Глава 17 Отступление на территорию Германии. Август – ноябрь 1944 года

Глава 17

Отступление на территорию Германии. Август – ноябрь 1944 года

Потребовалось еще две недели – две недели боев на сдерживание неприятеля и маневров на выход из-под удара в юго-восточном направлении, – прежде чем мы вышли в район Фалеза, к югу от Кана. В результате мы потеряли весь полуостров Контантен с важным портом Шербур.

Тем временем Монтгомери тоже выступил с берегового плацдарма, расширенного в результате операции «Гудвуд», и силами 4-й канадской и 1-й польской бронетанковых дивизий продвигался в район северо-восточнее Фалеза. Наступление Монти с северо-запада и бросок Паттона с юго-западного направления грозили охватом всему немецкому фронту в Нормандии – созданием одного огромного «котла».

17 августа канадская и польская бронетанковые дивизии пробились и раскололи надвое нашу дивизию: боевая группа Рауха, включая 192-й полк, 21-й разведывательный батальон и последние восемь танков, угодила в формирующийся «карман», а моя боевая группа и дивизионный штаб оказались сразу за ним.

С того момента союзнические бомбардировщики без перерывов утюжили отступающие дивизии. Превосходные американские артиллеристы простреливали все дороги днем и ночью.

Хуже всего то, что пехотные дивизии с их вспомогательными частями на гужевой тяге, тащась на восток пешком, блокировали проход. То и дело разыгрывались кошмарные сцены: танковые и прочие механизированные части, в том числе и грузовики снабженцев, силой прокладывали себе путь на восток. На всех шоссе и дорогах, ведущих на восток, а еще больше по их обочинам всюду валялась брошенная техника, телеги, останки лошадей. Даже санитарные машины, забитые ранеными, горели по сторонам дорог. Мужественные офицеры пытались восстановить хоть какую-то видимость порядка в этом хаосе, но обычно безуспешно.

Мне с моей боевой группой было приказано создать рубеж обороны западнее, чтобы преградить путь дальнейшему продвижению польской и канадской дивизий. С высот к западу от Вимутье, где 17 июля тяжело ранило Роммеля, мне открывался широкий вид на долину. Вражеские самолеты пикировали на все, что двигалось. Я видел грибы бомбовых разрывов, горящую технику и раненых, которых подбирали отходящие машины. Разыгрывавшиеся внутри котла сцены были неописуемы, но мы ничем не могли помочь.

«Поразил Господь людей, коней и повозки». Эти слова из хроники времен крестовых походов в Палестине, относящиеся к 1213 году, приходили мне на ум уже дважды: в декабре 1941 г. под Москвой и в 1943 г. в Северной Африке.

Клещи охвата еще не сомкнулись: далее к югу, около маленького селения Шамбуа на реке Див, оставалась пока небольшая брешь, которую не успели занять ни американцы, ни две дивизии Монтгомери. Происходило так, возможно, с одной стороны, потому, что нам пока удавалось сдерживать польскую танковую дивизию, а с другой – потому что Паттон, похоже, не стремился воспользоваться возможностью, а спешил поскорее вырваться к Сене восточнее Парижа. Очевидная враждебная настроенность Паттона в отношении Монти помогла нам в итоге вытащить из «котла» значительные по численности части, хотя всю материальную часть им пришлось бросить.

Полковник Раух и майор Брандт, командир танково-разведывательного батальона, потом докладывали о том, при каких невероятных обстоятельствах им удалось выбраться из окружения. Вместе с остатками танковых дивизий СС, которые прорвали брешь в закрывающемся кольце и держали открытым путь на восток, боевой группе Рауха удалось перейти Див вброд ночью под сильным артиллерийским огнем.

Унтер-офицер Корфлюр, командир одного из последних PzKpfw IV 4-й роты, рассказывает об этом следующим образом: «19 августа приказ звучал так: “Каждый за себя”. В сопровождении второго PzKpfw IV мы двинулись на восток. Видя полуголых, обгоревших танкистов, мы поклялись, что не дадим прикончить себя в «котле». То было адское путешествие. Пытаясь объехать колонну на гужевой тяге, мы свалились в кювет, и нам пришлось бросить наши танки. Пошли дальше пешком. Ночью мы проскочили мимо противника, воспользовавшись его замешательством. К утру «котел» остался позади, и мы были спасены – пока».

В прорыве принимал участие и лейтенант Геллер из 8-й роты тяжелого вооружения 192-го полка. «Мы получили приказ оставить позиции ночью с 19 на 20 августа и прорываться в направлении Трена. Там все еще оставалась брешь шириной около 5 километров, где действовали только отдельные отряды разведки неприятеля. Для нашей измотанной боями части отступление в ночное время было чем-то уже свыше человеческих сил.

Чем ближе мы подходили к точке прорыва, тем более отвратительные сцены открывались нашему взору. Дороги блокировала подбитая и сгоревшая техника – по две или три единицы в ряд, – рвались боеприпасы, горели танки, и лошади бились в упряжках, не в силах перевернуться со спины до тех пор, пока кто-нибудь не высвобождал их. В полях всюду царил подобный же хаос. Вражеская артиллерия била по отступавшим со всех сторон, а все спешили и спешили на восток. Нам пришлось продвигаться через Сен-Ламбер. Был создан маленький оперативный штаб, колонну возглавили танки “пантера” и “тигр” из дивизий СС.

Невзирая на беспрестанный огонь противотанковых и полевых орудий противника, мы смогли проложить себе путь дальше. Подбитые танки и прочую технику сдвигали в сторону, на обочинах лежали многие раненые и убитые – те, кому не случилось прорваться раньше. Смотря по наличию места, мы подбирали раненых или по меньшей мере оказывали им помощь.

