Глава 15 Начало вторжения союзников. 6 июня 1944 г
Глава 15
Начало вторжения союзников. 6 июня 1944 г
Вечер 5 июня 1944 г. выдался не из приятных. Нормандия показывала себя не с лучшей стороны – днями дождило и задували ветры.
Я сидел в скудно обставленном доме на краю селения Беллангревиль, что в нескольких километрах к западу от Вимона, маленького городка восточнее Кана, промышленного центра и речного порта Нормандии, передо мной лежали тексты приказов и инструкций, а также карты – все необходимое для подготовки полка к учениям. Мой адъютант, лейтенант Хельмут Либескинд, находился на командном пункте в селении. Скоро мне исполнялось тридцать три, я был майором, в конце июля ожидал повышения – сначала до подполковника, а еще через месяц-другой – до полковника. По моему представлению, быстрое продвижение.
Военно-морские метеорологи, которые ежедневно составляли прогнозы погоды и передавали их в дивизию, «дали добро» на отмену тревоги 5 и 6 июня. А потому мы не ожидали высадки: штормовое море, ветры и низкая облачность – все это заметно осложняло неприятелю проведение любых крупных операций с моря и с воздуха.
В тот вечер я, как и большинство моих солдат, думал о том, какая незавидная работенка нам досталась. Мы привыкли к подвижной войне, какую нам приходилось вести на других ТВД. Сидеть и ожидать вторжения было, несомненно, раздражающим занятием.
Вместе с тем, несмотря на вынужденную пассивность, личный состав сохранил высокий боевой дух, не в последнюю очередь потому, что Нормандия «развращала» нас, подкармливая маслом, сыром, «крэм-фреш» (сметаной) и мясом, а также сидром[95].
В тот дождливый вечер мы с адъютантом ждали доклада от 2-го батальона, заканчивавшего учения в ночное время. Данный батальон действовал в районе Троарна – Эсковиля, то есть в непосредственной близости от побережья, тогда как 1-й батальон, укомплектованный бронемашинами и другой полугусеничной техникой, занимал позиции глубже в тылу. Я на всякий случай отдал команды, предписывавшие батальонам и отдельным ротам, в случае союзнической высадки, атаковать неприятеля немедленно и действовать самостоятельно, причем делать это, невзирая на запрет не вступать в соприкосновение с противником до указаний Главного командования на Западе. Однако, ввиду полученного прогноза погоды, я не предполагал, что подобные действия могут потребоваться уже в эту ночь.
Около полуночи до меня донесся все нарастающий гул самолетов, проходивших у нас над головами. Я подумал, что противник вновь летит бомбить транспортные коммуникации у нас в тылу или же опять идет уничтожать города Германии. Казалось, машины идут очень низко. Может, из-за погоды? Я выглянул из окна и вытаращил глаза от увиденного – в небе висели осветительные ракеты. Тут как раз позвонил адъютант:
– Господин майор, парашютисты. На нашем участке приземляются планеры. Пытаюсь связаться со 2-м батальоном. Какие будут распоряжения?
Я без колебания отдал приказ:
– Поднять по тревоги все части, немедленно сообщить в штаб дивизии. 2-му батальону – вступать в боевые действия всюду, где потребуется. Постараться взять пленных и доставить ко мне.
Затем с адъютантом я отправился на командный пункт. 5-я рота 2-го батальона, отправленная на учения с холостыми патронами, еще не вернулась – опасное положение. Судя по первым донесениям, можно было сделать вывод о выброске британских парашютистов над Троарном. Командир 2-го батальона уже развернул контратаку всеми имевшимися в его распоряжении силами и сумел продвинуться до самого Троарна, куда отошли части 5-й роты.
Мы связались с командиром роты, который находился в подвале одного из домов:
– Бранденбург, держитесь. Батальон уже на подходе и вот-вот будет у вас.
– Хорошо-хорошо, – отозвался он. – У нас тут есть первый пленный, британский врач из 6-й воздушно-десантной дивизии.
– Пришлите его сюда, как только прояснится обстановка.
Тем временем мой адъютант позвонил в дивизию. Генерал Фойхтингер со своим начштаба еще не вернулись. Мы ввели к курс дела дежурного офицера, лейтенанта Мессмера, и попросили его, по возвращении командира, добиться для нас разрешения на сосредоточенную атаку.
