Молодые реформаторы

Молодые реформаторы

П. А.: Ладно, про голод и развал Союза мы, кажется, ничего уже не добавим. Давайте поменяем тему. Вы, Станислав Васильевич, пожалуй, единственный министр союзного правительства, который стал министром правительства Гайдара. Вы с Гайдаром познакомились через журнал «Коммунист», через публикации, через совместную работу. Вопрос первый. У вас осталось положительное отношение к команде Гайдара или нет? Некоторые наши тогдашние коллеги очень нас сегодня ругают. Вы по-прежнему за?

С. А.: Безусловно. Безусловно.

П. А.: Что вы при этом испытывали и как отнеслись ваши бывшие коллеги к вашему решению к нам присоединиться?

С. А.: Конечно, у меня было сначала чудовищное возмущение. Не потому, что Гайдара пригласили. Дело в том, что до этого Лобов меня позвал, вывел в зал и объявил всем членам коллегии, что я низложен. Министр (союзный) должен немедленно покинуть кабинет и здание, коллегия распущена.

П. А.: Это был своего рода ответ российского правительства на путч. Достаточно тогда обычный.

С. А.: Чуть ли не домашний арест. Я не имею права никуда ехать, дома должен сидеть и т. д. И весь сентябрь-октябрь я сидел, никуда не мог дернуться.

Вдруг в конце октября выходит постановление Горбачева. Оказывается, что меня не имели права ни Лобов, ни Ельцин освобождать от должности, а только Горбачев имел право освободить. Я получаю решение, что я освобожден от должности и мне положено выдать компенсацию за все это время. И через несколько дней меня приглашают в российское правительство.

П. А.: Кто-то позвонил?

С. А.: Нет. Ко мне какой-то гонец приходит и говорит, что меня вызывают. 7 ноября было. Оказалось, что Гайдар меня приглашает. Я его еще не ассоциировал с правительством.

П. А.: Гайдаром он еще не был.

С. А.: Я его еще не ассоциировал с правительством. До этого мне Силаев предлагал, что вот он отдаст мне министерскую должность, а Вожагова снимет. И я в присутствии Вожагова сказал: «Нет. Я понимаю, что без госснабовской сети невозможно будет работать, я готов ее передать, но министром я не буду в кабинете Силаева».

И когда Егор Тимурович мне предложил, я говорю: «Это нереально совершенно. Ты пойми, столько баталий было между мной, Силаевым, Лобовым и всеми остальными. Вы хотите меня сейчас ну… просто еще раз опозорить, и на этом все кончится. Я уже пережил все это, уже смирился». Он опять мне начал говорить, что надо, что страна и т. д.

Я после этого вернулся к себе на работу… Но нельзя ж в кабинете сидеть, да? И дома не могу сидеть, надоело за два месяца, хоть на стены кидайся… Я пошел в помещение госснабовского парткома. Сел, сижу, а меня Ясин попросил, чтобы я для Явлинского что-то там посчитал. Я сидел там, что-то подсчитывал. 11 ноября Егор звонит: «А ты что не в кабинете?» Я говорю: «А что я буду делать в кабинете?» — «Так Ельцин указ подписал, ты должен сидеть в кабинете». Я говорю: «Какой указ?» Он говорит: «Президент 10-го числа указ подписал. Иди в кабинет, садись там и сиди». В тот же день я узнаю, что чуть ли не половина Верховного Совета против меня. Утром вызывает меня Бурбулис и спрашивает: «Вот ты мне скажи, ты гэкачепист или не гэкачепист?» Я говорю: «Нет». Он тогда мне говорит: «Депутаты утверждают, что ты проводил 19 августа какую-то тайную коллегию Госснаба. Мы хотим знать, что за материалы на этой коллегии обсуждались». А дело было в том, что вечером 19-го числа Павлов собрал правительство и велел к обеду провести закрытые коллегии в своих министерствах и ведомствах…

П. А.: 19-го? Прямо в путч?

С. А.: Я собрал свою коллегию утром 20 августа. Так как накануне на заседании правительства Павлов уклонился от обсуждения вопросов чрезвычайного положения, а обсуждал только дополнения к Союзному договору, я вынужден был посвятить коллегию подготовке к зиме. Меня члены коллегии спрашивают про путч, про танки, а я — о подготовке к зиме. Ничего другого сказать не могу. Вся коллегия, как обычно, шифровалась, записи все остались, вот я и сказал, чтобы расшифровали эти записи, принесли мне два экземпляра и расписались. Один экземпляр взял себе, а второй переслал Бурбулису. Со своим экземпляром пошел к Ельцину. Прочитали. Нет там ничего такого. Только о посевной озимых, про подготовку к зиме. Кому-то ж надо было и это делать. Все выступления и выкладки — о положении со снабжением, никакой политики. По стенограмме видно, что были вопросы о происходящих событиях. Но мои ответы тоже остались: «Давайте сейчас о наших делах, а все остальные вопросы потом». Ельцин прочитал и сказал: «Возвращайся в кабинет».

А дальше первое впечатление от встречи с вами, Петр Олегович. Сначала с Нечаевым, а потом со всеми. Конечно, в какой-то степени я был шокирован, что-то все не так шло, к чему я привык. Начал прислушиваться. Потом, спустя очень небольшое время, я понял, что многие вещи, о которых вы говорите, я не знаю. И опыт большой, и возраст большой, а многие вещи не знаю.

И тогда я понял, что молодежь, которая пришла, — это новая струя. И в вопросах реформирования и знания западной, рыночной экономики они, конечно, на голову выше нас. Я понял, что мне нужно не выпендриваться, а как бы тянуться за вами. А что касается задач, которые Егор ставил, чтобы не дать окончательно развалиться, то я собирал директоров, собирал руководителей городов, регионов, предпринимал какие-то попытки, я все это делал, чтобы остановить развал, помочь Егору. И в то же время параллельно писал, как реформировать систему снабжения. И, по-моему, приняли так, как я ее написал, без особых там корректировок…

П. А.: Как вы сейчас верно вспоминаете, либерализация цен и указ о свободной торговле привели к тому, что товары моментально появились.