Мы выскочили из бронетранспортеров, чтобы помочь танкистам СС и нейтрализовать противотанковые пушки неприятеля. Два генерала, пехотные дивизии которых были стерты с лица земли, просто покачали головами, давая добро на нашу отчаянную попытку прорыва. Они пошли с нами.

Ночью мы сделали короткий привал, чтобы дать отдохнуть людям и позаботиться о раненых. В результате отважного броска танкистов СС противник понес такие большие потери, что не смог закрыть кольцо на следующий день, 21 августа. Пока танкисты держали проход открытым, все больше и больше отдельных групп, некоторые очень маленькие, просачивались через него на восток. Мы проложили себе курс по компасу и двинулись вперед – мы снова сбежали из ада».

Во второй половине дня 21 августа все было кончено – крышка «котла» захлопнулась. Как могли люди прийти в себя после кровавой мясорубки, которую они пережили?

Дать точные цифры потерь в Фалезском «котле» едва ли возможно. Согласно оценкам, в окружение попали от 90 000 до 100 000 человек. Несмотря на отчаянные просьбы дать приказ на отход нашим дивизиям, пока еще не было поздно, Гитлер оттягивал все до последнего момента. Известно, что около 10 000 погибло, но от 40 000 до 50 000 человек сумели вырваться. Примерно 40 000 человек попали в плен, включая и несколько штабов и остатки 15 дивизий, в основном пехотных. Тот факт, что такое большое количество людей смогло выбраться из кольца и немедленно перегруппироваться для оказания противодействия, говорит о высоком уровне их выучки.

Но опасность еще не миновала.

Я в итоге пробился к дивизионному командиру, который сказал мне:

– Ситуация совершенно неуправляема. Все, что известно, это то, что 18 августа генерал Паттон вышел к Шартру, к юго-западу от Парижа, и 21 августа – к Сене в районе Фонтенбло. Согласно не подтвержденным пока данным, он сумел форсировать Сену и создать два небольших береговых плацдарма. Из Шартра, – продолжал генерал Фойхтингер, – Паттон повернул на север, и части его армии устремились в район Руана. Как видно, остановить его некому. Нам угрожает новый «котел» – южнее и западнее Сены; все мосты, похоже, уже уничтожены.

Я уполномочен немедленно перебросить на тот берег Сены боевую группу Рауха и танково-разведывательный батальон, которые оставили почти всю свою материальную часть в кольце, и передислоцировать их в район северо-восточнее Парижа, где они получат пополнения и технику. Дивизионный штаб переместится еще дальше к востоку, по всей видимости, в район к западу от Вогезских гор, чтобы создать оборонительные рубежи и пункты приема частей, отступающих с юга Франции.

– Вы, Люк, – продолжал Фойхтингер, – примете командование над всеми частями дивизии, сохранившими способность действовать; район сбора – к северо-востоку от Руана. Танков у меня больше нет, но вы получите последние два отряда из состава разведывательного батальона.

Если Монтгомери сейчас ударит со всей решительностью, я сомневаюсь, что вам удастся даже перейти Сену. Для начала вы постепенно отойдете по направлению к Сене, где оставшиеся силы саперного батальона будут ждать вас с последними понтонами.

Отныне вы предоставлены сами себе. Не могу сказать, где вам удастся добыть горючее, боеприпасы и продовольствие. Все – сами по себе. Что же касается маршрута вашего продвижения на восток и цели назначения – района, где именно соберется дивизия, вы получите дальнейшие распоряжения до моего отбытия.

Всего наилучшего, Люк. Сохраните как можно больше людей из нашей дивизии.

В тот решающий день, 21 августа, мои люди занимали оборонительные позиции. 22 августа я вывел их из соприкосновения с неприятелем. Слава богу, Монтгомери преследовал нас не слишком настойчиво. Даже наоборот, он действовал очень осторожно, не желая ничем рисковать. Это дало нам немного «воздуха». Союзническая авиация более не могла так радикально влиять на события, потому что часто было невозможно с воздуха отличить своих от противника.

23 августа мы двинулись в направлении Руана, все так же не тревожимые дивизиями Монтгомери. Меня беспокоили данные Фойхтингера в отношении того, что в тот же самый день практически параллельно с нами на Руан наступал Паттон. Успеем ли мы туда раньше и сумеем ли быстро переправиться через Сену? Армии Паттона, однако, по данным нашей разведки, пока видно не было. Зато мы соединились с частями танковой дивизии СС. Мы договорились при помощи саперов перейти реку в одной из ее излучин к западу от Руана.

Только после войны я узнал, что Монтгомери провел линию разграничения между британскими и американскими войсками, проложив ее за Мант на Сене, к западу от Парижа и далеко на северо-восток через Амьен – Лилль до Гента в Бельгии. Это означало, что Паттону пришлось отозвать свои части, наступавшие на Руан, и применить их где-то в другом месте.

В общем, нам приходилось иметь дело отныне только с Монти, а он по каким-то причинам продвигался вперед очень робко.

По выходе к Сене мы поставили в качестве заслона с юга танки СС. Между тем наскоро наведенная переправа через реку была запружена отступающими. Части снабжения пехоты и отряды отбившихся от своих частей солдат были готовы драться, а иногда и дрались за место на немногих паромах.

Выбрав себе место для переправы, мы не пустили туда больше никого, намереваясь во что бы то ни стало спасти не только людей, но и боевую технику. Пока саперы возились с понтонами, мы искали любые другие возможности пересечь 400 метров реки. Капитан Кригер, мой тогдашний адъютант, спустя несколько дней рассказывал мне, как он со своими людьми снимал с петель двери в ближайших деревнях и привязывал к ним в качестве поплавков пустые канистры из-под горючего. На каждом из таких плотов помещалось до восьми человек. Мы действовали в тесном взаимодействии с танкистами СС. Я заверил их в том, что мы заберем их на своем понтонном пароме последними. У нас царило спокойствие – прячась среди деревьев, солдаты молча ждали, когда придет их очередь переправляться. Это совсем не походило на Руан, куда отступили основные силы, чтобы перейти реку по еще уцелевшему железнодорожному мосту; там страсти накалились до предела.

