таки мне удалось зацепить этого человека. А ему с этого легче переключиться на положительное. Такой человек сходит на концерт-другой и обязательно найдет что-то свое.
— Витя, вот ты, я не знаю, сознательно или нет, поставил себя в такое положение, что ты по большому счету никому ничем не обязан: захочешь — будешь сниматься, не захочешь — не будешь, захочешь запишешься, не захочешь — не запишешься… Это сознательно?
— Абсолютно сознательно.
— И дальше ты собираешься поддерживать такое состояние?
— Да, конечно.
— А если на каком-то этапе группа КИНО станет тормозом на твоем пути, ты все-таки можешь как-то реализоваться еще — в фильмах, картинах, а остальные участники КИНО, не считая Африку и Тихомирова с его ДЖУНГЛЯМИ, они в общем-то, привязаны к тебе, во многом зависимы от твоих желаний.
— Совершенно независимы. Юра играет в ПОПУЛЯРНОЙ МЕХАНИКЕ и исполняет там одну из лидирующих функций, так же они все играют с Джоанной, так же они играют свою инструментальную музыку, так же они тоже пишут картины… И вот что мне хотелось бы сказать: в последнее время появилась такая тенденция в прессе — «Виктор Цой и группа КИНО». Почему Цой и группа КИНО? Непонятно. Мне эта тенденция очень не нравится и я бы хотел, чтобы этого не было. Мы делаем все вместе, и проводить разделение не надо…
«РИО» № 19, 1988 г.
Владимир Терещенко: «Стоит того, чтобы жить…»
Осенью я послал в «Камчатский комсомолец» статью об АЛИСЕ, где гордо провозгласил Кинчева лидером нашего рок-н-ролла, ведущим, так сказать, поэтом-песенником. Эта бредовая идейка имела свои резоны: кризис БГ, отшельничество Цоя, сложная творческая акклиматизация Шевчука. В таких условиях новый мощный поэтический взрыв Кинчева опустошил на время поле творческой конкуренции. От важности открытия меня распирало все больше и больше, но тут подоспела статейка старого писаки — корешка Игоря Мальцева, вычислившего, что Ю. Шевчук современный поэт № 4 после БГ, Макара и Борзыкина — такую выверенность я мог объяснить лишь по-своему — последовательностью посещения стольными поэтами страны вулканов, гейзеров и лично тов. Мальцева. Затем появился «Поезд в огне» и, наконец, «Группа крови»… Можно делать опросы, составлять хит-парады, расставлять по популярности в шеренги — на первый-второй рассчитайсь! Но в конечном итоге мы лишь докатимся до мировых рекордов в книге Гиннеса…
Альбом «Группа крови»— философский цикл, в котором наряду с традиционной цоевской созерцательностью присутствует удивительная энергия. Он активен, напорист, и тема его — призыв к поступку. Решимость, которой полна большая часть песен альбома, я бы назвал волей к действию.
Мы все устали от слов, и мы хотим действовать, и мы говорим об этом, говорим там, где.
Мягкое кресло, клетчатый плед.
Не нажатый вовремя курок.
Почему мы стоим.
А места вокруг нас пустуют?
Этот вопрос задается на предыдущем альбоме КИНО и как бы провоцирует естественный и легкий ответ — «застойные явления», но диагноз Цоя безжалостней:
Те, кто спал, идут из запоя в запой.
Кричат: «Нам не дали спеть!»,
Кричат: «Попробуй тут спой».
И оказывается, что причина внутри, в душевной лени, в нежелании и неумении занимать собственные места. Конечно же, и внешних причин предостаточно и, возможно, они определяющие. Ты сваливаешь на них всю вину, оставляя себе место пострадавшего, а потом наступает звездный час, когда все складывается в твою честь, «когда нужна крепость руки»…
И вот ты стоишь на берегу,
И думаешь: плыть или не плыть.
Вспоминается окончание пьесы С. Беккета:
Владимир: Так значит, идем.
Эстрагон: Идем.
(Не двигаются).