Постепенно у нас сложилось некоторое представление об обстановке. Парашютисты, которые по ошибке приземлились в стороне от заданных районов высадки, попали к нам, когда мы развернули контратаку. Пленных привели ко мне. Прежде чем, в соответствии с приказом, отправить их под конвоем в дивизию, мы, «перекинувшись словечком» с ними, выяснили, что задача 6-й воздушно-десантной дивизии[96] состоит в овладении мостами через р. Орн в районе Ранвиля и создании берегового плацдарма восточнее этой реки для запланированной на утро 6 июня высадки с моря.
Нас все сильнее охватывали гнев и раздражение. Указаний о немедленном переходе в атаку, что, ввиду неразберихи, творившейся у нашего противника, позволило бы нам достигнуть преимущества, все не поступало, хотя наши донесения в дивизию уже давным-давно должны были через штаб корпуса поступить в группу армий «B» Роммеля. Мы считали, что у нас есть все шансы прорваться к побережью и помешать противнику создать береговой плацдарм или же, по меньшей мере, значительно осложнить ему задачу.
Помню британского офицера медицинской службы, которого взяли в плен и привели ко мне. В своем парашютистском снаряжении он ничем не отличался от любого другого солдата. Как истый британец, он вел себя достойно, однако был очень расстроен и подавлен из-за того, что попал в плен в первом же бою. Поскольку он не пожелал говорить, назвав лишь фамилию и номер, я, как делал всегда с британскими пленными, завел с ним беседу. Повел разговор о своем последнем приезде в Лондон в марте 1939 г., о Пиккадили-Серкус и моих британских друзьях. Постепенно он «отошел», и я узнал кое-что о намерениях британцев и задачах 6-й воздушно-десантной дивизии.
Проходили часы. Раз уж вышло так, что нас обрекли на пассивность, мы организовали оборону. Остальные части дивизии – танковый полк и 192-й танково-гренадерский – находились в полной боевой готовности, однако тоже были вынуждены оставаться на местах[97]. Мой адъютант вновь позвонил в дивизию. К телефону подошел майор Форстер, ответственный за прием пленных. Он не имел полномочий изменить существующий приказ. Из группы армий «B» нам объяснили, что мы имеем дело с отвлекающим маневром: британцы-де сбрасывают с парашютами соломенные чучела. С рассветом я отправил адъютанта на дивизионный командный пункт с просьбой добиться разрешения на контратаку. По своем туда прибытии Либескинд стал свидетелем жаркого телефонного разговора, который Фойхтингер вел, судя по всему, с командованием армии:
– Господин генерал, я только что вернулся из Парижа и сам видел гигантскую армаду у побережья вблизи Кабура: линкоры, корабли снабжения и десантные суда. Я намерен атаковать – немедленно атаковать силами всей дивизии восточнее Орна и пробиться к побережью.
Однако разрешение на контрудар так и не было получено. Гитлер, который имел привычку работать допоздна, все еще спал.
Я мерил шагами командный пункт, сжимая кулаки в ярости и от досады на Главное командование, проявлявшее нерешительность и не желавшее смотреть в лицо фактам. Будь Роммель сейчас с нами, а не в Германии, он бы отбросил прочь все приказы и начал бы действовать – в этом мы не сомневались.
Мы были в отличной физической форме и чувствовали себя в состоянии справиться с ситуацией. Я подавил гнев и заставил себя успокоиться. Мой опыт на прежних ТВД научил меня, что, чем более сложна обстановка и опасно положение, тем более хладнокровно надлежит реагировать на них командиру.
Лучший способ успокоить взволнованного порученца или связного с донесением, прибывшего из района, где сложилась отчаянная ситуация, предложить ему присесть, угостить сигаретой и попросить:
– Ну а теперь расскажите мне, что происходит на самом деле.
Итак, трагедия разворачивалась и шла своим чередом. Прошло всего несколько часов, и храбро бившиеся на прибрежных фортификациях бойцы оказались не в состоянии сдерживать натиск неприятеля – им было просто нечего противопоставить бившим по ним с моря орудиям главного калибра линкоров союзников и безраздельно господствовавшей в небе авиации противника, армады бомбардировщиков которой сбрасывали свой смертоносный груз на головы защитников на побережье и в Кане. И все это время готовая вступить в действие немецкая танковая дивизия неподвижно стояла за линией фронта. Рано утром с высот восточнее Кана мы увидели несметное воинство союзников – поля, покрытые приземлившимися транспортными планерами и многочисленные аэростаты наблюдения в небе над районами высадки, помогавшие корабельной артиллерии вести точный и сокрушительный огонь.