В распоряжении моей штабной роты имелся автомобиль-амфибия VW («Фольксваген»), которым я до того никогда не пользовался. Я поинтересовался, можно ли воспользоваться машиной по назначению.

– Должна держаться на воде, – ответили мне, – что еще сказать? Должна, и все.

Несмотря на все трудности и напряженность обстановки, я решил переправиться на этой машине последним из своей боевой группы.

К 26 августа все части ее были на противоположном берегу, и я отдавал приказы о сборе.

В ночь с 28 на 29 августа мы замаскировали машину ветками, чтобы нас не засекли и не потопили союзнические истребители. Утром я сел за руль, рядом устроился мой адъютант Либескинд, позади находились водитель и еще один солдат в качестве наблюдателя.

Мы быстро отыскали пологое место, и я осторожно съехал в реку.

– Смотрите, нет ли где течи!

Машина поплыла. Я позволил ей дрейфовать по течению. Либескинд занимался тем, что высматривал место, где можно выйти на берег. Я аккуратно развернул амфибию вправо и стал приближаться к берегу.

– Истребители слева! – закричал наблюдатель. Я тут же выключил двигатель и позволил «кусту» плыть вниз по течению. Истребители, судя по всему, приняли нас за то, чем мы и хотели казаться, – за куст. Либескинд отчаянно искал место, где бы выйти на сушу, но везде попадались крутые обрывы или густые заросли.

В итоге, проделав примерно 15 километров, мы нашли место, где без труда и никем на замеченные смогли выбраться на берег. Через час мы соединились со своей боевой группой, где нас уже считали пропавшими.

Я в последний раз вышел на связь с дивизионным командиром, который вкратце разъяснил мне ситуацию и поставил задачу:

– Люк, я рад, что вам удалось переправить через Сену практически всю боевую группу. Контроль за ситуацией в настоящее время полностью утрачен. Меня вызвали в корпус, однако им пришлось в спешке бросить командный пункт – американцы были уже рядом. Никто не знает, где наши части, а уж где противник – и подавно. Два дня назад я получил четкий приказ, в соответствии с которым дивизионный штаб, закаленные части боевой группы Рауха и все подразделения снабжения должны следовать в район Мольсхайма (Мольсема), к западу от Страсбурга, для доукомплектования. Дивизия должна подготовить позиции насколько возможно западнее для частей потрепанных 1-й и 19-й армий, отступающих из Южной Франции через Бельфор. 15 августа сильные части американцев высадились на юге Франции и теперь наступают на север.

После того как соберете свою группу и реорганизуетесь, выступайте в восточном направлении, чтобы как можно быстрее выйти в районе к западу от Страсбурга. Смотрите не наткнитесь на американцев, которые наступают через Сену на широком фронте. Где и как вы добудете горючее, боеприпасы и продовольствие – я не знаю. Вам придется делать все самим. Всего наилучшего.

Боеприпасов у нас осталось в обрез, потому мы не могли позволить себе втягиваться в боевые действия. Я прикинул, сколько займет дорога до заданного района поблизости от Страсбурга – по меньшей мере неделю, да и то при оптимальных условиях.

Чтобы не быть застигнутыми врасплох наступавшими на север американцами, я издал следующие приказы:

– Два отряда из танково-разведывательного батальона ведут рекогносцировку к югу от запланированного мной маршрута отхода и докладывают о любом соприкосновении с противником по рации.

– На каждые 100 километров дороги выделить одного офицера с рацией, чтобы докладывать о перемещении неприятеля на наиболее важных перекрестах.

– Отряду снабжения с его тремя последними грузовиками и двумя SPW (полугусеничными бронемашинами) с рацией вести постоянный поиск складов снабжения, которые должны иметься поблизости от всех крупных городов.

Основное ядро моей боевой группы должно было отходить маршем на восток с широкими интервалами между частями, следуя по второстепенным дорогам. Я обозначал пункты назначения на каждый день.

С тем мы и выступили, поначалу сделав хороший крюк на север от Руана, а затем повернули к востоку, пройдя севернее Парижа. В первые двое суток продвигались мы медленно, шли параллельно фронту, пересекая направление наступления американских войск. На третий день возникли перебои с топливом. Снабженцы получили приказ любой ценой достать горючее и, если будет возможно, боеприпасы. Грузовики вернулись вечером, нагруженные всем необходимым; даже продовольствие раздобыли. Мы были очень благодарны этим людям, которым так или иначе удалось найти склад. Доклад ответственного офицера вызвал смех и раздражение.

– Когда мы разыскали склад, – не без злобы начал он, – и потребовали горючее для нашей боевой группы, мы получили типичный и наглый ответ: «Ничего не выдается без письменных предписаний». Тогда я спросил: «А что вы станете делать, если завтра сюда явятся американцы, что совсем не исключено?» И вот что я услышал: «В соответствии с приказом мы взорвем склад». Это так разозлило моих людей, что они были готовы броситься на начальника склада. Я еле остановил их.

Я спокойно и рассудительно сказал этому бюрократу: «Если через полчаса у меня не будет горючего, боеприпасов и еды, я снимаю с себя ответственность за то, что произойдет. Так что лучше дайте нам все добром».

Таким образом снабженческая проблема, благодаря столь замечательно сработавшей «поисковой партии», удачно разрешилась и более так остро до прибытия в предписанный район сосредоточения не вставала. На моем правом, южном фланге, слава богу, никакой опасности не возникло.