Жизнь искушает нас апатией, всосавшейся в мускулы, отравившей кровь. Это причина. И мы любим свои причины. Вверх ногами стоящий мир стал удобен своей убогостью. «Сибирский тракт — это так мало, но так надежно». Но всегда находится другой, кто
Станет плечом, под которым дрогнет стена.
Она только дрогнет, но и это победа. И вот сей вопрос варьируется во всех песнях альбома, кроме «Прохожего» и «Бошетунмай». Поразительно же то, что он остается в воздухе. Он звенит, беспокоит, дразнит однозначностью рецепта и выскальзывает при любой попытке ухватить его.
Между землей и небом война.
Подлинная трагедия человеческой жизни. Преодоление слабости, борьба, победа, усталость, пресыщение, утеря смысла бытия. Лаконизм прекрасное поэтическое качество В. Цоя.
В наших глазах закрытая дверь.
Что тебе нужно? Выбирай!
Как в детской считалочке: «выбирай поскорей, не задерживай добрых и честных людей». В детстве и первые открытия, и первые вопросы и разочарования.
Мы хотели пить — не было воды.
Мы хотели света — не было звезды.
Мы выходили во двор и пили воду из луж (!!!)
И далее прекрасно, но здесь именно главная исходная точка конфликта — дети, как духовные дворняжки, утоляющие жажду тепла и света у дождевых луж.
Что тебе нужно? Выбирай!
Этот диссонанс между порывом и реальностью, устремлением и возможностью, призывами «вперед!» и окриками «стой!» порождает тяжелые болезни («Бошетунмай», «Прохожий», «Мама»). Виктор Цой, по собственному его признанию, не зависим от времени, социальных условий и, значит, счастливая случайность, что его творческий расцвет приходится на такой вот период всеобщего полегчания. Найденные им ориентиры схожи с т. н. вехами времени — отсюда актуальность, социальная заостренность песен КИНО. Но канут в Лету перестройка, достройка, надстройка, а песни эти не утратят своей щемящей остроты, останутся эпитафией к той всеобщей иллюзии, которая нас нынче поработила.
Я ждал это время, и вот это время пришло.
Те, кто молчал, перестали молчать.
Те, кому нечего ждать, садятся в седло.
Их не догнать, уже не догнать.
А тем, кто ложится спать, спокойного сна…
Здесь Цой воссоединяется со всеми грешными мира, принявшими данную секунду человечества как свой шанс. Его собственная позиция активное действие — обладает магнетическим качеством, притягивает и убеждает:
Мы идем, мы сильны и бодры.
Замерзшие пальцы ломают спички,
От которых зажгутся костры.
Попробуй спеть вместе со мной.
Вставай рядом со мной.
Спеть — обрести свободу, и автор обращается ко всем, — и к тем, кто кричал, что «не дали спеть», и уставшим от боя воинам, к надевшему черные очки, и к тем, из труб которых «идет необычный дым»:
Попробуй спеть вместе со мной!
Героический пафос альбома сводится к этой песне и обретает в ней программную окраску, тезис зарождающейся духовности, полного самоопределения. С такими песнями тысячи выходят на улицы: сжатые губы, восторженные глаза, «замерзшие пальцы ломают спички, от которых зажгутся костры». И будет общая песня.
Если ей не суждено стать лебединой…
Все встает на место, приобретает облик гармоничного мироздания:
Кто-то должен стать дверью, кто-то замком,
А кто-то ключом от замка.
И Цой сам сбивает такой порядок, лишь только мы начинаем в нем что-то разуметь.
А жизнь — только слово,
Есть лишь любовь и есть смерть.
Эй, там, кто будет петь, если все будут спать?
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать.
Концовка «Легенды» — самый большой и красивый парадокс альбома. Достойная жизнь прошла в борьбе. Неравнодушные, предпочитавшие дождь клетчатому пледу, сказавшие «Руки прочь от меня», делавшие шаг «на недостроенный мост», они выбрали борьбу и победили в этой борьбе. Они остались в живых.