Положение заставляло нас перегруппировываться. Восточнее и западнее реки Орн были сосредоточены сильные боевые части. Мы все продолжали ждать разрешения на контратаку. Между тем, как мне подумалось, ввиду превосходства союзников, очевидного всякому, кто видел их флотилии, шанс сбросить противника в море мы уже упустили. Подтягивание резервов представляло для нас чрезвычайную сложность. Союзники открыли второй фронт. Натиск врага на востоке все усиливался, бесконечные бомбардировки важных промышленных центров и железнодорожных коммуникаций продолжались – какими бы храбрыми и какими бы опытными ни были наши солдаты, они не могли уже выиграть войны. Успешное вторжение, как думал я, стало началом конца.
В ту пору мы не знали, но в начале мая 1987 г. мне в руки попала интересная информация. Вернер Кортенхаус, некогда командир танка в нашей дивизии и автор книги «История 21-й танковой дивизии», дал мне возможность познакомиться с двумя письмами, которые в конце 1979 г. прислал ему генерал Шпайдель, бывший начальник штаба группы армий «B» Роммеля.
Выдержка из письма от 26 октября 1979 г.:
«Между 1.00 и 2.00 6.06.44 г. я позвонил Фойхтингеру, однако не смог с ним связаться. Только утром 6 июня мой первый офицер штаба наконец разыскал его… Фойхтингер имел общие указания немедленно атаковать в случае воздушно-десантной высадки».
Выдержка из письма от 15 ноября 1979 г.: «В действительности 21-я танковая дивизия располагала приказами вступить в боевые действия сразу же, если произойдет воздушно-десантная высадка противника, и силами всей дивизии».
Приказ относительно атаки всеми силами, то есть всей моей боевой группой уже в саму ночь с 5 на 6 июня, в случае воздушно-десантной высадки противника не был в то время доведен ни до моего сведения, ни до сведения моего адъютанта, Либескинда, позднее ставшего генералом Бундесвера. Как не знали, судя по всему, о подобных директивах и в других частях дивизии. Напротив, мы придерживались строгих указаний не вести даже малых операций до тех пор, пока наступательные действия не будут санкционированы группой армий «B». Но в дивизионном штабе должны были знать о другом приказе, как следует это из писем генерала Шпайделя.
Возникает вопрос: если бы я знал о приказе вступить в действия в случае воздушно-десантной высадки, разве бы я под свою ответственность не развернул атаку против воздушных десантов восточнее реки Орн всем полком, усиленным дивизионом штурмовых орудий Беккера? Мы с моим адъютантом были в тот момент уверены, что, воспользовавшись первоначальным замешательством противника, обычным после высадки, мы смогли бы прорваться к побережью и, возможно даже, отбить у врага два моста через реку Орн в Бенувиле. При этом параллельные операции развернули бы 192-й полк и танковый полк.
Этого оказалось бы недостаточно для срыва всего вторжения в целом, однако могло, вероятно, задержать высадку морского десанта и повлечь большие потери у британцев.
Вот пример того, сколь пагубным образом могут сказаться на крупной операции невнятно отданные приказы.
И еще не менее интересные вещи мне довелось узнать в начале июня 1987 г. от бывшего капитана, офицера генерального штаба, позднее генерала Бундесвера Вагеманна, который в начале мая 1987 г. сообщил данную информацию занимающемуся изучением вторжения подполковнику Бундесвера Г. Бехтольду.
С мая по июль 1944 г. Вагеманн был приписан к дивизионному штабу и занимался вопросами подготовки. В ночь с 5 на 6 июня он замещал первого офицера, находившегося в Париже с Фойхтингером. Вагеманн говорит, что поздним вечером 5 июня 1944 г. рота радиосвязи дивизии перехватила посланное британцами открытым текстом сообщение, в котором шла речь о загрузке транспортных планеров. Донесение было передано по инстанциям. После первых известий о начале воздушно-десантных высадок он (Вагеманн) немедленно объявил тревогу в дивизии и между двумя и тремя часами раннего утра 6 июня передал информацию Фойхтингеру в Париж. Фойхтингер вместе с первым офицером штаба[98] прибыл на командный пункт между шестью и семью.
Мы были поражены тем, что Шпайдель в два часа ночи 6 июня, после попытки разыскать Фойхтингера, зная об «общих указаниях», не отдал приказа о немедленном «наступлении на воздушно-десантные части противника силами всех войск, имеющихся на участке восточнее реки Орн».
Тот факт, что в критический момент не в полной мере информированные дивизионные командиры были предоставлены сами себе, кажется мне в ретроспективе непростительным.