Американцы, судя по всему, и не подозревали, что на восток перед ними, пересекая маршрут их наступления, следует боевая группа. Даже авиация нас не выявила. Только однажды один из двух дозоров доложил: «Встретили американский отряд, который ушел, вероятно, не заметив нас».

Через Компьен, в котором четыре года назад Гитлер подписывал перемирие с Францией, мы прошли мимо Вердена в направлении Меца. Мы оказались, таким образом, вне района активных боевых действий и могли позволить себе делать больше привалов, чтобы дать отдых измученным водителям и собрать рассеявшиеся части. Снабжение перестало представлять столь уж трудноразрешимую проблему, однако время от времени приходилось грозить применением силы.

Так и не доходя Меца, мы повернули на юго-восток в направлении Нанси и двинулись далее через Баккара. 9 сентября, после продолжавшегося одиннадцать дней марша, мы прибыли в заданный район к западу от Страсбурга. Устали мы просто мертвецки.

Мы находились в боевых действиях без отдыха три месяца. Нам требовался отдых и были отчаянно необходимы пополнения живой силы и техники. Численность гренадерских рот сократилась до 50 человек.

Наш район сосредоточения располагался между Вогезами и Страсбургом, между «линией Мажино» и Западным валом. Я распустил личный состав на поиски постоя в ближайших деревнях, а сам задался целью найти дивизионный командный пункт.

Начиналась осень, но было тепло. Внизу мирно раскинулась долина Рейна, которую я видел, поднимаясь по извилистой дорожке к шоссе через Вогезы. Более четырех лет люди тут жили в стороне от войны. Я наткнулся на один из снабженческих грузовиков дивизии. Водитель предположил, что дивизионная штаб-квартира расположена скорее всего где-то в западных предгорьях Вогезов. Связаться с ней по рации мне не удалось.

Вдруг откуда ни возьмись появился вездеход с флажком командующего армии. Я откозырял и оказался перед генералом Хассо фон Мантойффелем, «коллегой» по 7-й танковой дивизии, который в России в 1941 г. командовал стрелковым полком[115].

– Люк, какая замечательная встреча. Мы так давно не виделись, – приветствовал он меня. – Что вы тут делаете?

Я коротко рассказал ему что к чему и спросил, не знает ли он, где может быть дивизионный штаб и какова в общем и целом обстановка.

– Обстановка, мой дорогой Люк, чрезвычайно отвратительная. Я сам прибыл сюда только вчера из Бельгии принимать командование 5-й танковой армией.

Нарисованная Мантойффелем картина не радовала:

– Еще до моего отъезда из Бельгии Монтгомери предпринял наступление силами своей группы армий и, не встречая серьезного противодействия, 3 сентября вышел к Брюсселю, а 4-го числа – к Антверпену.

Но куда опаснее, однако, бросок американцев – генерала Паттона с его 3-й армией США. Именно Паттон смог достигнуть решающего прорыва через Авранш, а затем, невзирая на оставшийся открытым южный фланг, со всей скоростью принялся развивать успех, наступая на восток. Я бы назвал его американским Роммелем. Эйзенхауэр очень высоко ценит его, а в США его считают чуть ли не национальным героем. Показания пленных постоянно подтверждают это.

К концу августа, однако, американцам пришлось сделать перерыв – их линии снабжения от Шербура и еще нескольких портов Нормандии слишком растянулись. Между тем с начала сентября американцы вновь переходят в наступление: 2 сентября 1-я армия США вышла к Монсу и взяла в плен 30 000 человек. Паттон, не обращая внимания на правый фланг, продвигается все дальше. Он уже вышел к Вердену и наступает на Мец и Нанси, то есть на Мозель.

6-я группа армий США, включая 1-ю французскую армию, приближается из Южной Франции и должна будет соединиться с Паттоном. Правда, остатки наших армий, отступающих от Средиземного моря и от Атлантического побережья, пока что держат выступ, который достигает Дижона, но сколько это будет продолжаться?

– И самое худшее, – продолжал Мантойффель, – Гитлер манипулирует дивизиями, которые на деле уже давно никакие не дивизии. А теперь еще, – не без горькой иронии, качая головой, заключил он, – Гитлер хочет развернуть танковое наступление на север из района Дижона, чтобы, как он изволил выразиться, «ударить Паттону во фланг, перерезать линии коммуникаций и уничтожить его». Полное непонимание обстановки и наших возможностей.

Слова его произвели на меня тяжкое впечатление.

– А как, по-вашему, что надо делать? – спросил я Мантойффеля.

– Вести подвижную оборону тут, на западных склонах Вогезов и к западу от Саарбрюкена, чтобы подготовить к обороне Западный вал и разместить там достаточно людей. Это даст шанс надолго задержать противника. Здесь, на Западе, нам нужно выиграть время, чтобы приготовиться к наступлению русских. Но все это, мой дорогой Люк, так, похоже, и повиснет в воздухе. Я желаю вам всего наилучшего. Постарайтесь выйти целым и невредимым из последней битвы.

Мы пожали руки и расстались.

Встретиться с Мантойффелем мне довелось уже только спустя долгое время после окончания войны.

В итоге я все же разыскал дивизионный штаб. Фойхтингер очень обрадовался, что я сохранил и привел боевую группу. Я рассказал ему о нашей встрече с Мантойффелем.

– Ну вот, я хоть что-то узнал об общей обстановке, – произнес он. – Наша дивизия входит в 5-ю танковую армию Мантойффеля, но мы с ним еще не виделись. Первым делом – приятное, – Фойхтингер вызвал адъютанта. – От имени фюрера я имею честь и огромное удовольствие вручить вам Рыцарский крест.

Он церемонно достал орден из черной коробочки и повесил мне на шею. Словно по заказу, под рукой оказался человек с фотоаппаратом. Мы снялись с Фойхтингером.

