Глава 19 Восточный фронт. Последняя битва

Глава 19

Восточный фронт. Последняя битва

Наши эшелоны двигались на Восток, проходя южнее Берлина. Благодаря отчаянным усилиям немецких железнодорожников, доукомплектованные дивизии прибыли к месту назначения всего за 48 час. Внезапно мы остановились на открытом месте на «восточной линии», связывавшей Берлин с Кенигсбергом в Пруссии, по которой не раз путешествовал я молодым курсантом то в Дрезден, то в Берлин. Мы находились, наверное, в 50 километрах восточнее Берлина и в 20 к западу от крепости Кюстрин.

По импровизированным сходням началась разгрузка вагонов. Дивизионный штаб уже прибыл, и меня тотчас же вызвали к полковнику Цолленкопфу.

– Наша задача немедленно, не дожидаясь подхода других составов, перейти в наступление с юго-востока на береговой плацдарм (иначе предмостное укрепление) русских на юго-западной окраине Кюстрина и соединиться с окруженным гарнизоном, численность которого около 8000 человек. Наши товарищи из 25-й танково-гренадерской дивизии действуют тут уже с 31 января. Им удалось предотвратить расширение неприятелем отдельных береговых плацдармов, но проложить коридор в Кюстрин они не сумели.

Вы с вашим полком, как только он выгрузится, включитесь в наступление при поддержке танков и артиллерии. Остальные части дивизии вступят в дело также сразу после их выгрузки. Гитлер лично распорядился об этой атаке и хочет, чтобы русских вышвырнули обратно за Одер. Перед нами войска 1-го Белорусского фронта маршала Жукова, промчавшегося через Польшу всего за 14 суток и практически уничтожившего там все слабые немецкие части. Детальные планы получите у моего первого офицера штаба. Всего наилучшего!

Далее я узнал, что наша дивизия, после получения пополнений в Эльзасе, располагала более чем 30 PzKpfw IV и Jagdpanzer IV[130], а также и 30 «пантерами». Численность моего 125-го полка достигала 75 процентов от нормы, а по артиллерии – 90 процентов. И это уже замечательно, пусть даже боевые качества необстрелянных солдат и офицеров оставляли желать лучшего. Так или иначе, полк и по численности и по опыту не шел ни в какое сравнение с тем, каким он были вначале – 6 июня 1944 г.

Кюстрин представлял собой крепость со стенами четырехметровой толщины и с галереями постройки наполеоновских времен и ранее, устроенными так, чтобы отражать нападения с востока. Между тем русские, со своих маленьких береговых плацдармов к северу и к югу от города, пытались обойти фортификации с тыла. Кюстрин представлял собой важный авто– и железнодорожный транспортный узел: кроме западного «Рейхсавтобана 1» – имперского шоссе № 1 – и Восточной линии, которые вели из Берлина к Кенигсбергу в Пруссии, здесь пролегали железнодорожные пути из г. Франкфурт-ан-дер-Одер в Штеттин на Балтике, а также из Бреслау в Силезии в тот же Штеттин и в Кенигсберг. 30-километровой ширины долина Одера имела к западу гряды возвышенностей, служивших естественным препятствием на пути в Берлин.

Назначенное на 6 февраля наступление пришлось отложить из-за того, что дорога в Берлин была безнадежным образом запружена гражданскими беженцами, и лишь благодаря энергичным действиям военной полиции нам удалось проложить себе путь в южном направлении.

Мы начали до рассвета 7 февраля и столкнулись с упорным противодействием, однако штурмовые отряды нанесли противнику большие потери, сумев несколько потеснить его. На следующие сутки мы вновь немного продвинулись. Тем временем разгрузились остальные части дивизии, и мы подготовились к решительной атаке 9 февраля.

25-я танково-гренадерская дивизия к северу должна была атаковать другой береговой плацдарм (предмостное укрепление). Нам обещали поддержку знаменитой эскадрильи истребителей-бомбардировщиков под началом одного из самых прославленных солдат, полковника Руделя. Его «специальностью» являлось применение пикирующих бомбардировщиков Ju-87, оснащенных противотанковым вооружением, против русской бронетехники, одним словом – уничтожать танки противника прямыми попаданиями[131].