В ночь с 5 на 6 июня 1944 г. ефрейтор Хаммель находился на посту как часовой. Он служил в 21-м танково-разведывательном батальоне нашей дивизии, который находился в резерве и дислоцировался на позициях около селения к югу от Кана.
Как рассказывал позднее Хаммель: «Пассивность повергла нас в растерянность. Мы привыкли активно участвовать в бою, вести разведку, служить острием наступления нашей дивизии. Теперь же мы неделями стояли на месте, ожидая чего-то такого, что, возможно, и вообще пройдет мимо нас, – высадки. По приказу Роммеля нам приходилось тренироваться в темное время суток почти каждый день, чтобы мы хорошо знали местность и могли воспользоваться этим в случае воздушно-десантных операций противника. Чтобы занять остальное время, мы занимались “разведением спаржи Роммеля” – как средства против планеров, а также строили укрепления в тылу у Атлантического вала.
Вдруг около полуночи с 5 на 6 июня врата ада разверзлись: со своего поста я видел пылающие в воздухе ракеты, вслед за чем начался воздушный налет на расположенный поблизости Кан. “Ну вот и началась комедия”, – подумал я тогда».
Лейтенант (в то время) Рупрехт Гржимек из разведывательного батальона помнит все так, точно это было вчера: «В ту самую ночь с 5 на 6 июня прозвучала тревога, нам сообщили о том, что парашютисты и планеристы противника приземляются на участке 125-го танково-гренадерского полка майора фон Люка. Ввиду проводившейся одновременно сильной бомбардировки Кана, данное обстоятельство позволяло предположить, что неприятель приступил к крупной операции. Мы имели установку: “атаковать только по приказу с самого верха”. Несмотря на это, батальон за короткое время изготовился к ведению боевых действий. Наш командир, майор Вальдов, находился в отпуске и должен был вернуться 8 июня. Наутро офицер связи, которого мы отправили к фон Люку, принес известия о том, что восточнее Орна выброшена воздушно-десантная дивизия, но мало того, гигантская армада судов противника стоит у побережья, готовясь к высадке с моря.
В действие вступила неприятельская морская артиллерия главного калибра. Слабые по численности части на побережье уже, по всей видимости, вели ожесточенные бои с противником. Вскоре поступил приказ: “Батальон придается боевой группе фон Люка и немедленно выдвигается в направлении Троарна, что примерно в 12 километрах восточнее Кана”. Тщательно маскируя свое передвижение, мы вышли в район к западу от Троарна в начале второй половины дня, почти без столкновений с неприятелем».
Ефрейтор Хаммель писал позднее: «…Когда мы продвигались вперед на северо-восток, ближе к полудню 6 июня мы увидели два истребителя “Мессершмитт”, на небольшой высоте летевших на север через Орн; единственные немецкие самолеты, виденные нами в тот день.
Восточнее Кана лежали первые погибшие британские парашютисты. Из их парашютов мы нарезали себе шарфов, чтобы защититься от пыли. Заместитель нашего командира отдал приказ наступать. Мы перешли в атаку практически с марша. Далее к западу раздавались звуки боя. Как нам сказали, там должна была наступать наша бронетехника, и противник, по всей видимости, концентрировал на этом источнике угрозы огонь корабельной артиллерии. Там же действовала авиация. Мы же тем временем продвинулись до самого Эсковиля, оказавшись таким образом всего в нескольких километрах от Ранвиля и двух мостов через Орн».
Ранним утром 6 июня ситуация – ввиду воздушно-десантных высадок, наличия армады боевых кораблей, торговых и десантных судов и в условиях начинающейся высадки с моря – становилась все сложнее, а надлежащие приказы все не поступали. Вот что происходило:
– Несмотря на имевшиеся «общие указания», на протяжении ночи приказа о наступлении мы не получили.
– Фойхтингер, даже уже утром, не имел свободы действий и не получил «добро» на контратаку силами своей дивизии.
– Главнокомандующий на Западе (фон Рундштедт), как и все Главное командование Гитлера, упорствовал во мнении, что происходящее – отвлекающий маневр. Они ожидали настоящей высадки через Па-де-Кале[99].
– Со своей стороны, однако, командир нашего корпуса, генерал Маркс, держался мнения о том, что проводившаяся в Нормандии высадка «подлинная».
– Роммель, как мы узнали, так и не повидавшись с Гитлером, уже находился на обратном пути в свою штаб-квартиру.