– Награда пришла еще в августе, но тогда вы, понятно, были на марше – на «длинном марше». Я представил вас уже давно за вашу исключительную храбрость и личный вклад в дело в Нормандии, особенно за ваши действия в обороне 18 июля во время операции Монти «Гудвуд».

Тут принесли шампанского. Мы выпили, но не за окончательную победу, а за то, чтобы живыми и здоровыми вернуться домой после войны.

Разумеется, я был горд наградой.

– Господин генерал, я могу принять орден и принимаю его только как знак высокой оценки моих людей. Без таких солдат, как они, я бы никогда не смог совершить того, что совершил, того, в связи с чем вы сегодня чествуете меня.

Затем нам пришлось перейти к повестке дня.

– Дайте личному составу немного передохнуть, – начал Фойхтингер. – Поступила техника и батальон Люфтваффе – наше пополнение. Только представьте себе, среди них подготовленные летчики и еще мальчишки 16 и 17 лет! Как мы остановим союзников с их неистощимыми материальными ресурсами, когда вместо солдат нам присылают пушечное мясо?

Вы уже слышали от Мантойффеля, что задача наша создать рубеж обороны, чтобы остатки двух армий, отступающих с юга и с запада, смогли проскользнуть в брешь между нами и швейцарской границей.

Вчера я с тяжелым сердцем отправил полковника Рауха и его «залатанный» полк в район Эпиналя сторожить переправы через Мозель. По имеющимся у нас данным, части Паттона наступают на юг из Нанси, а 2-я французская бронетанковая дивизия[116] – из района к западу от Дижона. Мы просто должны остановить их. Вы тоже должны быть готовы вступить в действия в ближайшие дни, – закончил он и разрешил мне быть свободным.

Мольсхайм – маленький городок в долине Рейна к западу от Страсбурга. В нем и в ближайших деревнях моя боевая группа нашла место для передышки. Население там говорило по-французски и по-немецки. Как и повсюду в Эльзасе – Лотарингии, они не раз меняли подданство на протяжении войн между Францией и Германией. В данный момент свое право владеть Эльзасом – Лотарингией пытался отстоять Гитлер, но постепенно складывалось впечатление, что территория в ближайшее время отойдет французам.

Селения, дома в которых очень походили на те, что встречаются в Шварцвальде, послужили местом постоя для моих солдат. Большинству из них не приходилось спать в нормальной кровати уже несколько месяцев. Что же касается меня и моего штаба, мы разместились в маленькой гостинице. Мой адъютант и прочие офицеры сидели в баре за стаканчиком знаменитого траминера[117]. Когда я вошел, среди собравшихся возникло чрезвычайное оживление. Я и забыл, что у меня на шее Рыцарский крест.

– Наши поздравления. Давно пора, подполковник.

Я запротестовал:

– Это в знак признания заслуг всего нашего полка. Буду носить с гордостью за моих солдат, – вот и все, что я смог сказать. – Сейчас постараюсь дозвониться в Берлин, а потом расскажу вам об обстановке и о нашей задаче.

Через 15 минут вернулся офицер разведки:

– Есть связь с Берлином.

На проводе была Дагмар:

– Слава богу, ты жив. Я лишилась сна. Попыталась узнать что-то через друзей в Управлении личного состава. Никто не мог сказать мне ничего толком. «Положение слишком неопределенное» – вот и все, что я слышала. Как ты?

– В порядке, только очень устал. Я тоже волновался и очень беспокоился, как тебе удалось выбраться из Парижа. Как все прошло?

– Как и предполагалось. За два дня до вступления в город союзников из штаб-квартиры в Париже пришел грузовик, который и доставил меня с моим велосипедом в Берлин. Тяжело было прощаться с нашими друзьями в Париже. Они все предлагали спрятать меня на юге Франции до окончания войны. Все передавали тебе приветы.

Как раз тогда, когда я собирался сказать Дагмар о Рыцарском кресте, связь оборвалась. По меньшей мере теперь каждый из нас знал, что с другим все в порядке.

Я послал за всеми командирами и проинструктировал их в отношении обстановки со слов Мантойффеля и Фойхтингера.

– В течение двух-трех суток все части при сотрудничестве с пунктами снабжения дивизии должны будут получить пополнения в людях и технике. Следите за тем, чтобы наши опытные унтеры быстро готовили молодежь. В ближайшее время нам предстоят бои.

Затем мы выпили все вместе нашей «сыгранной» за последние месяцы командой.

До нас вдруг дошло, что всего в нескольких километрах от нас рейх и Гитлер требует от нас биться «до окончательной победы» или «лечь костьми», о чем ежедневно заявлял министр пропаганды Геббельс.

– Господин подполковник, а вы верите слухам, что Гитлер пытается заключить сепаратный мир с западными союзниками, чтобы обезопасить тыл для войны с русскими?

Это был один из тех вопросов, которыми часто задавались в те дни многие.

– Нет, – отозвался я. – Как и я, вы, наверное, слушаете британское радио – тайком. Черчилль и американцы решительно настроены на уничтожение Гитлера с его режимом. Тут нет и не может быть места ни для какого сепаратного мира.

Я позволял себе говорить открыто. Мы были достаточно трезвомыслящими людьми, чтобы отличать факты от иллюзий. Никто не счел бы меня пораженцем за такие разговоры.

– Я считаю, что единственным выходом является предложение Мантойффеля держать оборону на Западном валу, если, конечно, уже не поздно готовить его. Насколько мне известно, в 1940 г. оттуда сняли все вооружение и перенесли его на Атлантический вал. Если так, мы сможем воспользоваться Западным валом как укрытием от бомб и артиллерийских снарядов, но держать там оборону нам не удастся.

Меня тревожит положение на Восточном фронте, где русские, несомненно, скоро перейдут к последнему наступлению, в результате которого углубятся на немецкую территорию. Рассказы о зверствах по отношению к нашим женам и дочерям внушают страх.

