ПИСЬМА К ЭМИЛЮ БЕРНАРУ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПИСЬМА К ЭМИЛЮ БЕРНАРУ

1887-1889

Эмиль Бернар (1868-1941), французский живописец, график, поэт, художественный

критик и теоретик, был одним из наиболее близких друзей Винсента. Их дружба началась

после встречи в лавочке папаши Танги в Париже, когда оба художника часто работали вместе

на берегах Сены и в мастерской Бернара в Аньере. После отъезда Ван Гога в Арль между

друзьями возникает оживленная переписка.

Письма к Бернару существенно дополняют письма к брату, так как ярко показывают,

каким выдающимся художественным критиком был Винсент.

Б 1 note 119 ул. Лепик, 54

Я должен извиниться перед тобой за то, что в прошлый раз бросил тебя так внезапно.

Настоящим письмом я это незамедлительно и делаю.

Советую тебе прочесть русские сказки Толстого. Статью об Эжене Делакруа, о которой

я тебе говорил, я тоже раздобуду.

Я все-таки зашел к Гийомену, но вечером; может быть, ты не знаешь его адреса, так вот

он – Анжуйская набережная, 13. Думаю, что Гийомен, как человек, мыслит более здраво, чем

другие; если бы все были такие, как он, появлялось бы больше хороших вещей и оставалось бы

меньше времени и желания есть друг друга поедом.

Я продолжаю думать, – не потому, что я тебя разнес, – со временем ты и сам

убедишься, что в мастерских не узнаешь много не только о живописи, но и о механике жизни

вообще; поэтому человек должен учиться искусству жизни так же, как искусству живописи, не

прибегая к помощи старых трюков и оптических иллюзий разных умников.

Не думаю, что твой автопортрет окажется последней и лучшей из твоих работ, но, в

общем, это до невероятия ты!

Послушай: то, что я пытался недавно тебе объяснить, сводится в основном к

следующему. (Чтобы избежать общих мест, позволь мне взять пример из жизни.) Предположим,

ты поссорился с кем-то из художников и, в связи с этим, заявляешь: «Если Синьяк выставится

там же, где и я, я возьму свои полотна обратно». Мне думается, что, понося его, ты поступаешь

хуже, чем следовало бы: не лучше ли подольше присмотреться и поразмыслить, чем сразу же

выносить категорическое суждение. Размышление, в случае ссоры, помогает нам подметить,

что за нами водится не меньше грехов, чем за нашим противником, и что у него столько же

оснований стоять на своем, сколько дай бог нам самим. А если ты уж поразмыслил и понял, что

Синьяк и другие, работающие в технике пуантилизма, нередко делают очень хорошие вещи, то

надо не честить их, особенно в случае размолвки, а отзываться о них благожелательно и

уважительно. Иначе рискуешь стать ограниченным сектантом и уподобиться тому, кто ни во

что не ставит других, считая себя единственным праведником. Это относится даже к

академистам. Возьми, к примеру, какую-нибудь из картин Фантен Латура, а еще лучше – все

его творчество в целом. Уж кто-кто, а он никогда не был бунтарем. Но разве ото мешает ему

создавать нечто спокойное, верное, такое, что делает его одним из наиболее самостоятельных

современных художников?

Хочу сказать еще несколько слов о предстоящей тебе военной службе.

Тебе совершенно необходимо подготовиться к ней уже сейчас, подготовиться

непосредственно, выяснив хорошенько, что можно сделать в подобных случаях, чтобы

сохранить за собой право работать, самому выбрать гарнизон и тому подобное; подготовиться

косвенно, позаботясь о своем здоровье. Если ты хочешь вернуться из армии окрепшим, не

следует являться туда ни слишком анемичным, ни слишком нервным.

Не вижу особой беды в том, что ты должен идти в солдаты, но рассматриваю это как

очень серьезное испытание; если ты выйдешь из него, то выйдешь большим художником.

Сейчас же начни делать все возможное, чтобы укрепить здоровье: тебе еще понадобятся нервы.

Если в этом году ты будешь много работать, у тебя, по всей вероятности, образуется кое-какой

запас картин, часть которых мы постараемся продать, зная, что тебе потребуются карманные

деньги для оплаты натурщиков.

Я охотно и не жалея сил продолжу то, что начал в зале. * Но думаю, что первое условие

успеха – отказ от всякой мелкой зависти: сила лишь в единении. Ради общей пользы стоит

пожертвовать эгоистическим «каждый за себя».