Итак, миновали ночь 6 июня и первые часы утра. «Поздно, теперь слишком поздно!» – становилось очевидно нам. Мы чувствовали бессильный гнев из-за того, что нам не поверили наверху.
В итоге генерал Маркс – неважно, имел он соответствующие полномочия или нет, – приказал нашей дивизии наступать всеми силами, ударить в район восточнее реки Орн, смять части 6-й воздушно-десантной дивизии, которые высадились там, и перерезать их коммуникации с частями к западу. Пока отдавались надлежащие приказы и дивизия выходила на исходные позиции для атаки, стал вырисовываться истинный размах высадки. В самый разгар наших передвижений, в процессе которых мы постоянно подвергались налетам британской авиации, поступил новый приказ, на сей раз из 7-й армии:
«21-я танковая дивизия основными силами атакует неприятельские войска, высадившиеся к западу от реки Орн. Только частям боевой группы фон Люка предписывается действовать против берегового плацдарма восточнее Орна».
Результатом несогласованности действий и проволочек стала потеря времени и людей, погибавших на марше под огнем авиации.
Перегруппировка дивизии заняла часы. Большинству частей из района восточнее Кана и реки Орн приходилось, точно верблюду через игольное ушко, просачиваться через единственный мост, имевшийся в наличии на данном участке. Кан же, через который они следовали, находился практически под постоянными ударами орудий неприятельского ВМФ и истребителей-бомбардировщиков КВВС.
Фойхтингер сказал мне, что бронетанковая группа, включая мой 1-й батальон на SPW (Sch?tzenpanzerwagen – полугусеничных бронетранспортерах), должна пробиться к побережью западнее от реки Орн. Он приказал мне:
– Вы атакуете силами 2-го батальона, усиленного 21-м танково-разведывательным батальоном, 200-м дивизионом штурмовых орудий (майора Беккера) и взводом 8,8-см противотанковых пушек к востоку от Орна. Ваша задача: уничтожить береговой плацдарм 6-й воздушно-десантной дивизии, отбить два моста через Орн в районе Бенувиля и соединиться с нашими частями на побережье. Артиллеристы поддержат вас. Переходить к действиям, как только к вам поступят все части.
Необходимость применения разведывательного батальона всерьез обеспокоила меня. На всех ТВД они действовали как «бронированные скауты», часто становясь «острием наступления» дивизии. Но они не годились для наступления как его основная сила.
Около 17.00 6 июня пришла 4-я рота танкового полка, батареи майора Беккера подтянулись не ранее ночи 7 июня. В общем, мне пришлось начинать без них.
Мой 2-й батальон вел ожесточенные бои с высадившимися парашютистами, которые, очевидно, стремились к расширению своего пока еще маленького берегового плацдарма (иначе предмостного укрепления). Мне удалось высвободить для контратаки лишь некоторые части батальона.
Ближе к вечеру мы выступили, примерно в то же время, как и бронетанковая группа, к западу от реки Орн. Целью служило: пробиваться вперед через Эсковиль – Герувиллет к Ранвилю и двум мостам через Орн. Разведывательный батальон атаковал прямо с марша и при поддержке танковой роты продвинулся к Эсковилю, потеснив застигнутого врасплох противника.
И тут начался настоящий ад. Морские орудия самых крупных калибров – вплоть до 380-мм, – артиллерия и истребители-бомбардировщики без устали поливали нас огнем. Радиосвязь нарушилась, в тыл потоком хлынули раненые, а солдатам разведывательного батальона пришлось зарываться в землю.
Я бросился искать выход и увидел, каковы размеры катастрофы. Мне удалось разыскать командира батальона и отдать ему новый приказ:
– Во избежание больших потерь немедленно прекращайте атаку и занимайте оборону на южной окраине Эсковиля. Создайте там надежный заслон на пути дальнейшего продвижения противника. 4-я рота танкового полка, а также штурмовые орудия майора Беккера подтянутся и поддержат вас. Позаботьтесь, чтобы ваши солдаты, включая и экипажи бронемашин, хорошо окопались.
Я поспешил обратно к полковой рации. Моему адъютанту, Либескинду, пришлось сообщать в дивизию о свертывании атаки. В то же самое время Фойхтингер известил нас, что бронетанковая группа вышла к побережью в брешь между британской 3-й и канадской 3-й пехотными дивизиями. Мощный обстрел корабельных пушек, налеты истребителей-бомбардировщиков и новые высадки парашютистов в тылу у бронетанковой группы вынудили ее к отступлению во избежание окружения. Мой «сестринский полк», 192-й, занял оборонительные позиции примерно на одном уровне с нами.