Последние часы за траминером мы провели в глубокой задумчивости. Каждый размышлял о своем собственном положении, о неделях и месяцах, ожидавших нас впереди.

Прошло двое суток, и надежды на отдых растаяли.

Из дивизии поступил приказ моему 2-му батальону присоединиться к боевой группе Рауха и занять позиции на переправе через Мозель в районе Эпиналя. Майор Курц получил лишь незначительные пополнения в живой силе и мало техники.

– Следите, чтобы ветераны опекали новичков и те быстро акклиматизировались в боевых условиях, – сказал я ему. – В ближайшее время мне и самому придется вступить в боевые действия. Постараюсь достать несколько новых SPW для 1-го танкового батальона майора Лира. К сожалению, Курц, похоже, противопоставить превосходству противника в людях и технике нам, кроме своего более длительного боевого опыта, нечего.

Курц был по-настоящему испытанным командиром, продемонстрировавшим в сражениях последних месяцев как осторожность, так и личную храбрость.

Мне действительно не пришлось долго «сидеть сложа руки». Меня вызвали в дивизию.

– Люк, полковник Раух болен, и его придется отправить домой. Вы немедленно примете его боевую группу, она будет именоваться боевой группой 21-й танковой дивизии. Гитлер упрямо держится намерения атаковать из района к западу от Эпиналя в северном направлении глубоко во фланг Паттона. Безумие, если сравнить силы сторон.

Прибыли три вновь созданные танковые бригады – новая организационная концепция Главного командования. Конечно, они укомплектованы самой последней техникой, например танками «пантера», к тому же в них имеются опытные командиры. Однако они не знают друг друга и никогда не участвовали в боевых операциях как целые части. Почему нам не дают новую технику после всех потерь, которые мы понесли?

– Ваша задача удерживать переправы на реке Мозель севернее Эпиналя с фронтом, развернутым к западу, тогда как танковые бригады к западу от Эпиналя ударят на север при поддержке остатков частей пехотных дивизий. Будьте очень осторожны!

После того как французские части 2-й бронетанковой дивизии и войска 1-й французской армии, наступавшие с юга, соединились и взяли Дижон, есть опасность их удара в восточном направлении на окружение остатков нашей пехоты и танковых бригад. Все тут будет зависеть от того, как будут драться французы. Сегодня же вечером принимайте с вашим штабом дивизионную боевую группу. Ожидайте дальнейших указаний.

Утром 12 сентября я получил приказ действовать совместно с танковой бригадой, которой группой своих PzKpfw IV предстояло наступать на 2-ю французскую бронетанковую дивизию – на север из района передо мной (к западу от Эпиналя). Моя задача состояла в поддержке группы «пантер».

Так начался «Эпинальский разгром».

Вероятно, вспоминая 1940 г., мы недооценили французов. Между тем 2-ю французскую бронетанковую дивизию поддерживали массированные удары авиации и великолепные американские артиллеристы, сама она располагала отличной техникой и, что немаловажно, имела такого прекрасного командира, как генерал Шарль Леклерк[118]. Нам приходилось иметь дело с противником, которому не только принадлежала честь первым вступить в Париж, но который имел возможность играть самую активную роль в освобождении Франции от «проклятых наци».

Как показали пленные, гражданские лица сообщили французскому полковнику Лангладу[119] о том, что моя боевая группа двигалась к Эпиналю с запада. Ланглад решил атаковать формирование «пантер» на севере ранним утром 13 сентября и отрезать его от южной группы прежде, чем я бы успел прийти ей на помощь.

План сработал. Только четырем уцелевшим «пантерам» удалось прорваться на соединение с моей группой. Ввиду очень активной поддержки с воздуха и за счет превосходной работы американской артиллерии действовавшая южнее группа PzKpfw IV не смогла остановить французскую дивизию. 13 сентября обе танковые группы потеряли 34 «пантеры» и 26 PzKpfw IV. Наша пехота в районе боевых действий была уничтожена. Чтобы дело не кончилось полным разгромом, я, не имея танков, ближе к вечеру перешел в атаку силами своей боевой группы. Поначалу мы успешно продвигались, но потом, ввиду сильного противодействия неприятеля, я отдал приказ прекратить бой.

14 сентября моей боевой группе удалось соединиться с формированием, укомплектованным PzKpfw IV. Вместе с их 17 оставшимися на ходу танками мы вновь развернули наступление. Имея только 240 гренадеров, почти без артиллерии, мы все же смогли немного продвинуться, однако под массированным огнем американской артиллерии наша атака окончательно захлебнулась.

В итоге из штаба корпуса пришел приказ ночью отойти на позиции к западу от Эпиналя, чтобы «сберечь» нас для участия в предстоящей атаке во фланг Паттону, от которой до сих пор еще не отказался Гитлер.

Выручить из окружения нашу 16-ю пехотную дивизию оказалось невозможным. Только 500 человек вышли к нашим позициям, тогда как 7000 либо погибли, либо попали в плен.

После того как 2-я французская бронетанковая дивизия и части 1-й французской армии, продвигавшиеся с юга, вновь соединились, они 14 сентября форсировали Мозель к югу от нас. 15 сентября американцы овладели Нанси. 16 сентября немецких войск к западу от р. Мозель практически не осталось.

Неразумный и нереалистичный план Гитлера смять фланг армии Паттона и уничтожить ее обернулся ничем, как и предвидел Мантойффель, да, впрочем, и все мы.

На северо-запад из Вогезов практически параллельно одна другой текут три реки: Мозель, Мортань и Мерт. Мы цеплялись за каждую из них до тех пор, пока нас либо не обходили, либо не прорывали наши слабые оборонительные заслоны. Люневиль на реке Мерт юго-восточнее Нанси представлял собой важный узел коммуникаций. Если бы после Нанси противнику удалось захватить также и Люневиль, путь на север за Вогезы к Саарбрюкену и на территорию рейха лежал бы перед ним открытым.