Б 2 note 120

Выполняя свое обещание, пишу тебе. Начну с того, что этот край по прозрачности

воздуха и радостному сочетанию красок кажется мне таким же прекрасным, как Япония. Вода

здесь – словно пятна чудесного изумруда и богатого синего в пейзажах, вроде тех, какие мы

видим на японских гравюрах. Закаты бледно-оранжевые, и земля из-за них кажется синей.

Ослепительное желтое солнце! А между тем я еще совсем не видел местности в ее обычном

летнем великолепии. Костюмы женщин очаровательны, и на бульварах, особенно по

воскресеньям, видишь комбинации цветов очень безыскусственные, но чрезвычайно

гармоничные. Летом, конечно, все это будет еще веселее.

Жаль только, что жизнь здесь дороже, чем я рассчитывал, и я до сих пор не могу

устроиться подешевле; то ли дело Понт-Авен! Сперва я платил по пять франков в день, теперь

плачу по четыре. Если бы знать местное наречие и привыкнуть есть буйабесс и айоли, тогда

наверняка можно было бы подыскать менее дорогую комнату с пансионом. И я склонен думать,

что, будь нас здесь несколько, мы добились бы более выгодных условий. Переселение на юг

принесло бы, вероятно, ощутимую пользу многим художникам, влюбленным в солнце и краски.

Японцы у себя на родине коснеют, но их искусство, бесспорно, подхвачено французами.

Предпосылаю этому письму небольшой набросок с этюда, который меня занимает, из

него может кое-что получиться: матросы со своими подружками возвращаются в город, где

подъемный мост вздымает свой странный силуэт на фоне огромного желтого солнца. Есть у

меня и другой этюд этой же местности с группой прачек.

Буду рад весточке от тебя: хочется знать, что ты делаешь и где будешь.

Б 3 [Арль, апрель 1888}

Спасибо за доброе письмо и эскизы твоей декорации; я нахожу их очень занятными.

Иногда я жалею, что больше не решаюсь работать дома, но воображению. Конечно,

воображение – это способность, которую необходимо развивать в себе: только оно помогает

нам создавать более волнующий и более умиротворяющий образ природы, чем это позволяет

сделать беглый взгляд, брошенный на реальность, которую мы видим изменчивой, мимолетной,

как молния.

Вот, например, звездное небо – вещь, которую я хотел бы попытаться написать, так же

как днем я попытаюсь написать зеленый луг в звездах одуванчиков. Как же, однако, этого

достичь, если я не решаюсь работать дома и по воображению? Это – в упрек мне и в похвалу

тебе.

А сейчас я пленен плодовыми деревьями в цвету – розовыми персиками, бледно-

желтыми грушами. Кладу мазки без всякой системы. Разбрасываю их по холсту как попало и

оставляю как есть. Густые мазки, куски незаписанного холста то там, то сям, вовсе

незаконченные углы, поправки, грубости, а результат, как мне кажется, настолько беспокойный

и вызывающий, что он не доставит удовольствия людям с предвзятыми понятиями о технике.

Вот, кстати, один набросок – вход в провансальский плодовый сад: желтый забор, черные

кипарисы (защита от мистраля), овощи с характерным разнообразием зелени – желтый салат,

лук, чеснок, изумрудный порей.

Работая всегда непосредственно на месте, я стараюсь найти в рисунке самое

существенное; потом перехожу к плоскостям, ограниченным контурами, ярко выраженными

или нет, по, во всяком случае, ощутимыми; я заполняю их цветом, равно упрощенным с таким

расчетом, чтобы все, что будет землей, было выдержано в одном и том же фиолетовом тоне;

все, что будет небом, – в синей тональности; чтобы зелень была либо зелено-синяя, либо

зелено-желтая, с намеренно подчеркнутым в этом случае преобладанием желтого или голубого.

Во всяком случае, дружище, никаких оптических иллюзий!

Что до поездки в Экс, Марсель, Танжер, то это мне не грозит. Если я все-таки туда

отправлюсь, то лишь в поисках жилья подешевле. Если же откинуть в сторону это соображение,

я уверен, что, проработав даже всю жизнь, не успею сделать и половины того, что характерно

для одного этого города.

Кстати, я видел бой быков на арене или, скорее, подобие его, поскольку быков было

много, но никто с ними не бился. Зато зрители были великолепны: огромные пестрые толпы,

разместившиеся друг над другом на двух– и трехъярусном амфитеатре, сады с эффектами

солнца и тени, и тень колоссального круга.

Б 4 note 121

Большое спасибо за присланные сонеты. По форме и звучанию мне очень нравится

Данный текст является ознакомительным фрагментом.