Произошло то, чего так боялся Роммель: не подвергнувшийся удару целой дивизии и не сброшенный в море в первые часы после высадки неприятель добился успеха.
Две единственные танковые дивизии, дислоцированные в этом районе, находились далеко в тылу. В небе не было ничего похожего на «1000 истребителей», обещанных Герингом.
И вот к вечеру 6 июня, похоже, даже Гитлеру стало казаться, что все это очень напоминает широкомасштабное вторжение. Однако, как узнали мы от Фойхтингера, Гитлер со своим Главным командованием по-прежнему ожидал основного удара – главной высадки – через Па-де-Кале. Гитлер настоятельно запретил передислоцировать размещенные в районе Кале танковые дивизии и части резерва.
В то же время каждому на фронте, даже простому солдату, было уже понятно, что вторжение состоялось и что пройдет немного дней – в крайнем случае, несколько недель, – и союзники перебросят на континент достаточно войск, чтобы наступать на Париж, а затем и на сам германский рейх. Тогда уже ничего нельзя будет изменить.
Эх, если бы не это чертово господство в воздухе!
Даже ночью «новогодние елки» висели в небе, наполняя все вокруг ярким светом. Налеты авиации не прекращались. ВМФ огненным дождем поливал наши позиции в городе Кан, представлявшем собой фокальную точку, в которой сходились линии наших коммуникаций в данном районе.
Днем было еще хуже: на любое передвижение на поле боя, пусть даже это была отдельная единица техники, враг реагировал сосредоточенным огнем кораблей ВМФ или ударами истребителей-бомбардировщиков. Противник либо прослушивал наши переговоры, либо разделил район боевых действий на квадраты, так что сухопутным войскам лишь требовалось сообщить морякам номер квадрата, как туда немедленно обрушивался сосредоточенный огонь.
Чтобы уцелеть под обстрелом и пересидеть ночь, мы рыли «лисьи норы» – окопчики для индивидуальной защиты; отчасти это помогало. Снабжение поступало из района Парижа, доставлять его могли только в ночное время.
Ночью 7 июня я получил приказ продолжать наступление на Эсковиль в следующие сутки. «Нам необходимо уничтожить плацдарм к востоку от реки Орн, пока он еще невелик», – так значилось в распоряжении командира дивизии.
Наутро на склонах возвышенностей к северу от Эсковиля мы увидели до сотни планеров, что означало – 6-я воздушно-десантная дивизия послала своим подкрепления.
Части танково-разведывательного батальона все еще топтались на позициях на южной окраине Эсковиля. Боевой дозор прорвался в селение и понес тяжелые потери, однако привел с собой тринадцать пленных. Один из них показал:
– У нас приказ развивать наступление в южном направлении через Эсковиль, чтобы расширить береговой плацдарм и достигнуть первоначальных целей. Сейчас мы ждем подкреплений.
У себя на командном пункте я разговорил одного военнослужащего сержантского состава из 6-й воздушно-десантной дивизии. Он получил легкое ранение, и им как раз занимался наш врач. Пленный поблагодарил нас за хорошее обращение, однако с трудом скрывал раздражение:
– Я служил в роте «B» майора Джона Хауарда[100]. Мы имели задачей высадиться в полночь на шести планерах около реки Орн и мостов через нее в районе Бенувиля, чтобы захватить их целыми. Нас готовили к операции больше года. Мы приземлились прямо около мостов. Полностью застали противника врасплох. Они не успели даже рукоятки на детонаторах повернуть. Думаю, мы вообще были самыми первыми, кто высадился на французскую землю. Мы были очень горды собой, особенно тем, что почти не понесли потерь.
Майор Хауард сказал нам, что после успешного окончания операции мы вернемся в Англию, чтобы подготовиться к дальнейшем боевым действиям. Затем вчерашним вечером нашему майору приказали утром атаковать селение Эсковиль. Надо было расширить узкий береговой плацдарм. Как я считаю, мы для этой задачи не подходим – совсем не подходим. Мы ворвались в деревню и попали под огонь с обеих сторон, особенно под ваши чертовы «восемьдесят восьмые». Уверен, что больше половины роты либо погибли, либо ранены, либо попали в плен. После слабого сопротивления, оказанного нам у мостов, теперь мы, похоже, наткнулись на сильного, понюхавшего пороха противника.