Во второй половине сентября разгорелись ожесточенные бои за Люневиль. Американские части прорвались в него. Затем яростной контратакой подразделения из состава двух из трех новых танковых бригад отбили у противника часть города. Горячие рукопашные схватки, бои за каждую улицу и каждый дом приводили к высоким потерям с обеих сторон.

Возглавляемая мной боевая группа 21-й танковой дивизии имела задачей преградить неприятелю путь через Мортань к югу от Люневиля одним батальоном, а затем основными силами наступать на Люневиль с юга.

Несмотря на пополнения из формирования Люфтваффе, численность батальона 192-го полка, атаковавшего Люневиль, составляла всего 100 гренадеров, тогда как мой 2-й батальон майора Курца имел 140 активных штыков для обороны довольно протяженного участка реки. Пока Фойхтингер вел бой за Люневиль, мое внимание сосредоточилось на 2-м батальоне.

Там нам вновь противостояла 2-я французская бронетанковая дивизия. Майору Курцу все еще удавалось держаться на береговом плацдарме на реке Мозель, со значительным успехом отражая удары частей этой дивизии. Но вот на нас обрушилась вся дивизия, действовавшая снова при поддержке сосредоточенного огня американской артиллерии. Первую атаку усиленной французской бронетанковой группы мы отбили при помощи нашей полевой артиллерии и нескольких 8,8-см противотанковых орудий. Развернув более мощную атаку, французы, однако, путем осуществления мастерски разработанной и проведенной операции, смогли форсировать Мортань в ночь с 18 на 19 сентября и создать береговой плацдарм (иначе предмостное укрепление).

Создалась угроза охвата противником нашего слабого фронта на р. Мортань с юга. Оценив данное обстоятельство, командование группы армий «G»[120] дало добро на отход боевой группы 21-й танковой дивизии за реку Мерт, через которую наши саперные подразделения в ту же ночь навели понтонный мост.

Бои за Люневиль все еще кипели, когда нам пришлось оставить линию обороны на второй реке. Слава богу, противнику пришлось сделать передышку, дожидаясь поступления снабжения. Однако французы отправили множество дозоров, которые действовали вплоть до Мерта, где мы отбросили их. После тяжелых боев был оставлен Люневиль.

В начале октября меня вместе с командирами вызвали на командный пункт дивизии.

Генерал Фойхтингер вручил майору Вилли Курцу Рыцарский крест, а майору Лиру из 1-го батальона – Золотой Немецкий крест. Оба удостоились награждений за личный вклад в дело в ходе боевых действий в Нормандии.

25 октября 1944 г. я вновь поехал к Фойхтингеру, на сей раз с командиром своей штабной роты, лейтенантом Карлом Зоммером, и с военнослужащим из этой роты, ефрейтором Маурером.

За свой беспрецедентный вклад в дело в ходе оборонительных боев за Эпиналь, Люневиль и Шатель лейтенант Зоммер получил Золотой Немецкий крест, а Маурер – Рыцарский крест. Редкий случай, чтобы Рыцарский крест вручили ефрейтору. А потому на награждении присутствовали военный корреспондент и съемочная группа.

Действия, за которые наградили Маурера, были не просто замечательны сами по себе, они демонстрировали высокий уровень выучки и боевого духа нашего личного состава.

В ходе маневрирования на выход из боевого соприкосновения с неприятелем я дислоцировал свою штабную роту на высоте, оттуда она могла бы прикрывать отход моей боевой группы достаточно долго для того, чтобы мы успели выйти на следующие позиции. Не располагая поддержкой артиллерии и противотанковым вооружением, вынужденный полагаться только на свои станковые пулеметы, Зоммер с господствующей высоты вновь и вновь вынуждал противника залегать и так обеспечил нам необходимое время для закрепления на новых позициях.

Ефрейтор Маурер и его подносчик боеприпасов действовали со своим пулеметом на левом крыле роты, обеспечивая левый фланг. Задача их состояла в том, чтобы сдерживать натиск врага и отступить лишь в крайнем случае. В поисках подходящего места Маурер отошел слишком далеко и почти утратил контакт с ротой. Однако он нашел идеальную позицию на господствующей высоте.

Вдруг в долине внизу он заметил идущую на юг вражескую колонну. «Они намерены обойти нас и ударить нам во фланг», – смекнул он. Как видно, противник считал, что слева на высотах никого нет, потому что машина за машиной колонна проходила мимо.

Когда расстояние сократилось, Маурер открыл огонь по колонне, она тотчас же остановилась. Солдаты выскочили из кузовов и залегли. Маурер видел, как падают раненые. Он и его подносчик боеприпасов расстреливали ленту за лентой из их MG. Скоро загорелся первый грузовик. У врага воцарилось полное замешательство. Но вот он развернул противотанковые пушки и легкие артиллерийские орудия.

Маурер засмеялся:

– Под таким углом вам нас не достать. Давай-ка зарядим следующую ленту.

Снаряды и правда свистели над головой. Затем противник развернул атаку на высоту.

– Приятель, это последняя лента! – закричал подносчик боеприпасов. – Надо скорее возвращаться в роту.

Однако лейтенант Зоммер уже снялся с места и поначалу не заметил отсутствия Маурера.

– Ладно, тогда просто пойдем на восток. Там или тут мы должны найти свою роту или другую часть из боевой группы фон Люка.

Когда оба солдата двинулись в путь, они все еще слышали грохот неприятельских пушек и выстрелы атакующей пехоты.

Когда Маурер нашел роту и был приведен ко мне лейтенантом Зоммером, он никак не мог понять, почему вокруг него столько шума.

– Но это же мое дело. Моя обязанность, – удивленно сказал он.