Поначалу ожесточенный бой 9 февраля не приносил успеха ни той, ни другой стороне. Затем пикирующие бомбардировщики Руделя обрушились на русские танки, противотанковые пушки и артиллерийские позиции. Мы уже давно забыли, что такое поддержка с воздуха, – приятно было видеть, что наша авиация еще существует и эффективно действует. Однако куда важнее то, какое моральное воздействие произвел данный факт на молодежь – на юношей, для которых этот бой стал первым.

К полудню некоторые штурмовые отряды сумели пробраться в пригороды Кюстрина с юго-запада, овладеть там мостами и при содействии подтянувшихся боевых групп проложить в крепость коридор шириной 2 километра.

В ту же ночь стоявшая наготове снабженческая колонна двинулась в город с запасом всего необходимого для осажденных. Тем временем наши товарищи из 25-й ликвидировали другой береговой плацдарм далее к северу.

Мы были рады оказать помощь храбрым защитникам Кюстрина и дать им возможность получить столь остро необходимое им снабжение. Гитлер объявил Франкфурт-ан-дер-Одер и Кюстрин «крепостями». В переводе с его языка это означало, что гарнизоны должны «сражаться до последнего человека».

После нашего успеха 9 февраля боевая активность в районе боевых действий значительно снизилась. Русские не предпринимали попыток вернуть себе потерянный береговой плацдарм. На основании данных наших служб перехвата командование сделало вывод о наличии у маршала Жукова сложностей снабженческого характера.

Начиная с 12 января, когда маршал Жуков сосредоточил войска на исходных позициях по Висле, его группа армий прошла 350 километров. Такое большое расстояние оказалось не по зубам транспортникам. Помимо расстояния для железнодорожников существовала и еще одна большая трудность – русским приходилось приспосабливать свой ширококолейный подвижной состав под более узкую европейскую колею. Кроме того, у Жукова оставалось открытым правое крыло. Между ним и 2-м Белорусским фронтом под командованием маршала Рокоссовского зияла большая брешь. После 9 февраля мы стояли к западу от Одера, занимаясь подготовкой позиций к обороне. Сообщение с Кюстрином было восстановлено.

Для обеспечения защиты от артиллерийских обстрелов и воздушных налетов противника я оборудовал свой командный пункт в подвале дома фермера. Мы не поверили глазам, обнаружив там сотни упаковок французских духов и одеколона, ящиков с бутылками коньяка и шампанского, не говоря о множестве шелковых чулок, дюжинах отрезов тканей и коробках с элегантными туфлями. Попали они сюда, разумеется, вследствие бартерных сделок, которыми жила вся Германия, так горожане восполняли свой скудный рацион, приобретая у крестьян масло, мясо и молоко.

Снаружи то и дело била артиллерия, наша. Иногда вспыхивали перестрелки – мы все же надеялись, что это затишье не перед бурей. Уже темнело, когда вдруг открылась дверь и появилась Дагмар. Я остолбенел.

– Что такое? Ты?! С ума сошла? Как ты умудрилась попасть сюда? Как разыскала меня?

Мой адъютант и несколько дежурных офицеров тоже недоумевали.

– Ты же знаешь, что у меня есть связи в ставке в Берлине. Вот так я и узнала, где находится твой командный пункт. Сегодня рано утром я села в поезд, который шел прямо через Берлин, – продолжала она. – Затем оседлала велосипед и поехала в восточном направлении по шоссе № 1, пока меня не подобрал грузовик. Велосипед там, снаружи.

– Послушай, ты просто не можешь находиться на линии фронта. Тут отовсюду стреляют, в любой момент можно ждать русской контратаки. Я беспокоюсь. Как бы я ни был рад видеть тебя, Дагмар, ты совершила очень рискованный поступок.