Наш майор так гордился нашим «сoup de main»[101]. А тут такая катастрофа! Тем не менее мы знаем, что наша высадка с моря прошла успешно. Вы уже ничего не сделаете, скоро мы возьмем Париж. Вам теперь войны не выиграть.
Один из тех мостов сегодня носит имя «Мост Пегаса». Он назван так из-за крылатой лошади – эмблемы британских воздушно-десантных сил.
Тем временем стали поступать донесения с правого фланга: мой 2-й батальон вел ожесточенный бой в обороне, особенно на правом своем фланге около Троарна и на его северной окраине. Нельзя было допустить тут прорыва противника и его выхода в наш незащищенный, неприкрытый фланг. 7 июня погиб командир батальона, капитан Курцон. Его посмертно произвели в майоры и наградили Рыцарским крестом. Погиб и лейтенант Бранденбург, который со своей 5-й ротой первым вступил в боевое соприкосновение с противником 6-го числа. Обоих похоронили в тылу за позициями, а впоследствии перезахоронили.
У нас у всех были очень серьезные потери. В качестве командира батальона из резерва дивизии прислали майора Курца. Он был пехотинцем и послужил в России, эти обстоятельства делали его особенно пригодным для выполнения поставленной задачи. Он за короткое время сжился с частью и стал впоследствии одним из самых результативных и надежных командиров в составе боевой группы.
8 июня не атаковали ни мы, ни британцы. Обеим сторонам надо было заняться ранеными и принять пополнения. Вдруг, к нашему удивлению, появилось несколько «Мессершмиттов», которые тут же вступили в воздушный бой.
Над британскими позициями был сбит истребитель КВВС. Наши солдаты кричали и размахивали руками в ликовании. Так что, обещанные «1000 истребителей» все же прилетят?
Но тут сбили и «Мессершмитт». Летчик сумел выброситься с парашютом и приземлился около позиций разведывательного батальона. Его привели ко мне. Он выругался и указал рукой вверх:
– Что может сделать горстка истребителей против такой армады? Где те чертовы 1000 истребителей?
Он не знал. Мы тоже.
После полудня вернулся из отпуска майор Вальдов. Солдаты и офицеры его разведывательного батальона обрадовались. Его любили, он всегда стоял горой за своих подчиненных и стремился избежать ненужных потерь.
В момент возвращения Вальдова поступил также и приказ из дивизии: «Боевая группа фон Люка утром 9 июня изготовится к решающей атаке на Эсковиль, далее на Ранвиль и на мосты через реку Орн, с целью овладения ими. В данной операции к ней прикомандировываются: 21-й танково-разведывательный батальон, 4-я рота 22-го танкового полка, три батареи из 200-го дивизиона штурмовых орудий майора Беккера и одна рота 220-го противотанкового дивизиона 8,8-см пушек. Артиллерия дивизии окажет поддержку наступлению, по мере возможностей ввиду ограниченности боезапасов».
Поздним вечером все командиры, включая и артиллерийского наблюдателя, собрались на моем КП.
– Мы выходим на исходные до рассвета, прежде чем сумеют вступить в дело военно-воздушные силы противника и когда огонь ВМФ не будет особенно эффективным. Возглавят атаку мотоциклисты разведывательного батальона и гренадеры 2-го батальона, не связанные боями с неприятелем, затем пойдет 1-й батальон, его поддержат танки 4-й роты, а также ребята Беккера. 8,8-см противотанковые орудия займут позиции на высоте к югу от Эсковиля, чтобы отразить контратаку британских танков.
Получалась мощная боевая группа, имевшая шансы добиться успеха даже в условиях наличия у противника морских орудий и истребителей-бомбардировщиков.
Мы вышли на исходные за час до рассвета. Я находился в малой командирской группе в тылу разведывательного батальона, чтобы иметь возможность принимать решения на месте событий.
Ночью нас сильно обстреливали и бомбили – нашу подготовку явно засекли.
Ефрейтор Хаммель, принимавший участие в атаке в рядах мотоциклетного эскорта, вспоминает: «При поддержке танков и штурмовых орудий мы вскоре пробились в Эсковиль. Оставшееся гражданское население собралось у церкви. Нам попалось несколько детей, которые бегали и искали родителей. Мы отвезли детей к церкви.