Но не осталось сил петь.
А просто жить — лишь обязательный, иногда непосильный путь к смерти. И здесь вдруг Цой оказывается экзистенциалистским проповедником недеяния, скептиком решительности. Да нет, конечно, проповеди нет, но есть внезапное прозрение. Цой по-своему трансформирует мысли Кинчева, для которого пролог — смерть «и эпилогом — любовь». Жизнь либо слово и неизбежное движение к Смерти, либо она окрасится в цвета любви, и тогда ее стоит ждать, как прекрасную Вечность; не обретаемая в сражениях, она приходит с другой стороны, она спускается с холмов, неслышно и незаметно становясь настоящей песней.
Людям не хватает любви, не хватает терпимости друг к другу, тепла и простоты. Уставшие от умозаключений и логических магистралей, они жаждут друг друга и не находят ответа.
«Мы с вами одной крови, вы и я!» — восклицает Маугли закон леса.
Так какой же мы с вами крови?
Большим достоинством альбома является не только его цельность, но и легкость, естественность. Наличие любопытных зарисовок («Прохожий», «Бошетунмай») не уводит в сторону, а позволяет перевести дух и насладиться уже не глубиной мысли, а зоркостью глаза. Это то, чего не хватает «БлокАде», альбому не менее концептуальному, но порождающему смысловую клаустрофобию. Кстати сказать, Цой вообще Кинчева «держит на крючке». Мы уже говорили о «Легенде», но можно вспомнить «те, кто молчал, перестали молчать» («Спокойная ночь»). Здесь Кинчев для Цоя, как примета времени. В «Бошетунмай» с прекрасным незлобивым юмором и ювелирной игрой слов напоминается — не пора ли сменить чуть заигранную пластинку. Факт цитирования свидетельствует как о внимательном отношении к звездам рок-медиа, так и о философском расстоянии, с которого Цой обозревает рок-н-ролльные вершины, равно как и холмы жизни.
Альбом превосходен музыкально, качественно нов для КИНО. Если бы не нудная драм-машина, а живой барабанщик «к сему руку приложил» — стать бы ему совершенством. Виктору Цою, мастеру настроения, всегда не хватало не то желания, не то фантазии преобразовать это настроение в музыкальное качество. Теперь все соразмерно. Явно стилевым приемом стало повсеместное использование клавишных, то создающих буйные роскошные оркестровки («Бошетунмай», «Война»), то подголосками усложняющих музыкальную мысль авторов («Спокойная ночь», «Легенда», «Попробуй спеть вместе со мной» — в последней песне есть и упомянутая оркестровая буйность, так сказать, в разгаре, в апофеозе песни, но мне милее контрастное начало, спорящее с общим героическим тоном песни).
Альбом стал большой удачей для Юры Каспаряна, удивившего как разнообразием гитарных приемов, так и усложнившимся музыкальным мышлением, позволяющим теперь остро строить свои партии от начала песни до конца. Хороша его работа в номерах «Группа крови», «В наших глазах», «Попробуй спеть вместе со мной», «Действовать будем мы», но она просто поразительна в «Спокойной ночи», лучшей песне альбома. Возможно, когда-то Юрий был под влиянием «парящих» соло Д. Гилмора, что ощущается и оборачивается для нас восхитительнейшим образом.
Реквием уходящим. Полет Маргариты. Дремлющая в вечной усталости страна.
Конечно, альбом не лишен слабостей. Несколько тяжеловесной приставкой представляется мне «Действовать будем мы». И хотя по стилю и по теме она из контекста не выпадает, но ее относительная вялость — от этой самой чрезмерности.
В заключение домашний тест на усвоение материала: узнайте, из каких песен составлен куплет, и спойте его на мотив любой из них:
Крыши домов дрожат под тяжестью дней.
Где-то есть люди, для которых есть день и есть ночь.
Лишь потом кто-то долго не сможет забыть.
Те, кто спасен, те, кто спасен.
Но это так, шутка. Всего лишь шутка.
«РИО» № 19, 1988 г.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.