Никогда еще представление к Рыцарскому кресту не удовлетворялось так быстро, как в случае с Маурером. Пропаганда тут же превратила его в «ярчайший пример» для всех молодых людей, которых посылали на фронт все больше и больше.

Зоммер в ноябре, к сожалению, попал в плен.

Прошел октябрь. Союзники, судя по всему, решили свои снабженческие проблемы. Генерал Паттон двинулся на северо-восток в направлении Саарбрюкена. Мы же стояли спиной к Вогезам за рекой Мерт. Перед нами все так же была 2-я французская бронетанковая дивизия.

В рядах ее находился талантливый успешный антрепренер по имени Мишель Дюфрен. Никто из нас в то время не мог предполагать, что пройдет время и французский рядовой и немецкий полковник, некогда разделенные враждой своих стран, однажды станут друзьями.

В нормальные времена Мишель Дюфрен жил с женой Элизабет в Нормандии, в прекрасном старом шато, который она, отпрыск древнего аристократического рода, принесла ему в виде приданого. Шато-Вимер располагался всего в нескольких километрах от Вимутье, идиллического городка, на окраине которого в июле 1944 г. был тяжело ранен фельдмаршал Эрвин Роммель, когда его машину обстрелял истребитель противника. В августе в городе и вокруг него разгорелись ожесточенные бои между немцами, вырывавшимися из Фалезского «котла», и пытавшимися захлопнуть западню союзниками. Сам я со своей боевой группой создал рубеж обороны к северу от города, чтобы пресечь дальнейшее продвижение британцев.

Тем временем, пока муж ее, Мишель, нес службу в рядах 2-й французской бронетанковой дивизии, Элизабет Дюфрен превратила свой замок в военный госпиталь – на крыше был огромный красный крест, а раненые принимались без оглядки на национальность. Уже после войны Мишель сделался страстным историком-любителем, посвятив свои научные изыскания в основном боям в Нормандии и прежде всего – Фалезскому «котлу». Не довольствуясь изучением архивных материалов и беседами с крупными командирами, воевавшими как по ту, так и по другую сторону линии фронта, Мишель пользовался любой возможностью получения сведений, и так уж вышло, что мы с ним познакомились в Гамбурге, а потом стали добрыми друзьями.

– В то время, – рассказывал он мне позднее, – я был водителем джипа взводного командира в 4-й саперной роте 2-й французской бронетанковой дивизии генерала Леклерка[121]. 30 октября наша дивизия пошла в атаку с целью форсировать реку Мерт. По-видимому, по причине плохой подготовки атаку отразили. Тогда в ночь на 31 октября мы ползком пробрались на немецкие минные заграждения и обезвредили их. После мощного артиллерийского обстрела мы вместе с танкистами сумели перейти Мерт к северо-западу от Баккара. В маленькой деревушке мы взяли несколько пленных, шестнадцатилетних мальчишек, один из которых целый день пробыл в моем джипе. От пленных мы узнали, что перед нами стоит 21-я немецкая танковая дивизия.

Я хорошо помню бои под Баккара, а также и то, как мы отбивали атаку французов.

К сожалению, Фойхтингер превратил этот успешный эпизод обороны в победную реляцию: «Объединенными усилиями нашей артиллерии и нескольких наших противотанковых пушек мы сумели за короткий срок уничтожить более 40 вражеских танков».

По-человечески понятно, что в таком отчаянном положении, как наше, он пытался обратить на себя внимание высшего руководства и вселить немного уверенности в сердца людей, однако как командир боевой группы, которая непосредственно вела бои на данном участке, я не могу согласиться с вышеприведенными данными.

Разумеется, Мишель Дюфрен позднее хотел выяснить точно, как виделась нам тогдашняя ситуация. Когда я привел ему донесение Фойхтингера, он сказал:

– У нас в дозорном отряде было несколько убитых и раненых. В ходе атаки 30 и 31 октября дивизия потеряла около дюжины танков и 40 человек. Данные подтверждаются Историческими фондами Музея архивов в Париже и генералом Шолле, который находит заявление Фойхтингера «несколько надуманным».

На протяжении следующих нескольких суток нам удавалось удерживать западные предгорья Вогезов. Затем 12 ноября пришел приказ отойти в район к западу от Страсбурга, где нас ждало 14 суток отдыха.

9 ноября прошел обильный снегопад. Дороги покрыла гололедица, и продвижение по ним сильно осложнилось. Мы опасались, что противник будет наседать на нас в Вогезах, где у нас возникли бы большие сложности с преодолением извилистых и обледеневших дорог. Однако и противник замедлил продвижение. Он нацеливался атаковать на северо-восток в направлении Страсбурга. Нас сменила пехотная дивизия, которую подтянули из Словакии. Мы отходили, радуясь перспективе небольшой передышки, тому, что придут пополнения и техника.

Вместо этого вечером 11 ноября дивизию перебросили на север, чтобы остановить наступление Паттона к реке Нид между Мецем и Саарбрюкеном. После нескольких дней тяжелых оборонительных боев противник обошел нас на левом фланге, и вечером 18 ноября мы отступили.

Мы начали ощущать себя чем-то вроде пожарной команды, которую посылают повсюду, где горит. Но беда была в том, что горело повсюду.

Уже на следующий день нас отправили на север занимать подступы к Западному валу в районе Саарлаутерна (Сарлуи). Когда мы пересекли французско-немецкую границу, до нас вдруг дошло, что отныне нам придется воевать на родной земле.

В начале ноября серьезно заболел мой адъютант, Либескинд, и его пришлось отправить в госпиталь. Вернулся он оттуда только 22 декабря. Обязанности его взял на себя капитан Кригер, которому по возвращении Либескинда пришлось дать специальный отпуск – единственный сын Кригера погиб при воздушном налете на Золинген. На этом закрылась французская глава.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.