Британцы из 6-й воздушно-десантной дивизии оказывали упорное противодействие. Когда рассвело, морские пушки обрушили огонь на центр селения и его южную окраину. Мы не могли продвинуться. Тут до нас дошло известие о гибели нашего любимого командира, майора Вальдова, который только что вернулся из дома, где навещал жену. Это стало для нас всех настоящим ударом. Поначалу мы даже не могли забрать его тело под огнем. Только после наступления темноты отряд добровольцев, которому британцы благородно предоставили право сделать это, сумел принести тело майора Вальдова и похоронить его у нас в тылу. Позднее британцы перенесли его на военное кладбище в Ранвиле, где он и нашел место последнего упокоения среди своих бывших врагов».
Смерть Вальдова стала для меня тяжелой утратой. Находясь на преподавательской работе в Париже, я не раз беседовал с ним и из наших разговоров уяснил себе, как сильно он презирает Гитлера. Как я узнал позднее, он принадлежал к широкому кругу «участников 20 июля 1944 г.».
Я рассказал Вальдову о пророчестве Роммеля. Он тоже очень верил в Роммеля. Вальдов был офицером старой прусской школы, удостоившимся высоких наград в России, скромным человеком, всегда заботившимся о своих людях. Его сестра рассказала мне потом, как однажды он оказался в русском селе, окруженном партизанами. Местные жители страшно голодали, и Вальдов раздал часть пищевого довольствия своих солдат женщинам и детям. И вот ночью неожиданно появились посланцы от партизан: «Немец, ты поделился с нашими женщинами и детьми едой, спасибо тебе. За это мы пропустим тебя с твоими солдатами. Уходите, мы не будем атаковать».
Проявление гуманизма с обеих сторон.
Разведывательный батальон Вальдова принял капитан Брандт из офицерского резерва дивизии.
Для Вернера Кортенхауса, тогда командира танка в 4-й роте, 9 июня тоже стало днем кошмара. «В тот день мы вели самые ожесточенные бои. Силами примерно десяти танков мы сосредоточились под деревьями к югу от Эсковиля. С закрытыми люками, машина за машиной мы проследовали мимо замка и вышли на широкий огороженный луг. Здесь нам предстояло построиться широким клином для атаки совместно с гренадерами, которые должны были следовать рядом и за нами.
События развивались очень быстро: не прошло и нескольких минут, как мы потеряли четыре танка, уничтоженных огнем корабельной артиллерии. На моем танке (PzKpfw IV с короткоствольной пушкой) заклинило башню, так что я мог лишь стрелять по изгородям из пулемета. Огонь сделался более интенсивным, а потому по приказу майора фон Люка мы отошли, а с нами и гренадеры.
Артиллерийский обстрел продолжался. От 30 до 40 гренадеров, должно быть, погибли под снарядами. К вечеру 9 июня мы осознали, что не способны сбросить британцев в море.
В 1960 г., когда замок все еще стоял в руинах, я снова оказался в местах былых боев.
Наша атака не могла увенчаться успехом, потому что за изгородью находилась прочная стена, если бы мы стали таранить ее, думая, что перед нами всего лишь слабая изгородь, мы бы повредили пушки. Перед стеной пролегала канава, очень удобная для обороняющихся. В стене же были бреши, пробитые артиллерийскими снарядами, через эти проемы противник мог легко отступить в случае надобности. Следовательно, для нас, танкистов, данный участок представлялся совершенно невыгодным при наступлении».
Из донесений дозоров стало известно, что 8 июня на береговой плацдарм на смену измотанной 6-й воздушно-десантной перебросили 51-ю Хайлендскую дивизию, состоявшую из уроженцев горных районов Шотландии. Данный факт еще более снижал и без того мизерные шансы смять береговой плацдарм. Я знал 51-ю Хайлендскую дивизию еще с Северной Африки, уже тогда мы считали ее опытным в боевом отношении элитным соединением.
Один раз, к моему большому удивлению, отряд дозорных пригнал мотоцикл DKW. Я стал рассматривать машину, которую покрывала характерная раскраска и познавательные знаки 3-го разведывательного батальона на крыльях. Мотоцикл побывал в переделке. Он в виде трофея достался британцам в Северной Африке, они перевезли его в Англию, а теперь в Нормандию, где наши ребята отбили его у противника и доставили мне в целости и сохранности.
Тем временем в ночь с 7 на 8 июня две танковые дивизии – Учебная танковая и 12-я танковая СС, – прибывшие в район вторжения после тяжелых и кровопролитных маршей из районов дислокации далеко к востоку и к югу от Кана, были брошены в контратаку и в поддержку рубежам нашей обороны к западу от Кана. Однако и они, теряя машины в бессильной злобе на постоянно атакующие КВВС, тоже не могли сокрушить береговой плацдарм к западу от Кана. Мы увязли в боях.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.