Не говоря в ответ ни слова, она протянула мне письмо – официальную бумагу из концентрационного лагеря Заксенхаузен, в которой было написано следующее:

«Настоящим уполномочен уведомить вас, что господин С….. скончался от сердечной недостаточности. Урну с прахом можно востребовать по предварительной договоренности с лагерной администрацией. С немецким приветом, да здравствует Гитлер! Подписано …»

Я был глубоко шокирован и не знал, что сказать.

– Я ждала чего-то такого, – проговорила Дагмар. – Из надежного источника мне сообщили, что лагерь решили перенести, пока русские не взяли Берлин и не обнаружили его. В общем, всех ослабленных и больных поскорее ликвидировали. Безумное «окончательное решение», ты не находишь?

– Послушай, Дагмар. Ты должна выбраться отсюда как можно скорее – как только возможно скорее. Бабахнуть может в любой момент. Мне очень жаль. Я все же надеялся – я очень надеялся после разговора с Кальтенбруннером. Отвратительно, что мы тут должны сражаться за выживание, биться за свои семьи, когда в это время подло и хладнокровно уничтожают настоящих патриотов.

Я попросил одного из дежурных офицеров выяснить, нет ли грузовика или вообще хоть какого-то транспорта, который бы шел в направлении Берлина, скажем, за снабжением. Нам повезло. Я стал успокаиваться – через полчаса Дагмар с ее велосипедом будут на безопасном расстоянии от фронта.

Вдруг дверь опять отворилась и на пороге появился полковник в парадной форме с орденом за «Отличную службу» на груди. Что за дурдом? Сначала Дагмар с ее велосипедом, а теперь вот это явление. Мы все уставились на полковника, особенно на его начищенные до блеска высокие сапоги.

– Как вы сюда попали? – спросил я наконец. – Вероятно, заблудились?

– С вами желают поговорить господа рейхсминистр фон Риббентроп и рейхсюгендфюрер[132] Аксманн.

– Мне что, ехать в Берлин? Вообще, что тут происходит? – поинтересовался я.

– Нет-нет, оба господина ждут вас снаружи в машине.

– Тогда, может, они соблаговолят спуститься, я не могу покидать командный пункт.

Те двое явились.

– Хайль Гитлер, полковник! Фюрер отправил нас сюда, чтобы узнать, каково положение в Кюстрине. Есть ли опасность прорыва русских в Берлин?

– Господин фон Риббентроп, – я не стал величать его министром, потому что не любил его, как не любили все на фронте, называя «торговцем шампанским», – чтобы разузнать все поточнее, вам было бы лучше поехать дальше, к моим гренадерам и танкистам, которые там, на передовой, на западном берегу Одера. Там очень легко составить самое правильное представление об обстановке.

Фон Риббентроп тотчас же отклонил мое предложение:

– Это не понадобится, если вы поделитесь с нами своими соображениями на сей счет.

Тут его взгляд остановился на Дагмар, которая с интересом прислушивалась к нашему диалогу.

– Извините, я и не знал, что вспомогательному составу армии позволяют бывать так далеко на передовой. Вам не опасно находиться тут, мадам?

Не отвечая на вопрос, Дагмар протянула министру извещение из Заксенхаузена.

– Прочитайте это письмо, пожалуйста, господин фон Риббентроп. Именно из-за него я приехала из Берлина сюда к моему жениху, полковнику фон Люку.

Пробежав глазами текст, Риббентроп побелел и явно растерялся:

– Разумеется, я сожалею. Примите мои извинения, – произнес он и обратился ко мне: – У меня сложилось мнение, что обстановка здесь под Кюстрином прояснилась, прежде всего за счет усилий двух опытных танковых дивизий. Я доложу фюреру о благоприятных переменах. Хайль Гитлер!

С этим два визитера стремительно покинули помещение моего подвала.

Мы покачали головами и громко захохотали:

– Боже мой! До чего мы дошли? Министр иностранных дел лично приезжает на фронт за хорошими новостями для себя и Гитлера!